– Да не очень-то… спасибо… – Голос дочки прозвучал не слишком твёрдо. – Так, немножко напоминает…
– Настенька! Доченька! – Птачек с удивлением услышал свой полный энергии, прямо-таки трибунский глас. – Зачем тебе куда-то ехать?! Там ничего интересного, уверяю! – Во внезапно охватившем его воодушевлении он даже на миг обернулся, стараясь зацепить взором только дочь. – Совершенно ничего! Ты лучше, пока я твою подругу отвожу, приготовь нам покушать. Я сегодня, как утром-то уехал, так ничего и не ел. Аж живот от голода сводит…
Эти слова слетали с языка сами, Роману не пришлось напрягаться, чтобы выдумать их… но только он это произнёс, как в тот же момент понял, что всё только что сказанное – чистая правда.
– Но па-а-ап! – Настя обидчиво сдвинула брови. – Как же…
Её перебил громкий, каждому досадно знакомый звук – урчание желудка. Шумное «пение», будто где-то за углом притаился кит. Снова глядя на дорогу Роман и в самом деле остро прочувствовал всё – и голод, и пустоту, и недостаток. Это от того, что он сам себе напомнил об этом?.. Словно оправдываясь за удобное совпадение он воскликнул:
– Я не специально! Честно! – И снова на секунду оглянулся на застывшую в ступоре дочь. – Клянусь своей любимой курткой!.. Настён, ну пожалуйста… сделай одолжение…
– Ну ладно! ЛАДНО! – Дочь резко всплеснула ладонями, её взгляд ушёл вбок. – Не надо меня жалобить! Хватит! Я всё поняла…
– Золотце моё драгоценное… – Потихоньку сбрасывая обороты Роман постарался поймать Настин взгляд уже в зеркале. Голос его начал сюсюкать, словно он обращается к младенцу. – Доченька моя любимая… Полезное дело сделаешь…
Настя демонстративно, актёрски-напоказ закатила глаза, снова скрестила руки и надулась, как жаба. Дашу не видно, но Роману представилось, что она от подруги отвернулась и скрытно улыбается.
Сволочи они… оба.
Семьдесят седьмой дом проплыл мимо окон, отдалился, приблизился – и вот первый подъезд наконец остановился перед взором. О! А после того, как Роман утром уехал, кто-то неплохо поработал лопатой!
Дуясь от обиды, хоть и видно, что больше наигранной, ни к кому конкретно не обращаясь Настя бросила:
– Мне кажется вы заодно… Просто хотите от меня избавиться…
В этот момент Роман держал язык за зубами – и хорошо, а то обязательно бы запнулся. Чувства точно выдали бы его! А так он просто сжал руль до побелевших ногтей… Мучительно долгое мгновение он соображал, что же сделать – промолчать или попытаться как-то ловко ответить?.. Решив, что молчать всё-таки хуже, он выдал, как сумел, беспечно:
– Даш… Похоже, Настя обо всём догадалась. Мы с тобой расшифрованы…
Секунду его терзала тревога, что та игру не подхватит, не догадается… или того хуже – примет его слова за правду, за попытку в самом деле признаться! И вдруг тогда она тоже начнёт?..
– Роман Павлович… Мне думается, вы правы. – Голос девушки прозвучал с абсолютной, фатальной серьёзностью. – Настасья Романовна нас раскусила. В этих обстоятельствах, я считаю, нужно срочно переходить к плану «Жэ»…
– Ну хватит! Вы оба! – Объятая возмущением Настя взвилась на дыбы, её глаза округлились, как в анимации. – Вы и впрямь заодно, раз вместе надо мной смеётесь! Как вам не стыдно!?
– О-о-о, кровиночка моя… – Чувствуя великое облегчение Роман обернулся к дочери и снова не заметил, как начал сюсюкать. – Мой маленький, самый любимый на свете человечек… Ну прошу, не обижайся на папу; папа тоже устаёт, ему нужно твоё понимание…
Произнося это Роман мысленно просил, чтобы Настя поскорее высадилась: если разговор продолжится, то чувство противоречия, совесть, самоощущение подлецом за обман своего ребёнка обязательно возобладают и в чём-нибудь, но он проколется…
– Ну ладно, ладно! Я ж сказала, что по́няла! – Настя заотмахивалась, будто отец снова полез к ней с объятиями. – Сварганю я что-нибудь, пока ты катаешься! Так уж и бы-ы-ыть!..
