– Я тебя люблю. – Настя поднялась и, всё-таки макнув самыми кончиками в отцовскую кружку, укололась губами о небритую родительскую щёку. – Ты извини, я пойду, полежу. Мне правда что-то не здоровится…

Роман почувствовал, что тронут. Тон его стал извиняющимся:

– Конечно-конечно! Ступай.

Настя уже повернулась, уже сделала шаг прочь, когда голос отца прозвучал вновь:

– Доченька, подожди… Ещё кое что…

Она обернулась… и с удивлением обнаружила, что родитель смотрит на неё как-то неуверенно, даже робко. Отец закусил губу, а увидев, что Настя это заметила, постарался поскорее принять вид спокойный.

– Да, папуль?.. – Настя приподняла подбородок. – Что такое?..

На краткое, совсем мизерное мгновение родительский взгляд рухнул куда-то под стол, а его пальцы на кружке сжались так, словно та может ускакать! Кадык его скакнул вверх-вниз, послышался приглушённый глоток… Вдруг брови прыгнули вверх! В секунду лицо его просветлело, точно он мучился тяжёлым вопросом, но вот решил его. Посмотрев на дочь с теплотой Роман цыкнул и небрежно отмахнулся.

– Да так, мелочь, ничего важного. Иди.

Задержавшись ещё немного, чтобы понять, что больше она ничего не услышит, Настя двинула плечами, развернулась и с бодростью здоровой ушла к себе. Роман видел, как, ляпнувшись на кровать, она схватила телефон в обе и стала быстро что-то набатывать. Пропели мелодии нескольких полученных сообщений. Дочь с головой нырнула в переписку.

Роман недовольно скривился. Звучно отхлебнув горячего он постучал по столешнице пальцами, прислушиваясь к этому звуку. Без всякой цели вгляделся в кружку.

Настя-то, поди, только что услышанное друзьям выбалтывает. Интересно – самарским или уже местным?.. Роман устало вздохнул: запрещать такое бесполезно. Кровавых подробностей он ей и сам не выдал, а если приказать обо всём с другими молчать, то она лишь не будет делать этого при нём, но сделает позже, когда он не увидит. Ладно… Главное – саму её предупредил, чтоб не зевала. Отцовскому сердцу будет хоть немного спокойнее, хоть чуточку легче. Всё-таки дочка-то у него, слава богу, не дура…

В согласие с этим Роман покачал головой и снова взялся за кружку. Кипяток обжёг горло, язык с недовольством ощутил искусственную горечь не чая, а будто жмыха. Даже гадкую кислость красителя почувствовал. От этого стало противно и, хотя не так, чтобы как от несвежего лимона, но лицо капитан всё равно приобрело неприязненное, с оттенком презрительности выражение, будто он посмотрел на обоссавшегося пьяницу или на кого-то из коллег, виляющих хвостом перед высшим чином. Глядя на это искажённое брезгливостью выражение мало кто догадался бы, что именно сейчас такой подчёркнутый негатив Птачек испытывает по отношению к себе… Подумать только! Стоило лишь решить вопрос с дочерью, как в голове Романа тут же, как бы ни гнал её, как бы не старался избавиться, заглушая общую кутерьму зажужжала постыдная, как он сам считает, мысль о Даше…

Эта девчонка не лезет из мозга ни в какую, держится насмерть! Это как какая-то болезнь! Проклятие! После вторника она вместе с Настей больше не появлялась. И куда она пропала?.. Сама до дома добирается?.. Спрашивать дочку стыдно до жути… но как же хочется! Эх, Роман-Роман…

Воля взрослого сорокалетнего мужчины, способного принудить себя к тяжёлому труду, способного заставить пойти себя на страшное, на жертву… эта воля оказалась неспособна подавить настырные воспоминания об этой необычной девушке. Как дерзкая захватчица Даша врывалась в Романово воображение когда бы ей ни захотелось! Днём ли, ночью ли. В работу или в отдых. Дошло даже до того, что капитан начал подумывать каждый раз, когда при воспоминаниях о ней сердце вновь мучительно вздрогнет, больно щипать себя и такой злой привычкой наконец от страсти, что как токсин, как психический яд поразила его сознание, избавиться!

