Но Илья, к сожалению, ехал ведь за бесплатно, и ничего это не испытал. Ютился, прижавшись к оконцу, в каюте, выходящей даже не наружу, а внутрь корабля, на променад, и потихоньку жевал хлебушек. Ему повезло, ведь его сожитель был тоже русский, который все время суетился и немного закуривал. Илья вообще плохо относился к вредным привычкам, но в этот раз, ради того, чтобы слышать родную речь, готов был простить все, все и даже ещё больше. Тоска по родине давала о себе, конечно, знать, но Илья не собирался останавливаться. В разговоре своего путника он заметил многое, что походило на него в молодости: уныние, неуверенность в себе, и смотрел на путника скорее не со злобой, а с милой жалостью. И вспомина-аал…
Вспоминал преимущественно город Турку, от которого только-только начинал отплывать их корабль. Вспоминал, как в детстве он мог часами бродить по этому городу вместе с родителями. Где, под предлогом купить хот-дог на ближайшей набережной делали такие круги, какие даже и не снились гонщикам формулы один и как минимум его неокрепшему детскому воображению. Приходили, правда, часов в восемь-девять, всегда засветло, впрочем, в тех широтах белые ночи-обыденное явление. Спали быстро. С утра, встав рано, не исключено, что и в шесть, и в пять утра по местному времени, приходили на завтрак первыми и после прыгали на паром. «Силья Лайн», скажем, до Мариенхамины, отходящий уже в семь утра по местному времени.
Вспоминается: так вот стоишь на смотровой палубе, ночь ли, или закат, утренние ли прибытие, и смотришь в водяную бездну. Глядишь прямиком в волны. И детскому воображению предстают то водяные воронки, и ты думаешь, что это от трубы затонувшего внезапно лайнера, то ты боишься, что проскользнешь случайно между перил, и тебя съест пучина. А последнее, что ты увидишь-будет мутное дно Балтики и отдаляющиеся винты поржавевшего снизу судна. Но, в целом, бытие на палубе балтийских паромов было, пожалуй, моим любимым занятием. Все копны ветра, все волны и брызги долетают до тебя, если ты стоишь на пятой открытой палубе. Ты чувствуешь себя почти в невесомости, так как ветер сдувает с тебя все и кажется, порою кажется, делает это со скоростью звука.
***
По мановению корабельного винта вода принимала свежий, жаждущий характер.
Чистые, синие волны вершат не пену, а словно целостный, бурный водопад, что притаён судьбой, к примеру, недалеко от Тронхейма. Того и гляди, из воды выскочит молодая форель, погладит мир голубым, кротким взглядом. Воздух по-скандинавски свеж и прохладен. Вокруг распластался бескрайний морской простор. Лишь впереди, в паре десятков километров, тянется береговая линия. На острове первым проступает, индевея, хвойный лес. Он подошёл почти вплотную к берегу. Малой точкой в лесу, желто-багряным подсолнухом раскрывается, зацветая, местный Идэнский порт. Солнце светит неслабо, его напор согревает даже сквозь ветер волн. Небо чистое и безоблачное, непривычно ясное для семидесятых широт. Руками, окрылёнными новым смыслом, мокрыми, в каплях ветра, Илья хватает шершавый поручень палубы.
Море глубинно. Ветер завывает в ушах, сдувая давно поредевший голос, как капюшон, куда-то в Балтийскую бездну. Лишь на пути встанет буфет-каюта, как смелый Викинг, да ,может, дым из трубы немного задержит его полёт.
От кухни веет теплом, из вытяжки вкусно пахнет. Хоть и нельзя сказать, что хлеб ничуть не пригорел. Но запах соли так разбавляет святую горечь, гарь, будто лишь дополняет её, и всё, без двадцати восемь, предвещает хорошее Ид’энское утро.
-Тише, парень, не плачь, а то будет дождик. Тебя как зовут?
-*Mine damer og herrer, skipet vårt ankommer om ti minutter til målet, havnen i Ide. Vi ber sjåførene sette seg inn i bilene og fotgjengerne til hovedutgangen på dekk nummer 3. Takk for at du valgte transsalstrem!
