31
Несмотря на невероятно загруженную жизнь и тысячи забот, Джулиан никогда не чувствовал себя таким расслабленным, таким возвышенным даже в простых рутинных делах, и при этом таким всемогущим. И только благодаря тому, что Райан, наконец-то, начал ценить его и видеть в нём личность. И не было чувства приятнее, чем видеть восхищение и уважение в глазах Райана, когда тот смотрел на него. Это было невероятно, он мечтал об этом всю жизнь, прекратить быть для Райана исключительно сабмиссивом, их новый статус равноправия в отношениях опьянял его и позволял достичь даже самых нереальных целей. Желание жить и развиваться, никогда ещё не было настолько сильным, как сейчас, когда Райан, в конце концов, смог ответить взаимно на его чувства. Ничто теперь не могло его сломить, это знание было иммунитетом против любого несчастья, и чувство влюблённости, коему он снова позволил пробудиться в пепле своих старых воспоминаний, делала его крайне восприимчивым к глубокому чувственному анализу окружающего мира. Обалдеть можно, это было ни с чем несравнимым чувством, ощущать постоянную связь с Райаном, ощущать его поддержку, желание, гордость, веру, Райан идеализировал его в своём видении, и у него не было выбора, он становился на самом деле идеалом Райана, потому что он не мог никогда разочаровать Райана, своего божественного наставника. Он не давал себе ни малейшей слабины, потому что он себя никогда не простит, если снова потеряет доверие Райана, он ценил чувства Райана здесь и сейчас, желая потакать каждому его капризу, потому что даже его мельчайшие капризы вели к вершинам, достойных сверхлюдей. Именно Райан дал ему возможность сбросить с себя человеческую личину, даже ещё находясь в теле. Воистину с Райаном он принимал свою избранность без сомнений.
Какое-то время он даже испытывал что-то наподобие ревности, причём ревновал он к своей мраморной скульптуре, что было неправильно, слишком много восхищения и внимания было именно к мрамору, тогда как он, всё же связанный корнями с жизнью человеческой не был способен излучать исключительно идеальность. Он старался, как мог соответствовать тому, каким Райан видел его, каким он сам хотел себя видеть, но всё же промахи случались, и хотя он никогда не доходил до полного падения, осознавать свою бренность было больно. Но потом он вновь и вновь пересматривал цель своего воплощения и осознавал, его бренность временна, он уже отыскал ключ к разгадке, как откинуть её, осталось только повернуть его в нужную сторону и отдаться потоку, направляющему его прямиком в вечность. Его образное слияние со скульптурой и было этим решением, этим осуществлением бесконечной сказки, просто ему осталось проработать до конца это всепоглощающее слияние с ней, чтобы дотронуться до звёзд. Какая там может быть ревность в таком случае? Мраморная скульптура была именно тем образцом вечной жизни, к которому он не просто стремился, а к которому его уверенно вели. Мраморный Джулиан был его недостающей стороной, его всепоглощающим опытом, его гармонизацией, а его жизненная энергия освящала эту недостающую сторону и объединяла весь накопленный опыт, всю совокупность крайностей в одно единое целое, полностью лишённое дисгармонии.
Иногда он ловил себя на мысли, что слишком приземлён в своих чувствах к Райану, он испытывал их такой аврал, что они прямо физически сбивали его с ног. Но что было материального в возвышенном чувстве восторга к самому идеальному человеку на земле? Его жажда тактильного контакта была всего лишь частью его физического воплощения, это было нормально, но это было скорее второстепенным в его отношениях с Райаном, они были куда более высокими, чем постоянные мысли о сексе или чувствах собственника, когда они принадлежали только друг другу. Истинная любовь никогда не была заурядной пошлятиной, она была не только общими интересами, сексуальным контактом и общим бытом, она была глубокой связью, которая создавала вместе новую реальность. И в этой новой реальности Джулиан и пребывал постоянно, в улучшенном варианте своей жизни, где у него имелись безграничные возможности и проходка в вечность. Он вспоминал теперь, как образовались его чувства к Райану, всё ведь начиналось с банальной влюблённости неразвитого мозга, это был тотальный краш и обожествление. И возможность покорить этот краш было для него мечтой номер один не только тогда, но и по сей день. Да, ему только сейчас удалось вывести эти отношения на равных, но он сейчас сожалел тому, что они так много времени провели врозь, что мешало им познать истину ещё десять лет назад?
