Эпилог
Тусклый послеобеденный свет февральского морозного дня идеально гармонировал с внутренним миром Майкла, который сидел в Центральном парке, пялился на заледеневшие воды озера Жаклин Кеннеди и медленно покачивал коляску со спящим ребёнком. Каждый день для него был тусклым и серым, каждый день он заставлял себя соблюдать свою бессмысленную рутину, чтобы продолжать своё жалкое существование. И всё ради этого мирно пыхтящего в коляске создания, единственного, что у него осталось от Джулиана. Джулиан его покинул два месяца назад, ушёл по-английски туда, откуда не возвращаются. А этот маленький комочек в синей коляске родился через две недели после трагедии, заменив ему на время весь здравый рассудок.
Почему, спрашивал он себя, почему, почему? Как такое могло произойти, почему в моей семье, как мне пережить эту травму? Почему такие ужасы случаются не просто в этом мире, а в моей жизни? Почему мой вечный источник энергии, мой свет, моё вдохновение покинуло меня так рано, разрушив в один миг весь мой гармоничный мир? И это в момент, когда у нас должен родиться ребёнок, как он мог поступить так с нами? Как он мог бросить нас? Все чувства были живы, и только тоска по утраченному счастью была постоянным напоминанием того, что они бессмысленны, в этом мире больше не было Джулиана, и никогда уже не будет. Как можно было улыбаться или радоваться своим карьерным успехам или красоте мира с дырявой душой? Ему казалось, что и у него вырвали сердце, и что не только один Джулиан стал жертвой маньяка, одержимого его красотой.
Когда ему сообщили о случившемся и попросили приехать в галерею для опознания, он сначала решил, что это какой-то розыгрыш, и что это просто какая-то жуткая инсталляция для экспозиции. В какой-то степени это было так, Райан создал из Джулиана арт объект, достойный украсить лучшие музеи мира. Он никогда не забудет зловещий блеск мраморной скульптуры, в груди которой алело сердце его Джулиана. Это было не передать словами, это было настолько нелогично, настолько уродливо, настолько искажённо, что даже на какое-то время отвлекло его от созерцания ещё более отвратительной картины. Джулиан с мраморным сердцем внутри был не реалистичным кадром из фильма ужасов, уродливость смерти поразила его в этом состоянии, сделав его игрушкой дьяволов, которые забавлялись этой сценой во всей её проклятой чудовищности.
И всё же, и всё же, лицо Джулиана было блаженным, смерть не исказила его чистоты, его зверской жизненной силы, и это зрелище непокорности, ещё сильнее взволновало Майкла, Джулиан не покорился даже смерти. Майкл старался ступать осторожно, чтобы не вляпаться в пятна крови, боже мой, она была везде, это было целое представление с жертвоприношением, это было невыносимо зловеще. Ему хотелось поскорее вынуть этот адский мраморный орган из Джулиана и вернуть ему его настоящее сердце, и глупая надежда обуяла его безумием, что тогда его Джулиан оживёт. Но надежды больше не появлялись в мире Майкла, все они рухнули в этой галерее смерти.
Следствие было очень недолгим, и, в конце концов, Майклу объявили, что Джулиан Берг покончил жизнь самоубийством. Он был знаком с одним из следователей (он был супругом одной из прима-балерин, с которыми он часто танцевал в паре), от того он и смог тогда попасть на место преступления и увидеть своими глазами этот ад. Потому что словами было невозможно объяснить, что там произошло. Увы, на полицию уже с самого начала принялись давить, и официально и было решено объявить о том, что Джулиан покончил с собой (перед этим приняв смертельный коктейль из наркотиков), а Райан Смит умер от сердечного приступа (эта часть, по крайней мере, была правдивой). Интересно, как можно вырезать себе сердце, размышлял Майкл, не понимая, почему надо было скрывать правду? Райан был монстром и убийцей, и он не собирался молчать об этом.
Но, по правде говоря, никто его не слушал, все сочувствовали его горю, пытались утешить, считая, что он слегка тронулся умом из-за этой трагедии. Так что официальная версия звучала так, что Джулиан Берг проник в галерею Райана Смита и по непонятным причинам лишил себя жизни, и сердце Райана не смогло выдержать этого страшного зрелища. Джулиан был по уши влюблён в Райана, только он и слышал, у него просто кукуха съехала из-за Райана, но какая трагедия, какое горе, такой потенциал пропадёт! Репутация у Джулиана была хуже некуда, мало того, что самоубийца, так ещё и позёр! Майкл понять не мог, как они все могли верить, что Джулиан был способен на такое, и хотя он и сам видел, что тот в последнее время был депрессивным и вёл себя странно, но Джулиан и был самой жизнью, он никогда не смог бы пойти на это.
