Оказывается, деревянные ступеньки лестниц не только в кино скрипят. Скрипели они под нашей тяжестью ужасно, “плача и скуля”, как бы предчувствуя разыгравшуюся чуть позже трагедию. Когда Сейран вошел внутрь, я, струной вытянувшись, прислонился к стене и сосредоточился. Послушалась армянская речь. Я не понимал ее, но в этот миг, видимо, стал телепатом.

– Парень, тебя за смертью посылать. Где ты все время шляешься?..

И тут случилось непредвиденное. Где-то внизу тишину оглушил грохот упавшей металлической емкости. Мне показалось, взорвалась атомная бомба. Толик никогда не был разиней. Но тут умудрился уронить магазин…

Может, в одно мгновение произошли несколько стремительных действий.

Ашот выстрелил. Сейран ахнул. Одновременно нырнув вовнутрь, я произвел два выстрела, опережая следующий выстрел Ашота, может, на долю секунды. Мои пули пригвоздили Ашота в кресло, его же – ранила в плечо, откинув руку с оружием.

Помню, как на замедленной съемке смотрел на все еще направленный на меня ствол Ашота и, кажется, на всю жизнь запечатлел в памяти его полный отчаяния затравленный взгляд…

Но следующего выстрела не последовало. Бревно из рук Сейрана по ровной траектории полетело в кресло. Послушался глухой стук, и голова Ашота, разбитая в кровь, бесчувственно повисла.

В следующий миг меня от дверей отпихнул пыхтевший и покрасневший Толик с короткостволкой на груди. Но, мгновенно оценив обстановку, взял осевшего около камина Сейрана на прицел.

Рана не то, что болела, больше ныла. И кровоточила. Поморщившись, левой рукой поднял оружие. Повезло. Пуля не задела кость, видимо, лишь поранила плечевую мышцу. В противном случае, я не мог бы двигать рукой.

Направив оружие на Сейрана, я кивнул Толику. Тот вынул из кармана наручники и надел на осевшего в ступоре возле стены армянина:

– Не ранен?

– Нет. Но это не твоя заслуга… – Аветисов кивнул на бревно, лежащее у ног Ашота. Пуля рикошетом выбила кусок коры от дерева.

– Везучий ты ублюдок. – Толик залыбился.

– А ты урод. Чуть всех не подставил…

Толик сделал еле заметное движение к пленному. Но, видимо, осознав, что у того руки в наручниках, и он, в общем-то, прав, с досадой повернулся к Ашоту. Тот все еще был без сознания. Раны на груди и на голове кровоточили.

Романов поднял ствол Багдасаряна и с интересом просмотрел. – “Беретта…” Ни хрена себе!

– Приведи его в чувство…

Перекинув автомат на плечо, Толик подошел к журнальному столику, где стояли бутылка виски и початая Кремлевская. Плеснув в стакан немного водки, он бесцеремонно раскрыл рот Ашота и вылил жидкость в горло. Тот поперхнулся и простонал. Спиртное вылилось и на рану, боль, видимо, привела его в чувство. Ашот открыл глаза.

– Мразь!.. – тихо прошептал, когда взгляд его застыл на недавнем товарище. Попытался сделать движение, но от боли лишь стиснул зубы.

Наспех закончив обработку своей раны, я подошел к нему. Мы всегда держали небольшую аптечку при себе: бинты, болеутоляющие, дезинфицирующие, антибиотики, жгуты…

Быстро связав руки Багдасаряна к стойкам кресла, я разорвал его окровавленную майку и принялся обрабатывать раны. Он вновь простонал, когда, раскрыв обертку бинта, я вылил на ткань немного водки и прижал к зияющей ране. Отверстие от второй пули было ниже и еще страшнее, видимо, зацепило внутренние органы, так как лицо у него осунулось и неестественно побледнело. Он все тяжелее дышал, и потому я предположил, что пуля продырявила легкое.

– Кто… ты?

– Это неважно, – перестав его мучить, я выпрямился. – Ты должен ответить за Артура Манучарова.