Ноздри Романа раздулись и приподнялись; губы выгнулись горькой дугой. На стоящую перед ним кружку он посмотрел так, что если б взглядом можно было разбить, она разлетелась бы в дребезги! Такое выражение возникало у него в минуту, когда за мысли об этой девчонке он упрекал себя особенно грубо. Только подумать – она ведь ровесница его дочери…

Загудела до тошноты знакомая, за годы службы сто раз успевшая опостылеть мелодия: ожил сотовый телефон. Капитан вынырнул из рассуждений, прислушался: ага, кажется, оставил трубку в куртке… Встав и выйдя из кухни, мимо дочкиной комнаты Роман прошёл с наигранной беззаботностью. Когда подошёл к заливающейся трелью накидке на лице его уже вновь цвели усталость и опасение – ночные звонки не несут ничего хорошего.

Телефон лёг на ладонь. На экране высветилось имя: Кирилл. Сделав глубокий, успокаивающий вздох Роман нажал на зелёную кнопку и прижал трубку к уху.

– Алло…

– Алло! Ром, привет! Извини, что так поздно, но тебя это в первую очередь касается. У нас новый труп. Женщина. Убита ножом, одна серёжка отсутствует. Другие ещё кое-какие признаки имеются… Короче – это ОН.

Роман прижал ладонь ко лбу и с силой провёл всей пятернёй вниз.

– Ты имеешь ввиду…

– Да. Наш особый клиент. Понятовский уже в курсе, он даже обещал приехать. Тебе бы лучше оказаться тут раньше, чем он… Мы с Денисом и ещё одним товарищем уже здесь. Криминалисты тоже скоро подтянутся… Улица Баныкина четырнадцать, третий подъезд. Как подъедешь, позвони. Я сам спущусь, доведу тебя до квартиры, тут что-то с домофоном. Всё! Ждём!

Трубка затихла, экран погас. Капитанская рука с телефоном не опустилась, а прямо-таки рухнула, ударив по поясу. А свободная поднялась. Чуть шершавые, ещё пахнущие пельменями пальцы растёрли напряжённые вески, помассировали скукоженный от натуженной думы лоб. Вздохнув уже резче и с шумом Роман бросил телефон в карман и уже скорым, не терпящим промедления шагом устремился в свою комнату.

Заметив неладное Настя, будто лисица, повела ухом. Поднявшись с подушки она оглянулась и увидела, как отец заходит к себе. Толкнутая его рукой дверь наполовину закрылась, в его комнате загорелся свет. По тени, отбрасываемой на стену, можно стало угадать, что родитель скидывает домашнее и одевается на улицу.

В волнении Настя отбросила телефон и вскочила с кровати – комната вокруг неё закружилась. Чувствуя муть и в животе и в голове и от этого ступая, как по минному полю, она дошла до косяка и упёрлась в него запястьями. Борясь с желанием сесть или даже лечь, мучимая тревожным любопытством Настя стала ждать, что будет.

Провозившись не более минуты Роман появился уже в зимних штанах и в свитере. Отворив дверь он встретил взгляд беспокойных, волнующихся дочкиных глаз. Не успел он и заикнуться, как Настя воскликнула:

– Пап, что это?! Новое убийство?!

Роман пригляделся к дочери внимательней: та стоит опираясь о косяк, будто её ветром сносит; зрачки большие, как у кошки, сцепившейся с собакой, и дышит часто, словно только что на десятый этаж галопом взносилась. От слабости Настя дрожит, будто на холоде без одежды. Да и особенная, наверное, для неё ситуация: вот только десять минут назад она выслушала целую проповедь о безопасности – и на тебе! Уже новый случай!

Стараясь подбирать слова осторожно и мимикой тревоги не выказать Роман неспешно, словно раздумывая покачал головой.

– Да, вероятно… Это приятель со службы звонил. Сказал, что произошло какое-то убийство. Нельзя исключать, что этот тот самый маньяк, о котором мы только что говорили… Рано ещё судить, доченька. Приеду – увижу. – И, не давая ей вставить слово, добавил: – Извини, надо спешить.