Последнее она протянула, причём ещё комично затрясла вместе с ладонями и головой. Глядя, как дочка клоуничает, Роман невольно растянул губы… и скосился на Дашу: Настина одноклассница – просто вершина натуральности; глядя на подругу так, будто в машине никого другого и нет, она следит за каждым её движением, по-тёплому ей улыбается и вообще со стороны смотрится её вернейшей соратницей. Только большой циник мог бы сказать, что на самом деле она притворяется и просто ждёт, когда Настя уйдёт.
– Сваришь что-нибудь?.. – Снова переведя взор на дочку капитан Птачек поднял брови. – Как насчёт, например, супчика?..
Глаза страдалицы стали шире, и даже челюсть, кажется, отвисла.
– Пап, ты чего?.. – Взгляд на родителя, как на идиота. – Целый час ездить собрался?..
Роману вдруг стало жутко неуклюже – он даже застыл, точно окаменевший. Не замечая этой его реакции с ещё большим позёрством Настя продолжила:
– А может мне лучше мантов налепить?! Нет, ну в самом деле, пап, сколько ты будешь пропадать – минут пятнадцать?.. Да я только бутерброды сделать и успею. Ну может пельмени в кипяток закину… – Её тон резко стал придирчивым, взгляд кипучим. – Пап! Ты не забывай, что я тоже устала! Не требуй от меня слишком многого!
Как огонь и лёд противоречивые, в голове капитана столкнулись два чувства – Всплеск! Грохот! Коллапс!.. Победило то, что называется: «Любовь к дочери и всепрощение».
– Ну конечно, моё сокровище. – Его голос помягчел, как шёлк. – Разумеется…
Глядя на дочку с теплотой, прямо-таки в груди ощущая любовь к ней краем сознания Роман не в первый раз поразился, насколько человек, бывающий иногда очень даже жестоким с одними, с родственниками и детьми становится чуть ли не ручным. Далеко не везде, конечно, но такие люди встречаются. И один из примеров совсем близко…
– Пельмени?.. – Недоумевающий голос Даши прозвучал неожиданно, как песня. – Насть – только не говори, что ты станешь есть на ночь пельмени… Тем более магазинные! Ты хоть представляешь, что в них кладут?!
– А тебе, моя дорогая, лучше б помалкивать! – Внимание дочери мигом переключилось на одноклассницу; острым ноготком с претензией на Дашу уставился белый указательный пальчик. – Ты уже давно мне обещала, что мы к тебе съездим, а сейчас вступаешь с мом отцом в сговор – предательница! Ты за всё ответишь!
Сложно угадать, какой реакции Настя ждала, но ответом ей стал лишь новый, звонкий и весёлый девичий смех. Даша захихикала отчаянно, будто услыхала самую смешную на свете шутку. Её не остановил даже взгляд Насти, из острого быстро ставший недоумённым.
– Прости… – Слабый голосок, еле пробившийся сквозь смех. – Прости пожалуйста… Просто… ты так смешно всё это делаешь…
Настя взорвалась стремительно и шумно, как воздушный шарик, к которому поднесли раскалённую иглу:
– Всё! Хватит! Не останусь с вами ни секундой дольше! – Она резко перечертила воздух указательным. – Негодяи! Хохочете надо мной! Издеваетесь!
Полная праведного гнева дочь метнула на подругу и отца по дикому, обжигающему взгляду. Продолжая актёрски причитать она распахнула дверь и выставила ногу.
– Вы ещё пожалеете, что недооценили меня! Вы ещё прольёте слёзки!
Полный неподдельного умиления Роман следил за своим ребёнком, будто та вовсе и не ругается сейчас, не вещает грозно, а сидит, как когда-то в детстве, и устраивает свадьбу одноглазому медвежонку и зебре. Ему даже пришла мысль сказать что-нибудь нежное… но он одумался: Настю сейчас не перебьёт и самый завзятый спорщик.
