– Ну, я, может, и не такой башка… – я понимал, что сейчас нельзя переигрывать, – я же общаюсь с ребятами, а они открыто говорят, что вы хотите реанимировать империю. Так и говорят, империю. Ну, СССР значит…

– Во как… – Кореец даже не был удивлен. – И как ты на это смотришь?

– А никак. Мне политика по барабану. Но при Советах такого бардака не было и люди во что-то верили. Если не в Бога, то в прокурора.

– То есть ты за Союз?

– Да хоть за черта, если это поможет навести порядок. Пойми, я человек восточный, определенные понятия останутся при мне хоть при русских, хоть при китайцах – я, моя семья, моя родня и друзья. Если бы не развалили Союз, мой братан не пошел бы на войну и остался бы жив. Моя супруга, по воле судьбы армянка, осталась бы в Баку, и мы в родном городе жили долго и припеваючи. Как наши родители и родители наших родителей, и тысячи простых людей. Следовательно, враги те, кто это зло сотворил.

– Ладно, тут картина ясна… – Кореец выглядел задумчиво и хмуро. – Но ты так и ясно не ответил, зачем Мансур в Баку ездит… по-твоему?

На секунду наши взгляды скрестились. Но я уже вошел в роль.

– Почем знаю, зачем? Я это все к теме… Но, если ездит, значит, ты знаешь. Если ты, то эта ваша тема. Это и коту ясно. Может, тоже реанимацией занимается, а может наркота. Ведет же он дела с цыганами… Он у них авторитет. А наркота у цыган постоянно. А откуда, если не из Баку?..

В ответ вновь его холодный и ничего не выражающий взгляд.

Я покрылся холодным потом. Тут вошел Мансуров и меня почти спас.

– Тебя зовут. – Он к Корейцу.

– Хорошо… – тот начал выбирать со стола какие-то бумаги, собрал в папку. После поднял глаза и, как бы между прочим спросил.

– Скажи-ка мне, братец Рома, про вашу эту девицу… Как ее?

– Наиля… – я с трудом проглотил слюну. Сердце защемило.

– Ну, с нашими-то русаками все ясно. Один уголовник и два бандита-спортсмена. А вот эта Шемаханская царица?..

– Я же объяснил! – Мансуров торопливо и, как мне показалось, чуть взволнованно встрянул. Я удивленно перевел взгляд.

– Знаю, знаю, – перебил его Ким. – Меня интересует другое.

– Что же? – я мысленно поблагодарил Бога, что в комнате полумрак и не различимы оттенки цветов, в том числе на моем лице.

– Ведь эти братья приходятся ей не родными?

– Троюродными. – Я уточнил.

– Эта девушка всегда с ними. Может, мы не знаем, один – любовник?

– Исключено, я был бы в курсе, – не въезжая в суть, я опроверг.

– Тогда объясните мне, старому холостяку, почему молодая, красивая баба за полтора года проживания в Москве ни с кем не завела отношения? Что она, святая?

Кореец у дверей обернулся, на секунду обозрев нас, словно ожидая ответа. После посмотрел на часы:

– Ждите…

Сказать, что я сильно побледнел, значит, ничего не сказать. Никогда сердце так бешено не стучало. Если повезет, Мансуров, чей взгляд я чувствовал затылком, ничего не заметит.

Вдруг осенило.

– Постой, постой… – я всеми силами пытался унять в себе эту тупую растерянность. – Вспомнил, Павел рассказывал, что у нее был жених, все шло к свадьбе, но выяснилось, что он встречается с ее подругой, – я мысленно поблагодарил Мусаева за эту, вроде бы банальную легенду. – Она его не простила. Вот, наверное, одна из причин, почему Наиля перебралась в Москву. Слышал, этот урод и здесь не оставляет ее в покое.

– Правда? – мне показался, что Мансур оживился.

– Что значит, правда? – я как бы вышел из себя. – И вообще, какое вам дело, с кем она встречается? Ты можешь мне объяснить, что происходит, черт возьми?

– Кажется, могу…

От мрачного ответа Мансура я вновь похолодел. Он же развалился на диване, вынул сигарету и, прежде чем прикурить, ответил:

– Нравится она мне, братан, давно хотел об этом сказать, но как-то не решался. Думал, может, пройдет… – Мансуров начал выпускать дымовые кольца в потолок.

Я почувствовал, что медленно прихожу в норму, а цвет лица вновь светлеет.

– И где же ты с ней сошелся?