С показавшимся её ужасным, обжигающим молчанием Настя смотрела, как отец прошёл мимо и стал одеваться. Когда он наклонился, чтобы зашнуровать ботинки, у неё вырвалось:

– Папа! Пожалуйста, будь осторожен!

Пальцы Романа остановились. Подняв лицо он взглянул на дочь и с удивлением увидел то, чего и не помнил, видел ли когда-нибудь в ней вообще: кусающая губы, даже как будто чуть ли не плачущая Настя смотрит на него с таким смятением, будто он уходит не очередной вызов, а на войну.

Во второй уже раз за вечер почувствовав себя тронутым Роман забыл, что ему вообще что-то докучает. Ощущение, что дочь любит его, что она за него беспокоится заставило смотреть на проблемы уже не как на досаду, а как на нечто лёгкое. Даже полезное! Увидел бы он такое к себе отношение, если б лежал на диване перед телевизором и всё было бы спокойно?.. О-о-ох, вряд ли.

Тепло улыбнувшись и оставив шнурки так и не завязанными Роман поднялся и протянул ладони. По старой, с самого детства у всех людей воспитанной привычке, когда родители постоянно брали на руки, Настя оторвалась от косяка и, подойдя к отцу, позволила себя обнять. Роман же сжал её так, словно хотел спрятать в груди.

– Доченька… Милая… Ну конечно! Конечно я буду осторожен! Не переживай за своего папку, чай не глупый он…

Заглядевшись на дочь с самой искренней любовью Роман поцеловал её в лоб и ещё крепче сжал за хрупкие плечи. Обычно ни за что не позволившая бы так с собой миловаться Настя осталась покорной.

– Всё, я иду! – Он отстранился. – Дело горит!

Одевшись наскоро уже чуть-ли не как попало капитан открыл дверь и, оглянувшись, добавил:

– Постараюсь вернуться поскорей!

Скованная тягостной слабостью, уже с трудом держащаяся на ногах Настя смотрела, как отец сбегает по лестнице а за ним, двинутая его рукой, закрывается входная дверь. Тихо-тихо, совсем на грани слуха поскрипывая она замерла от косяка меньше, чем на ноготок мизинца. Несколько мгновений Настя смотрела на неё так, будто она сейчас опять откроется и папа вернётся. Помотав головой она ступор прогнала. Дёрнутая её ослабленной кистью дверь с щелчком окончательно закрылась. Чувствуя озноб, дочь капитана Птачека провела рукой по обнажённым плечам – пальцы ощутили высыпавшие на коже пупырышки.

Метнувшись в родительскую комнату Настя припала лбом к окну как раз в секунду, когда рычащий, недовольный нарушением спокойствия «форд» выбросил снег из-под колёс и покатил. Под её волнующимся, беспокойным взглядом машина скрылась за углом дома.

Знакомая незнакомка

Распахнув дверь машины и прыгнув в кресло Роман выкрутил стартер и, не дав двигателю прогреться и минуты, выжал газ. «Форд» зарычал! Протестующе заглох и даже претворился мёртвым… Всё равно подгоняемый властной рукой он снова ожил и помчался, куда велят.

Часы показали начало двенадцатого. На улице темень, дорога призрачно пуста. Ветер гоняет снежинки, заметает, туманит взор. Фонари выстроились вдоль дороги, как солдаты со светильниками. Двигаясь по навигатору Птачек повертел головой, пригляделся к окружению… выпустил обороты на полную и полетел уже как стрела.

Минуло не больше десяти минут, когда «форд» скакнул на Баныкина. Промчавшись по главной совсем немного Роман повернул голову – нужная девятиэтажка вынырнула из темноты, как рыба из пучины. Капитан свернул во двор… и чуть не врезался в припаркованную прямо на дороге «ладу»! Каблук вдавил тормоз до упора, колёса заклинило. «Форд» прокатился по снегу несколько метров, как на салазках. Хлестнув бешеным взглядом по возникшему будто из неоткуда препятствию Роман со всей силы вдарил по рулю так, что чуть баранку не сломал! Из-за стёкол его салона загремела грязная ругань. Не давая себе времени выйти и проверить, не поцеловался ли, капитан сдал назад и дальше покатил уже чуть спокойнее. Когда проезжал мимо виновницы чудом не случившейся аварии он испытал острейшее желание запомнить номер дурака, чтобы потом ему предъявить. Сдержался с трудом.