Прав был Ланже, его скульптура их связала нерушимыми жилами, она была их боевым крещением, благодаря ей он побывал и в раю и в аду, став целостным, став избранным. И хотя, казалось бы, что она уже исполнила свою миссию, свела их и дала всё необходимое, чтобы вместе покорять новые высоты, её присутствие стало обязательным, практически давящим в их отношениях, она ни на миг не отпускала их, и если кто-то из них пытался ослабить с ней связь, их жизни рушились. Почему она до сих пор имела такую власть над ними, когда они были такими просвещёнными? Когда они приняли свои чувства и слили их в гармоничный клубок любви? Когда они познали жизнь и смерть? Эта привязанность была мистически зловещей, они зависели от куска мрамора, по сути, когда преодолели вместе столько препятствий? Когда она потеряет власть над ними? И если это случится, не разрушит ли это их с Райаном жизни, не оборвёт ли эту связь, не сотрёт ли ту память, которая была способна привести их к вечности? И он вспоминал тогда те ощущения, что вызвали у него скульптуры Жана в Париже, вывернув его душу наизнанку и окунув в пустоту анти-жизни, которую он сейчас принимал как необходимость развития, как необходимость гармонизировать жизнь, но он жил столько лет с этими страхами! И когда он думал о том, как сильно влияет мраморный Джулиан на их с Райаном жизни, из пустоты виднелись иссохшие руки, пытаясь засосать его в свою всепоглощающую пустоту. А ведь и в пустоте его могла ждать вечность, и эти аналогии вечностей у него вызывали приступы паники, что если в погоне за вечностью они обречены на эту ненасытную пустоту?
Эти проблески страха особенно чутко он начал испытывать после разговора с Райаном, когда тот ему неожиданно предложил жить вместе. Почему-то такой вариант он даже не предвидел!
– Ты же понимаешь сам, – начал тогда Райан излюбленную тактику сразу внушить, как будто это были твои собственные мысли, – что нам не хватает этих визитов сюда четыре раза в месяц. Ты слишком быстро теряешь свою идеальность, когда погружаешься в свою рутинную жизнь. Ты загрязняешься этой хаотичностью и теряешь гармонию, здесь ты мог бы практически ежедневно очищаться и быстрее покорять вечность. Что тебе мешает принять это невероятное предложение и пребывать в нашей эстетической святости постоянно? У меня есть квартира здесь, она почти готова и ей хватает просторов даже для наших нужд, даже для наших потребностей в пространстве. И я сам хотел бы тебя видеть чаще, ты меня вдохновляешь.
У Джулиана чуть не замерло сердце, и снова момент настал, когда мечты сбывались! Сколько раз он себе представлял этот день, когда Райан сделает предложение им стать парой официально и начать совместное проживание? Это была настолько заурядная мечта, которая охватывает каждого по-настоящему влюблённого (или одинокого) человека, но что толку было противиться её мощи? Для Джулиана чувства подразумевали постоянный контакт, постоянные прикосновения, постоянные бытовые опыты, в этом не было ничего дурного, по сути, но с Райаном эта тривиальная часть материальной жизни мигом опошлялась. Их до сих пор связывала любовь к красоте и искусству (не говоря уже о более высоких целях), но не будет ли это означать, что и у них начнётся этот обыденный период? Да и почему он вообще думает об этом, когда сделал свой выбор и имел жениха и свадьбу и ребёнка не за горами, он просто не мог принять это предложение.
– Но ты же знаешь, – начал он вновь оправдываться, как это обычно и бывало в разговоре с Райаном, – у меня же есть Майкл, мы въехали в новый дом, у нас скоро свадьба, ребёнок потом родится, я…, я люблю его…ведь. Да. Люблю, именно. – Ему хотелось высказаться более уверенно или красиво, или спросить, готов ли Райан признать его официально как своего партнёра в таком случае, но мысли не формулировались, а блуждали, он ощущал напряжённую нервозность, с которой было затруднительно справиться.
– Ты спокойно можешь жить в своих семейных отношениях с Майклом, – ответил Райан, тем самым подтвердив, что он даже и не думает о том, чтобы им стать парой, и это почему-то его глубоко задело. – Ты можешь спокойно успевать разделять свои обязанности, ты ведь не обязан ночевать здесь каждую ночь, ты можешь продолжать любить своего Майкла, организовывать свои пафосные свадьбы, которые непременно обязаны украшать страницы Вог и даже играть в перфектных папаш, эта твоя жизнь никак меня не касается! Но ты сам знаешь, насколько остро тебе необходим контакт с мраморным Джулианом.
