Storona

1

 
Ночь всё помнит
и ночь всё забудет.
Только ветер
среди
фонарей
Будит
вечную музыку,
студит
Снегом мысли
далеких идей.
Пусть февраль
распускается пышно,
Каждый раз,
каждый год,
каждый век,
Но людей
никогда не услышит,
Не услышит
журчания рек
Рек кровавых,
красивых
и сочных,
Их наполнили
люди собой
И в идейных цепях
болью
прочной
Отправляются в бой,
пред зимой.
Чтоб весеннюю
девственность милу,
Окропить
черным светом цветов,
А в краснеющих
яростных жилах
Триколор
старо-новый готов.
Ведь один
только нас
отличает
От животных,
сегодня,
лишь
факт —
Вкруг
абстрактных идей
люди
в стаи —
В государства
спеваются в такт.
Мир подписан
самим президентом
С оппозицией,
Евросоюз
Как посредник,
но быстрым моментом
Голова
убегает
и груз
Нововластия
кутает неньку
И осадки
от неба идут.
Обернутся
рыдания мельком
Из дождя
в кристаллический пруд.
Снег уходит
куда-то в ту вечность,
Через степь,
растворяясь, летит
Мокрым ветром
в одну бесконечность,
Там, где Киев,
где Львов
впереди.
 

2

 
Тишина
может выразить горе.
Взгляд,
поникший,
проросший в умы.
Пустота
иссушила
там
море,
Где души
билась
пена волны.
Этот дом
опустел безвозвратно,
За окном,
у беседки Євген.
Смотрит мама
на эту утрату,
И не чувствует
даже колен.
Побелела,
не верится, вовсе.
Вот сейчас,
вот Тарас подойдет
И с Євгеном
пойдут они
в додзе,
Ведь всё будет
как раньше, вот-вот.
Будто не было
площади этой,
Где в гробу
её
сына несли,
Где рыдала она
целым светом,
Где
муж
рядом,
но всё же вдали.
Он держал её плечи
смиренно…
Нет, да не было
этих минут
И Євгена,
поникшего тенью,
Всего
этого
не было тут.
Будто не было
в Львове стояний
На коленях
от местных бойцов,
Что из «Беркута»,
их покаяний
За предателей —
подлых ментов.
Только боль,
бесконечной разлуки.
Материнская скорбь
так звонка.
Это ж как,
родила в страстных муках
И в терзаньях,
хоронит сынка.
В этой жизни
простой-непонятной,
Почему
за благие дела
Гибнут дети
и смерть как уплата
За страну,
за мечту, что вела
В реки лучших
времен,
те из крови
Ведь не зря погибают они,
Те, кого
мы своей
грудью
кормим,
Те, кого
отпускаем в огни.
Да, Марія поникла
душою.
Часть
её
умерла наповал.
Но находит,
хоть каплю покоя
В том, что сын
за страну погибал.
И она,
и Андрій и Євгеша,
С разным чувством
приехали в дом,
Сквозь блокпост,
где у Львова, прилежно
Пушки стали,
желая
дать гром.
Речь Ігната
на площади тоже,
С разным чувством
впитала семья,
Лишь в одном
все
здесь
стали,
похожи,
В злости той,
что за горем пришла.
Эта речь,
эта мысль и идея
Не имеет
живого лица,
Кто озвучит
не важно, затея,
В том, что песня
жива без певца.
Это были слова
украинства,
Чье страдание
в Старый
Свет —
шаг
К европейскому,
в шрамах, единству.
Консерваторы
в новых мечтах.
Абецадло Лозинского
словом
Било мысль,
било речь,
ради тех
Европейских идей
старо-новых,
Экзотичных,
забытых потех.
Это мог же сказать,
кто угодно,
Но сказал,
в день приезда Ігнат,
В день приезда
на площадь,
где модно
За погибших,
словами в набат.
«I nema
towarystwa
sylnisze,
Towarystwa toho,
szczo u nas.
Zawżdy budem
wid inszych
my bilsze,
Odteper
zawżdy bude
nasz czas.
Rewolucija hidnosti każe —
Włada – najmanci,
pan —
ce
nasz
lud,
Ta ne bude nikoły
inaksze,
Wse tomu, szczo za ce
hynuť
tut.
Mij zahynuw onuk,
za Ewropu,
Za ciu mriju —
Krajinu dla nas,
Ta bez włady bandytiw
chołopiw,
Za ce paw
mij onuk, mij Taras.