Через минуту он ехал уже медленнее улитки: запарковано так, что подшипнику негде упасть. Тащась в попытке найти хотя бы худой уголок краем глаза Роман зацепил третий и второй подъезды: третий нужен самому, а около второго, вокруг вырытой из снега лавочки тусуется молодёжь. Курят, пьют из двухлитровых баклажек, о чём-то болтают. Над головами клубятся столбики белого пара.

Доехав до края, но так свободного места и не найдя Роман подумал уже просто остановиться, где попадёт, как фары вдруг высветили скрюченный, похожий на огромный скелет контур. Птачек присмотрелся: у соседнего дома, совсем недалеко от мусорных баков возвышается старое, явно уже давно мёртвое древо. Смотрится оно как из сказок про бабу Ягу – только выглядывающего из-за коряги лешего не хватает. У самых ползущих из-под земли корней, под скрюченными, как когти старой ведьмы, ветвями виднеется свободное местечко…

Не думая, а скорее повинуясь интуиции капитан направил машину туда. «Форд» бесстрашно приблизился к деревянному пугалу. Чиркнув крышей по свисающим сухим веткам он скрылся под мёртвой кроной.

Машина уместилась идеально. Освещённые домовыми фонарями перед взором Романа встали все подъезды, и лучше всех виден как раз третий. Довольный, что нашёл такой удачный, никем не занятый пятачок капитан заглушил мотор и, накинув шапку, вышел на улицу.

Вечером холод такой, что даже от лёгкого выдоха дымка вырывается изо рта, как из жерла вулкана. Спешно сунув быстро замерзающие пальцы в карманы Роман огляделся: двор кишит колымагами, как дворняга блохами. Даже детям здесь, должно быть, играть негде – покачаешься на качелях и вот уже поцарапал чью-то тачку. Как капитан шеей ни вертел, а «дежурку» найти не смог. Если она и здесь, то наверняка припаркована где-то метров за двести: с такой-то толкучкой запросто…

Хрустя настом и прячась в высоком воротнике от студящего, слепящего глаза ветра Птачек двинулся вперёд. Обходить по дороге он не стал, потопал напрямик, через заставленные машины. Не сводя глаз с третьего подъезда Роман с удивлением заметил ползущие мимо контуры песочницы. Вся засыпанная снегом, заледенелая… даже в ней кто-то умудрился припарковаться! Виден сшибленный, раздавленный колёсами снеговик. От него остался шар головы, два уголька и высушенная серая морковка.

Рыхля мокнущими уже ботинками снег, ощущая в ногах подкрадывающуюся усталость капитан Птачек приблизился к дому на расстояние двадцати шагов. Перебравшись через бордюр он вылез на проезжую и с силой затопал, стряхивая налипший снег. От светящейся сигаретными огоньками компании донёсся вдруг громкий девичий смех! Две молодухи хохочут так, что одна согнулась, а вторая аж присела, страшно жмурясь от гогота. Потягивающие пиво парни просто улыбаются. На ночного путника внимание не обратил никто.

Когда шёл к подъезду Роман расслышал с их стороны несколько слов – тусовка, кажется, травит анекдоты. Когда же капитан взобрался на крыльцо и уже достал телефон, до него долетело приглушенное: «Менты приехали, в подъезд зашли»… Роман замер, прислушался. С полминуты он будто бы читал что-то на экране, но больше ничего не уловил. Если молодые и продолжили тему, то очень тихо.

Успевшие уже замёрзнуть пальцы наконец выбрали последний звонок. Потянулся вызов…

– Алло… Рома? Приехал?

– Да. – Птачек без интереса вгляделся в вырывающиеся изо рта белые завитушки. – Чего, говоришь, тут с домофоном – не работает?

Взгляд капитана пробежался по серой, тускло отблёскивающей цифровой панели.

– Да фигня с ним какая-то… Подожди, я сейчас спущусь.

Спрятав трубку Роман сунул ладони в карманы и, чтобы не зябнуть, стал бродить. Меря шагами крыльцо на ребят у соседнего подъезда он специально не посматривал, но то так, то эдак поворачивался к ним ухом. Совсем-совсем слабые, словно рассказчик простыл и потерял голос, долетели новые слова: «Трое зашло… Машина уехала. Постояла и уехала… А я почём знаю?»