– Ладно! Кончено! Уезжайте! – Гордо воздев подбородок и не оборачиваясь дочь вылезла из машины и с усилием за собой толкнула. – Так уж и быть – примерю ненадолго фартук…
Дверь должна была хлопнуть, но этого не случилось. И Настя и Роман оглянулись… Замерев, словно нацелившиеся на лисицу борзые, они смотрели, как элегантно и неспешно, с некой неуловимой, но отчётливой грацией Даша выбралась из машины следом. На мгновение притворившись, будто подруга уже ушла, не замечая её стоящую вот прямо здесь, в полуметре, она тихонько за собой прикрыла – замок еле клацнул. Шагнув вперёд она протянула руку и её тонкие пальцы заставили щёлкнуть механику уже на передней двери. Находясь в центре внимания, однако легко этого не замечая Даша отворила и с прежней, не покидающей её статностью уселась на пассажирское. В замершей тишине её голос прозвучал, как перезвон колокольчиков:
– Извините, Роман Павлович, просто… вы же знаете – я не люблю ездить сзади…
Язык прилип к нёбу. Лишившись дара речи Роман открыл и закрыл рот, как выбросившаяся на берег рыба.
Даша, конечно, и раньше так делала… но сейчас это кажется уже… несколько…
Устроившись поудобнее, уверенным движением девушка пристегнулась. Стрельнув в мужчину от одноклассницы скрытыми хитрыми глазами она быстро поморгала, точно махающая крылышками бабочка. Тонкие ладони аккуратно легли на стройные колени.
Всё это время Настя стояла, как замёрзшая, невидимая… Стараясь «оттаять» она даже покряхтела в кулак, чего делать не любит. Наконец выбрав правильное поведение дочь нагнулась, чтобы увидеть спрятанные за автомобильной крышей отцовские глаза. Глядя на него мимо подруги, потеряв уже весь искусственный пыл, но взяв глубину и серьёзность она не потребовала, а скорее попросила:
– Пап… возвращайся поскорее. Пожалуйста – не задерживайся.
Свет в машине слабый – лампочка не выдаёт, наверное, и десяти Ватт, но всё равно Роману почудилось, что дочь заметила, как запламенели его щёки… а возможно и уши! Изобразив спокойную уверенность, с тёплым взглядом и голосом он заверил:
– Ну конечно, доченька… Разумеется! Куда я, по-твоему, денусь?..
Настя промолчала и просто выпрямилась – их взгляды прервались. У Романа осталось неприятное ощущение… Точно дождавшись, пока они договорят, Даша дёрнула ручку и с тихим хлопком дверь снова закрылась. И ни она, ни дочь друг другу на прощание ничего не сказали – будто так и надо…
Старенький «форд» вновь зарычал, выплюнул чёрный дым, недовольно чуть сдвинулся, остановился… и поехал опять, устремившись куда-то в темноту, в ночь.
Настя сошла с места не сразу. Проводив ворчливую машину долгим задумчивым взглядом, на пару мгновений она опустила взор к белым, немного припорошённым кроссовкам. Её губы сжались…Только сделав для себя известный исключительно ей вывод дочь капитана Птачека неспешно побрела домой.
***
Уехав от дома автомобиль будто увёз с собой и частичку атмосферы, созданную пассажирами: неловкость, зазорность… охальные, навеянные Дашиным запахом мысли… недосказанность и даже прямой обман. Эта гамма чувств, эти заваренные на бульоне ответственности перед собой, всем миром и тем более перед дочерью переживания могли бы смутить и более удачливого – ни то, что мужчину, жизнь и карьера которого, возможно, рушатся прямо на глазах и по его собственной вине; по его глупости и душевной слабости.
Не раздумывая, а просто следуя наитию Роман снова поехал по Мира. Он сам не смог бы объяснить, почему, ведь по Комсомольской быстрее… да и на газ особо не жал, даже наоборот. Сам себе объяснил это тем, что зачем же рисковать, когда такой гололёд?..
Машина отъехала подальше; родная многоэтажка скрылась позади – вот тут бы и начаться разговору… однако ни мужчина, ни девушка ни то, что ничего не сказали – даже друг на друга не посмотрели. И в самом деле будто отец юной ученицы просто подбрасывает её подругу до дома…
Вращая руль, кидая взгляд то влево, то вправо, – и будто случайно так и не задевая им Дашу, – спустя всего минуту поездки Роман стал чувствовать смущение: так мог бы ощущать себя вор, который пробрался в дом, уже почти украл что-то, но вот передумал, не стал, решил уйти – и тут-то его и поймали… Ужасно глупо.