Skilky soteń ditej
Szcze zahyne,
Skilky sliz
ta peczalu w ci dni.
W ciomu włada hanebna
powynna,
Ukrajina siohodni
W wohni.
Ta usi
my siohodni bażajem
Kraszcze żyty,
de rozwytok – szlach,
Sprawedływisti bilsze —
do kraju.
Bez brechni,
w neji jak
w łanciuhach.
Nam bezsowisno straszno
brechały
I za ce
buduť widpowidať
Wsi bandyty,
wsi regiönały,
Za ce budemo
żyť, pomyrať.
My bażajemo mowu
spiwuczu
Wriatuwaty,
jak pamjati skarb
Ta istoriju
naszu tiahuczu
Szanuwaty
bez
zajwosti barw.
Chaj susidy
ti dejaki
naszi,
Z nas smejuťsia,
Żachajuťsia
złom.
Chaj nam prizwyszcza
Sowajuť straszni
Kraszcze druszlak,
czym buty rabom.
Naszi druzi ta brattia
głobalnyj
Sprawżnij
cywilizowanyj swit,
My swojim
miscem w niomu
zahrajem
Nasza krow
wsich
wikiw zapowit.
Bude sława
usij Ukrajini!
Wże herojśkym
wsim sława rukam,
Szczo budujuť
wohnem naszi mriji…
Sława naciji —
smerť woroham!^[101]»
Тишина
может выразить горе
И морозный,
к лицу ей, февраль.
Здесь Євген пред горой,
на подоле
Изменений,
что жизнь
ставит вдаль
Он стоит
пред беседкой, когда-то
В ней с Тарасом
играли они.
Будто не было
гибели брата,
Будто выдумка
эти все дни.
Будто мать
не рыдала той ночью,
Будто папа
её не держал,
Когда
падала
к гробу
отрочно,
Обнажив
горя
жуткий накал.
Нет там не было
сжатых до хруста
Кулаков,
таких
нежных, отца.
Будто не было
той
его
грусти
Такой
бедной, скупой, без лица.
Будто не было
криков во Львове —
На коленях
где «Беркут» роптал.
Искупленье вины
уж не в слове,
Зуб за зуб —
только этот накал.
Будто не было
жалости взгляда
Из поникших
папулиных глаз.
Как же можно
жалеть
этих гадов?
Ну хоть наши
и вроде за нас.
И Євген
только принял реальность
В тот момент,
когда
дед говорил
Правду жгучую,
хоть и банальность,
Но она
придавала
всем сил.
«Перепрошую,
ви
брат Тараса?^[102]» —
Голос девичий
мысль оборвал,
Взгляд Євгена вот —
на кареглазой
Милой девушке,
только узнал
Книгу эту,
в руках она держит.
Молодая брюнетка,
стройна.
Отвечает Євген,
но небрежно,
Мутно-смутно,
он выдохнул: «Да…»
«Мене звуть
Олександра Верницька,
Ми з Тарасом
навчалися враз,
Він книжку
мені дав подивиться…
Повертаю
та сумно за нас…
Він загинув на площі,
я знаю,
Я ж насправді
кохала його…
Всій родині
та вам співчуваю^[103]» —
Из её
глаз
ручьем
потекло.
«Бути разом
із ним я хотіла,
Але він
мене
не помічав.
Лише раз
він узяв моє тіло,
Та ще раз —
цю книжку мені дав.
Я її прочитала,
там мітку
Про Сцеволу зробив
олівцем.
Зрозуміла його,
та не швидко.
Він в політиці
був
всім
серце́м.
Ти не знаєш мене
та напевно
І не знає
вся решта сім'ї.
То ж не буду
чекати даремно,
Ось ця книжка,
тримай же її.
Та насамкінець
хочу спитати,
Я за гідність
майдану святу,
Та чому
нам не можна кохати
Без крові,
без смертей
і без куль?^[104]»
Развернулась,
ушла без ответа.
Отзвук новых
открытий храним
Головою Євгена.
Жжет ветер,
А в руках
книги
том —
Древний Рим.
Мать Тарасу
давала ту книгу,
И Євгену
Тарас говорил
Про Сцеволу,
про руку
и миги
Словно след
по воде
из-за вил.
Смотрит в даль.
Образ девушки тает,
У беседки
рыдает
Євген.
Со слезами
глаза вытекают
В страх и ненависть —
двойственный плен.