– Я бы мог забрать его к себе домой, – неуверенно промямлил опустивший взгляд Джулиан, сразу поняв, что совершил непростительную ошибку.
– Ты ещё мне предложи переехать к тебе! – взорвался-таки Райан. – Будет у нас такая весёлая жизнь на троих! Запряжёшь меня потом менять пелёнки своему ещё не родившемуся дристуну, учить вас с Майклом гей камасутре, отправишь меня на мастер-класс, как прокормить двух прожорливых пидарасов, давай, создадим свой идеальный семейный шведский вариант отношений! Мраморный Джулиан принадлежит этой галерее, и это даже не обсуждается. И никто никогда не сдвинет его с места, пока я сам этого не захочу.
Язвительность и сарказм Райана ранили Джулиана, это ведь он сам предложил им жить вместе, а сам ставил такие условия, оскорбляя его нормальную жизнь! Он что, не имел права быть счастливым вне жизни Райана? Иногда ему так казалось, и он пытался всячески заглушить чувство вины, он не был виноват в том, что отказывал Райану. Не был. Это было безумием, как он бросит всю свою успешную жизнь, свою гарантию нормальности, свою энергичную жажду побед, и променяет на что? Да, он даже себе не мог больше лгать, что безумно желает отношений с Райаном, нормальных человеческих и тёплых отношений со всеми их атрибутами. Почему Райан не мог дать ему эту нормальность, почему ему нужно было всё возвышать и подгонять под свои идеалы? Почему Райан не мог просто любить его даже с недостатками? Ведь он так старается, он делает всё, чтобы стать его идеалом, но в глазах Райана он мало старается, до сих пор топчется где-то на задворках вечности! Райан любил не его одного, он любил его, когда он сливался со своей мраморной копией, и он понимал, что пути назад нет, ему придётся сплестись воедино с ней, чтобы Райан, наконец-то, сказал всем несуществующим или мёртвым богам, что этот момент настал, и я познал счастье и гармонию, которые объединились в единый образ Джулиана. И может быть, этот момент стоит всего того дерьма, что он испытал в этих отношениях, и сколько ему ещё предстоит перенести, ведь всё не имеет значения, кроме как самой цели. Да и не было ли это и его собственное желание стать единым организмом с мраморным Джулианом, чтобы узреть красоту вечности? Он ведь и сам становился всего лишь обыденным человеком без мраморного отражения, его душа будет химически кастрирована, если он добровольно оборвёт связь с ним.
– Я буду чаще здесь появляться, – решительно произнёс он, – и буду оставаться, в том числе и на ночь, когда у меня больше свободного времени для мистических созерцаний. Ты же знаешь, что я готов был бы совсем отказаться от своей нормальной жизни, если тебе это было бы по-настоящему нужно. Райан, только с тобой я по-настоящему ощущаю себя личностью, только с тобой я могу прощупать свою божественную искру. Ты мне открыл такие возможности, которые немыслимо даже осознать простым смертным, и я мечтаю только о вечности на двоих с тобой, но это ведь не значит, что мы должны отказываться от всего мира, он нам нужен.
Ну вот, вот и настал тот позорный миг, когда он признался Райану, что хочет с ним банальных отношений, и что он готов продать душу, чтобы тот его любил, чёрт, как по-ребячески это звучало, какой он всегда был незрелый с Райаном! Об него только что вытерли ноги, и при том, что он только что мысленно сопротивлялся предложению Райана, он всё равно повёл себя как сопливый щенок, власть Райана над ним была неоспорима. И самое обидное было то, что все эти сантименты были напрасными, Райану было глубоко наплевать на все его земные потребности по отношению к нему, мало того, он считал их его недостатками! И вот он опозорился и в очередной раз доказал, что не способен был отказать Райану.
И Райан даже не удостоил комментариями его признание, ответив только на деловую часть его ответа. – Хорошо, теперь организовывай своё время так, чтобы хотя бы несколько ночей в неделю принадлежали нам. Я не сомневался, что ты сделаешь правильный выбор, что на самом деле для тебя важно. – Помолчав немного, он вновь повторил. – Ты меня вдохновляешь.