На палубу, перебирая ножками, сравнительно небольшими шагами, почти даже и не шагами, а переступами, поднимался мальчик лет пяти-шести, в синем новеньком комбинезоне, с желтыми вставочками. Он был само противопоставление: очевидно, что за ним присматривали родители, укутывали, заботились и любили, как могли, но прямо сейчас здесь он, почему то, оказался совсем один. Чему и был несказанно рад. Мальчик бежал прямо к воде, около самого бортика, и, казалось, вот вот проскользнёт между ним и полом. Так бы, возможно, и произошло, если бы этот голубоглазый, вихрастый муж за долю секунды вдруг не упал кубарём, не облокотился носом на железный и ржавый пол лайнера и не заревел.
Парень посмотрел на говорившего серьезно и пристально, как человек, который понял вдруг что-то важное. Перспектива оказаться под дождем в это погожее летнее утро, хотя и по обыкновению холодноватое в Скандинавии, не могла радовать никого, за исключением разве что грибников, но таковых на борту не было.
–Меня зовут Бьёрн Йохансон.
–Бьёрн..
Сказав это, он выразил не то сожаление, не то удивление, не то даже и отрицание в полной мере.
–А меня Илья.
Будто отрезал ножом: «И чего же нам теперь с этим делать?»
–Ты куда так разогнался? Небось, что то хорошее предвкушал, стремился? К приключениям, ну не боись, говори, все как есть!
Парень отвечал почти сразу же,
–Но ты не расскажешь родителям?
А позже, смолчав с две или три доли секунды:
–Я сбежал от них, и мне очень-очень интересно, что находится там, на верхней палубе возле рубки, Мама с Папой никогда не хотели меня туда пускать, а я очень хотел. Я сбежал, потому что не мог больше сидеть на одном месте. Мне как будто апельсинкой в нос запустили!
Кристиан, в голове прокрутил варианты, как помочь мальчику и возвратить его.
–Мне очень жаль, но тебе нельзя пока на ту рубку, нужно быть капитаном корабля, чтобы смотреть вдаль, с неё, ничего не пугаясь.
А чуть погодя добавил, в то же время возразив предложению мальчика:
–А давай, лучше, будем придумывать сказки!
Мальчик послушал, послушал этого дяденьку, чем-то даже напоминающего ему его самого, да и порешил не перечить. Это было непроизвольное решение его сознания, которое хоть как- то пыталось вернуть делу привычный уклад, а потому Бьёрн поспешил поскорей согласиться. Ещё и потому, что вернуться во власть родителей казалось невыполнимо страшно.
–Ну, садись! Знаешь, Бьёрн, отгадай для начала загадку! «Когда поёт-мерещится, что рядом бродит леший, Но я не понесу-увядшим быть в лесу!»?Поморщил лобик, да и сказал, ещё немного кособочась от своего нахальства:
–И ничего это море не страшное.
Кристиан, казалось, был шокирован, дёрнув мочку левого уха пару раз. Теперь уже он смотрел на Бьёрна пристально, ясно, и точно что-то осознавал.
–Всё что учит-страшно в своём познании.
А после чуть помолчав, открыл рот; закрыв его, сделал паузу, заговорил вновь:
–Море постоянно идёт в течении, и руки его, как горы, гребнем волны поднимают пол своих, настоящих ног. Спроси у моря все, что угодно, и оно поможет тебе. В нем сосредоточена великая сила. Смотри, с какой мощностью работают двигатели, чтобы преодолеть её. Когда ты смотришь на море, когда ты спрашиваешь у него что нибудь, возможно, даже не формулируя этот вопрос четко в своей голове, а просто глядя вдаль бесконечной сини, ты видишь этот мир иначе. Ты смотришь на него глобально, а на себя-спокойнее. На время ты становишься зеркалом моря, тогда как в твоей душе тоже бушует шторм. Идеи так и сыплют в бухту освежившегося разума. И ты находишь правильный, нужный тебе ответ. Потому что море даёт понять, насколько безгранично сознание, насколько конечен и прост мир, своими размерами. Недаром человек состоит на восемьдесят процентов из воды. Для того, чтобы у всех нас было меньше сомнений. Мы сами загрязняем воздух ими, мы сами забываем открыть форточку сознания, переходя из его гостиной в спальню сна. Нужно лишь чаще обращаться к морю, да и к воде в целом. Даже когда ты пьёшь воду из кипяченного чайника, в ней все ещё остаётся капля той величественной простоты: она выражается в действии-вода до сих пор здесь, не превратилась ни в лёд, понурившись, ни в пар, как те, отдельные сдавшиеся капли по краям ободка чайника. Чаще пей воду. Дружи с морем. Люби его, как друга, и однажды оно поможет тебе, как помогло мне,
Переехать на этот остров.