 

3

 
Вот покрыла
весна регионы
Крупной,
жгучей,
большой стороны.
И водица ручьем
в чьи-то стоны
Зажурчит,
в предвкушеньи войны.
А природная мощь
неустанна.
Мы не в силах
сейчас изменять
У погоды
лихие раскаты.
Мы способны
лишь жить
и
лишь ждать.
Но приходит весна
без сомнений
В край, где мир,
в край, где кровь,
в край, где бунт,
В край, где ждут
целины изменений,
Чтоб послать
всех себя в этот грунт
Из великих идей и не очень,
Что похожи.
Одни, ведь, в одном —
За счет крови
живут
младой, сочной
Из детей,
устремивших в излом.
И Донецк
расцветает палитрой
«Russian_Spring»^[105],
берестеет хежтег
Разрастаясь
в World Web^[106]
на открытку,
Как геройства лик
или
как грех.
Кимоно высыхает,
ведь тремпель
Держит тяжесть
доспехов борца.
А компьютер открыл
в сети вентиль
Бит-потоки
идут без конца.
Ваня смотрит
в окно монитора:
Реферат,
а в наушниках – Цой.
После —
ищет Євгена
в просторах.
Принцип —
если онлайн —
ты живой.
Друга нет
уж давно в интернатах,
Может быть где-то,
прям,
с февраля.
Может он тренируется где-то,
Страстно Кубок
Европы хотя?
Ваня учится,
трудится в зале,
Но не может
спалить все мосты
С информацией.
СМИ загадали:
«Чей Крым
скажешь?
Мы скажем кто ты».
Обсудить же так хочется
с другом
Окунуться
в политики храм.
Как относится
к «Вежливым Людям» —
Неизвестным российским бойцам.
Как майдан
спровоцировал бурю.
Бурю нужную нам,
но не ту —
Олигархи,
ведь,
переобулись
И обратно народец
в узду.
Закричали вот
против России,
Против русского
языка —
Статус форменный
отменили
И по-русски
сказал
Крым: «Пока!»
Если вы
запрещаете русский,
В пользу мовы,
в спасенье её,
Вам не кажется факт
этот
грустным,
Что так слаб
украинский и что
Не культурой,
наукой, искусством
Продвигаете
певчий язык.
Нет! Вы просто
пытаетесь русский
Прировнять
к иностранному,
в миг.
Почему,
в тех же странах Европы
Есть по несколько
глав-языков
Государственных,
нужных ведь,
чтобы
Всем общаться
там было
легко.
Почему же язык —
«ваша зброя»^[107]
Ведь он нужен,
чтоб мысль передать?
Ну, коль так,
вот ирландцам спокойно
На английском
писать и болтать?
Столько много
вопросов к Євгену
У Ивана,
без злобы, пришло.
Обсудить
просто
хочет проблему,
Ведь в стране
политический шок.
Президент убежал
от могилы
Круг спасенья —
российская гладь
Легитимность за теми,
с кем сила,
Он же ручку
не может сломать.
Он пытался
сидеть
на двух стульях.
Ради выгоды
или с добра?
Как в приход
обжигающей бури
Без опоры
остался тогда.
Кем он стал?
Как к нему
относиться?
Хочет Ваня
озвучить вопрос.
В разных СМИ
президент в разных лицах
Жертва, старец, палач,
павший босс.
А Манделы эффект
на эфире
Изжует
цифр нужных
для глаз.
Ручка целая
треснет для мира.
Что ж творится,
что делать, средь масс?
Сто путей,
сто дорог
пали в лету.
Сто реальностей!
Вот новый план.
Но в какую же
выбрать билеты?
Разговора
все ищет Иван.
Даже если
ничто не меняют
Обсуждения эти,
нужны
Для того
чтобы суть понимали
И оправданно
к цели пошли.
Нет ответа,
а может быть Ане
Написать
и спросить,
как вообще,
У Луганских
студентов с делами?
Тоже ждут
там «зеленых людей»?
Перерыв.
Вновь цепляет
пусть
чудно
Автотюновый
Мэмный
«Nyash Myash»:
Прокурорша, бумажное судно…
Умиленье с тоской
в экипаж.
Истощается эго Ивана —
Начинает
Шталовой писать.
Может поздно,
а может быть рано
Их любовь
компромиссом вскопать.
Парень так же
в себе непреклонен
Ради девушки
спорт не бросать.
Просто нужно
прийти к разговору
Всё решить
и как жизнь, разузнать.