Райан был с ним резким, даже он сам это понимал, от того он и решил приплести сюда банальный комплимент о вдохновении. Но Джулиану хотелось верить, что это были не просто слова. По любому, Райан теперь относился к нему по-другому, он больше не был его назойливым любовником, годившимся тому в сыновья, он был его путём к идеалу, и эти мысли компенсировали всё на свете, потому что в итоге всё вело к тому, что именно он сам становился целью Райана. Именно он. Райан не мог без него теперь жить, и это грело ему душу. Поэтому ему нужно было довериться Райану, ведь Райан знает, что им обоим нужно, и хотя с одной стороны внутри он бунтовал, что с его мнением не считаются, другая сторона вопила в упоении, повторяя как заклинание «ты ему нужен, он живёт тобой».
Но эта тема также обнажала ещё более скользкий подводный камень, на котором он не хотел так часто зацикливаться, но не мог остановиться. Желание Райана ему чаще находиться в галерее (а ещё лучше и жить там) было ведь связано с тем, что он терял свою идеальность вдали от скульптуры. И это означало не только то, что он становился более приземлённым, беспорядочным или до тошноты предсказуемым, это касалось и его телесного увядания. Когда Райан тогда спросил почти со злостью об его возрасте после запарного собрания по показам, это было как обухом по голове, и это из уст Райана! Кто угодно мог бы сказать ему об его физических недостатках, но только не Райан. Ведь он чувствовал себя таким избранным, таким целостным, таким красивым в его глазах!
Это была опасная тема, он знал, что преображается рядом со своей скульптурой, вбирая всю её безупречность мрамора, но это было скорее преображение образное, но оно влияло, в том числе и на материальную сторону. Он сиял, он молодел, он излучал красоту, достойную высочайшего искусства, когда слияние было полным. Они уже несколько лет жили в благословении скульптуры, сколько ещё лет они могут откладывать кульминационный момент слияния? И что, собственно говоря, после него произойдёт? Но ему не стоило думать об этом в рамках материальной жизни, когда этот момент настанет, им покорится вся физическая жизнь, время прекратит существовать, и Райан считал, что тогда они и заморозят навеки его красоту. И его телесная красота мутирует во что-то новое, во что-то более высокое, в этом он не сомневался. Но это будет гармоничное продолжение, возможно, даже постепенное и плавное, ведь он уже даже сейчас ощущал, что процесс был запущен. Главное было не поддаваться сомнениям и не прекращать этот путь, сомнения всегда приводили к разрушению.
И всё же, и всё же, страх старения усилился у него после того разговора на работе, и набирал чудовищные обороты после того, как они договорились, что он будет чаще оставаться в галерее Райана. Он снова с истеричным остервенением начал скупать чудо средства, предотвращающие старение, несколько раз в неделю ходил к косметологу и в салоны красоты, и даже задумался об уколах красоты. Но это было уже некой крайностью, да и он знал, что его черты слегка изменятся, а ведь Райан его считал идеальным именно сейчас. Но он взрослел, или уже правильнее было говорить, старел, и ничто не могло остановить этот физический процесс, и это у него вызывало чувство безнадёжного отчаяния. Кому нужно было продавать душу, в каких уголках ада искать собственный портрет Дориана Грея, в каком райском саду воровать яблоки Идунн? Он всегда имел склонность к комплексам и подгонял себя под рамки идеального тела, индустрия моды была беспощадна к тем, кто таковые не имел, но всё же он знал, что смог бы пережить принятие старения организма, которое отражалось на внешнем виде, если бы и Райан это принял.
Райан сам старел, он, может, и не выглядел на свои 60, но, тем не менее, в нём уже включился такой путь к разложению, что Райан был ближе к смерти, чем к жизни. Почему Райан не относился так к собственной красоте, почему не хотел заморозить собственную молодость? Или Райану уже было поздно отыскивать этот источник и испивать из него прохладные воды очищения от гниения? У Джулиана была идеальная внешность по мнению Райана, но вплоть до того момента, как организм прекратил развиваться и включил в себе медленный обратный процесс, плавно ведущий к смерти. Разве многим дана идеальная внешность в этой жизни? Ему была дана, и он не имел права не воспользоваться тем, что предлагала ему его скульптура, они оба это понимали. Он изначально был избранным, Райан заставил его в это поверить. И то, что Жан Ланже свёл их так быстро в этом экстатическом поиске, сделав его своей моделью, это было не просто так, судьба вмешалась и направила их на тот поворот, который и вёл их к лучшему пути, к их высочайшему развитию.
