– Молчишь?.. – Голос снова самую чуть помягчел. – Молчи-и-ишь… Жаль, хотелось бы услышать твои лживые оправдания. Впрочем – неважно. На твоей совести ведь нечто большее, чем мальчишка со сломанными рукой, верно?..

Слушая терпеливый, абсолютно убеждённый голос Роберт вдруг почувствовал, что ему стало плохо, точно он отравился. Он даже напугался, что стошнит!

– Хорошо помнишь лето?.. Июль. Число, если я не ошибаюсь… двадцать третье. Я правильно называю?.. Двадцать третье, да. Вечер, перекрёсток Ушакова и Ленинградской. Переходивший дорогу мужичок с рюкзаком вспоминается?..

Удивлённый ощущениями Роберт испытал такой рвотный позыв, что у него даже началась отрыжка. Срыгнув он быстро прикрылся – и вдруг замер, с ужасом представляя, как это резкое движение заставит захватчика выстрелить! Испугаться и выстрелить – прямо ему в голову!

То ли не успев среагировать, то ли прекрасно понимая, в каком жертва состоянии, человек в темноте и не шелохнулся. Только пистолет чуть сдал назад, чтоб кистью не задело, и голос стал несколько наставительным, как опять же у педагога:

– Вижу, что что-то тебе вспоминается… Сбил ты человека, юный мой талант. Сильно сбил. Чудом не насмерть! А ведь он переходил на зелёный…

С отвращением проглотив Роберт медленно, пытаясь не думать о мерзости вытер губы. Во рту горечь желудочных соков и гадкий запах… но хуже всего, что это видит ненавистный захватчик; видит и что-то гадкое наверняка думает…

– Того несчастного скорая, слава богу, до больницы всё-таки довезти успела. А где был в тот час ты?.. – Немного помедлив, будто и в самом деле ждал ответа, голос продолжил: – А ты уже был дома. В тепле, в родительской заботе. Ты, как в том фильме, принимал ванну с чашечкой кофе, пока твой отец обзванивал знакомых и улаживал твой обсёр. Сколько вы, кстати, тому дурачку пообещали? – В голосе вновь прорезались смешливые нотки. – Тысяч десять, я полагаю?.. Не знаю, заплатили ли, но вопрос уладили, молодцы. Или… вы его запугали?..

Роберт не выдержал, из него повалило, как из пробитой плотины:

– Да заплатили мы ему! Нормально заплатили! Он таких денег в жизни бы в своей вонючей не увидел! Да ему повезло вообще, что под колёса мне угодил!

Поняв, что сорвался, что не просто прокричал, а прямо-таки проистерил, Роберт застыл – хотя и это не получилось ладно: всё тело трясёт, будто голый на северном полюсе. Холод расползается по жилам, кровь словно остывает…

Пассажир засмеялся, но не зло, а как бы вежливо, как на неудачную шутку близкого.

– Нда-а-а… Настоящий везунчик! Хорошо хоть он ходить начал… История выдалась, кстати, громкая, даже в «Городских Ведомостях» про тебя писали. ПисалА… Вот она, мол – золотая молодёжь! Часом не подскажешь, что с той журналисткой стало?.. Или ты и сам не знаешь?

Ответ Роберта прозвучал искренне:

– Чего-о-о?.. Какая ещё газета?.. Какая ещё журналистка?..

– Ну да, ну да… – Тон полный понимания. – Какие в наше время газеты, правда?.. Но ещё остались, доложу тебе. Не совсем ещё вымерли… А ту женщину уволили. Не переживай, с ней всё хорошо. Папа твой, в отличие от тебя, газеты вроде бы почитывает… Но тот-то выпуск уж точно видел, верно?..

Горячее желание возразить, противопоставить своё чужому, сказать наконец СОБСТВЕННОЕ ВЕСКОЕ СЛОВО заставили Роберта выпалить:

– Да чего ты приклеился?! Чё докопался-то?! – На миг он замолчал, но, точно подбадривая сам себя, надавил с новой силой: – Чего тебе вообще от меня надо?! Денег хочешь?! Тачку мою хочешь?! Кончай кружить! Развёл спектакль!