Заплакал гудок, загорелась на домофоне красная кнопка. Одной рукой толкая дверь, вторую держа ближе к кобуре на пороге возник Кирилл. В расстёгнутой зимней куртке и с вязаной, торчащей из кармана шапкой. Как всегда собранный, взгляд серьёзный. Ни намёка на веселье. Не человек – автомат.

Он шагнул и, всё ещё придерживая дверь, протянул руку.

– Привет, Ром. Бы-ы-ыстро доехал… Хорошо, что ты раньше полковника. Понятовский терпеть не может, когда кто-то опаздывает кроме него.

– И ты будь здоров… – Глядя коллеге в его обладающие выразительностью камня глаза Роман пожал протянутую ладонь. – Ну чё там? Это ОН?..

Мгновение Кирилл молчал. Во взгляде его что-то мелькнуло, будто какой-то намёк… Роману показалось, что на него посмотрели, как на глупого.

– Ну… скорее всего… – Старлей пожал плечами. – Давай не будем тут мёрзнуть. Пойдём. Сейчас сам всё увидишь.

Развернувшись он отпустил дверь и ушёл вглубь. Перехватив оказавшееся вовсе не лёгоньким стальное полотно Роман миновал порог и двинулся следом. Топая по бетонным плитам, шаркая по коврикам и накиданным, в ужас измазанным грязью и изорванным подошвами газетам капитан и старлей дотащились до шахты лифта.

Только Кирилл протянул руку к кнопке, как тот вдруг ожил! И, старательно жужжа, пополз наверх. На комичное, запоминающееся мгновение старлей замер с вытянутым пальцем. Опустив руку он скривил губы и со сдержанным раздражением вздохнул. Мазнув по Роману вынужденно терпеливым взглядом он упёр кулаки в бока и поднял голову, будто через все перекрытия увидел, куда это там и к кому подтягивается жестяной ящик.

Решив, что угадал настроение товарища правильно, Роман подступил к нему и нарочито грубо, но без силы толкнул локтём в бок. Когда Кирилл уставился на него с вопросом Птачек простецки предложил:

– Чё мы – старики какие?.. Пойдём, по лестнице пройдёмся.

Заклинание подействовало. Грозовая тучка, кружащая над головой товарища, чуть развеялась. Снова кривя губы Кирилл двинул плечами, помолчал… и кивнул.

– А и пойдём.

Один за другим они побрели по ступенькам наверх. В далёком жужжании лифта, среди шарканья подошв и запаха мусоропровода Роман следовал за Кириллом уставившись в его затылок. К вниманию бросилось, что старлей нет-нет, да и вздохнёт, стараясь делать это неприметно. Прилепив взгляд к его маячащей спине Птачек спросил:

– Что-то ты, Кирюха, какой-то невесёлый. Чего-то случилось?..

Старлей чуть дёрнул головой, будто хотел оглянуться, но сдержался. Молча поднявшись на следующий этаж он робко, словно признаваясь в чём-то постыдном, обронил:

– Да понимаешь, Ром… Задрипался я уже. Вторые, всё-таки, сутки на ногах. Плохо уже соображаю. Мне бы выспаться…

Эта фраза возвысилась над Романом, как айсберг над кораблём: крохотная верхушка на поверхности, а под водой тяжеленный, ледяной и тёмный, тянущий вниз массив. Места для недосказанного полно и первое, что приходит на ум, это что-то типа: «Ты вот, Ром, по вечерам дома сидишь, чай пьёшь. А днём в отдалении жопу греешь. Ну а я, как видишь, всё на ногах да на ногах»…

Желая избежать противную, колючую для совести тему Роман спросил:

– Ну а полковник-то чего приедет? Ему вроде бы не по рангу…

Кирилл всё же на секунду оглянулся… и ускорил шаг. Мимо обоих, выкрашенная белой, давно выцветшей краской проплыла большущая цифра «четыре». Голосом, который больше подошёл бы для общения с посторонним, чем с коллегой, старлей ответил:

– Не знаю, Ром, Понятовский передо мной не отчитывается. Но, если тебе интересно… – Он поднял к губам кулак. – Кхм… Экхм!.. Судя по тому, как он по телефону разговаривал, настроение у него не очень.