Желая избавиться от этого отвратительного состояния любым, пусть даже нелепым способом, Роман вспомнил фразу дочери про арест. Тихонько сглотнув и душевно подготовившись он вдохнул поглубже и как можно более авторитетно произнёс:
– Ну вот, Дарья, вы и задержаны. Есть ли что сказать в своё оправдание?..
И, чётко выдержав паузу, повернулся.
Рассчитывающий найти скучающе глядящую в окно девушку взгляд неожиданно наткнулся на взор, обращённый на него самого! Даша вообще по сторонам не смотрит! Всё это время, очень возможно, пока Роман отчего-то не мог взглянуть на неё, она смотрела на него и ждала, ждала его глаз!
Или, возможно, очень удачно сама взглянула на него за миг, как он к ней обратился…
Вынужденный следить за дорогой Роман отвлёкся… и снова повернулся, терпеливо ожидая ответа.
– Простите, товарищ сыщик, я виновата… – Взяв очень даже рассудительный тон и глядя на мужчину вполне серьёзно Даша всё-таки не удержалась – уголки её губ приподнялись. – Я в опьянении. В последнее время мной овладел один очень сильный дурман…
В неловкости от таких высоких, кажется невозможно, чтобы относящихся к его жизни эпитетов, а особенно от догадки про ответ Роман всё же спросил:
– И что же это за недуг?..
В Даше ничего не поменялось; образ её остался прежним… только глаза неожиданно блеснули, как в темноте у кошки! И голос промурлыкал:
– Это любовь. Известная болезнь сердца… Тебе она знакома?
Вот теперь, и Птачек ощутил это чётко, девушка стала ждать ответа. А если не ответа, то какой-то строго определённой реакции. Её взор сделался… втягивающим. Она даже, может того не замечая, немного наклонилась и её подбородок почти коснулся мехового воротника.
То ли в самом деле по необходимости переведя взгляд на дорогу, то ли используя это как повод потянуть время Роман невольно напряг желваки. Отлично понимая, что должен сказать, и желательно что-то искреннее и весомое, тем не менее он чувствовал лишь повисшую на языке гирю; на самом деле на знающем, что, но всё ещё осторожничающим говорить это языке…
– Эх, Рома, Рома… – Голос полный жалости. – Что же ты себя так мучаешь?..
Интонация и слова, бодрящие похлеще пощёчины! Снова повернувшись направо капитан взглянул на спутницу с вопросом, даже брови его изогнулись одна выше другой.
В лице Даши не найти и тени насмешки или неуважения, напротив – оно полно сострадания, как у самой истовой сестры милосердия перед умирающим. Сбитый с толку, на миг Роман снова метнул взгляд на дорогу, и, не найдя слова получше, полу-потребовал-полу-попросил:
– Объяснись…
Тяжкий, усталый вздох вновь пронёсся по салону, но в этот раз у него был не хозяин, а хозяйка. Стиснув пальцы на коленях Даша опустила взгляд к сапогам. Еле заметно её губы сжались и разжались; розовый язык пробежался по ним, словно его повелительница страдает жаждой.
– Целый вечер уже за тобой наблюдаю, – глаза девушки вновь поднялись к мужчине, – и прямо сердце кровью обливается. У тебя такое лицо… будто тебе кто-то нож в спину вонзил. Не надо, – он подняла ладошку, – не возражай, я всё вижу. Я немного в людях разбираюсь… Тебя что-то мучает, Рома, и ты пытаешь это скрыть. И, должна сказать, пытаешься напрасно.
По лицу будто холодком повеяло, сердце ёкнуло и провалилось в желудок. С напряжением пропустив воздух сквозь ноздри Роман быстро вновь проверил дорогу и, глянув на юную любовницу пристальнее, как бы съюморил:
– Экая ты глазастая…
– Глупости, любимый мой. – Та тепло улыбнулась. – Глупости. Передо мной у тебя не получится изобразить то, что перед дочерью, для меня ты, – она подняла и раздвинула ладони, – раскрытая книга. Я вижу тебя насквозь.
На этот раз, чтобы найти слова, Роману не потребовалось и секунды; и голос его прозвучал ощутимо жёстче:
– А тебе не кажется, что ты слишком самоуверенна?..