Он знал, что ему надо больше отдыхать, чтобы выглядеть лучше, меньше нервничать, не переносить болезни на ногах, не переутомляться, не пропускать спорт и не питаться всякой гадостью. Он максимально сейчас контролировал свои занятия спортом, диету и строго следил за тем, чтобы потреблять минимально лекарств. Он постепенно отказывался от наркотиков, они быстрее истощали организм, ломали иммунитет, а также преждевременно старили. Бывали дни, когда он просто бы ломался, если бы не таблетки, но всё же он не позволял себе теперь просто оторваться в клубе или на элитной вечеринке, хорошенько перед этим бахнув чего-нибудь весёленького.
Иногда внутренний голос шептал ему притормозить, остановиться на миг, скинуть с себя лишний груз, избавиться от ненужной ответственности, но другой голос конфликтовал с ним, говоря, что если он прекратит это движение, то его цели, одна за другой, будут распадаться, как кусочки мозаики. Он не мог жить без вечного движения, без этой материальной нормальности с дедлайнами, поисками лучших вариантов и целым вагоном ответственностей. Развитие было смыслом его жизни, всё шло всегда к тому, чтобы шагнуть ещё на одну ступень вверх, в этом и был секрет его жизненной искры, за которую так цеплялась его мраморная скульптура. Именно это делало её такой живой в галерее Райана, и в обмен она ему отдавала каплю своей застывшей красоты. Может быть, он и был чересчур хаотичным и буйным, слишком мечущимся в крайностях, слишком эмоционально разбросанным и чересчур глубоко утопающим в собственных страстях. Но именно этого и недоставало Джулиану из мрамора, они были созданы друг для друга, их слияние воистину способно было сотворить чудеса. И когда он думал о том, как они могут быть друг другу полезными, все страхи старения испарялись, потому что он уже находился на финальной стадии своего преображения, осталось только отбросить страхи и завершить этот последний этап, приняв в себя образную гармонию, которой подвластны и жизнь и смерть.
32
После того, как Джулиан начал часто оставаться в его галерее (и ему было неважно, как он там своему Майклу объяснял свои отлучки, особенно на ночь), Райану стало спокойнее, энергия Джулиана подпитывала мраморную скульптуру, идеализируя его мир. Это хорошо влияло на всех, Джулиан выглядел не по-земному хорошо, он преображался и сиял не только жизненной энергией, но и этой сдержанной красотой, которая была присуща только истинным произведениям искусства, но никак не живым и стареющим телам. Наконец-то, у Джулиана снова сглаживалась его суетливая хаотичность, такая разрушительная для полноценного образа истинной красоты, неугомонный нрав Джулиана могло выровнять только что-то неживое, пропитанное насквозь смертью. Джулиан даже представить не мог, насколько образная смерть ему к лицу! И теперь Джулиану хватало времени зарядиться той недостающей частью своего упорядоченного существования, и безупречный мрамор оживал под его ритуальными медитациями, и вместе они порождали настоящее творчество, достойное создания мира. И он был единственным свидетелем этого преображения, оно происходило исключительно для него одного, и эмоции его били через край, как будто ему было позволено наблюдать за совокуплением богов, от чьего союза образуется новый мир без недостатков. Мир, в котором не будет места тупым человеческим созданиям, утопающих в своём примитивном дерьме и не видящих ничего дальше собственных испражнений.
Их реальные отношения с Джулианом тоже менялись, они становились ближе, потому что Джулиан всё больше соответствовал его идеальному образу сверхчеловека, и лёгкость в общении теперь стала такой, что Райан всё меньше сдерживал в себе чувств, он доверял Джулиану теперь практически всё. Джулиан был таким податливым во всём, когда они находились вдвоём в его галерее под зорким взором мраморного хранителя, и осознание того, что он был творцом этой экстатической гармонии в Джулианах, вновь и вновь заставляла его ощутить себя на одном уровне с богами. Они так много разговаривали обо всём на свете – об его одежде, об искусстве, о деликатесах, о путешествиях, о красоте, о семейных ценностях. Но всё равно их разговоры были пропитаны некой эстетической сдержанностью, несмотря на полное доверие, они как будто скидывали здесь с себя все примитивные желания и гораздо полнее представляли свой мир, гораздо полноценнее, в нём не было места вульгарной банальщине, хотя они и замечали её в своей жизни. Но тут это не влияло на них, это был некий кружок интеллектуалов, где не нужно было подстраиваться под тривиальности человечества, здесь можно было просто быть собой.