Ведь приходит
опасность пред летом,
Бунт,
восстания,
судор(о)жный вой —
Индикатор роднения это,
Кто связь держит,
тот рядом, тот свой.
Поздний вечер
и тихие звуки
Обрываются клавиш
во тьме.
Два часа
страстно
Ванины руки
С Аней пели
в бинарной реке.
В переписке
воскресла надежда,
Старых шрамов
не видно почти.
Парень прыгает
мигом в одежду
И уходит гулять
он в ночи.
Восхищаясь
гражданским напором,
Он как будто бы
все
время
спал.
С красным флагом
на образ Шталовой
Зажигает
протеста накал.
Говоря обо всем
том,
что Ваня
Так хотел
у Євгена спросить,
Но нашел вдохновенье
у Ани
У ответов её
мыслей нить.
Две судьбы
снова тянутся в точку
Их магнит
расцветает весной.
Русской,
буйной,
весной многоточной
Новой целью
и новой мечтой.
Смотрит юноша
глазом слези́стым
В небо темное,
звезды огни.
Он приедет в Луганск
летом, быстро
После Кубка Европы,
к любви.
После этой весны
и победы,
Снова май
нам подарит ответ
И с величием подвига дедов
Мы России же
скажем «Привет»!
Ваня чает сердечно,
лелея
В Криворожско-Донецких
цветах,
Путь Артема,
что Федор Сергеев,
Воскресенья
ждет
в новых делах.
Нужно свой
вклад
внести в дело это.
Площадь.
Ленин.
Две силы.
Борьба
Украинских и русских заделов
Здесь уже
не услышат слова.
Только крики,
ведь крики подобны
Заклинаниям древних племен:
Яко громче орешь,
с пеной злобы
Тем быстрее
сыграет твой кон.
Архаизм
испустился на спины.
Заклинания
гласом несут:
«Наш Донецк…
Наш Донецк – Украина!»
Им ответ:
«Здесь Россию
все ждут».
Так два тейпа
горланят, надеясь
Заклинания
перекричать.
Вот Иван,
с красным флагом на шее,
За Россию
пришел постоять.
Лишь тот факт
удивляет так сильно
Здесь, на миг,
красный с белым в одно —
Общий недруг
у них Украина,
Украина майдана
как зло.
Всё смешалось
из образной стали.
Революция —
словно магнит,
Всех расцветок бойцов
он притянет,
В симулякр пустив
новый скрипт.
Здесь в Донецке,
за Лениным стали
И имперец,
и вот анархист…
Коммунисты,
не все,
но совпали
Рядом призрака дух —
сапатист
Маркос субкоманданте
индеец,
В маске темной
таится во тьме,
На победу в Четвертой,
надеясь,
Мировой глобалистской войне.
Колонисты
иль сепаратисты,
Оживляют Донецк
от оков?
В Мировую политику
выстрел,
Еще
с Мюнхенской речи, готов.
Кто есть кто —
разрешится по силе.
Украинец ли «сепар»,
что без
Сожалений
расстался с Россией?
Иль донбассовец,
с Нэньки, что слез?
Здесь война
началась без начала…
Когда пала
Берлина стена,
Когда пал ОВД^[108],
прозвучали
Договора лихие слова.
На Восток не пойдет
дальше
НАТО,
Мир и дружба
для СССР.
Но распался союз
и ребята
Атлантисты
пошли
в свой удел.
И границы Альянса
подкрались
К той России,
её там
не ждут,
Да не хочет сама
и не звали,
Революций пустив
еще
кнут.
Много разных
соседей России
Захотело по-новому жить
Захотело уйти
к новой силе
К НАТО,
к Евро,
к их
ценностям плыть.
То Молдавия,
Грузия, даже
Азиатские страны
в тот бок
Где прибалты
пробились под стражу
Атлантистов,
платя им оброк.
Кто-то скажет,
что это есть рабство
Быть в Альянсе,
быть членом ЕС.
Кто-то скажет,
что это богатство,
Безопасность
и новый прогресс.
Но не нравится это России —
У границ
стратегический враг
И поэтому
грязною силой
Веет Moscow:
где – пряник,
где – страх.
Ведь те страны,
проблемы в которых
С территорий собственной есть,
На сегодня,
уж не в договорах
Членство с НАТО
прямое обресть.
Вот в Донецке,
там знают не знают
Сложных
геополитики схем,
Но за Запад
одни выступают,
А другие
за Кремль
стоят всем.