Откинув голову назад, Ашот в отчаянии выругался.

Я вытер кровоточащую рану на его лбу. Бревно, брошенное Сейраном, отсекло кожу, и кровь стекала на глаза. Я кивнул Толику, указывая на Сейрана. Тот бесцеремонно поднял его за шкирку и вытолкнул к выходу.

– Жаль, я не… грохнул тебя… сучонок!.. – провожая их взглядом, Ашот тихо процедил.

Сейран, резко оттолкнув плечом Толика, подался назад:

– А зачем ты хотел меня грохнуть? – заорал он вдруг в исступлении. – Зачем ты убил Арсена? Кто тебе дал право убивать нас, будь ты проклят, что мы тебе сделали? У Арсена старушка-мать осталась. Кто теперь ее проводит?..

Толик еле сдерживал его, обняв за плечи. Казалось, Сейран готов был расправиться с Ашотом даже в наручниках и чуть было не вырвался. Но, опомнившись, Толик коротким ударом под дых вновь согнул его пополам и вывел из комнаты, прихлопнув ногой дверь.

Подняв упавшее во время передряги второе кресло, я уселся перед Ашотом.

– Что?.. Я умираю…

– Значит, тебе повезло. Но времени мало. И у тебя, и у нас. Я кратко изложу, что нам еще надо…

Он уже смотрел безразличным взором. Наверное, действительно все по фени, когда умираешь.

Или почти все…

– Во-первых, укажи, где деньги. Мы знаем, они есть. Тебе они больше не понадобятся. Мы, конечно, сами все перероем и в конце найдем, но потеряем время…

Он опять не ответил, продолжая блуждать отрешенным взглядом.

– …И ответь: кто дал наводку на Артура? – я передвинул кресло еще ближе, почти наклонился над ним. – Кто автор этого проекта?

– …

– А ты знаешь, Артур был ни при чем. Тебя подставили.

– Врешь!.. – Ашот еле выдавил. Я увидел, как его потухшие зрачки вдруг расширились. Пальцы рук зашевелились.

– Посмотри на меня… – я попытался поймать его взгляд. – Ты поймешь, что я не вру…

Бегающие зрачки Ашота наконец в страхе впились в меня.

– …Это я взял тогда твою хату. Нет времени на детали. Но, смотри, Артура нет в живых, а я здесь. Ты же понимаешь, без наводки я не смог бы тебя найти.

– Кто?.. – он с усилием чуть подался вперед.

Я такие муки прочитал в его отчаявшихся глазах, что стало жалко.

– Я отвечу, если ты сдашь мне того ублюдка, который подставил всех нас.

– И… тебя?

Я молча кивнул.

– Я… не верю!..

– Артур мой родственник…

Ашот продолжал блуждать по мне недоуменным взглядом.

– …Воры тебя сдали. Ты им мешал. Они тебя поимели, понимаешь? Но у тебя есть шанс расквитаться. Я за Артура отомщу. Выходит, и за тебя. Только скажи, кто?

Видя, как ему плохо, и он колеблется, я тихо подсказал.

– Это Учитель?

– …

– Я знаю, это он. Ты выгораживаешь своего палача.

– Будь он… проклят!.. Господи, прости… за Артура…

Он очень тяжело говорил, и я понимал, что каждое произнесенное слово доставляет ему боль.

– Арам-вор участвовал в этом?..

Он слегка покачал головой.

– …Зачем ты поверил? Ведь у вас был конфликт. Ты мог бы догадаться, что это подстава.

– Он показал мне… деньги… 20 штук. Он… сказал, Артур снял… со счета. Цена… за мою голову… Все подтвердилось… Он сказал… я нужен Ар… мении…

Картина полностью прояснилась.

– Учитель сам напросился на встречу с Артуром. Попросил в долг. Все знали, что Артур никому не отказывает. Он об этом жене проболтался. После слили тебе ложную информацию… И Армения тут, поверь, ни при чем. Хотя бы перед смертью эту туфту не гони. Мы знаем, ты эту Армению тоже хорошо поимел. Где деньги?