Да и что было размышлять об этом, Джулиан не мог сам себя выпотрошить и вытащить сердце, чтобы внедрить его в этого мраморного пожирателя душ. Это Райан убил его Джулиана, и он негодовал, что его даже нельзя наказать, и он очень надеялся, что Райан страдал в последний момент, и что последние его минуты жизни были не менее ужасными, чем последние мгновения Джулиана. И утешение, что Джулиан был задурманен, когда это происходило, тоже грело ему душу, может, это было не так страшно и больно? Был ли Джулиан одинок в этот последний миг, думал ли о нём, какой был смысл ему покидать этот мир? Увы, после аутопсии Майкл узнал, что Джулиан умер не до того, как началась эта беспощадная расправа. Он не мог без боли думать об этом, и только сильнейшие колёса давали ему оцепеневшее забвение, где все переживания сливались в некую точку, которую невозможно было сдвинуть с места, она просто висела мрачной тучей над его головой в своей ленивой неподвижности.
И только после того, как ему позвонил Жан Ланже, с которым он был лишь шапочно знаком, попросив о встрече, Майкл начал складывать воедино недостающие кусочки пазла в общую картину. Майкл был шокирован откровениями Ланже, понимая, что совсем не знал Джулиана и о том, что происходило в его жизни в последние годы. После того, как Жан слепил из него мраморную копию, они с Райаном были одержимы идеей сделать Джулиана таким же идеальным, как и его скульптура. Они искали метод, как увековечить эту красоту в вечности, и жизненная энергия Джулиана подпитывала мёртвую энергию мраморной скульптуры, и наоборот. И эта трагедия была кульминацией их навязчивой идеи, символический обмен сердцами открывал им ворота в вечность. Даже сам Ланже не знал с точностью, что произошло, он выдал ему только общую информацию и скорее свои догадки и наблюдения.
Но Майкл был удивлён, почему Жан ему не рассказал это раньше, он бы остановил это безумие, почему он не догадывался о том, что Джулиан вёл двойную жизнь? Ему было больно осознавать, что Ланже повторил то, что говорили ему в лицо самые смелые и шептались за спиной более тактичные, что Райан и Джулиан всегда любили друг друга, и давно уже были любовниками. Многое теперь ему становилось ясно, но как же так, размышлял он, а как же наш маленький семейный рай, что это было для Джулиана? Это был риторический вопрос, но на удивление, Ланже ответил и на него, объяснив это тем, что так Джулиан держался за свою нормальность, это был залог его реальной жизни, которая ему была необходима для того, чтобы подпитывать самым лучшим жизненным опытом свою скульптуру. Когда он спросил его, почему Жан, зная, что между ними происходит, и как далеко они зашли в своём безумии, почему он не остановил их? Он уже думал, что Ланже проигнорирует этот вопрос, но после минуты молчания (как символично!), тот, наконец, вымолвил:
– Я никогда не вмешиваюсь в то, что люди испытывают, когда создают контакт с моими скульптурами. Я позволяю им не просто увидеть мир моими глазами, а уйти глубже, переняв из моего опыта свой собственный, и они расширяли его и расширяли, вплетая собственные понятия о гармонии, которую излучают мои работы. Это прекрасно. Майкл, это и есть смысл искусства, открывать возможности людям через свой опыт, чтобы они сами работали над тем, чтобы переделать его в своё видение идеала, в свою гармонию полярностей. Меня всегда прельщали люди, которым мало этой поверхностной жизни, люди, ломающие себя ради того, чтобы познать тайны восхищают меня, Райан и Джулиан были пресыщены идеей о собственной идеальной реальности, они стремились к ней, и никто и ничто не смогло бы их сбить с намеченного пути. Да и не моя это обязанность. Я – наблюдатель. – Помолчав немного, Жан уже более тихим голосом спросил. – Как там завещание, мой юрист связывался?