Все решится
со временем, станет
Ясна польза
от санкций
иль вред,
Но сейчас
площадь,
ночь и горланят
Эти люди
себе же во вред.
Ваня сжился с толпою
тем самым
Перестал в нем гореть
человек
С сожаленьем,
сомненьем,
с глазами,
В них уже
нет добра
этих рек.
Есть жестокость
и есть своевольность
Крик,
угрозы
и мусор в других.
Мыслить больше
не надо,
покорность
В жажде крови,
краснеющий миг.
Ведь сейчас наплевать
на законы,
Коль не выгодно
их соблюдать.
Но вернется бунтарь
к ним,
застонет,
Чтоб закон
как свой щит
разыграть.
Ваня смотрит
на весь
этот хаос.
Сине желтые
терпят свой крах
И уходят,
с Донецком прощаясь,
Город этот
в российских цветах.
Но в года симулякров,
сегодня
У четвертых властей
козырь
свой
Пораженье в победу
исполнят.
А победу
в проступок любой.
Озверевшие люди загнали
Тех – кто менее «зверь»,
прям как там
На истленных просторах майдана.
Суть одна
и один
на всех
срам.
Но не может иначе
быть в это
Время старых
и новых ветров,
Жертвы требуют
счастья заветы
Из банальных,
но праведных слов.
Вот Иван застывает
от встряски.
Крик и кровь,
здесь упал от ножа
Патриот Украины
Чернявский,
Батьківщину
Свою сторожа.
Ваня смотрит
на руки, проснувшись:
Кости сбиты,
милиции вал.
Ведь минуту назад,
окунувшись
Он бросал,
бил, душил и ломал.
Но ведь жизнь
не одернул чужую
Ликом смертным?
Нет-нет, не убил!
Не убийца,
он просто
в слепую
Защищался
от злобности сил.
Нет с собою ножа,
нет желанья
Убивать,
эти судьбы губить.
Только хочет
идеи призванье
Донести,
от врагов защитить.
Нет в глазах
из отчаянья пены,
Есть желание быть,
смыслом лезть
Где учеба,
где додзе
те стены,
Где к Шталовой
любви эта весть.
Он приедет,
он с кубком приедет,
Он все ж верен
Майдан подавить,
Но не хочет
пустить свои цели
Лишь на бунт,
лишь на то,
чтоб убить.
Он бежит,
все оставив,
в квартиру.
Красный флаг,
верно греет карман.
Он бежит
и не видит от мира
Ничего,
кроме колющих ран.
Завтра утро
другое настанет.
Жизнь пойдет
по рутине ручья.
Завтра будет сегодня,
местами
Изменяется судеб стезя,
Оставляя следы на коробке —
Серый дом
твоя родина,
рад
Позабытой мечтой
быть – хрущевкой,
Убегай
в эстетический ад.
По кровавым,
на Харьков, пунктирам
На Рымарскую…
Жудов, Шаров:
Антифа
два
упали
под тиром,
Средь борьбы
за отечества кров.
И для многих
уж завтра не будет,
Где-то там
в переплете из слов,
Из дорог,
дел,
пронзительной бури
Продолжает
рассказ
город Львов.
 

4

 
Утро раннее,
словно без смысла.
Серый взгляд,
женский вникнул в окно.
То Марія
несет коромысло
Обязательств,
привычкой взяло.
Снова в комнату,
быстро оделась,
Взгляд на книгу
про Рим,
вот лежит
Из
закладок нутро растолстелось,
Ну а рядом
Андрій
громко спит.
Неужели он рядом,
да ладно,
Будет дома
Хотя бы вот так.
После смерти
Тараса изрядно
От поездок
Андрій поиссяк.
Все же злоба на мужа
осталась
Беспричинная иль поделом?
Да не важно.
Марія собралась,
Что в душе не сгорело,
идем.
Школа ждет,
там работа,
забыться
Может время поможет уйти?
Но как жить
и смотреть в эти лица
И историю эту
вести?
Нет покоя.
Вопросы задели
Просто женщина
дальше живёт.
В половину же
осиротела.
Сына смерть,
словно бездна завет.
Есть Євген,
но закрылся он жутко
Пусть разящий покой
ему
друг,
Беспокойный
и горестно-мутный.
Его молодость
срубит недуг.
И уже
вот не думая, мама,
Дом покинет
и вечером лишь
Возвратится
зализывать раны.
До свидания муж
и малыш.
Встал Андрiй,
после, утром убитый.