Ашот вновь простонал. Вероятно, боль и отчаяние смешались с жуткой обидой за себя. Ну и осознание необратимой смерти…

– Открой… руки. Я… не хочу умереть… так…

Чуть поколебавшись, я разрезал жгут. Он еле поднял руку, нашел на груди крестик, поднес к губам и начал нашептывать, видимо, молитву.

– Если ты сообщишь, где деньги, я обещаю кое-что отправить к твоим.

– Хочу… воды… Дай мне… воды… – он облизал высохшие губы.

Я достал минеральную из упаковки рядом, открыл об край стола и протянул. Но его дрожащие руки совсем обессилили и не могли удержать. Я помог. Он жадно глотал. Пролитая на грудь вода, кажется, освежила, потому он начал выговаривать, хоть и по-прежнему слабым голосом, но менее отрывисто.

– Мои… уже давно во мне не нуждаются…

Тут он начал кашлять. Я терпеливо ждал, когда закончится этот страшный приступ, в конце которого он начал харкать кровью и задыхаться. Толик приоткрыл дверь и огляделся. Я жестом отогнал и… дрогнул. Ашот вцепился в мою руку.

– Деньги… – он кивнул на камин. Я быстрым взглядом прошелся. Аккуратный камин у стены, а рядом пристроенное кирпичное строение. Почувствовав, что Ашот пытается приподняться, я сам наклонился. Голос его звучал все слабее и со свистом:

– Арсен… хотел ограбить… Отнять ее… Я пригрел змею… на гру…ди…

Вдруг он, видимо, из последних сил схватил окровавленными руками меня за воротник и прошептал:

– Я вино…ват… Помоги… ей… Марго… Доку…менты…

Он повалился обратно. Я посмотрел в сторону его застывшего взгляда – на старинный комод с резьбой.

Вздохнув, я проверил его пульс, он еле бился.

Я вышел из комнаты. Сейран, обняв колени, сидел на полу. Наручники тускло блестели между его запястьями, создавая как бы картинный фон на студии художника-авангардиста. Толик, скрестив руки на груди, молча наблюдал.

– Зови Павла.

– Ты разузнал, что хотел?

– Да. Более чем… Оставь волыну Ашота.

На миг колебавшись, он вытащил из пазухи Беретту, протянул и быстро удалился по ступенькам. Сейран поднял голову.

– Не убивай…

Он даже не молил, а просто просил. Как ребенок конфету.

– Успокойся… – быстро проверив на пригодность Беретту, засунул его за пояс. После снял магазин со своего ствола. Оставив один патрон, засунул обратно и зарядил. Платком хорошенько вытер.

– Ты мне жизнь спас… – я ободряюще улыбнулся.

– Какое это имеет значение теперь, – он тоскливо заныл.

– Для меня имеет. Встань…

Я помог.

– …Ты знаешь, что делать… – платком держа, протянул ему пистолет. Аветисов беспокойно следил. – Он и так умирает. Это цена твоей жизни.

– Так говоришь, умирает… – отчаялся Сейран. – Пусть сам и сдохнет. Зачем мне лишний грех на душу?

– Ашот ранен из этого ствола. Теперь на нем будут твои отпечатки. И осознание, что это ты добил его контрольным выстрелом, укоротит твой язык… Так, я не понял, ты хочешь остаться живым иль нет?

Он молча взял оружие и нетвердыми шагами вошел в комнату.

– С расстояния шага! Не оборачивайся!.. – я держал его на прицеле.

Когда прозвучал выстрел, я опустил ствол. Почувствовал невероятную усталость. Трудно быть палачом, если даже исполняешь справедливый приговор.

Послышались прыгающие шаги по лестнице. Романовы ворвались в комнату. Сориентировавшись, Толик взял у меня платок, подошел к застывшему Сейрану, разомкнул его пальцы и забрал ствол…

Окровавленная голова Ашота представляла страшное зрелище. Я накрыл его лицо тряпкой. После попытался снять массивное золотое кольцо с большим красным рубином с его среднего пальца правой руки. Безрезультатно. Рука опухла, кольцо словно приросло к пальцу.