– Да нигде, в том-то и дело, – Мансур лежа, лениво потянулся. – Ты же знаешь, как я снимаю телок: раз плюнуть. Но с ней… Если пересекусь, даже слов не найду.

– Слушай, я как-то не врубаюсь, где же ты встретился с нею, чтобы так втюриться. Ведь вы действительно не пересекались?

– Ты забыл?.. – он нехотя ответил. – Тогда, в кабаке. Перед тем как шампанское отправить, часа два за вами наблюдал…

Вспомнил. Ресторан-кабак на ВДНХ. В этот день мы отмечали Наилькину днюху и по ее просьбе праздновали в узком кругу. Кроме Романовых и их подружек, присутствовали Митяй с толстушкой-женой и их взрослая дочь Эвелина. Джулию Наилька меня попросила не брать. Как объяснила, в ее присутствии она чувствовала себя скованно. Кроме того, мы собирались обсудить некоторые служебные вопросы, ну, вы поняли, связанные с Конторой… Я не стал настаивать, так как уже успел лицезреть новых пассий братьев, слишком раскованных и разодетых. И я знал, что моей консервативной и ненавидящей шумные застолья жене будет неуютно…

– И что же обсуждала с вами, женатым мужчиной, эта ваша Мата-Хари? – тут съязвил Оператор.

– Неважно, – сухо ответил Длинный. – В разгар веселья официант преподнес нам дорогое шампанское от некоего друга и, подняв глаза на второй этаж, мы увидели улыбающегося Мансурова, сидевшего у столика рядом с перилами в компании некоего субъекта, напоминающего лысым черепом и квадратным подбородком палача Миледи из знаменитого фильма.

– Следил… – завороженно выдохнула Аталай.

– Обедал, – возразил Бакинец.

– Ясно, что в ресторане не молятся, – изрек Арзуман и аргументированно добавил:

– Можно, обедая, следить или, следя, обедать.

– Логично, – согласился Длинный. – Я и сам об этом подумал, но не подал виду и жестом пригласил их к столу. Он отказался. Через какое-то время они, не попрощавшись, исчезли…

– …Определить, где она проживает, мне не составило труда, – Мансуров продолжил. – И по твоим рассказам, которых я то и дело направлял в нужное русло, постепенно разузнал про эту троицу многое. Братья по сердечной теме с ней, меня, естественно, не зацепили. Но насчет тебя были сомнения.

Я молча уставился на него.

– В какой-то момент мне показалось, что между вами что-то есть.

– Мог бы спросить… И ты должен был знать, что для меня, кроме жены других женщин не существуют.

– Почем знал? Подумал, одно, наверное, другому не мешает. Любовь ведь бывает разной. Это я после убедился, что ты у нас святой. Хотя к святым я всегда подозрительно отношусь.

– Поэтому тогда в кабаке следил? – я не сдержался.

– Что ты о себе возомнил? – Мансуров ухмыльнулся, но и не опроверг.

– С чего ты взял, что между нами что-то есть? – я с досадой вспомнил слова Джулии.

– Ну, как сказать?.. Вы как-то смотритесь и чем-то похожи… – Мансуров почесал затылок. – И она на тебя как-то по-другому смотрела.

– Чепуха, – я вновь неуверенно возразил. – Она своего жениха ждет.

– Что-то долго ждет… – он призадумался.

– А Кореец тут с какого боку? – я решил уйти от скользкой темы.

– А с самого прямого… – Мансуров зевнул и вновь растянулся. Видно, Лариска ночью здорово отомстила ему за бакинские командировки. – Я как-то поделился с Кимом… А еще с кем мне делиться, черт возьми? Вот он и начал наводить справки, хотя я и не просил об этом. Потому что во всем, что касается меня, братишка очень внимательный, – широко улыбнулся он. – А насчет жениха… Может, завалить его? Одним мудаком меньше станет. Как можно было ей изменять? Вот закажу его тебе. Что скажешь? Плачу тройной тариф…

Мансуров, посмотрев на мой ошарашенный вид, расхохотался. И у меня рот скривился, выдавливая подобие улыбки, но ответить не успел. Дверь отворилась, и на пороге появился Кореец.

– Пошли. Старик ждет…

Глава XVI

Оказывается, узнав подробности своего освобождения, Казанцев еще тогда изъявил желание встретиться со мной. Мы поднялись на третий этаж и оказались в широкой и освещенной приемной, где нас вежливо встретили и провели в очень большой и светлый кабинет Савелия Николаевича. Он сидел в кожаном кресле у массивного стола, но при виде нас встал, подошел и крепко пожал нам с Мансуром руки. Комната была теплая, из старого камина то и дело слышался хруст горящих дров.