Здесь я прерываю сей вполне непринужденный диалог. Дело в том, что я только что на себе, в полной мере, осознал действие результата. Дело в том, что, перед тем, как сесть за книгу, я занимался образованием. Делал математику, графики функций, где-то два или три часа. Скажу так: еще не доделал. Но пришло время книги, и я стал переписывать уже подготовленный материал. Я был разбит и нечестен перед собой. Хотелось полежать или максимум-почитать книгу. Но, знаете, спустя время, на меня нашло озарение. Я настроился, ощутил в себе внечеловеческие силы, и сейчас готов писать хоть до конца дня, но буду писать до шести, а после сяду доделывать математику. Именно в этом и есть сила результата. Именно это и происходит, когда вам нужно вставать в пять или в четыре утра.
Так же, пока писал про паром и про Финляндию, вдруг резко переменил часть своих целей. Я подумал: «А зачем мне, собственно говоря, Австралия? Конечно, хорошо бы, но там нельзя получить бесплатное образование. А в Финляндии, например, можно». А потому, очистив весь пласт своих прежних мечтаний, выделил новые варианты: если я не выпускаю ни одной книги до восемнадцати лет, то поступаю на литературный факультет в Москве. Учусь один год, параллельно учу финский, и если не нравится-уезжаю в государственный финский институт кулинарии, где и остаюсь благополучно жить. Так что, уж конечно, и теперь уж точно-сила наша безгранична, и возможно все. Человеки-Боги и могут все, лишь не знают, как бы им это начать? Кстати, как вам последние идеи Отти? Ей богу, если не продам эту книгу, открою свое кафе по заветам Отти и непременно разбогатею. Я чувствую в себе эту жилку, если уж не писательство… Но почему-то я уверен, что когда-нибудь мою книгу издадут. И если не всю, то некоторые выдержки из нее-точно. И я так же думаю, что этот отрывок непременно войдет туда.
* Уважаемые дамы и господа, через десять минут наш корабль прибывает в пункт назначения, порт Иде. Просим водителей сесть в машины, а пешеходов – к главному выходу на палубе № 3. Спасибо, что выбрали Транссальстрем!
Глава 12. «Хельга»
Сегодня у Отти начинаются тяжелые трудовые будни. Он ненадолго, на время, забывает о своем ресторане, да и о своем знамени ресторатора, и впервые за долгое время начинает готовить просто, для себя. Себе одному. И даже Кристиан сегодня будет готовить сам. Отти берет кастрюлю, кашицу, возможно, что и геркулесовую, хотя, пожалуй, что перебор, молоко из холодильника, местное, норвежское, непастеризованое молоко, две столовые ложки воды на дно кастрюльки и начинает варить. Когда молоко, закипая, бурля и, как вещь в себе, заставляя бурлить овсянку, слышит звук, как будто отрезали что-то бумажное, то знает-это Отти достал малину. Если подразделить героев на талисманы, то, как у Ильи-жираф, так и у Отти всегда малина. Он засыпает малину в ковшик, и кипение потихоньку прекращается. Жидкость становится густой и чем-то похожей на компот. Отти чуть чуть переборщил с малиной. Отти наливает кашу в тарелку из Икеи и нарезает тосты. Когда я был маленький, в Норвегии, с родителями, я помню, мы тогда жили у озера, мама с папой всегда нарезали мне два тоста: один с ветчиной, другой-с апельсиновым вареньем. Так и Отти. Он делает себе черный чай без сахара, но с лимоном. Отти же видит, что хочет съесть что-то еще и идет готовить омлет. Отти будет готовить обычный, правда чуть островатый, ну, или пряный, тут уже кому как больше нравится, омлет под сыром с грецкими орехами. Он ставит себе на стол стакан воды, чтобы не было опять слишком пряно. Отти снова переборщил с перцем. Вот завтрак Отти. Если же из вас кто-то еще не позавтракал, то завтракайте скорее, если же восход солнца все еще ближе, чем время завтрака, то ложитесь-ка лучше спать, и завтра скажете себе спасибо. А так… Вообще говоря, читайте себе на здоровье, наша история продолжается.