– Снимите… – указал я братьям. – Мне же надо покопаться… сначала вот здесь… – я подошел к комоду…

– Что ты мне затыкаешь рот? – резкий визг Аталай оторвал рассказчика от событий былых дней. Он удивленно уставился на нее. Чувствовалось, ему с трудом удается перемещаться в пространстве-времени.

– Отпусти, деревня!.. – крикнула она Ганмуратбеку, который вновь неуклюже пытался закрыть рот своей новообретенной пассии.

– Что происходит? – недовольно насупился Прилизанный.

– Я больше не могу молчать! У меня сердце обливается кровью!

– Что вы хотите? – Длинный налил себе водку. Как бы очнувшись, и остальные зашевелились.

–Я все выскажу! – Аталай ринулась в бой. – У меня такое ощущение, что вы обыкновенный гангстер. Там взяли деньги. Тут, вероятно… тоже возьмете. Еще и кольцо пытаетесь снять с мертвеца! Фу!.. – сморщила она нос. – Это мерзко, понимаете, мерзко! И всю эту гадость вы выливаете на нас. Все!..

Выложив, что на душе накипело, Аталай полной грудью вздохнула.

Аудитория молчала. Первый нарушил тишину Прилизанный.

– В общем-то, дамочка права. Мы все-таки цивильные люди. Насчет денег… Ну это еще понятно. Вы в бандитской среде. Вошли в роль… Но кольцо! Это слишком.

– А что тут такого? – тут возмутился Ветеран в тельняшке. – Грабь награбленное! Что ему, деньги в ментовку сдать? Этим бандитам?

– Властям… – попыталась корректировать его Гюля. – Нашим…

– Да каким властям, дурья твоя башка? – постучал по своему лбу Ветеран в тельняшке. – Что ты каждый раз своими куриными мозгами встреваешь в мужской базар? Да первая же “власть” в погонах замочила бы его, а деньги присвоила.

– Или определили бы его в дурку, – поддержал его Бакинец, виновато смотря на Гюлечку. – Поскольку сочли бы поступок неадекватным.

– Пусть ответит насчет кольца! – завопила Аталай.

– Отвечай! – все хором поддержали.

– Я вас понимаю… – хрустнул огурцом Длинный и начал вяло жевать. – Представляю, как вы удивитесь, когда еще сообщу, что этот недоумок Толик снял кольцо вместе с пальцем. Прости нас, грешных, Господи… – глотнул водку он.

– Что-о?!. – все хором воскликнули.

– Ну да, – невозмутимо ответил тот, словно рассказывал байку. – Не смог снять кольцо и отрезал палец.

– И вы спокойно о-отреагировали на это? – с ужасом пролепетала Аталай.

– А что я должен был делать? – удивленно пожал плечами Длинный. – Приклеить обратно, что ли? Уже отрезал. Что с бандита-то взять? Он столько видал, что ему этот палец… А Ашоту все равно ни кольцо, ни палец больше не понадобились бы.

– Вы что, идиот? – взвизгнула уже от безысходности Аталай. – Вы что, не понимаете, что это аморально, мерзко?

– Понимаю, – вздохнул Длинный и вновь потянулся к водке. – Понимаю… – вновь хрустнул огурцом.

– А сами-то, – тихо спросила Гюля, – смогли бы отрезать этот палец?

– Я? Смог бы, конечно. Что тут сложного?

– …

– Но не отрезал бы… – который раз вздохнул он. – Как-то не по-людски отправить на тот свет человека без пальца, хотя, порой люди попадают туда с еще большими потерями.

Помню, покойный Игорь, ну, бывший мой босс, какому-то бедолаге член приказал отрезать. Он внучку-малолетку старушки-уборщицы, которая его комнату убирала, изнасиловал… хм… непристойным способом. Та рано утром пришла заменять захворавшую бабушку, чтобы еще в школу успеть, а тут нарвалась на этого пьяного самца.