Казанцев был одет просто, по-домашнему. Запомнились красновато-клетчатая рубашка поверх теплых спортивных финок и, по-видимому, теплые шлепанцы, носы которых по-восточному были загнуты вверх. Он внимательно осмотрел меня с ног до головы.

– Этот герой, выходит, тоже с Кавказа?

– Из Баку, – уточнил Кореец.

– Парадокс! – усмехнулся и, пройдясь обратно, вновь развалился в кресле Казанцев.

– Что-то не так? – недоуменно, Кореец.

– Да все так, вроде… Но, знаешь, что меня удручает, Ким?..

Кореец молча уставился на него. Мы с Мансуром переглянулись.

– …Я, Казанцев Савелий, всю свою сознательную жизнь боролся за величие и чистоту русской нации. Я даже церковь не признаю, поскольку считаю, что христианство нам славянам навязали жиды, лучше уж мы басурманами стали, сейчас были более плодовиты и родовиты.

Я принципиально хочу очистить Питер и Москву от разных чехов, дагов, айзеров, разных хачей, среднеазиат… Поскольку считаю, что если они хотят к нам, то сначала пусть русскую культуру и язык изучают как следует, нашу ментальность воспринимают. Пусть сначала годков 20 в Сибири и на Дальнем Востоке отпашут, там все равно против китайцев и япошек они все русские. И только после мы можем их здесь, в самом сердце Руси, принять. В Сибири, в 40-градусном морозе и в обществе с белыми медведями у них весь кавказский и мусульманский гонор пропадет. Они и сало будут жрать, и водку лакать. А то как хорошо, сразу с аула на Арбат! Хорошо пристроились!..

Но что получается? Заказывают меня свои, славяне, а спасает нерусь. Сватается к моей Олесе какой-то печенег-татарин, который еще и активно молится!.. А эта дура отвечает ему взаимностью, хотя я чуть ли не с пеленок ее воспитывал в духе наших славянских традиций. Что мне теперь, и его завалить?..

Русскую державу, которую по крупинкам собирал и лелеял грузин Джугашвили, сливают янки свои же подонки. Что происходит, Ким? Черт, да ты и сам не русский!

– Я детдомовский… – спокойно возразил Кореец. Видно было, ему неприятна тема. – А эти ребята – бакинцы. У них там раньше другой нации не было.

– Ты мне как сын. И вы мои сыновья… – Казанцев, кряхтя, вновь встал, по-отечески обнял Кима, после лениво поковылял к большой географической карте, висевшей на стене. – Не слушайте брюзжание старого маразматика, мне просто за державу обидно. Посмотрите, что враги со страной сделали, – указал он рукой на географические просторы Евразии: народ на народ натравили, брата на брата. Всюду кровь, война, разруха. Азербайджанцы-армяне, грузины-абхазы, таджики-киргизы, украинцы-русские – это вообще в голове не укладывается! Славяне на славян пошли!.. А они жиреют. Жрут и жрут… Кровью будут харкать! – он резко обернулся, скрещивая пальцы привычным жестом на спине. – Рано или поздно все попадут в лапы русского медведя. Тогда все припомним!..

Мы у него где-то час просидели. Он подробно спрашивал меня о ситуации в стране, про оккупацию Карабаха, исторические предпосылки конфликта, отношение азербайджанцев к русской культуре, вообще к России, сколько русских проживает у нас, про мою личную жизнь… Он очень удивился, когда узнал, что я женился уже в Москве на армянке, и, вообще, в Баку до сих пор проживают около 30-40 тысяч армян, а я удивился его информированности ситуацией на Кавказе, конкретно в Азербайджане, вплоть до внутридворцовых интриг. Некоторых должностных лиц он лично знал и пренебрежительно называл по именам, но очень уважительно упомянул покойного ныне президента Алиева. Оказывается, их дороги в Кремле когда-то пересекались.

– Если бы Гайдар Алиевич тогда пришел к власти вместо этого сукиного сына и агента масонов Горбачева, он бы отстоял державу, и все сейчас было по-другому… Но история не признает условностей, – вздохнул он, – теперь эта наша с вами задача спасти страну, сынки. И вы, – обратился он ко мне с Мансуром, – в свое время пригодитесь. Мы не забудем ни друзей, ни врагов…

Я уже знал, как они расправляются с врагами, честно говоря, где-то и понимал их. Они были правы по-своему и защищали свой этнос, свои ценности и идеалы… На противоположной стороне была жажда власти, сила капитала, старая римская политика – разделяй и властвуй, и ожидаемое вследствие этого – руины некогда процветающих стран.