В голове
мрак из прожитых дней.
Он вчера у отца,
молча, вбитый
В пол стоял,
слушал разных гостей.
У Ігната
портреты Тараса,
В штабе скорбный
роскошный алтарь.
Но от почестей
смертного гласа
Лишь богаче
уныния ларь.
Словно понял
Андрiй в жизни что-то,
Что искал
меж написанных строк.
Сам писал,
но писал идиотом.
Нет цены
тем словам,
к черту прок.
Он в страдании
выносил знанье,
Что-то понял,
но не осознал
И не выразил
это смерканье
Пусть напенится мысль
среди скал.
Скал догадок,
раздумия горя.
Все, что раньше
значенье брало.
Обесценилось
в траурном хоре,
Новый взгляд
в нем
как лодка с веслом.
Вот спустился Андрій
и в прихожей
С рюкзаком,
тихо ходит Євген
Он уйти
чтоль собрался,
похоже
Незаметно решил —
без измен
Бросить дом.
Папа смотрит на сына,
Глаз не видя,
глаз у юнца,
Лишь отчаянья,
злобы картина
Бритвой режет
морщины лица.
«Я благаю,
пробач мене синку,
За все те,
що не сталося нам.
Я так рідко
бував у будинку.
Всього жалю
не бачить словам.
Я благаю,
не йди,
ні, не треба.
Помста – справа,
що губить гінця.
Проживи без війни,
за померлих,
Помста – не
предбачає кінця.
Вся ця ненависть —
розуму грати.
Кажу чесно,
боюся тому.
Та якщо
ще тебе
сім'я
втратить…^[109]» —
И пустился Андрій
к сыну в тьму.
В тьму прихожей,
как в зеркало мыслей
Но Євген
неприклонен к словам.
Отвечает безжалостно,
быстро.
Жар холодный,
пустив по губам.
«Chaj chocz tak.
Wy mene porodyły,
A powstannia krajiny
ubje.
Ja pidu iz herbom —
win jak wiły
Ukrjinśkoji woli na wse.
Woli toj,
szczo schopyłaTarasa,
Za wsich nas
Jty na bij,
pomyrať.
Doky tut my sydiły
bez hłasu
Ta chotiły u myr
dowho hrať.
Ja powynen pomstytyś
za brata
Worożenu ordu zupynyť,
Szczo w Krymu
tych zełenych sołdatiw
Okupacija
w kraju horyť.
Ja powstanu za naszu
krajinu,
Pomsta bude
z mynułych rokiw
Za toj hołod,
za rozstriły w spynu,
Siohodennia czekaje wowkiw.
My niszczo ne zabuły,
ni koho,
Chto na nas
jszow zaharbnym meczem,
Wid mecza
pomyratyme s toho.
Tilky tak dowedem
szczo my je.
Ta czomu
tak bezropitno z Krymu
My bez boju
wyjszły, czomu?
Szczob
neprawylnych wyborciw
skynuť?
Szczo ż robyty
iz tym, chto w stroju?
Zaraz Krym,
potim Schid, Zakarpattia.
Wony pryjduť
w budynok do nas.
Cia rusnia
bratśku pomicz obstawyť
Tak,
szczo wolu
my
zminem na gaz.
Wata – biła,
czerwona, ta wirnyj
Liberał —
jomu
pojizd w ohniach…
Ne daduť
żyty nam samostijno
Bil fantomna
jim nasz
wilnyj
szlach.
Wony znyszczať
use,
znyszczať mowu,
Zrada
naszych ludej
jichnij ład.
Cia Rosija
kuje
iz swobody
Dymom
riznych witczyzn
rabśkyj grat^[110]»
Можно было
еще
крыть словами.
Мысль свою
развернуть доказать.
В омут между
детьми и отцами,
Вакуум съест
все попытки понять.
Брови хмурые —
птиц треугольник,
Что с ожогов
погибших слетел
На Євгена лицо,
бывший школьник
Стал у мстительных
в очередь дел.
Он ушел,
а за ним эти сотни
Добровольцев,
на свой
личный бой,
Из войны
в голове – преисподней,
Обреченной
в реальности вой.
Убежав от мещанского шприца
Или,
может,
от жизни пустой,
Муж войны
архаично гордится,
Смертным мужеством —
детской игрой.
Вот Євген,
на пути становленья
В тех рядах
из горящих мужчин.
Здесь боль ужаса
кайф упоенье
Из далекого
прошлого
глин.