Игорь так и спросил у него. Чего хочешь, братец, лишиться, головы или головки?

Ну, сами понимаете, дело-то деликатное, пришлось ему выбирать то, без чего хоть как-то можно жить, пусть и не совсем комфортно.

– О Господи! – Аталай выпирающими прелестями вновь прилипла к Ганмурату.

– О времена, нравы… – усмехнулась Гюлечка.

Длинный, опрокинув рюмку, глазами начал шарить по столу. – Товарищ, – обратился он вежливо к Арзуману, – я видел, как вы стырили со стола бутыль. Не поделитесь ли непосильно нажитым с боевым товарищем?

Раскрасневшийся “товарищ” вынул из-под стола водку.

– Я запасся… – виновато пробубнил.

– Про кольцо ответь! – вновь прошипела эта оса Аталай.

– Отвечу, конечно… – по-прежнему спокойно отозвался Длинный. – Когда наступит время.

Аталай безнадежно фыркнула.

– В конце концов, куда мы торопимся? – миролюбиво вставил Бакинец.

– Уже никуда, – флегматично подытожил Прилизанный. – Отсюда можно торопиться или в психбольницу, или в тюрьму. Так что продолжайте, любезный. Вы как, действительно, Шахерезада – прерываете рассказ на самом интересном месте…

Глава XXIX

– Я нашел в комоде то, чего искал, – монотонно продолжил Длинный, – паспорт, купчую, прочее… В том числе гендовереность, оформленную на некую Гаспарян Маргариту Сергеевну.

– Она? – показал я Сейрану фотку в паспорте.

Он кивнул.

– А где старый владелец дома?

– Ашот его в Октемберяне поселил. Там у него загородный дом, большой участок с фруктовыми деревьями. А старик был хорошим садовником.

– Был?

– Ну да. В прошлом году отошел.

– Сам умер или помогли?

– Сам. Это я точно знаю. Ашот к нему хорошо относился, отцом звал. Сам же рано осиротел… Да и не мешал ему старик. За дом свой получил деньги, но куда их дел, не знаю. Странный был старик. В церковь не ходил. Говорил, всех попов в Гулаг надо отправить. Зато часто во всякие приюты наведывался. Может, куда-то пожертвовал? У него никого не было, а про себя никогда не рассказывал…

– …

– В Армении ему нравилось, сам попросился. Говорил, тут тепло и фруктов много. Мы каждый раз ему гостинцы из Москвы привозили: то конфеты, то колбаски… Руки-то открой! Если не хотите убить, зачем пленником держите? Мне все равно некуда деться без денег и документов.

– Это успеем. Пока присядь… – я взял его под локоть и повел к дивану. Кажется, вовремя. Ноги подкосились, и он рухнул. – И ответь мне на вот какой вопрос, Аветисов. Что это за кирпичное строение рядом с камином, куда дрова сложены?

– Для дров и пристроили. Ашот его сам смастерил, когда мы с Арсеном отовариваться пошли. Дрова всегда валялись на полу, а так можно было сложить. Так, говорил, эстетично, – усмехнулся он, – ему же не хрен было делать. В люди боялся выходить, после того как сына Спартака грохнул. Целый день безбожно жрал и крутил порнуху… А что? – он подозрительно покосился на строение.

– Нужна кувалда… – я повернулся к братьям, которые, стоя бухали и уже успели опустошить полбутылки, закусывая хлебом…

– Фу, рядом с мертвецом? – сморщилась Аталай. Все на нее зацокали…

– …Инструменты держали в кладовке на первом этаже. Это Сейран подсказал. Павлик быстро принес кувалду и обрушил на строение. Кирпичи посыпались. Внутри это квадратное строение было полое.

Нашему обзору показалась посыпанная кирпичными осколками и пылью коричневая сумка – старая, потертая, но с твердой кожей и с мощным замком. Такие, наверное, производили в сталинское время, и явно она ранее принадлежала старому хозяину…

– На хрен сумку! – заорал в исступлении Ветеран в тельняшке. – Что внутри было, садист проклятый?..