Раньше ему казалось, что Джулиан часто подстраивается под его вкусы или даже нужды, чтобы соответствовать ему максимально полноценно. Это было нормальное поведение влюблённого человека, по сути, с одной стороны ему было лестно, но с другой стороны это было как-то по-детски наивно, это рушило собственную индивидуальность Джулиана. Возможно, взгляды и интересы Джулиана сформировались благодаря ему, но сейчас это уже был другой уровень, Джулиан жил этим, а не просто играл в то, что ему это понятно и приятно. Они оба были сформировавшимися личностями с разным опытом, но всё же их объединяло очень многое, и связь их непрестанно росла по мере того, как влияние мраморного Джулиана охватывало их жизни всё более цепко. Они теперь оба жили под благословением мрамора, который указывал им путь к просвещению.
Существовал ещё вопрос секса, для них секс никогда не был табу. Что бы Джулиан ни имел с Майклом, какой бы у них ни был близким контакт и общие семейные ценности, Райан всегда знал, насколько Джулиан нуждается в сексе с ним. Когда они прекратили спать на много лет, он видел, что тому было тяжело, в том числе и из-за этой физической зависимости от любви с ним. Сексуальный контакт был таким же закрепителем отношений, как и общие интересы или внешняя привлекательность, и у них изначально была очень хорошая совместимость, и с опытом они всё лучше познавали тела друг друга и улучшали качество секса до предела. Но, конечно, главное было желание, он именно хотел Джулиана, а Джулиан хотел его, от того они и могли работать над тем, чтобы их секс сносил крышу. То, что у них была не такая частая связь, как оба хотели (Джулиан в тот период вообще был секс маньяком, ему нужно было всё время и по много раз), закаляло и заставляло их ещё сильнее скучать по телам друг друга в этом сладком томлении. Конечно, Райан не зависел настолько от секса с Джулианом, но всё же эта часть его жизни была не просто приятным воспоминанием, а чем-то осознанно сокровенным, гармонизирующим его существование по сей день.
Сейчас же ничто не могло мешать им ещё глубже познавать тайны телесных наслаждений, особенно если учесть, какая у них была связь неземного уровня. Джулиан давно уже научился контролировать свои эмоции, свои движения, свою тягу к экспериментам, он как будто бы имел теперь нюх, каким должен быть следующий жест, следующая эмоция, и Райан также понимал, что именно нужно делать, чтобы лишить секса его вульгарной основы. И теперь уже не было так очевидно, что Райан вёл процесс (хотя он так и считал до сих пор, просто потому что Джулиан всегда был в их отношениях низом, и это касалось не только секса), их равные отношения помогали им проникнуть всем сердцем в дебри телесных услад, которые граничили с опытом чистейшей экзальтации. Секс стал неотъемлемой частью их жизни, как и медитации с мраморной скульптурой или аристократичные беседы в обществе шедевров мирового искусства. Секс стал физическим символом их трёхмерной связи (наравне с ментальной и духовной), он как бы закреплял их единение в мире телесном.
Но, несмотря на эту нормальность отношений (теперь они не утопали исключительно в разговорах о том, как им познать вечность), они совсем не приземлились, их мир не оброс человечностью, наоборот, сейчас вся «нормальная» сторона их отношений доказывала их лёгкую адаптацию к своей цели в рамках физического мира. Со стороны их отношения тоже не изменили статуса, один только Ланже знал о них больше, даже Майкл не догадывался о том, что Джулиан ведёт двойную жизнь, в этом он был уверен. Майкл не был таким уж и сообразительным в глазах Райана, да и вообще Джулиан никогда не встречался с человеком, умнее его. Ну, за исключением самого Райана, вероятно, Джулиан всегда всех сравнивал с ним, и это никогда не работало в пользу его даже самых идеальных бойфрендов.