И отец провожал
его
взглядом,
А Євген
никогда не видал,
Что бы так созерцал
его
папа,
Лишь письмо
маме
сын отпрощал.
Он ушел
и в прихожей так пусто,
В этом доме
запахло войной,
Был когда-то
от праздников грузный,
А теперь
лишь печаль, чья-то боль…
Сел Андрій
за свой стол
и понуро
Стал писать,
будто он
в первый раз
Создает,
то что всё извернуло,
в ток души
извергающей бас.
 

5

 
Есть ли время,
что движет руками
Опьянённых
слепых молодцов?
Перемены уж
не за горами,
В стуже месяцев,
дней и часов.
Революции приз —
это воля,
Он один —
его сотни в глазах.
Для кого-то
как ящик Пандоры,
Для кого-то
кисель в берегах.
Украина болеет
иль может
Организм обновляет младой
Изменения
словно на дрожжах
Разрастаются
новой стезей.
Поглощайте поток постправдивый.
Пулеметом
сливает смартфон
Ваши мысли
и ваши мотивы
В супер
– пост
– модернистский
созвон.
В ленте Ваня
листает обрывки
Новостей,
будто это кино.
Тренировки,
учеба и сливки
Информации бурь,
на лицо.
Романтичные мысли
о строе
Баррикад,
что в народном огне,
Поменялись на ужас и море
Из сомнений
о будущем дне.
Кимоно,
додзе,
кубки и планы
Мир спортивный терзать,
покорить.
Затмевают идейные раны,
Правду матку,
под флагом рубить.
Лишь попытки
одной
и хватило,
Чтоб понять —
бунт не дело его.
В мыслях сладко
готовил он силы,
Но вкусив
в жизни бурю,
на зло,
Не понравилось,
не захотелось
Тех мечтаний,
в идейных стезях,
Кровь увидел
и всё разлетелось,
Только слезы
и дрожь на руках.
Цели мира насущного,
цели
Старых тихих,
привычности дел
О дзюдо,
чемпионстве имели
Силу большую,
чем беспредел.
Но событий лихих
дистрибьютор,
Любопытством глаза обдерет,
Телефон, телевизор, компьютер
Ждут мозгов
день и ночь, на пролет.
Вот Восток
Украины взорвался.
Автономий уже не хотят,
Все собрались давно
отделяться,
По сценарию Крымских солдат.
Украина,
в свой век распрощалась
С красной,
грузной,
страной,
во всю прыть
Лишь немногим,
в снах
страшных являлось,
Что и Вкраину
станут делить.
Дни апрельские
где-то стерялись…
Триколоров
взвели полотно.
Здесь республики
словно воспряли
Благо будет
кому-то и зло.
Харьков русской
рукой водружает
Свет народной
республики, клич
ХНР
своей
новой программой
Бьет майдан,
малороссии бич.
Лишь три дня
харьковчане забрали
Но сильней
Украины рука,
Ведь с нее
в терроризме прозвали,
Тех
кто против
майдана восстал.
И в Одессе,
и в Днепропетровске,
В Запорожье, в Херсоне идет
Шество новых
республик,
люд
просит
Новой русскости переворот.
Патриоты единой Краины.
Бьют в ответ,
бьют врагов, без лица
Каждый прав
здесь, идеи едины.
Все хотят
победить подлеца.
Кто подлец
в сине желтом обличье,
Кто подлец
в триколоре —
факт сей
Корреляция
взглядов
уж личных
Из просторов
четвертых властей.
Правда метится
кто-то и между —
Помогает и тем
и другим,
Сохраняя остаться надежду
На плаву
да с припасом большим.
Люди бьют,
люди рубят друг друга
В этом видя
единый ответ.
Май,
второе число,
гари вьюга
Жгут в Одессе
людей на обед
Новой, гордой
и вольной державы,
Прахом сыплет
эпоха борьбы.
Кто не с нами —
над теми расправа,
Как девиз старо-новой молвы.
Радикалы не чтут гуманизма,
Цель державы —
главнейшая нить.
Враг —
он зомби,
он нелюдь, вне жизни.
Уничтожить, стереть и забыть.
Обойти все законы,
приказы,
Даже если —
своей стороны.
Есть нужда,
есть врагов метастазы
Выжечь рак
до немой белизны.
И скопились
над всем журналисты.
Ложь и правда,
в обойме друзья.
Слово – вспышка,
слово – как выстрел,
Слово – лакмус
из уст Шария.