Вовсе такой реакции не смутившись и даже, полное впечатление, довольная ей, Даша растянула губы шире.
– Рома… Вот чьё другое не знаю, а твоё лицо я бы хотела видеть только счастливым. Исключительно! И когда на нём тень, мне это заметно сразу. Мне… мне это… – Она заколебалась, но, подняв ладонь к груди, всё-таки закончила: – Мне это сердце говорит…
Скептик бы рассмеялся. Пошляк бы гадко улыбнулся. Наивный, может быть, почувствовал бы щенячью радость… А Роман не знал, что ему чувствовать. Его до того кидавшие всякие подковырки эмоции вдруг вспомнили, что принадлежат человеку, живущему разумом. Или пытающемуся… И сейчас как бы встал вопрос: «А как себя вести? А что же должно чувствовать? Что же ПРАВИЛЬНЕЕ было бы чувствовать?..»
– Я не знаю, насколько тебе приходится тяжко… – Дашина улыбка померкла, её взгляд вновь упал, – могу лишь предполагать… Мне не известно, как проходят твои дни, как у тебя дела на службе. Обо всём этом я могу только догадываться… – Вновь подняв взор девушка взглянула на застывшего, ожидающего от неё продолжения мужчину так, будто хочет посмотреть не просто в его глаза, но в самую его душу. – Однако я могу угадать, что угнетает тебя прямо сейчас… Это ведь из-за Насти, да?..
Роман снова отвернулся к дороге. Его губы непроизвольно сжались, по горлу прокатился предательский комок. Внимательная, Даша неторопливо прошлась взором по его лицу, как в самом деле знаток по странице изучаемой книги.
– Тебя мучает это… Тебе кажется, что ты дочь предаёшь… И я тебя понимаю. – Отвернувшись она устремила взор за стекло, на проносящуюся улицу, на пробегающие фонарные столбы и огни ночного города. – Я прекрасно тебя понимаю… Я и сама, если честно, чувствую себя обманщицей. Так иногда бывает перед ней совестливо…
Наступила секундная, будто специально оставленная заминка. Роман поколебался, сжал губы сильнее, опять сглотнул… однако фраза всё-таки вырвалась из него, как птица из клетки:
– А уж мне-то как… Ты себе не представляешь…
Сказал это и тут же замолчал, точно проболтался о чём-то непозволительном. Ну вот… снова он не способен держать язык за зубами… Конечно, если взглянуть как бы со стороны, то в том, чтобы Даше открыться, нет ничего постыдного. Ну да, он переживает из-за дочери… Ну да – тут каждый бы, наверное, запереживал… Однако некто в тенях сознания еле слышно шепчет: «Не говори ей. Она не должна знать. Никто не должен. Ты открываешь свою слабость… Ты даёшь против себя оружие»…
Эти подпитываемые тянущимся молчанием рассуждения прервала неожиданная, хоть уже и звучавшая сегодня песня – желудок заурчал так, что перебил рык мотора! Смутившись, Роман даже кинул взгляд на живот – неужели это у него так подводит?..
– Вот это да-а-а-а… – Растеряв в образе всякую мудрёность Даша и сама уставилась на источник звука. Её голова недоверчиво покачалась. – Ну ты и даё-ё-ё-шь… Я, если честно, подумала, что это ты перед Настей специально так… что ты как-то умеешь…
– Наверное я был честен всё-таки не до конца. – Снова глядя на дорогу Роман облизал пересохшие губы. – Я не ел не с сегодняшнего утра… а со вчерашнего.
– Ничего себе! – Глаза девушки округлись; её тонкая нежная ладошка юркнула к рулю – на крохотное мгновение пальцы коснулись мужской ладони. – Как же ты терпишь?!
Секунду, краткий миг правая рука, точнее частичка кожи у мизинца ощущала глубокое блаженство, ласку на грани восторга! И хотя понятно, что Даша не осмелилась на полное прикосновение, потому что боится мешать вождению, но всё равно Роман почувствовал сожаление, что она не задержала пальцы подольше.
