Потомокъ. Князь мертвецов

Глава 14
Письмо из Петербурга

– Благодарю вас, мисс Джексон! Передайте также мои приветы Родиону Игнатьевичу и Полине Марковне… – Голос отца был отлично слышен в столовой.

Пряно благоухали замаринованные овощи, рядом с прибором ждала тарелочка с паштетом. Даже несмотря на присланный тетушкой чай, есть после целого дня беготни хотелось невыносимо, а запахи дразнили аппетит так, что терпеть не было никакой возможности. Но выдать свое нетерпение было бы дурным тоном. Как назло, и светской беседой не отвлечешься. Ниночка, насупившись, глядела в тарелку, тетушка с тревогой на нее, Ингвар задумчиво косился на Митю, но тоже не заговаривал.

Бухнула парадная дверь, послышались шаги, и в столовой появился отец.

– Прошу прощения, что заставил ждать! Ну-с, приступим, помолясь… – Он предвкушающе потер руки, и расправил салфетку. Некоторое время слышался лишь стук приборов. – Что ж… – Отец промокнул губы салфеткой, с удовольствием наблюдая, как Георгия, величественная, будто античная статуя в платье и крахмальном фартуке, водружает на стол блюдо с поросенком и начинает ловко нарезать мясо. – Мисс Джексон согласилась заниматься с Ниночкой, а после с Митей и Ингваром дважды в неделю… Благодарю, Георгия… Великолепно, впрочем, как всегда…

Георгия кивнула, явно нисколько не сомневаясь, что да, великолепно и как всегда. Наполнила остальные тарелки и поплыла к дверям, чуть покачивая пышными оборками на подоле.

– Право, не знаю… – Тетушка хмурилась, разглядывая источающее аромат розмарина мясо. – Мне она не показалась опытной учительницей: Нинуша после урока не смогла произнести ни одного слова по-альвийски!

– Но не ожидала же ты, что они на первом занятии разучат песнь Элберет? – хмыкнул отец, с явным удовольствием отрезая очередной кусок.

Митя его понимал: мясо таяло во рту.

– Тебе понравилось занятие, Ниночка? – спросил отец.

Ниночка еще ниже склонила голову, выставив вверх туго затянутые косички-рожки.

– Нина… – предостерегающим тоном сказала тетушка. – Ответь дяде: тебе понравилось заниматься с мисс Джексон?

– Нет… – выдохнула девочка.

– Нина! Ты должна быть благодарна, что дядя заботится о твоем образовании!

– А что не понравилось, Ниночка? Строгая? – перебил отец.

– Нет… – так же тихо ответила Ниночка и наклонила голову уже так, что казалось, вот-вот ткнется лицом в тарелку. – Она… гадкая…

– Нина, как ты можешь! Если дядя Аркадий считает нужным нанять эту женщину, значит…

– Погоди, Людмила… – Отец остановил ее. – Ниночка… Ты еще маленькая, но уже сейчас тебе надо научиться не судить людей по внешности. Мисс Джексон пережила много горестей, но она милая и добрая дама, которая любит своих учениц.

– Она и тебя полюбит! – подхватила тетушка.

– Нет! – выкрикнула Ниночка так громко, что в дверях появилась испуганная физиономия Маняши. – Я не хочу, чтоб она меня любила! Она гадкая, гадкая! Мерзкая, как жаба!

– Нина… Встань из-за стола, – отчеканил отец. – Сегодня ты остаешься без десерта. Ступай в свою комнату и подумай о том, что ни один человек не виноват в недостатках внешности. Только в недостатке доброты и манер.

– Нет, она виновата! Она жаба, жаба! – выпалила Ниночка, соскакивая со стула, и с ревом кинулась вон.

– Аркадий… – страдальчески пробормотала тетушка, провожая дочь взглядом.

– Людмила, такие вещи спускать нельзя. – Отец вернулся к мясу. – Позже зайди к ней и поговори подробнее.

– Да, конечно, я… зайду. И поговорю.

Чай пили в молчании, и даже приготовленная Георгией пахлава не могла развеять мрачного настроения, тем более что тетушка провожала тяжелым взглядом каждый съеденный Митей кусок – будто тот его у Ниночки отнимал.

– Зайди ко мне в кабинет, Дмитрий, – отставляя чашку, распорядился отец.