Майкла аж передёрнуло, как повседневно тот перешёл на эту циничную тему. Да, с завещанием была проблема, и очень крупная. Дело в том, что Джулиан завещал своё тело Жану Ланже, даже не объяснив причины, но завещание было официально оформлено по всем правилам. Но родственники Джулиана имели политические связи и быстро оспорили завещание, собирая все необходимые справки для того, чтобы доказать, что в момент написания этого документа, Джулиан уже был невменяемым. И они забрали тело и похоронили его по своим католическим традициям и обрядам, запрятав в своём семейном склепе. Но юристы Ланже требовали справедливости, так что скоро явно будет назначен суд. Майкл был удивлён тому, что Жан боролся за свои права, зачем ему-то тело Джулиана, сколько можно осквернять его, оно уже испытало на себе всё реальное и нереальное, Майкл хотел скорее забыть эту историю. – Жан, я думаю, что тебе ничего не светит. Но ответь мне чисто по-человечески, зачем ты вообще борешься за это дело? Это просто принцип, да?
И снова многозначительное молчание Жана намекало на его несогласие, кажется, Майкл никогда не будет избавлен от того, чтобы прекратить думать обо всех этих ужасных подробностях, боже мой, кто-то будет судиться за тело его Джулиана, они и мёртвому ему не давали покоя. После красноречивого молчания Жан ответил серьёзно. – Можешь считать это делом принципа, но у меня такие мысли в голове родились после того, как я узнал, что Джулиан завещал мне своё тело. Он говорил мне о том, что хотел бы стать моим произведением искусства. Нет, не волнуйся ты так, я не некрофил и не любитель шокировать зрителей настоящими трупами на выставках, – спешил успокоить его Ланже, когда Майкл в порыве гнева вскочил на ноги. – Просто мой новый проект, он требует именно такого мрачного вдохновения, прикосновение стороны анти-жизни, полный невозврат в реальность. Чтобы сгладить переизбыток жизни, чтобы вдохнуть в жизнь каплю уродства смерти, то самое состояние тления, которому Джулиан так противился. Мне даже не важно, в каком состоянии мне его вернут, он послужит мне временным вдохновением, и я верну его назад в семейный склеп, без проблем. И разве не этого бы он хотел посмертно? Джулиан ещё при смерти стал objet d’art в галерее Райана, пускай, это видели лишь единицы, но я бы смог ему подарить очередную порцию вечности, раз это было его желанием. Я считаю, что неэтично не соблюдать последнее слово умершего, это была его собственная воля, и ты прекрасно знаешь, что Джулиан был вменяем.
– Ты просто – ненормальный, это ты свёл Джулиана с ума, это ты подтолкнул его в лапы к убийце! – орал Майкл, выведенный из себя. – Тебе всё хиханьки да хаханьки, произошла такая трагедия, а ты хочешь на ней вдохновляться, создавать свои очередные смертельные шедевры, сводящие с ума, сводящие в могилы, да ты просто чокнутый психопат, и нет у тебя ничего святого!
– Мой уравновешенный взгляд на реальность и принятие всего как раз-таки и позволяет мне в здравом рассудке и во всех формах красоты или уродства принимать эту жизнь такой, какая она есть, – ответил спокойно Жан на его обвинения. – Может быть, это и звучит цинично, но одна смерть – ничто, а трагедии нужны, чтобы омыть слёзы счастья от рождения новой жизни, от чистой любви, от повседневных бытовых радостей, коими переполнен этот мир. Этот мир требует гармонии, он нуждается в трагедиях и комедиях, а я просто пользуюсь моментом и вдыхаю этот опыт в свои работы. Вот и всё, жизнь продолжается, я просто занимаюсь своим делом. Я – всего лишь художник, который способен уловить вдохновение во всём, мир ведь настолько многогранен.
Майкл так и не смог больше видеть Жана Ланже после этой беседы, хотя через него он смог бы узнать больше подробностей о том, какими на самом деле были отношения между Джулианом и Райаном. Он узнал так много подробностей, что просто не мог вобрать в себя эти новые знания, которые показали ему Джулиана в совсем ином свете. И может, Жан и был прав, и уже не имеет значения, что произойдёт с телом Джулиана, и что неплохо вдохновляться трагедиями, ведь именно по трагедиям пишутся самые лучшие работы, потому что они нужны нам, чтобы полнее ощущать наше счастье. Но Ланже был циником, которому было наплевать на все чувства, они были для него всего лишь ещё одним источником вдохновения, чтобы лепить свои шедевры, ему было абсолютно всё равно, лепить свои скульптуры из живого или из мёртвого Джулиана. Жан Ланже был художником, который всасывал в себя души других, потому что сам таковой не имел. Да, эмоции Майкла были несправедливы, но даже сам Жан признавал, что знал про намечающуюся трагедию, но не сделал ничего, чтобы её предотвратить. Косвенно он был виноват в смерти Джулиана, и Майкл никогда не сможет простить его за это коварное бездействие.