– Кто спит, тот ест. – Он философски вскинул бровями. – Я вчера утром пришёл со смены, ну и сразу в кровать. И не заметил, как целые сутки провалялся… А сегодня позвонили в девятом – срочно, мол, приезжай; вот до сих пор дома и не был…
Птачеку вдруг подумалось, что он рассказывает совершенно неинтересные для Даши вещи: какое ей – молодой девчонке – дело до его трудностей?.. И какое она может вообще иметь о них представление?.. Однако в тут же секунду правая вновь почувствовала обжигающую ласку – Дашина ладошка всё-таки легла на его ладонь, но теперь на ней и осталась. Тёплые девичьи пальцы сжались, пытаясь обхватить мужскую пятерню, а её сердечный голос пропел почти у самого уха:
– Бедненький… Как же тебе, должно быть, трудно…
Роман остро, прямо-таки физически ощутил, как лицо заполыхало – хоть прикуривай… Повернувшись к Душе и поймав на себе её проникновенный, полный сострадания взор он почувствовал, как его, будто копьями, пронзило противоречиями: горячим согласием… и резким отрицанием!
С одной стороны хочется сказать, что да – трудно. Ещё как! Да, Дашенька… одна ты меня понимаешь, одна ты проявляешь ко мне доброту… Будь ко мне, пожалуйста, поближе… обними меня…
Но с другой… Какой он, к чертям собачьим, бедненький?! Он мужчина! Сильный! Смелый! Умный! Это он может жалеть кого-то, а его – никто! Это он может проявлять сочувствие – а сам он в сочувствии не нуждается! Это он может о ком-то заботиться – а ему забота не нужна! Он не ребёнок, чтоб его успокаивать! Он мужчина! Мужчина…
Несмотря на эти переживания, на подкипающий внутри гнев Роман поймал себя на том, что возражать вовсе и не торопится, не отдёргивает руку от Дашиной и даже ещё чего-то от неё ждёт…
Щека почувствовала горячий, самую чуточку влажный, дьявольски приятный поцелуй! Не спеша отрываться Даша не просто чмокнула, а припала губами к мужской щеке и не отстранялась, пока не передала ему чувство, которое захотела выказать, полностью.
– Прости, – неохотно, с явным нежеланием всё-таки поцелуй закончив, она наконец отдалилась, – я отвлекаю тебя от дороги…
Отлучившись от мужчины девушка села вновь, как и сначала – спина прямая, ноги одна на другой, ладони на колене. Только лицо обращено налево и взгляд выжидающий…
Повернувшись к ней несколько мгновений Роман смотрел на юную любовницу так, будто ничего особенного не произошло… и сам не заметил, как тепло, нежно и ласково сам ей улыбнулся – от всего сердца, как лучшей подруге.
Точно того и ждала, точно именно на это и рассчитывала Даша удовлетворённо растянула губы. Хитренько ухмыльнувшись она расслабилась, села поудобней и наконец снова позволила взору побродить за окном. Голосок её прозвучал звонко, уже без опаски, что мужчина ответит обозлившись:
– Как думаешь – что она приготовит? А она в самом деле умеет лепить манты?..
Проводив взором близковато пробежавшую попутку Роман чуть не прыснул: Настя вообще кухарит с неохотой, а про такую сложную штуку, как манты, и думать забудь. Однако нельзя же про дочку негативно…
Вспомнился вдруг запах в квартире Анисимова… Не особо задумавшись Птачек ответил:
– Может пожарит яичницу?.. – Скользнув взглядом по спутнице он двинул плечами. – А знаешь что – лучше не напоминай. Разговоры о еде заставляют меня вспоминать про твои котлетки, а я сейчас голоден ужасно, так что…
Сквозь мгновение Роман понял, насколько слова прозвучали двусмысленно. Осторожно скосившись на Дашу с самому себе непонятным чувством он заметил, как та пытается подавить так и выступающую ухмылку…
Вот бесовка!
В салоне повисла неловкая тишина. Поглядывая на прячущую, но всё же неспособную скрыть полную триумфа улыбку юную любовницу Роман слушал бормотание мотора, следил за дорогой и думал, куда увести разговор. И вдруг его поразила догадка – есть ведь нечто, что он просто ОБЯЗАН спросить, и уже давно должен был бы! Вот только рассусоливает всё о себе, да о себе…
Заранее чувствуя от намечающейся темы неуютность, точно сейчас придётся Дашу ударить, капитан ощутил першение в горле. Не выдержав и покряхтев, за что его, без сомнения, гнали бы из любого лицедейского училища, он всё-таки себя пересилил и спросил:
– Даш… прости, но… а что там с твоей мамой?..