Тетушка проводила его взглядом злорадным, а Ингвар – полным сомнений: похоже, никак не мог решить, злорадствовать ему или все же сочувствовать.

Митя вот тоже не знал. С одной стороны, утренняя встреча с Урусовым прервала наконец полуторамесячное отцовское молчание, с другой… А вот сейчас и узнаем, что там с другой.

– Как ваш с княжичем визит к портному? Удался? – устраиваясь за столом, рассеянно спросил отец.

«Едва не погиб. Но не погиб же… Значит, удался», – подумал Митя, а вслух ответил:

– Еще не знаю, будет видно.

Уточнять отец не стал, видно было, что волнует его совершенно другое.

– Я… – Он переложил какие-то бумаги на столе и наконец, словно решившись, вытащил из ящика распечатанный конверт. – Как и обещал, я написал твоему дяде.

Митя замер. Отец говорил, что напишет Белозерским, но давно, сразу после Митиного первого боя и побега из дома! Он был уверен, что отец это в сердцах!

– Что… написал? – дрогнувшим голосом переспросил он.

– Правду. – Отец принялся постукивать конвертом по столу. – Что тебе тут не нравится, а главное… тут и впрямь небезопасно. Набеги… Тебе пришлось участвовать в бою…

– И… что?

«Я светский человек! Я не буду нервно облизывать губы! И вцепляться в ручки кресла! Спокойствие, сдержанность, равнодушие…»

– Я думал, они захотят, чтобы я отправил тебя в Петербург. Но твой дядя написал, что приедет сам. Он хочет на тебя посмотреть. – В голосе отца мелькнуло удивление, он даже вытащил письмо из конверта, словно проверяя, правильно ли понял свойственника.

– И… когда он приедет?

Вся светская выдержка полетела к Предкам: Митя и пересохшие губы облизнул, и в ручки кресла вцепился. Когда он был маленьким, дядюшка почувствовал даже поднятый им мышиный трупик. А что сейчас? Он упокоил и убил. Что чувствовали при этом Белозерские? А остальные Моранычи? Как много они поняли?

– Не знаю, – покачал головой отец. – Твой дядя подает в отставку… со всех постов. И в армии, и при дворе, и в Государственном Совете.

«Скорее, его отправляют в отставку, – подумал Митя. – Как он и предполагал».

– Ему нужно передать дела. Так что если учесть время, пока шло письмо… у нас он будет через две-три недели, самое большее – месяц. Погостит и заберет тебя. Ты рад? Твоя мечта сбылась.

«Мечты сбываются, – подумал Митя. – Только почему-то совсем не там и не тогда, когда ты на самом деле мечтаешь. Так что сбывшаяся мечта превращается в оживший кошмар».

Именно сейчас, когда у него есть возможность разбогатеть… на кирпиче и на железе… и заказать гардероб у альва-портного… и альвийский шелк… Дядя едет, чтобы забрать его в Петербург! Митя почувствовал, как вдоль позвоночника течет липкий холодок страха. Это с рыжей марой у него договор, что она не станет его убивать, а с дядей договора нет! Глава сильнейшего рода Моранычей сделает все, чтобы сбылась его мечта!

– Дядя меня попросту убьет! – вырвалось у Мити.

– Что ты как маленький! – раздраженно бросил отец. – Ничего тебе дядя не сделает, я же сам ему написал. Поэтому я не стал подбирать тебе других учителей. Думаю, Белозерские лучше позаботятся о твоем образовании… и вообще о тебе…

«Уж они позаботятся», – уныло подумал Митя.

– Да и мне будет спокойнее, что ты не рискуешь жизнью.

А ведь он думал, отец что-то понял… догадался… ведь он же сыскарь! Митя вскинул голову… и уперся взглядом в отцовский пристальный и испытывающий взгляд. Такой пронизывающий, будто отец хотел забраться внутрь Митиной головы и вытащить наружу все его мысли.

Так они и сидели, глядя друг на друга, пока отец не спросил:

– Ты ничего не хочешь мне рассказать, Митя?

– О… о чем?

– О чем сам захочешь. О том, куда, зачем… и с кем ты сбежал после боя на площади. О самом бое. А может… стоит начать с событий более ранних? Например, с нашего приезда в имение?

