– Почему, почему мама не появляется? Ведь я так хочу её увидеть! Папа! Ну почему? А?
Она плачет, и я не знаю, как её успокоить. Фруктовый лед тяжело капает на асфальт, оставляя на нем кислые, зеленоватые капли. И оставляя их заодно в моей душе. Такие липкие, холодные, противного цвета. Люди вокруг смотрят на нас, о чем они думают? Я еле сдерживаюсь сам, твердя про себя: «Крепись. Вдох – выдох…»
И тут, пока я медленно вдыхаю, Сью кричит:
– Верни её! Верни мне маму! Ненавижу тебя! Ну пожалуйста! Верни маму!
Фруктовый лед, как кислота, разъедает желудок, разъедает асфальт. Больно дышать… В глубине души я ненавижу себя, ненавижу за то, что не могу вернуть Сью её маму… Что не могу сделать её счастливой, что не умер я, а не она… Что Я жив. Солнце сильнее печет голову. Я обнимаю малышку, которая сама тут же, выронив из ручки мороженое, прижимается ко мне маленьким тельцем. Обнимает так крепко, как только может обнять ребенок, понимая, что была не права.
– Прости меня… – выговаривает она сквозь всхлипы и рыдания.
– Ничего, милая… Все хорошо, – поглаживаю её горячую спину. – Все хорошо…
Люди проходят мимо нас, пытаясь понять, что случилось. Оборачиваются, обсуждают, кивают на нас головами. Странная у них реакции при виде маленькой плачущей девочки и находящегося рядом молодого человека лет 30. Я бы даже сказал – не совсем здоровая. Будь рядом мать, все было бы иначе. Но я стараюсь не обращать на них внимание. «Да пошли они… « – твержу себе, испытывая горечь и ненависть. Отвратное чувство беспомощности.
– Не плачь… Успокойся, родная, – целую малышку в лицо: глазки, бровки, носик, щечки.
Проходит время. Когда Сюзи перестает плакать, я достаю из кармана брюк белый платочек и вытираю её глазки, разгоряченное личико, нос… Заставляю высморкаться пару раз. Отдаю ей свой наполовину съеденный, а на половину растаявший фруктовый лед. А потом мы вновь беремся за руки и снова ждем сигнала светофора.
***
На входе покупаем два билета, Сью сама отдает кассиру деньги, когда я поднимаю её на руках к окошку кассы, забирает два длинненьких, узких билетика. Дальше, пройдя через турникет, мы направляемся к жирафам. У них самая большая территория с прудом, расположенная сразу же впереди и являющаяся центром зоопарка. По их же территории бегают зебры и антилопы. А в отдельно огражденных зонах, но на той же территории, живут страусы, пара носорогов и шимпанзе. Но звезды все-таки жирафы. Сью обожает их!
– Оонииии тааааакииииееееее большиииииееееее! – восторженно жестикулируя руками в воздухе, отвечает она на вопрос «Почему тебе нравятся жирафы?»
Да, они и правду большие. Людей сегодня много, но толкучки нигде нет. Нет и никакой суматохи. Мы с Сью преспокойно стоим у высокой оградной сетки и наблюдаем за тем, как жирафы размеренно прохаживаются по песку и утоптанной траве среди акаций и другой зелени. Сью не отрывает глаз, приоткрыв рот, то и дело издает восторженные «аааааа», «ууууух», «уууааааааах» и прочее… Я читаю ей с висящей на ограде большой таблички занимательные факты:
– Жираф – самое высокое животное в мире. Взрослая особь весит 1–2 тонны. Пятна на шкуре жирафа уникальны как отпечатки пальцев у человека, а заодно служат прекрасным камуфляжем. Жираф считается единственным животным, не умеющим зевать. Длина языка жирафа составляет около 50 сантиметров.
– Про шею, про шею что написано? – не унимается Сюзи.
– Про шею… Посмотрим… А, вот… Шея жирафа может достигать более 6 метров и имеет всего 7 позвонков. По сравнению с другими млекопитающими они удлиненные и имеют особое строение по принципу «шарик-ямка», которое придает шее изумительную гибкость.
– Здорово!!! – раскрыв рот, произносит Сюзи.
– А ты знала, – вглядываюсь в табличку, – что жирафы не умеют зевать?
– Неа… Ну это и не интересно.
– А то, что…
– Ой, смотри!
Сюзи перебивает меня, показывая пальчиком вдаль. Рядом с водоемом жираф, кажется, спорит с зеброй, топая копытом по земле и максимально выпрямляя свою длинную шею. Забавно!
– Они будут драться? Да, пап?
– Хм… Нет, сомневаюсь, солнышко. Просто что-то не поделили.
В глазах начинает немного рябить. По краям видны «мухи».
– Слушай, пойду сяду… Устал что-то, – глажу её по голове.
– Угу! – поднимает на меня глаза. – Папа, я пока тут буду!
– Хорошо…
Я сажусь на скамейку недалеко от ограды, прямо напротив, снимаю пиджак и потираю лицо. Мне нехорошо. Разболелась голова, затошнило… Чертова жара. А может, переволновался из-за истерики, поднялось давление. «Ненавижу тебя!» Эти слова продолжают терзать меня, хотя понимаю, что она это не со зла сказала. «Эх, малышка.. .Господи Боже, Бри, почему ты оставила нас? Тяжело одному, слышишь? Я стараюсь, очень! Но мне тяжело… Не хватает тебя», – думаю я. Сюзи боком, вприпрыжку, скачет вдоль ограды, задирая повыше голову, наблюдает, как близ стоящий жираф медленно пережевывает морковку, заботливо отданную одним мальчишкой в синей панамке и серых шортиках. Сью подпрыгивает к нему, и они начинают что-то обсуждать. «Такая жизнерадостная», – жмурю от солнца глаза. Ну а какой еще она можно быть в таком возрасте? Точно уж не взрослой, серьезной, вдумчивой и точно уж не грустной. Ребенок должен играть, постоянно двигаться, интересоваться всем, указывая пальчиком то на одно, то на другое. Пускать кораблики по ручейкам талой воды, мазаться в грязи, собирать листья в букет, ударяться и падать, а потом бежать к папочке за утешением. Эх… Склонив голову, смотрю в землю: муравьи ползают у скамейки, тащат какие-то песчинки, зернышки, крошки, траву.