Дыша часто, с удивительно приятным ощущением разогнавшейся от нагрузки крови Роман вышел за оперативником на пятый. Кирилл прошёл ещё пару шагов… но неожиданно остановился; будто не замечая, что загородил проход, он на кого-то уставился… Подгоняемый любопытством, заставляя коллегу потесниться Роман с лёгкой бесцеремонностью протиснулся мимо.

В запятнанных, шитых-перешитых трениках и в жёлтой, с дыркой на плече майке впереди замер ханыжного вида мужичок под шестьдесят. Обрюзгший, небритый, с волосатыми подмышками и огроменными, как кольца Сатурна, подглазными мешками. Смерив полицейских мутноватым недобрым взглядом он скривился, будто унюхал тухлую рыбу, и, ни слова не сказав, скрылся в квартире. Такая же старая и страшная, как и его рубище, за ним закрылась входная дверь.

Улыбаясь почти искренне Роман цыкнул и как филин чуть крутнул шеей.

– Сосед, однако…

Учуяв нечто вонючее Кирилл брезгливо и шумно выдохнул через нос. Глянув на капитана он мотнул подбородком.

– Хрен с ним. Пойдём.

В несколько шагов он оказался возле блестящей красивой двери. Опущенная его рукой щёлкнула золочёная ручка. Дверь приветливо отворилась, забрезжил из возникшей щели тёплый домашний свет. Роман было последовал за старлеем, но вдруг остановился. Что-то сдержало его, словно он порвал тонкую, протянутую между стенками ниточку… Встав, как вкопанный, капитан Птачек пробежался взглядом по ряду дверей: все они простые, обыкновенные. Кроме одной. Та, которую открыл Кирилл, явно богаче. А уж рядом с только что закрывшейся напротив товаркой так и вообще – королевский уровень!

Есть ли в этом что-то?..

Сохранив вопрос в кармане памяти Птачек двинулся дальше и кончиком указательного придержал полотно, специально для него оставленное открытым.

Зайдя, Кирилл сразу достал что-то из кармана и присел. Не разглядев через его плечо толком, чего он там мухлюет, Роман вынужденно застрял на самом порожке, прямо на металлической полоске. Когда же старлей встал и развернулся, капитан с удивлением узнал в его руках бахилы.

– На, Ром, надень. – Кирилл протянул на ладони скомканный синий шарик. – Придётся нам в пакетиках походить. Да и криминалисты ещё не приезжали, так что положено…

Только его пальцы опустели, как он, точно получив радиосигнал, кивнул и утопал куда-то направо за угол.

Синие, прозрачные пакетики расползлись с шуршанием. Зная свою склонность постоянно эти штуки рвать Роман натягивал их аккуратно, как надевал бы, наверное, космический костюм. Наконец справившись он выпрямился и уже неторопливо, с любопытством осмотрелся.

За годы службы видавший жилища, обставленные даже с кричащей роскошью, Роман всё же выгнул губы и покачал головой – неплохо забахано, с претензией… Паркет под дуб, на стенах розовый «короед». Явно на заказ выполненное освещение. А вот такой светильник в прихожую он и сам как-то хотел купить, да пожадничал… Заходишь и с самого порога понимаешь, что попал к людям с достатком.

Раздался мягкий слив, по коридору прокатилось журчание воды. Роман повернулся. Его взгляд упёрся в двери, за одной из них брезжит свет. Она открылась и из светлой, с перламутровым, как из жемчуга, унитазом комнатки вышел мужчина в форме. Лет за тридцать, усатый. Лицо щетинистое и проветренное, как у моряка полярного плаванья. Посмотрев на новенького удивлённо он ударил ладонью об ладонь и за собой затворил.

Повернув шею направо он крикнул:

– Спиридонов! Я пойду, машину проверю!