«Тогда лучше уж с самого моего рождения…» – меланхолично вздохнул Митя, а вслух буркнул:

– Не хочу! – и отвернулся.

Ну расскажет он… А отец не поверит. И будет глупо и омерзительно: рассказ о страшных тайнах, которые посчитают… детскими фантазиями.

– А в Петербург ехать?

Митя молча дернул плечом: еще более глупо и по-детски отказываться от того, что совсем недавно требовал с пеной у рта! То сбежать хотел из здешней провинции, а теперь желает остаться?

– Хотя бы с мисс Джексон ты до приезда дядюшки согласен заниматься? Тем более если ты и впрямь мечтаешь о дипломатической карьере.

Митя поглядел на него слегка ошарашенно, потом вспомнил разговор с мисс.

– Вовсе не мечтаю, – небрежно ответил он. – Единственное, для чего мне нужны языки Альвиона, – это блистать в гостиных.

Отец в ответ только хмыкнул.

– А почему ты не злишься? – вырвалось у Мити. Нет, он вовсе не хотел об этом спрашивать! Это было неправильно и неосторожно, но… имеет ли осторожность смысл сейчас? – Раньше ты всегда злился, когда я так говорил.

– Потому что теперь я точно знаю, что ты врешь, – хладнокровно бросил отец.

– Я не вру! – искренне обиделся Митя. Блистать в гостиных он хотел по-прежнему.

– Прости. Не врешь. Недоговариваешь. И право же, у тебя осталось совсем немного времени, чтобы сказать, что с тобой творится и чего ты на самом деле хочешь. Как раз до дядюшкиного приезда.

«И кто в этом виноват?» – разозлился Митя. Вот зачем нужно было писать дядюшке, вызывать его сюда, зачем вообще… И что Мите теперь делать?

– Если я больше не нужен, я пойду спать. Спокойной ночи, батюшка, – с ядовитой любезностью процедил он и поднялся.

– Спокойной… – Отец посмотрел на него растерянно: кажется, он ждал совсем иного исхода разговора. Что ж, видно, такая у Мити судьба – отца разочаровывать.

Он повернулся и вышел, печатая шаг.

За дверью Ниночки слышался тихий плач, похожий на скулеж щенка. Он остановился на мгновение, прислушался… Оскалился, тихо сбежал вниз по лестнице на кухню. Отправившаяся домой Георгия оставила Нинину пахлаву в буфете. Митя подхватил тарелку и, ступая на носках, взлетел обратно по лестнице. Поставил тарелку у двери. Задумался на миг – а зачем он это делает? Потому что со сладостью во рту у Ниночки не получится ныть? Или потому, что хочет сделать отцу хоть мелкую пакость? Милая Нина останется с отцом здесь, в этом доме, в этом городе, когда Мити… уже не будет. Возможно, не только здесь, но и вовсе – в живых. Вот пусть отец с противной девчонкой и мучается! Митя коротко стукнул в дверь и метнулся к себе в комнату, быстро и бесшумно нырнув за дверь.

Остановился, шумно переводя дух. Пакет, принесенный от Альшвангов, лежал на столе. Сейчас бы вытащить свои новые-старые вещи да примерить, то приподнимая снятое со стены средних размеров зеркало, то вновь опуская, пытаясь оценить всю фигуру.

Но вместо этого лишь мерзкие мысли водят хороводы в голове.

У него три пути. Погибнуть до приезда дяди – судя по творящемуся вокруг, это могло случиться в любой момент. Словно весь мир против него! Выжить – и тогда дядя, вне сомнения, его прикончит: безболезненно и с полным уважением к Митиной высокой и славной судьбе. Может, даже прямо в поезде собственные кузены заломят ему руки за спину (наверняка ведь дядя не один приедет!), а любимый дядюшка быстро и аккуратно, со свойственной Моранычам сноровкой перехватит горло. Митю передернуло. И остается третий путь: сбежать. Хотя бы от дядюшки, а еще лучше – от всех! Митя с сомнением покачал головой: от дядюшки бежать можно, а вот от рыжей мары, а тем более ее хозяйки… вот уж от кого никому не уйти. В конце все равно ведь встретишь именно ее. Но можно хотя бы попробовать… чтоб хотя бы знать – сопротивлялся до последнего! А значит, понадобятся деньги… Потому что жить нищим беглецом он не хочет еще больше, чем умирать!