Скульптура Джулиана была отдана назад Жану Ланже, тут даже суды не были нужны, фактически, она и принадлежала ему, просто он её сдавал в аренду по дружбе Райану на определённый срок (только срок не уточнялся). Перед этим из неё извлекли сердце Джулиана и вернули его назад покойнику (и после внедрения искусно зашили, но всё равно хоронили его в закрытом гробу), и провели полную дезинфекцию. Мраморное сердце тоже было отдано назад Ланже, который внедрил его назад мраморному Джулиану, который теперь насмехался над всеми своей мёртвой вечностью, и Майкла пугал этот невероятно красивый лик, лишённый благословения самого Джулиана. Он очень надеялся, что Ланже никогда и нигде больше не выставит эту чёртову скульптуру, он вообще считал, что её надо уничтожить, как орудие убийства. Мраморное сердце он хотел разбить собственными руками, ещё в тот день, когда были обнаружены тела, но следователь не позволил, и его истерика так и не вылилась в этот очистительный акт сумасшествия. Майкл надеялся, что больше никогда не будет пересекаться с Жаном Ланже, который осквернил его память о самом святом, что у него когда-либо было, о любви к Джулиану.
И вот Майкл сидел в парке в такой же унылый серый день, как и его душа, и частичка Джулиана, что жила теперь под его ответственностью и любовью скрашивала этот тусклый день. Он смотрел в никуда, пытаясь заглушить боль воспоминаний о том, как он был счастлив с Джулианом зимой в этом зелёном сердце Нью-Йорка. Всё напоминало ему о нём, всё было пропитано его энергией, концентрируясь в одной точке, которая и должна была стать смыслом его существования, но пока не стала. Но он будет стараться, у него ещё есть время. Он вытащил малыша из коляски и посадил на колени, разглядывая его умиротворённое лицо.
Да, малыш, думал он, ничто не вечно под луной. Сегодня твоя неземная красота ослепляет мир, а завтра ты будешь гнить в галерее смерти, пытаясь найти остатки веры, что это ещё не конец. Может быть, это и есть преображение, умереть ради красоты, стать частью искусства, ведь искусство требует жертв, оно забирает лучшее, чтобы и отдавать лучшее. Может быть, красота, искусство и любовь и были смыслом жизни Джулиана, и он был святым человеком, готовым идти до конца ради поддержания гармонии в мире. Может быть, ему и удалось создать идеальный мир, где он застыл в вечной красоте, только для нас, простых смертных, он незрим, но когда-нибудь я надеюсь, что я смогу не просто заглянуть за его образные стены, а стать частью его мира. И мы уже в другой реальности построим рай на двоих, потому что Райан не заслужил быть его вдохновением, его божественным наставником. Я готов ждать, я готов смириться с этой жизнью, я готов страдать, но разве плохо мечтать и надеяться на что-то, что вдохновляет меня? Джулиан был моим произведением искусства, которое не имеет другой цели, кроме как просвещать, кроме как вызывать эмоции, кроме как помогать отыскать красоту гармоничного восприятия мира.
И может быть, когда-нибудь ты, малыш, забредёшь в современный музей скульптур и будешь разглядывать их внимательно, и уловишь в них присутствие Джулиана, что растворился в этой голой идее, став шедевром искусства вне времени, вне пространства. И ты вдохновишься этими скульптурами и раскроешь глаза широко-широко, и увидишь, как глубок этот мир, как много в нём тайн, которые лишь ты один сможешь раскрыть. И потом однажды ты поймаешь свою собственную паутинку гармонии, которая станет обрастать всё новыми волокнами, пока ты не поймёшь её самую суть, и медленно и плавно ты будешь приближаться к тому, чтобы создавать свой идеальный мир, чтобы запечатлеть вечность и сохранить красоту. И тогда ты отыщешь свой собственный символ преображения, своё собственное мраморное сердце.