Но у меня были свои интересы и, соответственно, интересы своей маленькой страны, за которую я радел. И, покидая резиденцию этого неформального лидера державников, я все мрачнел и не переставал думать – настолько глубоко я должен внедриться в этот омут, чтобы выполнить поставленную задачу, и как при этом остаться “чистеньким” и перед ними, и перед своими…

– Ну, перед своими понятно, – не сдержался и опять встрянул Прилизанный. – А перед ними зачем?

– И нашим и вашим… – хихикнул Оператор. – Ясно, так всегда удобно.

– Это тебе удобно, козел, – в тот же миг заткнула его Гюлечка, – вроде мужчина, а не совсем.

– Короче, пидор – третий род, – согласился Бакинец.

– Фу, мужлан… – брезгливо поморщился Оператор. – Предпочитаю, меня называли геем. Я горжусь этим, и будущее за нами, – решительно подытожил он.

– Твое будущее на кладбище, – естественно, не смог не среагировать Ветеран в тельняшке, – если сейчас же не заткнешься! И вообще, что он тут делает? Съемки закончились. Пусть убирается!

– Убирайся! – все хором повторили, кроме Прилизанного, который просто закивал, и Режиссера. Последний упорно делал вид, что поглощен работой.

– А я сам ухожу… – гордо вскинув голову, встал Оператор. – Мэтр, вы со мной? – обратился он к Режиссеру. Тот в ответ что-то невразумительно промычал.

– Как хотите… – начал собираться Оператор. – И не забудьте мне оплатить за эти два потерянных дня по высшей шкале.

– А это почему? – возмутилась Аталай, как будто платили из ее кармана.

– А за вредность, – ответил Оператор, оборачиваясь у полуоткрытой двери. – Я тут психику подорвал. Надо же, под стол!.. А по всем этим воякам тюрьма плачет. Особенно по этому бандиту в тельняшке… – ткнул он пальцем в своего главного антипода и быстро хлопнул за собой дверью. И вовремя, так как на том месте, где ранее разглагольствовала его голова, со стуком образовалась помидорная ляпа, которая начала стекать по поверхности. Все с благодарностью повернулись к Ветерану в тельняшке.

– Итак, почему вы хотели остаться чистеньким и перед ними? – как ни в чем не бывало повторил вопрос Прилизанный. – Объяснитесь.

– А что тут непонятного, – недовольно проворчал Длинный. – Во-первых, мораль – мы были в команде, мы это не раз обсуждали. Во-вторых, я банально боялся…

Длинный налил в бокал немного воды и медленно выпил.

Все терпеливо ждали развязку.

– …Я боялся прежде всего за родных, за свою команду, – наконец продолжил он. – Кстати, их приняли и дали под мое неформальное начало. Как вы думаете, мы долго продержались бы, если выяснилась истинная подоплека моего нахождения в Организации?

Молчание было красноречивее любого ответа.

– Ну, хорошо, – не отставал Прилизанный, – допустим, вашу чертову мораль мы поняли. Допустим… Но как вы в этом дерьме собирались остаться для всех “чистеньким”, можете объяснить?

– Я решил не раскрывать информацию непосредственно об Организации перед бакинскими товарищами. Вернее, раскрывать в том объеме, который был необходим. Я работал в паре с Саламовой, информацию давал ей, а она все накопленное чуть ли не по буквам передавала Конторе. У нее самой не было доступа к руководству, прочим источникам, ее коньком были призывники-дезертиры. Хотя и это поставляло нам огромный поток военно-политической информации непосредственно с поля противника.

Итак, я решил “фильтровать” передаваемое…

–Но, позвольте, – Прилизанный никак не успокаивался, и это было понятно, – вы были обязаны всю исчерпывающую информацию передавать в Баку. Это там должны были решать, что использовать, что игнорировать, а что засекретить, если это было целесообразно. Вы же сами утверждаете, что Кореец и Мансуров по горло были связаны с армянами, а Мансуров непосредственно входил в контакт с сепаратистами, по существу являлся связующим звеном между азербайджанскими предателями-военнослужащими и их партнерами с армянской стороны. Я правильно изложил?

–…

– И как тогда, по-вашему, правильно сокрытие информации об организации, пусть даже очень опасной, но тесно связанной со спецслужбами противника?