Митя метнул быстрый взгляд в темноту за окно. Остается надеяться, что альв-портной достаточно хочет утереть такие же могучие, как у него самого, носы родне и не станет тянуть с организацией встречи.

Глава 15
Визит маэстро

– Паныч! Да паныч же!

Митя перевернулся на бок, утыкаясь носом в подушку. Тетушка ответственно готовилась к холодам, велев вставить в окна двойные рамы. Но здешняя погода оказалась коварной – холодать и не думало. Октябрь радовал двойным золотом: золотистыми лучами пока еще теплого солнца и золотом листвы на деревьях.

Но в комнатах было, увы, душновато. В полусне Митя взбрыкнул ногами, сбивая к коленям перину, волей тетушки сменившую тонкие шерстяные одеяла, вздохнул полной грудью…

– Вы встаете чи нет? – ввинтился в уши требовательный голос.

Митя захлопал глазами, разлепляя закисшие со сна ресницы. И в щелочках призажмуренных глаз… явилась Леськина недовольная физиономия. Несколько мгновений Митя моргал, разглядывая веснушки на курносом носу горничной… потом издал совершенно неприличный, попросту девчачий писк и принялся торопливо натягивать на себя перину.

– Пхе! – Леська посмотрела на судорожно кутающегося в перину Митю сверху вниз и уперла руки в бока, выпятив ладно обтянутую платьем горничной грудь. Вот как специально! Хотя почему – как? Она специально!

– Там до вас пришли! – обронила Леська, не сводя с Мити бесстыдных глазищ.

– Кто? – очень хотелось потереть лицо, сгоняя со щек предательскую краску, но… чем тогда держать край перины?

– Паныч, – коротко и, в сущности, совершенно бессмысленно уведомила Леська.

Ее взгляд прошелся по Митиным всклокоченным волосам, по красным щекам, скользнул на плечи и особенно выразительно уставился на вцепившиеся в край перины пальцы. Кажется, горничная хихикнула. Усмешка в уголках губ точно пряталась!

Митя разозлился. Кто тут, по правилам если, стесняться-то должен? Краснеть, глаза опускать… Митя собрался: это все же нелегко было сделать… Пальцы точно окаменели, держась за край перины с такой силой, что чувствовались слежавшиеся комки пуха… Но у светского человека должна быть сильная воля!

Отчаянным усилием сохраняя маску невозмутимости, Митя отбросил перину.

И встал – да, встал! – и прошествовал к гардеробу мимо пялящейся на него Леськи, как… как мимо табуретки! Да-да! Безгласной, бессмысленной деревяшки, которая вот никак не может буравить ему спину пристальным… и вот даже голыми лопатками чувствуется – ехидным взглядом! И взгляд этот сползает вниз по позвоночнику – будто гусеница ползет, щекочась лапками! Ниже ползет… ниже… Так что мышцы поджимаются, как от холода…

– А паныч-то гарнесенькиииий! – у него за спиной мечтательно протянула Леська.

Митя замер, невольно передергивая лопатками.

– От николы такого красовитого паныча не видала! Прям як лялечка! Хиба шо носатенький…

Митя потянул из комода сорочку:

– Кто… носатенький?

– Так паныч же! – хмыкнула Леська, встряхивая головой, как гарцующая кобылка, и перекидывая косу на грудь. – Волосы – як листва осенняя, сам личиком нежный, як дивчина, хиба що нос…

– Йоэль? Йоэль Альшванг? Где он?

– Навить имя – як песня. Йоэээль… – Леська пропустила сквозь пальцы пушистый кончик косы и нагло-дразняще покосилась на Митю из-под ресниц. – В гостиной, где ж ему быть. Ожидают…

Йоэль здесь! Митя рванул к шкафу. Починенную старым Альшвангом сорочку на встречу с его племянником надевать нельзя… Значит, снова вот эту, единственную, уцелевшую от петербургского гардероба – пусть задумается альв, сможет ли сравняться со столичными портными. Кальсоны, брюки… ладно, сойдут вот эти… Роняя с ног домашние туфли, Митя ринулся в ванную. Счастье, что там хоть не было никого, иначе в нетерпении и ажитации дверь бы вынес, а окажись внутри тетушка… оба пали бы на месте от потрясения.