Раскрывает он фейки народу,
Правды жгучей несет
в мир
букет
Или враг
Украины свободной?
Иль —
средина?
Твой цвет
даст ответ
Лишь рассудит истории
рендер:
Кто агенты со знаньем,
кто – без.
Время снова
раскроет все бренды:
Арматура и кровь
наш замес.
Ваня смотрит
на это из дома.
В интернете
бессчётно людей
Уходящих на мщение,
чтобы
Защитить
то, что надо теперь.
А ухмылки
так сладостно
троллят
Радость смерти врага
тёплый взлёт
Ведь в убийствах ответ
в злобе воля
Человек человека
здесь бьёт.
Ваня в ужасе,
непониманьи,
Что же делать теперь
и жить
как?
На носу,
скоро,
соревнованье,
А в стране
все сильнее – не так.
Только ужас,
тревога, смятенье
И допросы себя
день за днем.
Все проходит,
после вечерней
Тренировки,
в ней глушится гром.
Спорт уносит
часть силы на грезы.
Спорт дает
четкий план и ответ,
Пусть война,
где-то там
гул разносит,
Но сейчас,
только спорт, только свет.
Вечер снова
несет путь в квартиру,
Мимо зданий и мимо ОГА.
Вот Мерцалова
пальма игриво
С миром русским
вошла в берега.
Пальма символ
свободы Донбасса
Здесь для всех,
кто майдану не друг.
Кто с Георги(е)вской
лентой и в каске
Чтит творенье
Мерцаловских рук.
Смыслы будут
по-новой зачаты,
Их насилует
времени ток.
Разноцветным же
тканям фанаты
Заведут
свежей сущности срок.
Этой ленте
майдановцы дали
«Колорадский» расцвет,
в честь жуков,
Коих сжечь
патриоты мечтали
И мечтают —
не все, кто готов.
Цвет имперской награды
святого,
Цвет советского ордена
ВОВ —
Каждый видит
свое из чужого,
Но не каждый
примерить готов.
Общий враг —
сблизит
эхо созвона,
Бывших склок
и претензий путей.
Все – апачи в тени террикона,
Топчут тропы
военных затей.
Все народы,
в одно коромысло,
Украинец,
грек, русич,
еврей
В русский бунт
беспощадный,
со смыслом —
Личным криком,
Донбасских морей.
Фетиш флагов —
привет архаичный,
Их так много,
поклон
жаждут твой:
Лазурь с черным
и молот отличный
Или солнце
над темной водой.
Вот народной
республики знамя —
Перевернут Корниловых флаг
Красно-синее-черное пламя
Интердвижа
Донбасского стяг.
Но события мчатся так рьяно,
Молох судеб
тасует
наш час.
Снова ликом
бинарным и пьяным
Твой прикован
к компьютеру глаз.
Новороссия!
Новая жила
В черноземе украинских лет.
Прокремлевские же
сторожилы
Вновь создали
идейный проект.
За союз
всех республик народных,
Что воспряли,
как лет
сто назад,
С Криворожско-Донецких
изводов
С одолений Потёмкина,
в лад.
Край трудом
ассемблирован смелым,
В жизни,
в смерти
гудит его глас
Здесь возможность,
доказана делом!
Менделеев изрек
про Донбасс.
Войны, страсти и мирные звуки
Все вплелось
в эту землю зерном,
Хороня от стремления,
муки,
Розы выросли страстным огнем.
«Вот вам наша
мать
гиперреальность!» —
Пророссийские силы кричат.
Развивается флага
бескрайность
На умы,
осмысления взгляд.
Красный цвет —
коммунистам подарок,
Христианам —
Андреевский Крест,
Гюйс Петровский —
имперцам, в прибавок
Общий, стяг
Новороссии, жест.
И мосты меж Руси
возведутся
От Тавриды
к Сибирской тайге.
С часом,
златом
бояре наврутся,
А всех прочих
нагайкой к ноге…
Мем бурлит,
своей
песней суровой,
На извечно,
коварный вопрос
Спикер
конфедерации новой,
Скудным:
«Что?»,
словно робот, донес.
День за днем,
извергая моменты,
Не взирая,
на знаки границ,
Жизнь и смерть —
два орла в изоленте
Продолжают
в Донецке лёт
птиц.
Нет в когтях
ничего, лишь пустоты
Жалко, жадно
пытаются взять.
А Земля
всё свои обороты
Продолжает
несменно свершать.