Ответ Кирилла прозвучал так, будто ему не крикнули, а ласково разбудили с вопросом, не хочет ли он кофе:

– Да иди, иди. Заодно, может, найдёшь, где поближе припарковаться…

Мужчина сорвался ещё до того, как услышал конец фразы. Проходя мимо Романа он задорно подмигнул и вскинул ладонь к виску. Через несколько мгновений входная дверь хлопнула и шаги незнакомца стихли.

Голос Кирилла прозвучал откуда-то из-за стены:

– Рома! Идём сюда!

Меря пол неторопливыми шажками, очень-очень внимательно глядя, куда ступает, Роман зашёл за угол и уткнулся в вилку из двух проходов. В левом видны притемнённые обои и огонь то ли от ночника, то ли от настольной лампы. В правом свет горит ярко, там белеет стенка холодильника и видна дверца раскрытой микроволновки. До слуха долетел визжащий, истеричный женский лепет; ему отвечает знакомый мужской голос… Ступая тихо, как охотящийся за мышью кот, Роман подобрался к правому проходу и аккуратно заглянул.

За тонкой работы выточенным столом, среди приятного глазу интерьера сидят двое совершенно не вписывающихся сюда людей. Всё тут светлое, красивое, утончённое. Не кухня а вип-кабинка столичного ресторана. Эти же двое – как вышедшие на субботник добровольцы, спутавшие дорогое заведение со столовой.

В тёмной зимней форме, уже с большими капельками на лбу и с заметно покрасневшим лицом сидит, взяв планшет на сгиб локтя, парень. В пальцах вертит ручку и иногда, не замечая этого, бьёт ей по бумаге, как барабанщик. С очень внимательным взглядом лейтенант смотрит на женщину и делает вид, что что-то черкает.

Женщина – копия ханыги-соседа. Опухшее похмельное лицо, свисающие жировые бока. И домашний халат, доставшийся, наверное, много лет назад от мамы или бабушки. С раздутыми от натуги щеками, прямо-таки брызжа слюной она машет ладонями и трещит, как трещотка:

– Да он меня бьёт, понимаете?! Бьё-о-от! Нет от него никакого спасу! Понимаете?!

Парень водит закрытой ручкой по чистой бумаге и с сочувственным видом качает головой.

– Да, Марина Александровна, конечно… Разумеется… Примем меры… Извините, не могли бы вы ещё раз рассказать, что вы делали после того, как позвонили в полицию?

Роман вышел на свет, но порог не переступил. Заметив его Денис сделал движение подняться; увидев, однако, поднятую в отрицании ладонь он не стал. Глянув на взволнованную, часто моргающую женщину Роман подчёркнуто вежливо улыбнулся, отвесил ей лёгкий поклон и, мысленно досчитав до трёх, произнёс:

– Привет, Ден. Работаешь?..

Прежде, чем ответить, лейтенант взглянул на предметы в руках, будто они могут куда-то исчезнуть. Мазнув взглядом ещё и по притихшей женщине он размашисто кивнул.

– Да, Роман Павлович. Записываю показания. А вы…

Птачек помотал головой и снова поднял ладонь.

– Работай, Денис, работай. Я пойду пока, на тело гляну. А сюда уже потом…

Кивнув лейтенанту ещё раз он обернулся. Сделав пару шагов он оказался уже на пороге спальни. Перед взором предстала уютная, затемнённая комната почему-то без окон. Стены приглушённого карамельного цвета. На полу ковёр, а в уголке небольшое бежевое креслице. Мягкое такое на вид, зовущее сесть. Рядом с ним комод с выдвинутой крышкой. Деревянный, покрытый чем-то, что смягчает цвет и не даёт дереву блестеть. Точно такого-же стиля, явно из одной с ним мастерской и широкая двуспальная кровать. По бокам её аккуратные тумбочки. Завершает картину висящее напротив входа большое квадратное зеркало. Установленное прямо над комодом, в такой же деревянной оправе, оно отражает того, кто стоит на входе.

Умиротворяющую красоту и здесь нарушают двое: ещё один, стоящий с фотоаппаратом возле кровати мужчина в форме и неподвижная бледная женщина, на которую направлен объектив.

Ярко вспыхнуло; вжик! Старлей проверил снимок, затем снова прицелился, надавил кнопку – вспышка! Ещё вжик! Глядя на новый снимок он спросил:

– Ты на кухню заглядывал, что ли?..