Всем, наверное, было бы интересно узнать, чем закончились похождения героев в городе: заплатил ли Илья за ужин, или это сделал Хельга, не пошли ли они после в маяк к Илье?.. Шучу, шучу, это вещи слишком банальные, злободневные, и мои рассказы будут их обходить стороной. А дело было вот как:
Илья, похоже, окрылённый успехом, подбадриваемый черничным морсом, стал влюблен и, кажется, был готов даже в этом признаться. Сидя в море, в «Молодости», глядя вдаль уходившей «Силье», в один из дней их путешествия, Илья, освещенный Луной, справедливо заметил, что даже у такой махины существует спутница в виде ровной водяной дорожки. Их великанская любовь до того поразила похоже переевшего варенья Илью, что по прибытии на Остров он пообещал себе как минимум жениться на Хельге. Будучи заядлым романистом и романтиком, по прибытии на Остров Илья действительно повел Хельгу кататься на лодке в Лунную звездную ночь. Когда пришли, он храбро, как накануне, оттолкнул лодку от берега, перед этим бережно усадив Хельгу на борт, и, как водится в лучших фильмах, с разбегу и в самый последний момент очутился на лодке. Весла взял, как заправский гребчий и поплыл, голубясь в лунном свете красотой Хельгиных волн, что она в порыве любви на него ментально направляла. Илья все больше рассказывал про про море, солнце, в общем, болтали ни о чем, и так болтали, словно между ними нет и никогда не было той незаметно протянувшейся нити, которая даже посторонним скоро перестанет казаться незаметной. Н-да, вот такая вот между ними была нить. В один момент Илья было вздумал отречься от своего признания, которое, скажем, в его голове созрело уже сполна. Потом все оттягивал. «После этого поворота-думал-нет уж, после этого! Нет, надо еще три сделать, так прокричал морской слон…». Наконец, абсолютно не подготовившись (Илью охватила какая-то детская жестокость наоборот), признался. И, как маленький мальчик, не ведая о последствиях, одну за одной отрывает мухе лапы, так и Илья, устав больше знать, с тупым интересом (все остальные чувства его в момент притупились и он даже не знал, правда ли он любит Хельгу) сказал, разрезая воздух на части, отрывая лапки отступления ему, сказал: «Хельга, а я ведь люблю вас!».
После были и объяснение, и изумление, и даже обида Хельги на то, что он якобы шутит, и львиная доля нежности, когда Хельга вдруг ни с того ни с сего приподнялась со своего края лодки к Илье, этакой гибкой скалой, изогнутым утесом, и застыла в поцелуе, обвив могучую шею Ильи руками, лишь чувствуя, как влажные губы касаются его влажных губ и трепеща, как от погружения в другую вселенную. В это же время у другой вселенной от перепада счастья и чувств губы статически дрожали, и в поцелуе было единственное спасение им, чтобы их не выдали. С чем, впрочем, Илья отлично справился. А после и вовсе, раскрасневшись, веселясь и брызгаясь, стал собой прежним, и уже, то, несмотря на звонкие восклицания, разгонял лодку до неимоверной скорости одними веслами рук, то вдруг начинал читать стихи… Вечер был, несомненно, спасен, хотя наши герои еще и долго возвращались домой, блуждая лесом. Ну, им простительно. Тем более, ведь под Луной. Легли спать далеко за полночь. В такое время, скажу я вам, что и в Москве и то уже можно увидеть первые лучи Венеры осенью. И я знаю, о чем говорю, сам видел:) В последующий день Илья начал работу над новым романом. На него, как это часто бывает в любви, нашла творческая лихорадка. И все было вроде бы хорошо, и Отти лишь одобрил выбор Хельги, при чем очень даже искренне, но тень сомнения все равно пробежала между ребятами. Наличие девушки в их мужском коллективе, хоть и мысленно, а мы знаем, что мысль-великий ретранслятор, делало всех ребят немного погрустневшими, чуть менее энергичными. Хотя бы потому, что многие из них понимали: пора бы тоже обзавестись семьей. Да, немного по-немецки и практично. Но что поделаешь? Муж-чи-ны! Один мудрец, правда, начинающий, рассказал по этому поводу великую историю. А дело было вот как:
Глава 13. «Жизнь ни хороша, ни плоха»
Сидя в горах Тибета, недалеко от Непала, куда нечасто приезжают путники, старец в своей хижине, выполненной в буддистском стиле, по всей форме, сидел и смотрел вдаль. Пил чай, слушая время. В его голове не роилось, впрочем, ни единого, почти ни единого сомнения, он жил один, и вот уже год молчал. В тишине заваривал себе чай, ходил специально не к ближнему, а все больше к дальнему источнику, убивал, бывало, дичи, сколько надо, совсем чуть-чуть, а после перестал, питаясь лишь зеленью, ягодами и фруктами… своими мыслями. Говорят, чем больше ты молчишь, тем больше энергии содержится у тебя внутри, и это отчасти правда. Возможно потому в это прекрасное майское утро судьба отправила навстречу старцу жизнь. Возможно, чтобы тот не держал энергию в себе. Помог путнику. Или чтобы лишь ограничить его влияние. Никто не знает о матери-природе. Хорошая ли она, плохая? Никто не задает вслух этот вопрос. Возможно, в своих мыслях старик был так силен, что, с расчётом ли, или случайно, задал природе этот вопрос. И она ответила. Возможно, даже его устами.
-Скажи, старец, если два камня вдруг упали с небес на землю, да упали не просто так, а как-то с хитрецой, в общем, так, на кучку камней, и теперь вместе им тесновато, скажи, старец, если два камня упали, хорошо это или плохо?
И старец отвечал. Не сразу, играючи, проверяя, как это любят делать все те, кто осознал мудрость и теперь действует как-то по-особенному, с загадкой. Сначала смотрел на путника долгим, впивающимся и одновременно самым смиренным в мире взглядом. После лишь хотел подать ему руку, и в этот самый момент путник понял, как весь дрожит. Напоил его чаем. С травами Тибета, или, быть может, Китайскими. Лишь рассказал историю, одну притчу, которая в глазах этаких старцев звучит до боли естественно, чтобы путник яснее понял ход его мыслей, а путник, как всегда это и бывает, понял ход его мыслей все-таки неправильно, не понимая, почему же тот затягивает. Хоть и старался слушать внимательно, но постоянно сбивался. И, пожалуй, готов бы был провалиться в пропасть от выражения той бессмысленной, чуть живой полуулыбки, что зависала, буквально застывала на его лице. Старец же сказал довольно простую после всего, что было до этого, но чуть позабытую вещь. Он говорил: жизнь, о путник, не хороша и не плоха. И все, что есть этакого в жизни, становится плохим или хорошим лишь в меру нашего воображения, наших соображений. Так что, путник, и потому, что это так, что камни с небес не падают, событие это не хорошо и не плохо. Оно естественно, как и сама жизнь. И если тот, кто сверху бросил камни, определил эмоциональный фон падения, то то тону печали или радости быть таковым, каковым его определят сами камни, с той силой решения будет считаться бросивший. И старец сидел и пил чай. И юноша смотрел на его серые, сизые брови.
«Жизнь ни хороша, ни плоха»,– думал я сегодня, шагая по дороге из школы домой. И все, что бы мы ни пытались придумать по поводу улучшения качества нашей жизни, не будет правильным наверняка. Потому, что жизнь для всех одинакова. Мы сможем лишь управлять теми или иными факторами, наличием положительных и отрицательных эмоций, что получаем изо дня в день. Но существует так же, я отметил, некая истина. А именно: визуализация, то есть обозначение того, что я «хочу», а после точечное достижение этого пункта путём выбора в пользу цели: я, делая цель, буду улучшать свою жизнь столько же, сколько и не делая, а потому я буду делать, ведь получу то, что хочу.