Митя торопливо плеснул в лицо пригоршню воды и уставился в зеркало на стене: щеки пылают, глаза сверкают… Надо взять себя в руки, иначе этот Йоэль решит, что может ставить свои условия. Подрагивающими руками принялся укладывать влажные волосы. Взмах расческой… Вот так, тщательно, волосок к волоску, чтоб и мысли ни у кого не явилось, что он спешил! На ходу застегивая манжеты сорочки, Митя ринулся обратно в комнату и…

– Ай! Ты все еще тут? – чуть с размаху не врезался в застывшую посреди комнаты Леську. Предки, он про нее вовсе забыл! – Чаю господину Альшвангу предложи!

Губы у Леськи дрогнули, в глазах… в глазах, кажется, заблестели слезы, и глухим от обиды голосом она пробубнила:

– Да уж не первый день в вашем доме-то служим, кой-какое обхождение выучили! – ринулась к дверям и пропала.

Митя раздраженно дернул плечом – не до нее! – и принялся торопливо застегивать жилет. Сюртук, конечно, ужасный, но… вещи хотя бы гармонируют между собой. Оскорбить вкус альва было бы… неприятно. Уж он-то знает, как Лорды Холмов умеют смотреть словно бы сквозь человека.

Митя шумно выдохнул, поправил воротник и пристально, даже угрожающе уставился на себя в зеркало. Спокойствие, сдержанность, отстраненность… Даже если поджидающий внизу альв и впрямь происходит от Высших Лордов… он всего-навсего еврейский портной! И он сошьет Мите новый гардероб! И может даже, через него удастся продать драккар трофейного железа. Митя заторопился к лестнице, изо всех сил стараясь не бежать по ступенькам сломя голову.

– Маэстро Йоэль! Рад видеть вас… – медленно, спокойно, размеренно… Не бежать, не мчаться, не… Не спотыкаться!

Изогнувшись самым что ни на есть соблазнительным образом, Леська наливала чай в тончайшую, будто из бумаги сделанную чашку хинского фарфора. Этот чайный набор тетушка губернаторше подавать велела! Чай был терпким и пах травами и медом, мед в розетке – золотистым, масло – ярко-желтым, а булочки от Георгии – наверняка еще теплыми. Митя судорожно поджал живот в страхе, что тот разразится голодной руладой.

– Благодарю, милая… – голосом томным, как стекающий с ложечки мед, протянул альв, когда Леська, отставив для красоты мизинец, подала ему чай.

Тонкие пальцы альва, от изящества которых даже прекрасные Внучки Лели-Любви захлебнулись черной завистью, приняли чашку, выдающийся шнобель зашевелился, вбирая запахи, но неприятное это шевеление мгновенно забылось, стоило альву сверкнуть на Леську благодарной улыбкой. Горничная покраснела, побледнела, выпятила грудь и принялась теребить пушистый кончик косы.

Митя неожиданно почувствовал острый укол ревности – еще бы понять к кому! К своей горничной… или к своему портному? Почти своему…

– Здравствуйте, господин Меркулов-младший… Простите великодушно, вы, наверное, еще не завтракали… – Альв весь был юность, невинность, лучезарность. – Быть может – составите мне компанию? – Жестом плавным, как приглашение к танцу, он повел над подносом.

Компанию? Завтракать… с портным? Логичное продолжение светского знакомства с сапожником и лавочником. Но если этот портной и впрямь из Лордов Холмов…

Йоэль непринужденно откинулся на спинку кресла и наблюдал: как исследователь особенно любопытного жука. Идеально очерченные губы кривились чуть презрительно, неидеальный нос едва заметно морщился… было ясно, что все Митины сомнения для альва – открытая книга.

– А впрочем… Не будем затягивать! – Он поднялся, подхватывая саквояж. – Здесь изволите примерку делать или в вашу комнату проследуем?

– Проследуем… – приторможенно, как битый автоматон, согласился Митя. – В комнату…

– Та вы ж, паныч-евреич, навить чаю не попили! – возмутилась Леська и подхватила поднос. – Я виднесу!

Они покинули гостиную и торжественной процессией проследовали через весь дом: сперва Митя, следом – мягкой, крадущейся походкой лесного хищника – Йоэль с саквояжем и последней преисполненная важности Леська с подносом.

Поднос она водрузила на стол в Митиной комнате и застыла, скромнейше сложив руки на переднике и косясь на альва бедовым взглядом.