– Мы, кажется, друг друга не понимаем, – после некоторого молчания ответил Длинный. – До разбора деятельности Мансурова еще дойдем. А что касается остального… К сожалению, буква закона не всегда соответствует букве разума. Я же сказал: передавать информацию в том объеме, который был необходим в соответствии с поставленной задачей. Вовсе не было нужды сливать в Баку информацию о внутрироссийских процессах, в которых была замешана или напрямую участвовала Организация. Например, то же самое похищение Савелия Казанцева или же его освобождение в результате ограниченных боевых действий. А также чисто криминальные разборки, последовавшие после… Или же, допустим, попытка ликвидации этого московского рыбака-чинуши, который никакого отношения к Азербайджану не имел.

Местонахождение штаб-квартиры, десятки других точек Организации… Конечно, российские силовики были в курсе, это формирование являлось частью их. Но одно дело информационное поле внутри самой России, а другое – ее акустика из ближнего зарубежья.

Как я отметил, проводимая нашими военными разведчиками операция по выявлению агентурной сети противника в военных и прочих эшелонах власти была строго засекречена и замыкалась на человеке, которому я полностью доверял. Но рано-поздно должна была произойти передача накопленной информации в политические инстанции, хотя бы из-за необходимости запуска карательной машины государства. Вот тогда-то я не был уверен, что какое-то звено в этой цепочке не слило бы нас – “виновников” всего этого переполоха, обратно, в соответствующие структуры России.

И еще, – облокотился на сиденье Длинный, обходя взглядом присутствующих, – я не собирался доносить на самого себя на теперь уже ваши, так называемые, правоохранительные органы. Согласитесь, везде существует человеческий фактор. Если кто-то с пониманием отнесся бы к моим порой криминальным методам внедрения в среду противника во имя достижения цели, нашлись бы и те, которые увидели бы в них совсем другую подоплеку, соответствующую их ограниченному мировоззрению. Этой братии, к сожалению, во времена ура-патриотизма в Азербайджане, да и после, как мне известно, в вашу чиновничью среду просочилось немало.

– А вы не собирались после завершения всего возвратиться на родину, – спросила с трепетом Аталай.

– Куда, – безнадежно развел руками Длинный, – в Баку? Со своей армянской родней?..

Мы, кажется, только сейчас начали осознавать весь ужас сложившейся ситуации вокруг этого человека, который вдруг начал ассоциироваться в нашем воображении маленьким островком, окруженным со всех сторон враждебно бушующими волнами. Даже Прилизанный умолк со своими казенными вопросами. Из временного ступора нас вывела внезапная атака на окна ресторана ветряной бури, которая резко распахнула одно из них, видимо, незакрытого на щеколду, и заставила станцевать жалюзные занавески аж над нашими головами. Зазвенела посуда, задетая их краешками. Мы вскочили и закрыли окно, выгнав бурю обратно за стены заведения.

– А как дальше думал жить? – спросил рассказчика, наконец, Арзуман, возвращая его в орбиту повествования, – я имею в виду после завершения операции.

– Во всяком случае возвращаться назад не входило в мои планы. В Москве, да и по всей России тогда были разбросаны десятки тысяч смешанных бакинских семей, которых объединяло общее горе и статус беженцев и изгоев. Вот среда, в которую мне пришлось бы влиться. Кроме того, я к тому времени управлял предприятиями тестя, потому этот аспект тоже держал меня в сфере российско-московских эконом-реалий. Потому и я хотел попросить у полковника Мусаева уничтожить все следы моей деятельности в этой операции после ее завершения.

– А организация Корейца? – я спросил.

– От них я тоже со временем собирался отойти… – ответил Длинный, чуть задумавшись. – Не знал, каким образом, но собирался. Я понимал всю опасность положения нахождения в рядах Организации, хоть и чувствовал себя как за каменной стеной, что было немаловажно в существующем криминальном хаосе России того времени. Но и осознавал, что моя защищенность напоминает спокойствие человека, сидящего на пороховой бочке, от которой тянется, возможно, не самый длинный фитиль…

В общем, я хотел мирного сосуществования со своей семьей в среде бакинцев, проживающих в Москве, поскольку иные анклавы меня не приняли бы. Ну и черт с ними!.. – махнул он рукой, как мне показалось, с некоторой досадой. – И без всякого криминала и участия спецслужб в моей жизни.

– Ну ладно, валяйте дальше, как шли к этой цели, – тихо проворчал Прилизанный.

– Спасибо, что позволили, – сыронизировал Длинный…