Улыбка девушки, ещё только миг назад расползавшаяся по губам… эта улыбка довольства, которую она всё никак не могла подавить – увяла. С тяжёлым чувством Птачек следил, как с девушкой происходят перемены: любимая разом помрачнела, будто осунулась, стала меньше ростом, бледнее и болезненнее. Незримый, видимый только любящему сердцу её свет померк.
Сжимая кулаки на руле, тем не менее Роман запретил себе казниться – он ведь и в самом деле должен был поинтересоваться. Пускай ей плохо, это бередит дурные воспоминания… но неужели человек, которого она говорит, что любит, избегнет знать, что творится в её семье?.. Да он обязан! Обязан быть в курсе!..
Захотелось что-то срочно добавить, присказать, но и это Роман подавил: не надо выглядеть упрашивающим.
Отчётливо громко, не скрываясь вздохнув Даша отвела взгляд долой. Роман заметил, как её тонкие пальцы на колене сжались, скомкали пальто. Прошло ещё не меньше пяти вдохов и выдохов, прежде чем он услышал слабый, точно напрягающийся, чтобы говорить, голос:
– С ней всё… непросто.
Девушка замолчала, словно это было всё, что она могла сказать. Как бы подталкивая её к продолжению капитан и сам погрузился в безмолвие. Какое-то время они будто играли в «кто кого перемолчит», или это так представлялось… В конце концов Даша «не выдержала»… а может и просто решилась:
– Мама в тяжёлом состоянии. В очень… Врачи беспокоятся; в сознание она пока не приходила. На прошлой неделе я навещала её в реанимации. Такого, кстати, там насмотрелась… Страх… Не помню, говорила ли тебе, – Даша отвернулась от окна – на Романа взглянули её вроде бы обыкновенные, но словно печалью скованные глаза, – доктора мне уже сообщали, что в себя она может и не прийти. В этот раз я услышала тоже самое.
Вновь от мужчины отвернувшись девушка сделала глубокий, тяжело давшийся вздох. С её губ сорвалось:
– Всё это так печально… Мне, если честно, тяжело об этом разговаривать…
Бросив взгляд за окно она замолчала. Роман же, хоть внешне и спокойно правил машиной, теперь костерился.
Дурак! Ну что за непроходимый, набитый, безнадёжный идиот! Да разве так можно?.. Разве можно так?! А ещё переживал, чего-то там думал… Да у Даши трагедия! Катастрофа! Это она напоказ только хорошая-весёлая, а внутри-то, вон, может, уже и неживая вся… А он ещё размышлял – чего это она словно бы его избегает?.. Да не понятно вообще, как она в школу-то ходит! Она видит мать на краю гибели или того хуже – вечной комы… Да она обязана чувствовать себя просто КОШМАРНО! У неё должна быть чернейшая депрессия! Да его проблемы по сравнению с её – тьфу! Чепуха!
Одновременно и злой на себя, и пытающийся этой злости противиться Птачек больно закусил губу. Он бы, наверное, прокусил её до крови и не заметил, если б его не привёл в себя тихий, немного печальный девичий голос:
– Ну а ты-то как поживаешь, Ром?.. Как твои дела?..
Этот вопрос показался ужасно дурацким… но когда Роман оглянулся на всё ещё следящую за окном, всё ещё напряжённо сжимающую колено Дашу, он понял, что девушка просто пытается сменить тему. В голове как-то сразу опустело… Проходя через отсеиватель «что говорить можно, а что нельзя» мысли одна за другой садились на язык и тут же проваливали – то глупо, это неуместно… вообще всё плохо. Но что-то говорить всё-таки надо… А может…
– Ну-у-у… как тебе сказать… – Капитан пожал плечами. Гоня нахлынувшую мрачность голос он сделал нарочито громким, несдержанным. – Сегодня вот пришлось… эм… пришлось дать в морду напарнику. Придурку… Теперь вот могут быть проблемы.
– Чего?! – Мгновенно растеряв печаль, будто даже обрадовавшись поводу отвлечься Даша оживилась; развернувшись к мужчине аж всем корпусом она пригвоздила его пристальным взором. – Правда?! Серьёзно?! Как это произошло?!