Быстрые и хлёсткие слова кончились, как и дыхание. Не додумавшись как продолжить Роберт остался таращиться в пустоту и возбуждённо дышать, будто только что убегал от медведя. С полминуты не происходило ничего, но затем, точно дождавшись, скажет ли паренёк что-то ещё, человек в темноте подчёркнуто мягко возразил:

– Зря только силы переводишь – здесь тебя никто не услышит. Да и напрасно ты про меня нехорошее думаешь: мне от тебя ничего не надо. Я даже наоборот – рад, что нашёлся такой, как ты. Серьёзно…

Роберт непонимающе сдвинул брови, поморгал.

– Видишь ли… – небольшая заминка, – мне как раз нужна кандидатура для… скажем так… отвлечения. И по-моему ты годишься как нельзя лучше. Ты, можно сказать, идеальный кандидат.

Много мыслей промелькнуло в этот момент, одна даже о том, что сейчас будут вербовать в органы … Роберт сжал губы и пленённо слушал.

– Ну ладно. – Голос взял тон как бы подводя итог. – Пора закругляться. Отдай мне, пожалуйста, цепочку, которую носишь на шее – и всё, можешь идти.

Услышанное показалось такой страшной глупостью, таким отупляющим бредом, что Роберт подумал, что, должно быть, ослышался и потрясённо переспросил:

– Чего сделать?..

Голос прозвучал с прямо-таки приятельским терпением:

– Цепочку отдай. На шее которая висит у тебя. И всё, ступай с миром.

Чего-чего, а ЭТОГО Роберт не ожидал точно! Наверное у него даже челюсть отвисла, потому что когда переспросил, речь его прозвучала с дефектом:

– Чеуго сделат?.. Отдат цыпочку?.. – Наконец подобрался, сглотнул. – Зачем?..

– Отдай и скажу.

Словно в подтверждение мирных намерений дуло качнулось… и опустилось. Как уползающая в нору змея оно медленно скрылось в темноте, а вместо него вылезла облачённая в светлую полупрозрачную перчатку ладонь.

– Ну же, не тормози.

Ладонь помахала, поторапливая.

Точно пьяный или по голове ударенный будто со стороны Роберт заметил, как он расстёгивает воротник… как его собственные пальцы шарят под джемпером и, зацепив, вытягивают блестяшку. Золото чиркнуло по ушам. Неторопливо, как та же самая змея, цепочка свернулось калачиком на чужой пятерне. Сжавшись в кулак, во тьме исчезала и она.

Следующее голос произнёс образцово ровно, без заминки, как старый врач, буднично констатирующий время смерти:

– Твоя цепочка нужна мне, юный друг, как трофей: я беру их с каждой охоты. Когда она окажется в моём особом боксе, она будет тепло напоминать мне, как я забрал твою жизнь. Я буду вспоминать этот момент… и какое-то время это будет меня забавлять. Да… тебе, конечно же, придётся умереть.

В разом заледеневшей, застывшей черноте механику перещёлкнуло громоподобно громко: предохранитель сдвинулся, точно звонарь с ума сошёл! И хотя пистолет еле видно, но воображение рисует чужую, взведшую курок руку, чужой палец, уже давящий на крючок…

Роберта залихорадило, как умирающего в ломке наркомана! В миг СТРАХА он вдруг понял, что все эти разговоры – всё блеф! Уловка! Он почувствовал себя круглым идиотом, который сам, по своей воле вложил голову в пасть льву и только теперь это заметил!

У скованного предощущением смерти мозга не осталось сил, кроме как для дикой паники, и Роберт закричал. Истерично, надрывно. Разрывая связки заголосил так, что заныли уши. Забившись, замотав наобум локтями он стал кидать кулаки в пустоту, отбиваться от уже, кажется, тянущихся к нему жестоких рук. Пара раз костяшки врезались во что-то мягкое и тёплое, точно в накачанную кипятком грелку. Если б было хоть чуть светлее…

Поймав момент, когда паренёк станет переводить дух, с прежним спокойствием голос как бы заметил:

– Не знаю, на что ты рассчитываешь, но я бы на твоём месте попытался бежать. В темноте скрыться легче, чем днём, не находишь?..