– Мы, как зачарованные уставились на старый артефакт. Павлик не без труда поднял его и поставил на стол. Толик вытащил финку.

– Постой, – остановил его Старший, – зачем портить хорошую вещь…

Он подошел к трупу и начал шарить по карманам. Тряпка упала с лица Ашота и нашему взору обнаружилась отвратительная маска смерти – зияющие белки на черно-красном фоне из-под полуопущенных век. В общем, зрелище не для слабонервных. Словно мертвец выказывал протест к ограблению его клада.

Но Павлик бесцеремонно налепил обратно уже пропитанный кровью лоскут и бросил на стол паспорт в переплете, толстое, набитое рублями портмоне и связку с ключами.

Я взял и перелистал паспорт. Буквы были не на армянском. Фотка Ашота.

– Попан-до-пуло… – подошедший Толик по слогам произнес, – Леонид. Греческое… – он добавил с умным видом, как будто изобрел колесо. – Я знаю одно местечко на Лубянке – это там штампуют. Такие ксивы делают для тех, кто собирается исчезнуть навсегда…

Внутри паспорта скрепкой был прикреплен авиабилет до Афин. На послезавтра.

Тем временем Павлик подобрал ключ и открыл замок сумки…

– Думаю, вы догадались, что было внутри, – оглядев застывшую аудиторию, изрек Длинный.

– Все-таки уточните, – вежливо огласил общее мнение Режиссер, облизывая остатки спиртного с губ.

– Кроме 100 долларовых банкнотов США, сложенных аккуратными пачками, в небольшом мешочке были ювелирные изделия. И отдельно, во внутреннем кармашке сумки, миниатюрный черненький мешочек с прозрачными камушками. Впрочем, все банально…

– Ничего себе, банально!.. – еле переводя дух, с трудом проглотил слюну Ветеран в тельняшке. – Братан, ты чересчур скромный.

Не реагируя на реплику, Длинный продолжил…

– Сверху банкнотов лежали три паспорта красного цвета, которые теперь с ностальгией вспоминают все те, кто родились в бывшем СССР. Я перелистал и один бросил на диван Сейрану.

– Участь твоя была действительно решена. Ашот собирался замести следы вчистую. Он понимал, что клан Манучаровых будет искать его повсюду. Дом он хотел передать возлюбленной. Он все-таки, видимо, любил ее. И она при необходимости могла быть связующим звеном между ним и всем тем, что он собирался оставить. Но не успел.

– А зачем он сразу не дал деру. Чего тянул-то? – полюбопытствовал Павел.

– Может, ксиву ждал. Мож, с бабой своей хотел разобраться. Любовника ее он все-таки прикончил.

– Так вот оно что!.. – вдруг произнес дрожащим голосом, обалдевший от увиденного Сейран.

– Что?

– Арсену нравилось сидеть здесь, – кивнул он на заваленное строение, – и греть спину, прислонившись к камину. Это всегда раздражало Ашота, и он под разными предлогами выгонял его. Накануне убийства Арсен как-то вспылил, мол, что такое, почему нельзя здесь сидеть, что оно у тебя, золотое? Очередной спор между ними начался после этого.

– И этим подписал себе приговор, – я тихо произнес. – Ашот занервничал из-за денег.

– Я же думал, он его из-за бабы… Хотя можно было догадаться. Говорил же, якобы Арсен хотел его ограбить. Думал, это отговорки.

– Просто одно наложилось на другое. – Это Павел.

– Я бы тоже убил, – ухмыльнулся Толик. – За такие деньги я пришил бы десятки таких армяшек.

Сейран с ненавистью посмотрел на него, но продолжил:

– Я сразу вышел, не любил встревать в их базар и уже за дверью услышал, как Ашот орал на Арсена за то, что тот к его бабе подкатывает. Якобы про это хозяин хаты, где она работала, сообщил.

– А Арсен?