Так вот, эта визуализация помогает сделать огромный прорыв в своём развитии и получить нереальное количество положительных эмоций. А возможность, реальность и правдивость этих визуализаций я подтвердил в первой части предыдущего предложения. Другими словами: сила с выборе. Завтра-это наше сегодня. Делать правильный выбор каждую минуту, секунду сегодняшнего дня и есть лучший вклад в будущее.
Из этой идеи, описанной мной в предыдущем абзаце, по дороге домой, сидя у окошка в автобусе, можно сделать и другой, даже более интересный вывод: а что, если человек-всего лишь тело, и душа действительно существует? Это бы объяснило, почему жизнь не может быть ни плохой, ни хорошей. Она может таковой быть, но это за пределами человеческого разума. Тогда и начинаешь вдвойне чутко ощущать правила общества и его мораль, поневоле думаешь, задумываешься о добрых делах, справедливости, честности… Друзья, и правда, задумайтесь, ведь религия, к примеру, Христианство, несёт в себе много пользы, света, добра, и в то время, как люди, что, основываясь на своём здравомыслии, отрицают религию, я, считаясь с ним, предлагаю ее признать. И правда, там очень много полезного. Признать религию хотя бы для того, что все, что когда-то существовало, имеет место быть, пусть и в другой, видоизменённой системе координат, но имеет. Ведь недаром люди испокон веков верили в Бога и поклонялись церкви. А это делали в том числе и великие умы. Или, что вы скажете о масонах? Те тоже уважают религию.
Гнев оттого, что люди восклицают. Но как! Почему?! Почему я, делая что-то лучше, будучи в чем-то объективно правее, предоставляюсь обществу как менее значимый человек? Гнев от гордости, от недостатка смирения. И, между прочим, от чрезвычайной привычки и намерения поговорить. Ведь как-то же общались без языка древние люди? Ну, а животные? А потому ценны лишь те слова, что описывают чувства. Ведь именно чувства-то, что может выразить человек только в действии. Вчера я понял одну простую вещь: «Не перечить. Воистину, смирение-лучшее качество. Ведь даже если отрицать наличие Господа, смирение само по себе очень хорошо. Повторяя про себя установку, раз за разом, что это ничего, так, значит, надо, мне нужно лишь быть добрым и продолжать делать своё ремесло, ты скорее придёшь к цели, чем если будешь гневаться. «Ну зачем мне это все?» Ведь то, как мы думаем, на самом деле и определяет нашу жизнь. Если же будешь думать гневно, то и вправду начнёшь искать ответ на вопрос: «за что мне это все?» Начнёшь что-то менять, подбирать варианты. Чего категорически нельзя делать при достижении цели.
И если кажется, что остановился, где-то сдал, подожди. Не кори себя, ведь если ты так думаешь, у тебя ещё есть силы об этом думать, то есть и силы исправить это, ещё не все потерянно. В этом и есть сила решения, выбора: если понял, что делаешь что-то не так-лишь обернись на недельный цикл и делай все в соответствии с ним, с того самого места, где ты ошибся. И ещё: не забывайте, что все гениальное просто. И я вам прямо и открыто заявляю, что, двигаясь по этой схеме, следуя ей, следуя честно и не останавливаясь до указанного срока, вы достигнете результата. Мы будем судить о моей честности в понимании мира, то есть о моей правде, когда моя книга выйдет в свет и вы ее прочитаете. А так, как вы сейчас читаете эти строки, то теория эта верная:) беспроигрышная лотерея! Следуйте.