Секунду Роберт соображал, о чём ему толкуют – и рванулся! Махнул вовсю прыть! Замок щёлкнул и дверь распахнулась под его рукой так, что позавидовал бы и «СОБР»! Холод и промораживающий ветер сцапали в свои объятия, подхватили парня и он понёсся, побежал, поскакал по снегу, как водомерка по глади озера! Не оглядываясь он заспешил до дороге назад, туда – к проезжей части!

Кто-нибудь увидит! Поможет! Кто-нибудь обязательно придёт на помощь!

То ли это снег опять пошёл, то ли Роберт сам его так взрывает, что он аж до глаз допархивает. И стужа – сковывающая, враждебная, губительная… такая кусачая морозящая стужа, что лишь адреналин даёт двигаться, позволяет не замёрзнуть сразу же, не заледенеть насмерть в секунду.

В стуке сердца в ушах, в завывании ветра Роберт не слышал, что сзади; нацелившись на где-то там в темноте главную дорогу он позабыл про всё на свете и видел только ТОННЕЛЬ – существующий лишь в его воображении тоннель с единственным выходом. Когда сзади блеснул свет фар от удивления парень даже обернулся, из-за чего не выдержал и упал.

Две яркие, светящиеся точки бегут сквозь тьму, преследуют; вырастая всё больше они несут грозный рык – рёв массивного двигателя! Сам автомобиль в тени, видны только фары, но на них уже нельзя смотреть, чтобы не заслонить глаза, не отвернуться!

Затянутый через рот ледяной воздух пыткой ожёг разгорячённые лёгкие. Морщась от боли, но не способный уже дышать носом Роберт вскочил. Переставляя ноющие ноги, сеча, погоняя себя мысленным кнутом он побежал о здоровье уже не заботясь.

Простуда? Ангина? Может быть даже пневмония, плевать! Потом всё вылечит! Всё потом! Спастись! Спастись сейчас!

Странно, но когда ехали сюда, дорога не казалась такой длинной… Да где уже этот чёртов поворот?!

Рык мотора громче, ближе! И чем громче и ближе, тем бешенее бьётся сердце. Стучит, мечется, сейчас из груди выпрыгнет!

Метнув взгляд по бокам с ужасным разочарованием Роберт увидел непроходимые, высотой до груди залежи снега. Что справа, что слева – сплошная белая стена, по которой могла бы пробежать кошка, ну пусть собака – но не человек. А ещё сквозь такие насыпи мог бы проехать внедорожник на широких зимних шинах. Например его собственный…

В лёгких уже не жар – там пролилось ведро с кислотой. От усилий всё-таки сбежать, превозмочь… выжить!.. мышцы ноют навзрыд, а продуваемый ледяным ветром лоб покрыла горячая испарина! Выцеленный светом фар, подхлёстываемый рёвом мотора, уже будто чувствующий машину спиной Роберт отупело сделал ещё пару шагов – и рухнул, точно кукла с подрезанными ниточками.

Приземлившись в снег ладонями, он вытер, словно это сейчас важно, со лба пот и быстро оглянулся – но только чтоб с ужасом увидеть летящий на него ослепляющий свет!..

…Снаружи тихо бухнуло, машину качнуло. Вроде бы послышался вскрик… или почудилось. Слегка подпрыгнув автомобиль прокатил ещё чуть и лишь с полностью выжатым тормозом остановился. Деловито поглядев в боковое, но толком ничего не разобрав, человек опустил стекло и высунулся наружу – его взор сосредоточился на скрытом ночью, но всё-таки различимом на белизне тёмном пятне. Наблюдая, как из носа клубится густым паром, убийца переключил скорость и медленно, всё ещё поглядывая назад, стал сдавать.

Через пару мгновений машину снова качнуло… и ещё раз. Вновь остановившись человек сменил передачу и без единой эмоции, без переживания, без даже толики волнения вновь проехал чуть вперёд, а когда автомобиль малость приподняло, тут же затормозил.

Не спеша выходить он сперва приоткрыл дверь и выглянул… То, что предстало пред взором, могло бы опустошить желудок и начинающего патологоанатома. Тут даже и ступить некуда, чтоб не заляпаться… Видно эта стальная кобылка тяжелее, чем кажется.