– А что он? – пожал плечами Сейран. – Он не подтвердил, но и не опроверг. В конце сказал, что ему все надоело, и он скоро отчалит. На рассвете Ашот пробрался к нему и застрелил спящим… – Сейран перекрестился и плюнул в сторону трупа. – Ну и сам теперь сдох. В аду ему гореть! Арсен даже не понял, как умер. Когда его хоронил, мне показалось, что он даже улыбается.

– Да-а, повезло тебе, армихон, – вновь залыбился Толик. – Если бы не мы, лежать бы тебе в обнимку со жмуриком.

Оба брата загоготали. И я улыбнулся, смотря, как Сейран опять перекрашивается в прозрачный цвет.

– Однако, нам пора, – перестав смеяться, вставил Павел. – Моя воронка уже часа два маячит перед воротами и портит настроение честному люду. Хорошо, люди живут здесь как крысы. Типа, моя хата с краю.

– А почему машину во двор не загнал? – я спросил.

– Легче соскочить… – Павлик дулом ствола браво сдвинул фуражку на затылок.

– А вы разве не менты? – удивился Сейран.

– Менты, менты… – подтвердил я и невольно улыбнулся, заметив, как Павлика вогнало в краску, и фуражка его вновь проскользнула обратно. – Но менты ментам рознь… Так, товарищи, – обратился я официально-командным тоном к братьям, – вы тут приберите, а нам надо потолковать, – кивнул я на Сейрана. – Вставай, Аветисов, пошли.

– А с трупом что делать, товарищ майор? – вновь вошел в роль Павел.

– Ничего. Нас здесь не было. Ксивы и прочее в камин. Где сможете, протрите наше присутствие…

Краешком глаза заметил, как Толик аккуратно опустошает кошелек Ашота.

– Слушаемсю! – оба брата, вытянувшись, в унисон отрапортовали, держа каждый в руке честно поделенный трофей…

Тут Длинный вопросительно посмотрел на Арзумана. Тот с готовностью наполнил его рюмку.

– Печень просадите, – пожалела его Гюлечка.

Тот, сделав несколько глотков, ответил:

– Я не всегда пью. Только с хорошими людьми.

– Вы всегда определяете, кто хороший, кто плохой? – вновь забрюзжала Аталай.

– Нет… – коротко ответил рассказчик, шаря по карманам, видимо, за зажигалкой, поскольку сигарета уже торчала в его зубах. Он благодарно кивнул Бакинцу, угостившему его даром Прометея, и с удовольствием затянулся сладким дымом.

– Очень остроумно, – уже в очередной раз фыркнула Аталай. – Вот лично я до сих пор не могу определить – вы хороший или плохой.

– Я плохой… – равнодушно ответил Длинный, неприлично зевая. – Поверьте, все хорошие люди – лицемеры. Чтобы сохранить планку хорошиста, они постоянно вынуждены лгать. Лицемерие провоцирует, в конце концов, подлость. Получается сплошная бутафория.

А с плохого чего взять? Он и так плохой. Потому, какой есть. Парадокс…

– Странная у вас логика, – покачала головой Гюлечка. – Тоже парадоксальная. По-вашему, быть хорошим – это плохо? А Ганди? А Мать Тереза? Иоанн Павел II? Что в них плохого было, лицемерного?

– Все слишком идеализировано и политизировано, – после небольшой паузы ответил Длинный. – Я иногда Бога не могу понять, а вы – Ганди… Легче утверждать, что пути Господни неисповедимы и печально улыбаться после того, как на ровном месте на тебя падает дерево и ломает хребет. Я знаю одну такую несчастную, вот уже сколько лет прикованную к постели. Вот она так блаженно и улыбается, повторяя эту тухлую фразу, когда кто-то, жалея ее, ахает и охает… – он со злостью воткнул окурок в пепельницу.

– Может, она верующая? Не все же такие безбожники, как вы! – прошипела Аталай.