***
Ну вот, сегодня проспал и пишу эти строки не утром, а вечером. И я начинаю понимать, за что я люблю свою книгу и почему выбрал для себя писательское направление. Один мой друг сказал: «не пиши, если тебе не нравится. Приятно читать то, что приятно писать». Сейчас я готов доказать ему, что это не так. Если он, конечно, вообще это имел ввиду. А доказательство же просто в своём познании: легко написать лишь надпись на заборе. Матерную. А все остальное-сложно. Лучше говорить так: делай то, что поначалу категорически не нравится, а после начинает приносить колоссальное удовольствие. А это и есть определение самого любимого в жизни. Так что, друзья, берём руки в свои ноги, собираемся с мыслями и идём делать своё дело. Ни о чем не переживаем (мы смиренны), тем более о том, что что-то не получается, а вы при этом сами захотели это делать. Скорее тяжесть, тяжба, наоборот-признак того, что вы находитесь на правильном пути. Согласитесь, ни одно ещё великое дело не было легким. «Если тебе тяжело, то скоро финиш» и, самое главное, друзья, никогда не сомневайтесь. Концентрируйтесь на одной задаче, чтобы не натруждать свой мозг. Бегайте по утрам. Вы и не представляете, какая сила заключена в беге.
Глава 14 «Любовь»
Но, что-то наши герои засиделись в бездействии. А я, пожалуй, слишком многое передумал по дороге домой. Сегодня время позднее, за моим окном ближе к зиме и уже темно, а потому Отти будет готовить ужин, при том непростой, а праздничный, по случаю любви Ильи и Хельги. Блюд было несколько. Имеется ввиду, несколько блюд каждого типа:) первым делом Отти принялся за заготовку напитков. Приготовил полбочки местного, норвежского, ржаного, сделанного на холодных местных сортах ржи кваса. До поры до времени оставил в подвале, в холодном подвале своего особняка-уютного норвежского гнёздышка, доставшемуся ему и Хельге по наследству. Сделал пару кувшинов грушево-имбирного чая и брусники с мёдом. А так же-чуть чуть глинтвейна. Бочки вина, пятидесятилетней выдержки. На закуску были все больше морские деликатесы: соленая красная рыба, креветки, акульи ребрышки, а так же-авокадо, витаминный салат и другие свежие фрукты и овощи. Картофель, печёный со сметаной и луком, жареный картофель фри и пряный томатный соус. Индейка, шашлык на гриле, на второе же-главное горячее блюдо-запечённый на гриле четырехметровый осётр. К нему три вида гарнира: традиционный овощной, с лимоном и лаймом, чуть поджаренном на ореховом масле, специальный русский для Ильи-целая горка картофельного пюре, молочного, и пряный-для любителей изюминки, которыми были многие из норвегов и он сам: имбирный, вяленый в черничном соусе баклажан. Между прочим, это и правда вкусно. Попробуйте, посолив лишь чуть чуть и перчив тоже не слишком сильно. На десерт с помощью всех героев был испечен тоже черничный торт. Там было и бисквитное тесто, и кремовый соус, в общем-все прелести жизни. Короче говоря, посидели здорово, а Владимир, когда пришло время шампанского, даже заявил, закричал: «Горько!». Все посмеялись. И не пугайтесь, правда, не пугайтесь такого экстрима и многообразия в кулинарии. Как вы помните, идея проходит три времени: Отрицание, гнев и принятие. Как знать, как знать :) Но, главное, продолжайте работать. Результат несет в себе много путей и одно лицо, всегда одно лицо, ребята.
***
С Хельой на прогулку пошли рано. Было еще темно, лишь впереди ярко сверкала планета Марс. Венера, Меркурий находились в свободном плавании, двигались куда-то дальше, ближе к солнцу, и через эти края проходили явно транзитом. Невдалеке вдруг пробежала лиса. Чуть морозило. Атмосфера была хороша и так на редкость мила, особенно между Ильей и Хельгой, что последняя всерьез начинала думать: «Попала в сказку». Илья восторженно о чем-то рассказывал Хельге. Хельга была учтива и с этой учтивостью слушала. Оба они казались чрезвычайно счастливы. Потом, условившись, побежали. Бегали долго, да так, что забежали в почти непроглядную, еще никому неизвестную часть острова, совсем этакий маленький клочок земли. Да там и закончили. Скалистые камни, ребрами своими выступающие вниз, ввысь, вбок-в общем-то говоря, во все стороны, заграждали проход на белопесчаный, казалось, еще никем не тронутый пляж, протянувшийся на километра два-три по дуге, наискось, и ограниченный такими же белыми камнями спереди, далеко-далеко. Сторона света, выходящая лицом к волнам моря, была восточной. И хорошо же, скажу я вам, вдоволь набегавшись с любимой женщиной, на белоснежном норвежском пляже встречать рассвет. Солнце в этот день сверкало багряным, красным, цветущим, как самый порт Идэна. На фоне волн оно выходило этаким красным лайнером, одним из паромов компании Викинг-Лайн.