– Снимайте… это… – скомандовал альв, наскоро оглядывая комнату.

Митя не мог отделаться от мысли, что хоть его комната больше и богаче обставлена, в сравнении с каморкой альва она – воплощение дурновкусия.

– Сюртук?

– Если это можно так назвать. – На сей раз альв поморщился совершенно открыто, что при его носе выглядело даже угрожающе. – Милая, благодарю за чай… А теперь ступайте, не стоит смущать вашего молодого господина.

Физиономия Леськи стала несчастной, она с мольбой на поглядела на альва, полоснула негодующим взглядом Митю и, гневно взмахнув косой, вымелась за дверь, бормоча сквозь зубы:

– Ой, и чего я там не видела?

– Как мило… – обронил Йоэль, открывая саквояж.

«Мы… у нас с ней ничего…» – хотел запротестовать Митя. Порыв удалось подавить лишь отчаянным усилием воли. Оправдывающийся всегда жалок, и уж точно он не должен оправдываться перед своим портным… своим же, да?

– Ну-с, приступим! Извольте снять и жилет тоже и стать поближе к свету! Руки в стороны, будьте любезны…

Йоэль вытащил из саквояжа мерную ленту и обошел торчащего посреди комнаты Митю, будто столб. Митя невольно попытался оглянуться – присутствие альва за спиной тревожило.

– Не вертите головой… – равнодушно обронили из-за спины. – Что вы, право, как первый раз у портного…

Митя зло закусил губу: да, светский человек, шьющий новый гардероб, не стал бы вертеться, как непоседливый ребенок, но… если альв что-то задумал… если решил от него избавиться… что стоит сзади набросить и затянуть хоть ту же мерную ленту.

Митя невольно напряг спину.

– Да расслабьтесь же вы… – хмыкнул Йоэль, и его пальцы, оказавшиеся неожиданно твердыми и сильными, болезненно впились Мите в лопатки, заставляя прогнуться. – Ошибусь вот, будет у вас сюртук перекошенный.

Это была серьезная угроза. Более серьезная, чем угроза смерти.

Мерная лента змеей скользнула под мышками, альв на миг прижался к его спине и прошелестел в самое ухо:

– И сколько же вы хотите за ворованное железо?

Фи, как неделекатно! А еще альв!

– Вы – посредник, маэстро Йоэль, ваш процент зависит от того, что получу я. Вот и скажите, на сколько я могу рассчитывать?

И посмотрим, насколько названная альвом сумма совпадет с ценами на железо, которые Митя уже месяц исподволь выяснял!

Перехватывающая грудь веревка резко, до боли натянулась, вышибая воздух, и тут же ослабла.

– Тридцать два с половиной!

– Что – тридцать два? Рубля? Процента?

– Дюйма, – выходя из-за спины, сообщил альв. – В груди, – и встал напротив, накручивая мерную ленту на кулак. Медленно так, неторопливо… в натяжечку…

Мгновенным движением захлестнул ее у Мити на шее и затянул. Митя не дрогнул, хотя узлы ленты больно впилась в кожу. Они уставились друг другу глаза в глаза… и тут же торопливо отвели взгляды. Зеленые, как молодая листва, глаза Йоэля тянули к себе, манили, как манит зеленью залитый солнцем лужок. А ступишь и… бульк! Под ним болото. Впрочем, альву смотреть Мите в глаза тоже не понравилось.

– Я… связался с заводчиками…. Ждут вас в ресторации отеля «Франция», Карпас – его хозяин. В полдень.

– Вы сошли с ума? – выдавил Митя.

Мерная лента ослабла и медленно сползла с его шеи.

Митя невольно схватился за горло и прохрипел:

– Как вы могли назначить встречу в ресторации! Я же считаюсь малолетним! Нас в ресторации не пускают!

– Ничего я не назначал! – прошипел в ответ Йоэль. – Да если б они меня увидели, и слушать бы не стали! «Цильки нашей сынок ни к чему, кроме дел портновских, не пригодный, не обращайте на него внимания…» – передразнил он, и голос его звучал совершенно как голос старого Якова. – А что связи с губернатором они получили только благодаря моим «делам портновским»…

– Меня не волнуют ваши семейные распри! – процедил Митя. – Как вы с ними…

– Записку в номер господина Гунькина подбросил! Что есть человек, который знает, где железо, что это их единственный шанс, иначе он железо придержит, а потом перепродаст тем же варягам… Все как вы говорили!