Роман ответил с некоторой неохотой:

– Ага…

Взор неудержимой силой прилепило к лежащей на кровати. Удерживая взглядом её восковое лицо капитан медленно, шаг за шагом подошёл ближе и остановился, когда смог бы уже дотронутся до убитой рукой. Кирилл поднял цифровик снова. Прищурившись, точно глядит в прицел винтовки он направил перекрестье на женские руки. Вспышка! Вжик. Разглядывая новый снимок он заговорил, точно отвечая на невысказанный вопрос.

– С Денисом на кухне соседка. Это она нашла тело и позвонила. Она из квартиры напротив – из той, где скрылся алкаш, которого мы встретили. А он, если я правильно понял, её муж.

Продолжая глядеть на убитую Роман поинтересовался без единого намёка на энтузиазм:

– И чего она успела рассказать любопытного?..

Кирилл надавил на кнопку – фотоаппарат погас, телескоп свернулся. Сунув гаджет в карман старлей отошёл к стене и, скрестив руки на груди, упёрся спиной. С тихим вздохом усталости, с интонацией человека, которому уже давно пора отдохнуть он ответил:

– Ну… рассказала, что поссорилась со своим и выбежала в подъезд. Там увидела, что у соседей не закрыта дверь, решила заглянуть… Ну заглянула… Ну и сразу тревогу забила, соответственно…

Не отрывая взгляда от покойницы Роман раздумчиво покачал головой и полностью погрузился в осмотр. Внимание привлёк её наряд: тёмный пиджак, не самая вольная, скорее даже строгая юбка и причёска, с которой женщина пошла бы скорее на работу, чем на свидание. Потом глаза остановись на роскошном ожерелье у неё на шее: блистательное, явно очень, очень дорогое. Такое могла бы носить и, скажем, жена дипломата… Ниже ожерелья на груди слева кровавое пятно, ткань разрезана полоской шириной в ладонь; под ней точно так же ополосована и тонкая белая кожа. Края сошлись, видна только самая верхушка раны, но человек с опытом уже сказал бы, что убили несчастную ножом, и явно большим… С раны взгляд Птачека прыгнул на почти спрятанные за коньячного цвета волосами уши. Точнее он заметил, что в одном ухе блестит, а в другом нет. Наклонившись капитан прищурился: на правой мочке красуется богатая, золотая с россыпью бриллиантиков серёжка. На левой такой нет, однако виден след от зажима и свежий прокол.

Трофей?..

В полной тишине, даже не слыша докатывающегося с кухни женского бубнёжа Роман отшагнул и пригляделся к телу целиком. Убитая покоится так, как никогда бы не легла сама: её явно ворочали. Правая рука вытянута вдоль бока, левая же будто обнимает кого-то, кто ушёл. Рядом словно бы лежал другой человек, но на постели следов этого нет… В раздвинутых, облачённых в колготки ногах отсвечивает фоторамка. Точно нарочито небрежно брошенная она спит картинкой вниз. Капитан достал тряпку-выручалку и аккуратно приподнял за краешек: перед ним предстала улыбающаяся, счастливая пара; некий мужчина и эта самая женщина щека к щеке смотрят в камеру. Одеты красиво, в свадебное. Дата в уголке пятилетней давности…

Опустив фоторамку, как лежала, Роман выпрямился и вновь взглянул на жертву в целом. Снова скользнув взглядом мимо дорогущего, кричаще роскошного ожерелья он поднял глаза и всмотрелся в мёртвое лицо. При жизни убитая явно обладала поразительной, дивной красотой – сейчас же это не лик, а посмертная маска. Воистину гибель не красит никого…

Роман вдруг подавился воздухом, забыл, как дышать! Ноги его стали варёными и в тоже время будто пустили корни – с места не сойти! Проглотив холодный противный ком капитан закрыл глаза; сделав несколько глубоких, неторопливых вздохов вновь их открыл… Нет, он не ошибся. Уже вовсе не такая прекрасная, не лучезарная, а бледная и навсегда уснувшая пред ним лежит та самая незнакомка, встретившаяся тогда им с Валерием в театре. Тот миг был краток, но женщина с такой внешностью запомнится любому.