Дабы не упасть пришлось упереться ногами; осторожно наклонившись человек свесился к колесу. Возникший в его пальцах сложенный листочек опустился ко всё ещё тёплому, но теперь уже плохо узнаваемому телу. Сперва желавший сунуть стих жертве в рот, но так и не найдя его, убийца с неохотой спрятал послание в удачно подвернувшийся, запачканный бордовым курточный карман.

Ещё раз с полным, прямо-таки хирургическим спокойствием оглядев получившееся, человек поднялся. Ключ повернулся в зажигании, мотор послушно заглох. Встав на порожек он снова поглядел вниз, подумал… Взор прыгнул на стену снега, в которой ни то, что, взрослый, но и ребёнок потонет… Аккуратно, со всей осторожностью взобравшись по двери на крышу, убийца прошёлся до капота и только оттуда спрыгнул на холодный, даже здесь запачканный крапинками снег.

Никакого желания смотреть ни на машину, ни на месиво под колёсами больше нет. Вообще их видеть не хочется… И хотя минуту назад мёртвый не вызывал отвращения, но теперь, невольно вспоминая картину сотворённого, человек с отвращением скривил губы, будто унюхал тухлятину.

Да и без огонька всё прошло как-то, обыденно…

Так и не оглянувшись убийца ушёл, растворился в ночи, оставив и раскрытый внедорожник и его остывающего хозяина коротать одиночество вдвоём, пока их не найдёт кто-нибудь не слишком удачливый.

На пределе

Несмотря на весь стресс дня, на все свалившиеся на голову события ночь на вторник Птачек спал, как младенец. Вспоминая близость с Дашей, тепло её нежного тела, искренность её желания и будто вновь и вновь чувствуя, как до последней капли, до самой крайней толики отдаёт ей себя и черпает из неё Роман не дремал, а грезил, словно напившийся, но грёзы его были глубоки и крепки так, что не разбудил бы и выстрел пушки.

Утром, когда проснулся и под крепчайший кофе, отстранившись от приятнейших воспоминаний всё хорошенько обдумал, он решил, что скоро начнутся проблемы. Миша унижение вряд ли простит, не такой человек. Эх, надо было ему посильнее врезать!.. Хотя и так бы не дошла до него наука.

Пораскинув мозгами, почесав в затылке и было даже чуть не посоветовавшись с Настей Роман позавтракал, приготовил еды на день и просто вышел на смену, как обычно. Весь вторник, пока следил за Валерием, вплоть до самого вечера он ждал, что позвонят, вызовут, потребуют объяснений… но не случилось. Когда на город опустилась темень Валерий благополучно оказался у себя, а после некоторого времени домой отправился и Роман. Сутки прошли тихо: ни единого повода даже в малости о чём-то побеспокоиться не мелькнуло.

Уже глубокой ночью на среду ужиная в одиночестве Роман обмыслил случившееся ещё раз, взвесил всё на умственных весах, просчитал, постарался предвидеть будущее… наконец прислушался к своему немалому опыту… и понял, что ничего он собственно и не понимает. Да и нечего ему понимать! Что там с Мишей случилось, как и кому он чего рассказал… или не рассказал… как будет действовать – всё ерунда, пустяк; бестолковость. Есть общая, главная задача – слежка. Остальное мусор, и не стоит отвлекаться на него, когда план горит.

Миша, разумеется, случившегося не оставит и что-нибудь выкинет обязательно: уж если и не прямое, то нечто лукавое точно захочет провернуть… Да и плевать! Если что-то случится – пускай случается. Будь, что будет! А переживания всякие не помогут, долой их.

Удовлетворившись такими выводами капитан Птачек и эту ночь спал спокойно, без нервов. И хотя мелькали мысли, что теперь придётся взять забот намного больше – это не напрягало: если вдруг начинал хандрить Роман как-то сразу вспоминал, как сильно, резко и с оттягом долбанул халтурщика в нос – и становилось легче.

Среда началась с крепкого раздумья – как же быть дальше?.. Ведь нужно что-то менять. Нужно перестраиваться… И решить уже этот вопрос с Самарской! Ну сколько можно откладывать?!

Поначалу надумав звонить в своё отделение Роман быстро от этого отказался. Объяснил себе это тем, что в таком деликатном деле лучше довериться кому-то проверенному, сто пудов своему… О том, что не хочет звонить на Садовую из опаски услышать нечто про себя неприятное, Птачек старался не думать.