– Я немного не так…

– А ответ велел у швейцара оставить. Тот до сих пор по приказу хозяина караулит, кто за письмом придет! – Йоэль выхватил из саквояжа распечатанный конверт.

– А вы его чем… – Митя забрал из рук альва конверт.

– «Франция» – дорогой отель, растения в кадках на каждом углу, – не дожидаясь, пока он закончит вопрос, хмыкнул Йоэль. – И никто за ними не следит.

– Резонно: в городе же нет альвов, а тем паче – альвийских лордов, – протянул Митя и в ответ на гневный взгляд Йоэля невинно улыбнулся.

Место и время встречи было небрежно нацарапано на засунутой в конверт карточке «Карпас Моисей Юдович, купец 1-й гильдии».

– Ресторация… Полдень… – Митя вдруг поймал себя на том, что нервно заламывает руки. А он-то был уверен, так только провинциальные актеры делают! – Как мы туда попадем?

– А как вы собирались убедить серьезных людей, заключить с вами… с нами договор? Сколько вам лет?

– Шестнадцать… Почти… Скоро… Именины на Димитрия Ростовского…^[13]

– Вы даже моложе меня! Вчера мне казалось, вы понимаете – они не станут иметь дело с мальчишками!

Быть молодым лучше, чем быть старым, с этим согласны все! Но почему, если ты молод, это мгновенно ставит тебя в положение существа ущербного и недостойного внимания?

– У меня был… есть… план!

– Ну так давайте его сюда, ваш план! Или он годится для переговоров с заводчиками, но не годится, чтобы пройти в ресторацию?

– Вы не понимаете… нужен приличный костюм!

– Сударь! Вы заставили меня шить вам полный гардероб! Вопреки всем моим принципам! Но даже у вас не выйдет заставить меня сшить его до полудня!

– Не настолько приличный! – рявкнул Митя и уже спокойнее добавил: – Обычный, можно даже ношеный, но… полный: панталоны, сорочка, сюртук… обувь. Для посредника…

– Где вы его такого нашли, что у него даже приличного костюма нет?

– Я полагаю, сейчас у него вовсе никакого нет, – пробормотал Митя.

У Йоэля аж уши под серебряными волосами зашевелились от удивления – кончики забавно выглядывали между прядями и снова прятались. Ни один из альвов в Петербурге себе такого не позволял, и Митя понимал почему. Чтобы не начать хихикать, он вытащил часы и с преувеличенным вниманием уставился на циферблат.

Альв явственно подавился очередным вопросом и процедил:

– Подберу что-нибудь у себя в мастерской. Только учтите…

Что именно следует учесть, Йоэль сказать не успел. В дверь небрежно стукнули, альв стремительно метнулся к Мите и почти рухнул на колени, захлестывая на его поясе мерную ленту.

Дверь распахнулась.

– Что здесь происходит? – дрожащим голосом сказала тетушка.

Тетушка стояла в проеме двери, одной рукой тиская ворот платья – будто тот ее душил, а второй пытаясь задвинуть за спину выглядывающую из-за ее юбок Ниночку.

Митя огляделся. А что здесь происходит? Ну стоит он перед коленопреклоненным сребровласым альвом, обнимающим его ноги… И что?

– Я заказываю себе новый гардероб. – сообщил Митя.

Йоэль вытянул мерную ленту, грациозно поднялся, столь же грациозно поклонился тетушке и поинтересовался:

– Сукно на сюртук берем альвийское, сударь? Есть еще неплохой кашемир…

– Только альвийское! – отрезал Митя. – И шелк на сорочки – тоже!

Альвийское сукно – вещь хоть и недешевая, но тем не менее распространенная, а вот настоящий паучий шелк – это даа…

– Шелк мы потом обсудим… – уклончиво буркнул Йоэль.

– Вы – портной? – сдавленно пробормотала тетушка. – Но… вы ведь альв?

«Неужели кто-то в этом сомневается…» – мысленно съехидничал Митя.

– Я – еврей, – с достоинством сообщил альв и еще раз поклонился. – Йоэль Альшванг к вашим услугам.