Стараясь думать, что разговаривает о чём-то отвлечённом, Роман устало надул щёки. Следя за дорогой и при случае поглядывая на во все глаза таращащуюся на него спутницу он постарался ответить с подчёркнутой простотой:
– Ну-у-у… Детали, думаю, не так и важны, а в главном… Он уже давненько напрашивался, неприятный такой тип: наглый, глупый… Он заслужил, чтоб ему… прописали. И, если тебе интересно моё мнение, он заслужил намного больше, чем всего лишь сломанный нос…
Задержав на девушке взгляд Птачек заметил, как глаза её округлились и приоткрылся рот – снежинка залетит, не задев разлепившихся губ.
– Ничего себе… – Даша быстро поморгала. – Я и не думала, что у вас бывают между своими… конфликты.
– Экое ты слово знаешь… – Сам не понимая, чем и довольный, Роман усмехнулся. – Конфликты… Вообще такое, конечно, редкость: начальство спасибо не скажет, наоборот – устроят выволочку по полной, пощады не жди. Однако да, иногда случается…
Собственные же слова напомнили, что «выволочка» как раз его и ждёт, и скорее всего громкая… однако это почему-то вовсе не обеспокоило; вот ни капли… Если Роман о чём и пожалеет, то лишь что не наддал Кривкину побольше – чтоб на всю жизнь, гад, запомнил…
Несколько мгновений девушка следила за мужчиной внимательнее, чем кошка за мышкой: её взгляд прощупывал лицо любимого, останавливался на его губах, его глазах… Когда пауза затянулась, со всем спокойствием и уверенностью, будто решает на уроке дилемму, ответ на которую прекрасно знает, она вдруг сказала:
– Не сомневаюсь, что ты поступил правильно. Наверняка по-другому было никак.
Удивлённый вопрос сорвался с уст Романа прежде, чем тот успел подумать:
– Да?! Это почему?..
Продолжая глядеть ему только в глаза, без и нотки подобострастия, но с истинным, неколебимым убеждением Даша заверила:
– Но это же ведь ТЫ, а ТЫ человек хороший. Ты умный… честный… Ты справедливый. Я не сомневаюсь, что ты всё делаешь как надо и ты со всем справишься. Не могу даже вообразить, чтобы было по-другому.
Желваки натянулись сами собой, но вовсе не от гнева. Чувствуя, как по горлу покатился тяжёлый комок, прямо-таки ощущая, как язык прилип к нёбу, Роман заторможенно перевёл взгляд с любимой на дорогу… потом снова на девушку… потом опять на дорогу. Наконец вымученный, еле-еле превозмогший, родился его ответ:
– Спасибо…
Будто и не замечая, как мужчина ведёт себя, какое впечатление на него производят её слова Даша немного поёрзала, села поудобней и медленно перевела взгляд обратно за окно. И снова её голос прозвучал, будто она изрекает какую-то очевидность:
– Просто озвучиваю факт, вот и всё.
Руки деревянные, ноги из ваты; всё тело сковало внутренним противоборством! Роман почувствовал, что его разрывает меж крайностей: холодом и пламенем, чёрным и белым, добротой и злом… Любая лесть – это яд. АБСОЛЮТНО ЛЮБАЯ! Это попытка манипулировать, войти в доверие. Кто-то говорит, что ты классный? Не сомневайся – он от тебя чего-то хочет. Ну а человеку самокритичному лесть вообще неприятна – так и кажется, что тебе врут, врут, врут… Но в тоже время слышать это от женщины, которую любишь… Да что может быть приятнее?! Даша так просто, так… бесхитростно, не актёрствуя сказала, что верит в него, считает умным… честным… ещё там каким-то… Ну как?! Как тут не замечтаться?! Как не влюбиться в неё ещё сильнее?!
Помимо этих противоречащих страстей в Птачеке проснулась ещё и третья, много раз уже испытанная и в последнее время ставшая, кажется, самой близкой: гнев, что позволяет эмоциям преобладать, что в какой-то момент перестаёт быть их хозяином, но они становятся хозяевами. Что это за мужчина, который то краснеет, то бледнеет, то не к месту молчит, то невовремя что-то ляпнет?! И всё при Даше… Из-за Даши! Ну когда уже он научится, когда заставит себя быть с ней хоть бы капельку чёрствым?..