Прикинув варианты он набрал единственного, про кого гарантировал бы, что не откажет:

– Алло, Дима?.. Привет. Не забыл меня ещё?..

– Ни фига себе! Рома! Ты что ли?!

– Да я, я… кто ж ещё…

– Чё – обратно, надеюсь, переезжать собрался?!

Голос Озерова прямо брызжет энергией. Слушая его Роман обрадованно прикинул, что скорее всего друг сейчас один, без ушей – иначе бы так бойко не разглагольствовал. Это заставило и самого накрутить децибел:

– Да нет, Дим, нет. Хотя, не буду скрывать, по Самаре скучаю! – И уже подчёркнуто серьёзно: – Слушай, Диман – просьба к тебе. Только к тебе могу обратиться: к своим здесь пока такого доверия нет…

Недолгое молчание…

– Ну?..

– Есть тут в городе одно местечко…

Как смог сжато и только в нужных подробностях Роман поведал о Самарской шестьдесят девять; лишь про специфическую охрану умолчал.

– Сделай, Дим, одолжение – пробей адресок. Я в ЕГРН подумывал обратиться, но тогда засвечусь, а у тебя, я знаю, есть там связи…

– Интере-е-есная история… – Голос Озерова поменялся: шутливость испарилась, как не бывало. – Ну ладно… если уж просишь ты… Но нужно время. Быстрых результатов не жди.

– Не смею торопить!

Поговорили ещё о чём-то, распрощались. И стоило отложить телефон, как голову сразу заполнили новые кипучие мысли: одна сменяя другую стали посещать идеи, как можно «сломанный» надзор исправить. Роман полностью, совершенно сызнова пересмотрел схему собственной слежки. Нет, остальные, как и запланировано, останутся на своих местах, однако то, как будет действовать он сам, теперь точно поменяется: поменяются точки наблюдения… и теперь он будет менять их каждый день, а лучше несколько раз в день; он достанет старые куртки и шапки – те как раз разные; он больше ни разу не выедет на дело на собственной машине. Он вообще станет тенью, призраком и не оставит слежку даже когда захочет в туалет. Он поработает ПО-НАСТОЯЩЕМУ.

Вдруг ещё не совсем всё испорчено?..

Составив расписание, обозначив на бумаге в с ё Роман принялся за дело и первой задачей стало найти машину напрокат. Наскоро полазив по сайтам капитан обнаружил недорогую чёрную «калину», меркнущую в объявлениях уже не первую неделю – незаметный, почти идеальный вариант. Ловко найдя с владельцем общий язык и даже сторговавшись подешевле, уже с самого утра одевшийся в «новое» и захвативший еды, сразу со сделки Роман отправился на парковку перед театром. С облегчением обнаружив ещё не припорошённую, а значит недавно оставленную иномарку Валерия он достал бинокль и стал наблюдать за окружением с такой тщательностью, с какой не работают и новички.

Этот день тоже прошёл без тревог, спокойно. Под вечер, правда, Роман заметил, как меняются Конев со Спиридоновым и ребята, назначенные им в смену: знакомые машины тихонечко, не обращая на себя внимание одна встала на место другой, а первая уехала, незаметно растворившись в молоке падающего снега. Так и подмывало Денису или Кириллу позвонить, спросить, как у них дела… Роман не стал. Отстояв перед театром до отъезда директора, а потом и перед его домом аж до двух ночи он уехал домой и спал всего часа четыре. Пробудившийся спозаранку, не выспавшийся, всё ещё уставший капитан наскоро поел, заготовил еды на день, вновь переоделся в «новое» и вернулся на Голосова. Припарковавшись на этот раз от дома подальше он забрёл в подъезд соседнего здания и стал наблюдать уже оттуда, беспокоясь лишь, чтобы вовремя прятать бинокль от любопытных прохожих.

Четверг, как и среда, как и вторник до того прошёл абсолютно мирно, без даже подобия переполоха. Да и пятница не отличилась. Если ещё в среду Роман подумывал, что телефон вот-вот задребезжит, вот-вот позвонит Понятовский и прикажет срочно, сию секунду явиться, то в уже в четверг, а в пятницу тем более он звонков не ждал. Лишь на сорок минут в день отвлекаясь быстренько отвезти дочь из школы все силы и всё время капитан Птачек отдал слежке, как бы пытаясь компенсировать ту безалаберность, с которой она раньше шла. Может это и невозможно, может нечто важное случилось УЖЕ, в смену Миши… но всё-таки… всё-таки нельзя сдаваться.

Сам Кривкин так и не появился. Роман и не ждал его, даже был бы удивлён, приди он, однако его отсутствие всё-таки не давало полностью о себе забыть. Пару раз капитан доставал телефон, уже был готов набрать Понятовского сам… но откладывал. Звонить Кривкину не рассматривал даже как крайность.

В конце концов мысленно плюнув Птачек просто продолжал наблюдение как мог, один. Отстояв до двух ночи и пятницу он было решил, что поспит в машине, но зажмурившись и попытавшись вздремнуть понял, насколько за последнее время вымотался, израсходовался и даже не смотря на почти спокойную обстановку изнервничался. Пойдя на сделку с совестью и разрешив себе немножко сачкануть он всё-таки поехал домом, чтоб хотя бы завтрашнее утро провести в уюте и тепле, поспать хоть чуть дольше.

***

Проснувшись всё-таки по будильнику сперва Роман заглянул в ванную и так напарился, что когда вышел, осталось впечатление, будто он из сауны. С отвращением забросив бельё в стирку капитан Птачек пошёл на кухню и занялся готовкой. Закинув макароны в кипяток Роман на память принялся стряпать котлеты «по-Дашенски». Лимона только не нашлось… или он и не нужен?..

Пока колдовал над кастрюлями из своей комнаты выбралась Настя. Одетая в домашнее – то есть во всё старое и что попало – дочь, будто зомби, пробрела в ванную и оттуда долго доносился плеск; настолько, что когда вышла кухонный стол был накрыт, а отец ждал её с вилкой и ножом.

Сели завтракать.

Поздравив друг друга с добрым утром взялись за еду и сначала, пока набивали рот, лишь чавкали. Первой нарушила скрежет приборов Настя: расправившись к половиной котлеты, ещё и не доживав, от чего крохотный кусочек выпал у неё изо рта на тарелку, она покачала головой и как бы профессионально-критически заключила:

– Неплохо… м-м-м… неплохо… Хотя в прошлый раз было получше…

Было не «получше» а НАМНОГО, НАМНОГО ЛУЧШЕ! Прожёвывая получившуюся бурду Роман даже на миг подумал, что тогда, пока он отвлёкся, Даша что-то в фарш подмешала: его скорая стряпня вышла просто неловкой поделкой новичка в сравнении с шедевром мастера! За долгие годы уже привыкший относиться к еде с определённым равнодушием Роман впервые поймал себя на мысли, что хочется, в самом деле хочется попробовать всё, что Даша может приготовить. Чтобы он просыпался а она уже что-нибудь вкусненькое варганила… а вечером он после службы домой, а она его встречает и они вместе ужинают… а потом…

Поскорее прогнав такие опасные, опаснее бандитской пули мысли капитан накинул лёгкую отрешённость и согласился:

– Да, на этот раз не очень-то… Устал я просто, доченька, замотался что-то в последние дни…

Сперва неспешно, поначалу вяло, но разговор потёк. Поговорив немного о еде Настя стала клонить к тому, что отец почти не бывает дома, выглядит истощённым и у него мешки под глазами; что он приходит, когда она уже спит, а уходит, пока она ещё не проснулась.

– Пап, я за тебя волнуюсь… – Накрутив лапши Настя даже отложила вилку и взглянула родителю в глаза. – У тебя всё в порядке? Как у тебя на службе?..

Стремясь выглядеть спокойным, не слишком усталым и уж точно ни о чём не переживающим Роман отбился общими фразами. Уверив дочь, что всё в порядке, он перевёл беседу на школу. Стараясь не затрагивать успеваемость он просто, без всякого тайного умысла проявил интерес к общему, на что ответ пришёл самый неожиданный:

– Да ну как дела… В театр вот в воскресенье идём. Снова, представляешь?..

Уши Птачека навострились, как у заслышавшего мышиный писк кота! Отвлёкшись от еды он взглянул на дочь с почти азартным интересом.

– В театр?.. В самом деле?..

Настя вздёрнула ладонь и скривила такую мину, будто ей предложили неприличное.

– Артур Каримович опять всех в поход зовёт. И чего его туда так тянет?.. Мёдом ему там, что ли, намазано?..

– Настенька… – Роман взглянул на дочь строго, – следи за словами… И вообще – что ты имеешь против?

Охватившая капитана идея ещё не сформировалась окончательно, однако её туманный образ уже заставил его сидеть как на иглах.

В единый миг поменяв выражение Настя закатила глаза, задумчиво подпёрла кулаком подбородок и рассудила:

– Да так-то на самом деле ничего… Можно и сходить – всё равно заняться нечем… А с другой стороны… мы же вроде бы там уже были… – Она отрешённо помолчала. – Хотя это было уже давно… Но в этом же году…

Выдвигая доводы то ЗА, то ПРОТИВ, Настя стала разговаривать не столько с отцом, сколько сама с собой. Задавая то ли серьёзные, то ли риторические вопросы она клонилась то вправо, то влево, то вперёд, то назад и на каждую её реплику Роман отвечал что-то типа:

– Сделаем, как тебе захочется, доченька… Не вижу ничего плохого, чтобы пойти… Ты можешь одеть и что-то другое, вещей у тебя полно… Разумеется, мы просто поступим, как для тебя лучше… Подумай ещё раз – зачем не ходить, когда можно сходить?..

Этот перетекающий из пустого в порожнее разговор длился бы, пока чай не остыл, однако зазвенел звонок. Прочитав на экранчике «Кирилл» Роман нажал кнопку приёма. Поднятая чуть жирноватыми, слегка масляными пальцами трубка прижалась к уху.

– Алло?..

– Алло, Ром, привет… Как дела?..

Голос Спиридонова сух и выдаёт стремление пройти расстояние по кратчайшей. Помогая сослуживцу пропустить неважное Роман сразу спросил:

– Чё такое, Кирюх?.. Чё-то случилось?..

– Что-то случилось, да… – На том конце со значением прицыкнули. – Приезжай скорее в отделение, я тебе обо всём расскажу. – И неожиданно резко: – Только сперва меня найди! Я покручусь у твоей скорлупки. И полковнику, смотри, на глаза не попадайся – чтоб как тень, Рома! Давай, я тебя жду. Спеши.

Связь оборвалась.

Заметив перемену Настя сразу же сфокусировалась на родителе. Даже её лицо стало бледно-печальным, будто только сейчас по-настоящему понимает, чем отец занимается; словно не росла именно в такой атмосфере, не видела все эти годы его трудностей, не слышала тревожных звонков по ночам.

– Что такое, пап? – Она вновь отложила вилку. – Опять что-то тревожное?..

Не в силах подавить глубокого тяжёлого вздоха Роман ответил прямо сквозь него:

– У меня всегда… родиночка моя… что-то тревожное… – И, одумавшись, бодро добавил: – Хотя, наверное, не очень. Поглядим! Думаю, волноваться не о чем. Не переживай – у меня всё хорошо!

Был взят уверенный позитивный тон и сказано что-то ещё успокаивающее, однако, демонстрируя раздражение, что ей врут, Настя «обиделась». Не видя смысла, да и не имея желания переубеждать Роман просто обнял не слишком сопротивляющуюся дочь и поцеловал в щёку, а когда быстренько собрался и уже встал у порога, напоследок обронил:

– Помоешь посуду, ладно?..

– Вот сам и мой! – Настя зло скрестила руки на груди, а потом даже и дверью хлопнула: – Ишь! Нашёл домработницу!

***

Пока ехал Роман представлял, что в отделении его будет ждать нечто особенное: какой-то переполох, суета… быть может паника. Да и не был там давно – того и гляди на входе документы попросят… Когда же прибыл, создалось впечатление, что ушёл только вчера: время здесь будто остановилось, даже дежурный оказался тот же. Помахав друг другу они вновь занялись каждый своим: Роман побрёл наверх, а дежурный уткнулся в спрятанный за столешницей смартфон.

Поднявшись на ярус капитан Птачек сперва воровато выглянул из-за угла: пара фигур бредёт по коридору друг к другу… разминулись… Ещё некто скучает неподалёку от его кабинета. Понятовского вроде не видно…

Приняв вид спокойный и независимый Птачек переступил порог и акцентированно непринуждённым шагом направился к себе… хотя знающий на что обратить внимание обязательно бы заметил, что ступает капитан тише мыши, а мимо кабинета полковника вообще не прошёл, а будто по воздуху проплыл.

Приблизившись к двери в свою «будку» Роман сосредоточился на стоящем у стены: немного худоватый, с выраженными то ли от природы, то ли от этой самой худости скулами, мужчина опёрся о стену и так же ловит взглядом пришедшего, как и тот его. Рубашка выглажена, но ей явно не меньше двух дней – воротничок измят беспощадно. На подбородке и щеках лёгкая щетина, а под носом намечаются усы; и взгляд – сухой, очень деловой. Кирилл, как всегда, одним только видом заставляет вспомнить слово: «спец».

– Привет. – Роман протяну ладонь. – Чё?.. Как?..

Пожав протянутую, Спиридонов мотнул головой.

– Айда к тебе. Без лишних ушей пошепчемся.

Словно заранее репетировали – оба одновременно развернулись и шагнули к двери. Появившийся в пальцах капитана ключик утонул в замочной скважине, захрустело… Дверь открылась и почти тут же захлопнулась. Роман прошёл вперёд, а вот Кирилл задержался – под его жилистыми пальцами замок снова хрустнул, запирая. Дверь запечатала обоих в кабинете, как пауков в банке.

Смахнув не такую уже и невидимую пыль Птачек уселся в кресло, из экрана компьютера на него взглянуло искажённое отражение. Кирилл же присаживаться не спешил: отойдя от входа дальше, чуть ли не к самому окну, он снова опёрся о стену и скрестил руки на груди.

Остановив взгляд на старлее капитан вопросительно кивнул и глаза постарался сделать выразительными. На миг опустив голову Кирилл закусил губы, потом вообще сжал… Вновь подняв лицо, которое, полное впечатление, намеренно сделал простоватым, он без важности в интонации, даже как-то доверчиво спросил:

– Ром… прежде, чем начать… пожалуйста, скажи – тут Кривкин во вторник со сломанным носом появлялся… а потом вообще куда-то пропал. Это случайно не твоих рук дело?..

На секунду, но Роман растерялся и это отразилось в его глазах, в ненарочном движении кистью. Восприняв это как ответ Кирилл всё также без напряжения, точно добрый доктор с пациентом, продолжил:

– Так-то никто ничего не знает: Миша особо-то не светился… Так – зашёл-вышел. Только я, наверно, и заметил. Ну дежурный ещё… Конечно, если не хочешь, – он чуть заметно склонил голову и пожал плечами, – можешь не рассказывать…

Помедлив, пожевав губу… наконец даже побарабанив пальцами по столешнице Роман взглянул сослуживцу в глаза с трудно читаемым смыслом. Его ответный вопрос прозвучал совершенно обыденно:

– И чё?.. Сильно на нём заметно?..

Кирилл охотно кивнул, даже веки опустил.

– И в темноте, наверное, видно будет…

– Пу-пу-пу-пу-пу… – Глядя будто в никуда Роман пораздувал губы. – Пу-пу… – Помедлив, не отрывая от старлея хоть и не враждебных, но внимательных глаз, он приподнял брови. – А с чего ты интересуешься?..

Спиридонов помотал головой; его руки заёрзали, точно стараясь скреститься ещё туже.

– Лишь из праздного любопытства… Только лишь. – На мгновение он снова опустил, потом поднял взор. – Но если не хочешь, можешь не рассказывать: я ж сказал – никто, кроме меня, скорее всего ничего не видел.

– И дежурного, – добавил Роман машинально.

– И дежурного. – Кирилл снова чуть склонил голову. – Хотя в ту смену, если я помню правильно, тосковал Захарчук, а ему, сам знаешь – всё по барабану, лишь бы не трогал никто.

Захарчука Роман помнил смутно, но возражать не стал. Помедлив ещё малость, прямо-таки чувствуя себя загнанным в угол он осторожно, точно под допросом, спросил:

– Ну а что, если моих?..

Будто до того сдерживался, но теперь устал, Кирилл неожиданно выпалил:

– Ром! Мы с тобой не из разных… сфер! Давай выкладывай! Ты – не ты?!