Видимо, еврей-портной укладывался в тетушкином разуме лучше, чем альв-портной, – она ожила.

– Так это вы госпоже губернаторше бальное платье шили!

– Я шью на самых высокопоставленных дам губернии. – Слова, сопровождаемые истинно альвийской улыбкой, прозвучали так, что не оставалась сомнений – тетушка принадлежит к этим высокопоставленным дамам.

Вторая улыбка была адресована выбравшейся из-за маменькиных юбок Ниночке. Та вспыхнула смущенно. Позади можно было рассмотреть азартную физиономию Леськи, пытающуюся и барыню не толкнуть, и на красавчика-альва хоть еще одним глазком… В открывшемся проеме нарисовалась не только изнывающая от восторга перед гостем Леська, но и вечно напуганная Маняша.

И эта туда же! Альва им подавай! Митя, всегда считавший, что сдал бы тетушку с кузиной в Полые Холмы при первой же оказии (говорят, оттуда не возвращаются!), вдруг почувствовал странное, собственническое раздражение… И что они все в нем нашли? Он же портной! И альв… И еврей… Что в нем есть, кроме гламура и Торы?

Тетушка тем временем беспардонно уселась в единственное кресло и выдохнула:

– Я бы тоже хотела заказать! Брат велел… То есть мне нужно полностью обновить гардероб, а в Москве я… не успела, мы там были проездом, и тут тоже все никак, эти постоянные ужасы…

– Совершенно согласен, сударыня! Набеги – это так утомительно и отвлекает от по-настоящему важных вещей, – покивал Йоэль.

– Так возьметесь? Мне и Ниночке! – Тетушка нежно улыбнулась альву и получила в ответ такую же сияющую улыбку.

– Конечно! – Йоэль вытащил из саквояжа потрепанную тетрадь и принялся неторопливо листать страницы. – Нынче у меня два туалета для ее превосходительства, после платье для прогулок и амазонка барышни Струковой, потом платье супруги полицмейстера, потом городничего, председателя земского собрания, директора Дворянского банка, госпожа почтмейстерша, три помещицы… Им побыстрее надо, они только на зимний сезон в городе… Потом еще супруга управляющего заводами Шодуар… а вот после них могу взять и вас! – радостно провозгласил альв и нацелился карандашом на страницу.

Митя увидел, как улыбка медленно увядает на губах тетушки.

– Когда ж это будет?

– Ну так… месяцев через пять.

Митя содрогнулся. Он, конечно, знал, что Лорды и Леди Полых Холмов бессердечны так же, как и прекрасны, но… здешний их потомок превзошел всех! Если не в красоте, то в жестокости. Ладно жертвы на алтарях резать, в Холмы уводить… не с его наследием за такое судить и попрекать. Но то, что творил Йоэль… У Мити даже что-то вроде сочувствия к тетушке в душе пробудилось от такого чудовищного издевательства.

– Но… а как же… – Тетушка слабым взмахом руки указала на Митю. – Да говорят, вы вообще на господ не шьете, только на дам! – Она все еще на что-то надеялась – возможно, на вселенскую справедливость?

– Господин Меркулов-младший был весьма убедителен. Но если он согласится уступить мое время вам… – тоном истинного искусителя протянул альв.

Тетушка обернулась к Мите и воззрилась на него с отчаянной, безмолвной надеждой.

«А ведь если я уступлю, наша домашняя война, пожалуй, прекратится», – подумал Митя, глядя в ее молящие глаза. Пара слов, и он станет для тетушки… и Ниночки… настоящим героем.

Вот уж кем Митя никогда не хотел быть!

– Простите, дорогая тетушка, что касаюсь деликатной темы… но вам с Ниночкой хоть есть что надеть, мне же скоро и вовсе дерюгой прикрываться придется, – улыбнулся Митя, с интересом наблюдая, как надежда в двух парах глаз сменяется иссушающей ненавистью.

– И сколько же это все будет моему племяннику стоить? – выпрямляясь, будто кол проглотила, процедила тетушка.

И прежде чем Митя сообразил, как намекнуть ей на неуместность вопроса, не слишком позорясь перед альвом, тот равнодушно ответил:

– Сюртуки около ста рублев встанут… Каждый. От материала и приклада зависит. Жилет до сорока обойдется. – Он бросил тетрадь с расчетами и мерную ленту в саквояж.