Наверное, в этом и есть смысл любви: получать удовольствие от своей прихоти, от того, что ваша любовь взаимна, получать удовольствие от новизны, а любовь-это всегда что-то новое, при том получать двойное удовольствие от того, что жизнь прекрасна, и выполняются первые два пункта, совмещать все три и смотреть на красный рассвет.. Уроки, которые дает любовь, всегда умны и приятны: любовь учит делать тебя правильный выбор, говорит так же, что при желании ты способен на все. Помогает преодолевать тебе свои трудности, и ради любимого человека, ради того, чтобы быть его достойным, ты готов становиться лучшей версией себя. Настоящая любовь-та, что заставляет животную природу, животное происхождение в человеке биться в соответствии с разумом. Жизнь-пешеходный переход. И как, выходя, к примеру, в городе Туле, в жаркий августовский день к центральной площади, ты вдруг слышишь зеленый сигнал светофора, так и любовь есть такой сигнал. А впереди-жизнь.
Любовь-это высшее чувство. И доказательство тому то, что любовь, как и жизнь, и счастье, не поддается разуму. А, может быть, прав Базаров, и никакой любви на самом деле не существует. Но я бы не хотел верить в это. Ведь, как мы с вами уже знаем, если верить, что все еще будет, то все еще-будет. Но любовь между Ильей и Хельгой и правда была тем видом любви, который доказать довольно трудно. Возможно, Хельга испытывала подобные чувства, что и Илья, но ясно известно лишь одно: любя друг друга, быть может, по детски, быть может, лишь на словах, и только убеждая себя в том, что любят, Илья и Хельга действительно день ото дня делали друг друга лучше. Возможно, именно в этом и есть смысл любви. И вправду, вместе с Хельгой Илья стал бегать по утрам, сменил свои потертые брюки на новые, что ему подарила Хельга, постригся по другому и поправил бороду, а Хельга стала веселее и почувствовала себя настоящей женщиной. Волны рассвета уже вовсю светили над головой, и вдруг откуда-то сбоку прилетела стая белых чаек. Они были как бы символом того, юношеского в сердцах этих двух, они были как бы символом того, что любовь являет собой свет белой жизни. Илья и Хельга, не торопясь, взбивая песок то левой, то правой ступней обуви, отправились в путь до дома.
Глава 15. «Mon Cher»
Но жизнь бывает, порой, и грустна от сознания безысходности. От тупого, ноющего стремления помешать. И только, казалось, дела о романе, «романах» Ильи пошли в гору, как однажды жизнь, буквально открывая настежь окно в его комнате, разнесла весь его роман в пух и прах, так, что некоторые из листочков вынесло в форточку и восстановить рукописи уже не представлялось возможным. На следующий день отправились в плавание, взяв с собой денег каждый столько, сколько только мог взять, и уже, похоже, не планируя возвращаться. Желая стать вольными птицами, или хотя бы поселиться в другие, более теплые края, ребята за ночь собрали все вещи и не проронили ни слова. По дороге в аэропорт в Хельсинки Отти приготовил четыре бутерброда с сыром и ветчиной, а так же достал уже известную читателям банку малинового варенья. На пароме добрались отлично. По прощании с сушей у всех как будто гора с плеч спала, так, словно все они-прирожденные моряки, а не кучка вычурных авантюристов. По очереди ныряли за жирафиком в бассейне парома. После долго сидели в сауне, но все же успели до ужина. А после ужина и чистой, но обдуваемой ветром со всех сторон прогулке по палубе легли спать. Выспались хорошо и теперь ехали в Аэропорт Хельсинки. Кристиан решил не следить за питанием, ведь, похоже, мышцы росли прекрасно и без него, а за фигурой он не гнался. А потому сейчас, вместе со всеми, поглощал бутерброды и варенье, в то время, как планка его отжиманий перевалила уже за двести восемьдесят.