Райан не боялся публичности, но он не настолько интересовал публику, чтобы за ним охотились и тыкали пальцем, что вот он, этот похотливый старикан, что увёл из семьи Джулиана Берга! Да, в его окружении шептались, Лео был прав, но ведь их особая связь всегда была подмечена, по сути, что изменилось? Он имел такой статус, что ему не привыкли говорить в глаза гадости или осуждать, а то, что делали сплетники за спиной, это никак не влияло на его жизнь, мнение неудовлетворённых трусов его не колышет. Но теперь можно было наконец-то прекратить лгать себе и делать вид, что Джулиан ему нужен только для одной цели, и что он не скучает по нему, ведь это было не так. Он нуждался в нём, и потребность их связи усиливалась, и никак им было не насытиться друг другом. Но он понимал и то, что это было из-за того, что Джулиан в присутствии своего мраморного отражения гармонизировался и соответствовал его идеалу. Всё раздражение, мелочность и неудовлетворение улетучивались, и именно поэтому их отношения складывались как нельзя хорошо. Это было верным решением им видеться чаще, Джулиан пока не был готов полностью переехать к нему, но пока что ему было достаточно и этих встреч. Джулиан за время, проведённое вне его галереи, не успевал сильно загрязниться, и хотя первые минуты после возвращения он ронял тут свои искры хаотичности, слияние с мрамором быстро помогало ему обрести целостность.
Это был их период медового месяца, пускай, не в классическом понимании этого словосочетания, но оба они успокоились, приняли друг друга такими, какими они были (хотя Райан и подгонял Джулиана под свои стандарты телесной и духовной красоты), и ничто не могло остановить их наслаждаться этими прекрасными днями. Каждый из этих дней теперь был наполнен смыслом, каждый из них направлял их ближе к своей цели, и от этих мыслей ему становилось так легко на душе, что он готов был даже признаться сам себе, что любовь прекрасна, даже к человеческому созданию. Но его любовь не проста, она выше примитивных норм, что способны испытывать простые людишки, его любовь была божественного уровня, ведь она вела его к вечности. Они теперь говорили на одном языке, все непонимания и конфликты остались в прошлом, перед ними, наконец-то, чётко была сформулирована общая цель, и каждый из них усердно работал над тем, чтобы двигаться к ней. Он понимал, что логично будет, если после этого мирного и счастливого затишья настанет некий кризис, но он уже знал, что он будет последним, перед моментом кульминации, воплощением их мечты. И хотя пока что у него были лишь смутные образы, как достичь этого наивысочайшего состояния, с каждым днём его понимание росло, а его решимость крепла, и если и вера Джулиана не дестабилизируется, ничто не остановит их.
Его покой нарушил визит в галерею Жана, который позвал их обоих на ужин и посвящение. Что это было за посвящение, тот не уточнил, но важность просьбы заставила его подкорректировать свои планы и перенести встречу с арт дилером, который специально прилетел из Венеции. Он до сих пор часто общался с Ланже, от того и знал, что происходит в жизни этого продуктивного скульптора, но вот этот недосказанный сюрприз явно не сулил ничего хорошего. Его собственнические мысли заставляли его укреплять иммунитет, если это будет касаться скульптуры Джулиана, он отстоит свои права на неё, даже если потеряет с ним дружбу.
Ужин оказался слегка нервозным, Ланже торопился, от того сервировка была совсем не безупречной. Не хватало приборов, названия блюд были перепутаны, тёплую еду унесли слишком быстро, а в десерте был аллерген, который не подходил Джулиану. Разговоры тоже были какими-то рваными и несосредоточенными, хотя они как могли, соблюдали столовый этикет. Все хотели поскорее покончить с этим провальным ужином и уже приступить к осуществлению того, почему их, собственно говоря, сюда пригласили.
И когда они оказались в самой мастерской, вдали от запахов еды, грязных столовых приборов и хаотичных разговоров, от которых болела голова, Райан ощутил тревожное возбуждение, когда рассмотрел все стоящие скульптуры разной степени обнажения и разложения. Хм, может быть, так выглядят морги рая, думал он, разглядывая неподвижные застывшие мраморные изваяния, застрявшие где-то между жизнью и смертью. Их присутствие было грузным, каким-то неестественным, Райан не видел в них той искры света, которая могла от контакта с ними спровоцировать очистительный катарсис, их мертвенность была печатью несовершенства, им не хватало жизненной искры. Примерно так он ощущал себя рядом с мраморной скульптурой Джулиана, когда живой Джулиан давно не создавал с ней контакт или противился этой связи (к счастью, сейчас это уже осталось в прошлом). И до него теперь дошло, что Жан имел в виду под освещением, им недоставало жизненной энергии, только почему он сам не мог вдохнуть в них этот луч света?