– Верующая? – с издевкой переспросил Длинный. – Помилуйте, дамочка, как можно быть верующей, прикованной к постели со сломанным хребтом и без малейшей надежды на выздоровление? Я думаю, дивиденды она у Хозяина пытается заработать, надеясь, если не на этом свете, то хоть на другом немного счастья для себя выторговать. Мол, смотри, Господь, какая я верная, правильная, ты мне хребет сломал, а я все равно тебя люблю. Я, как сознательный раб твой, понимаю, что мой сломанный хребет для тебя был необходим. Ты, безусловно, меня испытываешь или тебе скучно, не хрен делать…

Хотя я голову даю на отсечение, что этот страшный вопрос – “за что?” – молотком, в унисон с сердечным ритмом бьет по ее мозговым извилинам и ни на минуту не останавливается.

Землетрясения, цунами, войны… Попробуйте, вот так, человеку, на ровном месте потерявшему ребенка или другого родного, без которого он не мыслит свое существование, с умным видом сказать такое. Да он так пошлет тебя по назначению!..

А если не пошлет, значит, лицемер. Потому, что когда все его нутро до последней частицы тела, до последней капли крови вздымается тебя отослать, губы его искривляются в этой самой идиотской, блаженной улыбке и нашептывает эту злополучную, злободневную фразу – пути Господни неисповедимы. Фразу, с которой разные мошенники или дебилы в рясах насилуют сознание человечества чуть ли с самого начала его становления…

– Вы… вы понимаете, что говорите? – ужаснулась Аталай, прижимаясь вновь к спасительной скале – к Ганмурату. – Вы же богохульствуете! В вас, наверно, вселился дьявол…

Хотите верьте, хотите нет, но в тот момент ветер снаружи так взвизгнул и ударил в окна помещения, что все мы вздрогнули и заметались, чувствуя в пространстве леденящую наши души присутствие вышеназванного господина темных душ…

Лишь Длинный, сохраняя спокойствие, с горечью ответил:

– Легко быть боголюбцем, когда тебя не коснулось горе, ты сыт, и жизнь твоя вырисовывается в радужных красках. И Люцифер тут ни при чем. Его таким “плохим” сотворили, отстаньте вы от него. Он лишь отражатель ваших инстинктов и выполняет свое предназначение. Так что, все вопросы к Нему, – ткнул пальцем в потолок мятежник. – Он все натворил: и добро, и зло, и жизнь, и смерть. Или это не так?.. Тогда пусть людям мозги не пудрят – пути Господа неисповедимы! Типа, пусть Он хоть новый потоп устроит, топит людей как котят, но все равно будет прав. Ему, видите ли, виднее…

Последняя бутылка водки в руках Арзумана теряла содержимое, проходясь по рюмкам. Проследив конечный путь очередной стекляшки под стол, Прилизанный задумчиво произнес:

– Наверное, мы еще не скоро закруглимся.

– Да хоть вообще отсюда не выйдем… Я пока концовку этой истории не узнаю, отсюда даже за пенсией не выйду, – пробурчал Бакинец.

– Что вы, как бомж, бутыли собираете? – вдруг психанула на Арзумана Гюлечка. – Сдавать будете? Оставьте на столе, официанты подберут…

От неожиданного выпада тот покраснел. Прилизанный посмотрел на Зопаева, который услужливо подскочил и вышел.

– Где вы его так надрессировали? – не сдержался Бакинец. – У меня такое ощущение, что, если вы бросите кость, он побежит и принесет ее уже в зубах и на задних лапках.

– Что вы говорите, молодой человек? У вас больное воображение, – невозмутимо ответил тот. – Между нами нормальные рабочие отношения – взаимоотношения начальника c подчиненным.

– Или хозяина со слугой, – вставил Арзуман. – Впрочем, вы тут ни при чем. Как ты всегда любил говорить, командир?

Я ухмыльнулся.

– Раболепство – это не шизофрения, а состояние души, – ответил за меня мой войсковой разведчик.

– Во-во… – довольно крякнул Бакинец.

Гордо вошел объект обсуждения вместе с официантом. На столе вновь появились различные напитки и некоторая холодная закуска. После небольшого произвольного антракта Прилизанный вновь всех пригласил за стол, и рассказчик продолжил: