Забытая цивилизация Запада. Издание второе, дополненное

Но монахи бросили настоящий вызов высшим силам. Сколь же они дьявольски велики! Сколь ничтожен человек пред их могуществом! И все-таки дерзновение воли, решившейся «проверить» божественные заповеди, воли, помноженной на смиренное покаяние, может творить чудеса. Но у них бы ничего не вышло, если бы в Брендане со спутниками был хотя бы гран гордыни. Любая «задняя мысль» привела бы их к краху. Но отделенные от водного Ада лишь тонкой полоской шкур, служившей им кораблем, они продолжали плыть по Бескрайнему прямиком в Вечность, где нет «Я», добра и зла, и много чего еще, из чего состоит жизнь человеческая.

Они плыли вперед, стремились вверх и пребывали в «сейчас». На полпути между зловещей морской пучиной и хрустальной высью неведомых райских островов, чистой землей.

Время на утлой лодке посреди необозримой морской глади тянулось мучительно медленно, постепенно все более замедляясь²⁹. Еще более мучительной была неопределенность. Сколько продлится плавание: год, пять, вечность? Как тут не сойти с ума? Но монахи нашли выход из этого, казалось бы, безвыходного положения: они стали жить осмысленно, т.е. осознавая каждое свое движение, каждый шаг, дуновение ветерка, плеск волны и т. д. И конечно, каждое слово молитвы. Это, при всей внешней простоте, оказалось очень трудной задачей. Но в ней и заключается единственный доступный человеку смысл жизни, – жить осознанно, каждое мгновение, и тогда мир явится тебе совсем в другом свете.

Добавим сюда постоянный диалог монахов с представителями других миров. Современный ученый-физик сказал бы, что они пребывали в состоянии суперпозиции. Т.е. сразу в нескольких состояниях, в нескольких измерениях. Так, как-то на Пасху нужно было отслужить мессу, а на лодке для этого просто не было места. Брендан вознес молитву, и Небо услышало его, – вскоре посреди моря-океана появился остров. Сразу после мессы он погрузился в пучину. Это был кит. Другие комментаторы, правда, больше склоняются к некоему неизвестному ныне животному – щиточерепахе.

Но путешественники не уповали лишь на помощь высших существ. Они хорошо знали, что она дается лишь тем, кто изо всех сил, с чистым сердцем стремится к цели. Поэтому им приходилось ежедневно решать проблемы своего быта, пополнять скудный рацион. Страшно донимала невероятная сырость и холод, пробиравший до костей. Об огне, а значит, горячей пище, на лодке не приходилось и мечтать.

Тяготы «длинного времени» усугублялись постоянной борьбой со свирепой, беспощадной стихией Северной Атлантики. Особенно зимой. О, эта первая зима великого плавания! Эти гигантские седые валы до самого горизонта. Несчастная скорлупка, скрипя и едва не разваливаясь, с трудом взбиралась на волну, закрывавшую собой весь белый свет. Она стремилась вверх, туда, где край воды, смыкался с низким, свинцовым небом. Но лишь для того, чтобы уже в следующий миг рухнуть в разверзнувшуюся бездну. И так волна за волной, час за часом, день за днем.

Но вот как-то внезапно ветер стих, шторм кончился, и над миром установилась хрустальная, почти неестественная тишина. Постепенно предрассветная мгла рассеялась, и взору изумленных путников предстал гигантский сверкающий монолит, – «огромный кристалл». Так впервые европейцы увидели айсберг.

Брендан и его «secret land»

Плавание было долгим и тяжелым. В течение семи лет огромное и страшное море несло утлую лодку, время от времени прибивая ее к неведомым островам. Плыли, как и многие другие паломники того времени, просто по воле волн; иной раз руководствовались собственными видениями, а иной – знаками, которые подавало Провидение. Так птица, севшая на нос лодки, сказала Брендану: «Ты вместе со своими братьями пропутешествовал уже год. Осталось еще шесть. Где сегодня справляете Пасху, там и будете справлять ее каждый следующий год, а затем ты найдешь то, что запало в сердце твое, то есть Землю, святым обетованную».

Первой землей, показавшейся на горизонте, стал маленький остров с «потоками воды, низвергающейся с обрывов». Здесь усталые путники нашли жилье и пищу. По мнению современных исследователей, это мог быть остров Св. Килды из числа Гебридских островов (кстати, известно, что там было древнее ирландское монашеское поселение). Продолжив свой путь, монахи вскоре встретили два острова, на одном были «стада белоснежных овец и реки, полные рыбы», на другом – «трава и белые птицы», которые на поверку оказались раскаявшимися падшими ангелами. Возможно, это были острова Стреме и Воге из Фарерского архипелага. После них последовали еще два острова, которые сложно идентифицировать: первый с монахами, второй с водой, которая «отупляет того, кто ее пьет».

А потом начались сильные штормы. Они увлекли лодку Брендана на север, где он увидел «горы, извергающие пламя», и «красные скалы», а «воздух там дышал дымами». То была Исландия. Позже очередной шторм занес мореплавателей на пустынное побережье, где они жили некоторое время «во чреве кита», то есть, укрывшись за толстыми ребрами китового скелета. Пустынным побережьем, скорее всего, была Гренландия.

Им встречались и совсем крошечные островки, которые даже сегодня редко на какой карте найдешь. На одной такой скале, прямо посреди моря, сидел заросший «как медведь» человек. Он сказал, что находится здесь 109 лет, и людей за все это время вовсе не видывал, о чем, впрочем, совершенно не жалеет. Внутри скалы была пещера, где он прятался от непогоды. Этого ему было достаточно, ибо он «такой же, как ты, Брендан». Т.е. не обращает внимания на тело, на невзгоды и лишения, а заботится лишь о душе. Впрочем, и такая аскеза ему казалась недостаточной. Вымолвив эти слова, он словно спохватился, что сильно заболтался со странниками и, сказав «иди своим путем, я больше не буду говорить с тобой», поспешил удалиться.

После сильной бури и длительного плавания отважные путешественники оказались «в стране с солнцем, лесами и большой рекой, уходившей внутрь страны». Трудно сказать однозначно, но не исключено, что это был полуостров Лабрадор в Канаде, и река Св. Лаврентия.

Много чудес явили райские острова, пребывавшие в благостной тишине. Странствуя по тропинкам одного из них, путники повстречали группу седовласых длиннобородых старцев. Они огорошили монахов совершенно невероятным известием: пока для них прошло 6—7 лет, на родине уже сменилось 6—7 поколений! Старой, доброй Ирландии уже нет, а к моменту возвращения и вовсе пройдет 300 лет. Стоит лишь причалить к берегу, как монахи состарятся и в скором времени умрут. (поразительно точное описание «путешествий во времени» с точки зрения физики ХХ века).

А вот что говорили сами монахи о своем странствии: на одном из островов они видели уже упомянутых баранов (или овец), которые были величиною с оленя. На другом, белые птицы, сидя на ветках громадных деревьев с красной листвой, пели славу богу; на третьем царило глубочайшее молчание, и лампады здесь загорались сами в час богослужения. После пасхи, которую путешественники справили на спине кита, им довелось быть свидетелями боя между драконом и гриффоном, наблюдать морскую змею и других чудовищ. Но они преодолели все опасности, благодаря своему благочестию. Во второй половине странствия их взорам предстал роскошный алтарь, подымающийся из океана на сапфировой колонне. Место казалось просто райским, но неподалеку находилось отверстие, откуда вырывалось пламя. То был вход в ад. Совсем рядом с ним на крошечной скале сидел Иуда. С востока дул огненный ветер, с запада – ледяной, о клочок земной тверди беспрерывно и яростно бились волны, то и дело заливая его. Но, несмотря на скорбный плач, разносившийся над океаном и заставивший путешественников пролить слезы, для Иуды, это было не наказание, а отдых, предоставленный по случаю праздника. Просто в преисподней царили своеобразные представления о праздниках и отдыхе. Кстати, Брендан, на правах очевидца, впервые в истории дает описание ада.

Наконец монахи достигли дверей рая, окруженного стенами из драгоценных камней: топазов, аметистов, янтаря, оникса. Это была цель путешествия – Земля обетованная. Она представляла собой широкую равнину, полную плодоносящих деревьев. Путники ели плоды, пили из источников, и так шли в течение сорока дней, но не смогли обнаружить предела земли. Вокруг них по-прежнему простирались роскошные луга с цветами, деревьями, полными плодов; повсюду струились ароматы, а в лесах паслись ласковые ручные животные. Реки текли молочные, а роса выпадала медовая. Здесь не было ни жары, ни холода, ни голода, ни печали.

Около большой реки они повстречали отрока, который сказал Брендану: «Плоды здесь такие зрелые потому, что все время они остаются на дневном свету и ночь здесь не наступает. Свет же этот есть Христос. А теперь возвращайся в страну, где ты родился, взяв с собой из плодов и драгоценных камней этой земли столько, сколько сможет увезти твой корабль. Приближается твое последнее странствие, когда почишь ты вместе с отцами своими».

Обратный путь занял всего полмесяца. И вот, говоря словами японского монаха Догэна, «Наш путь, во время которого я вверял свое иллюзорное тело вздымающимся волнам, наконец подошел к концу». Но, увы, у причалов их не встречали восторженные толпы. Не пришли ни друзья, ни знакомые, ни родственники. Все они давно умерли, и даже память о детях и внуках наших отважных героев истлела во глубине веков. Сменились власти, исчезла королевская династия и даже церковь, в которой монахи молились перед отплытием, была разрушена и предана забвению. Ничто уже их не связывало с некогда родной землей, и вскоре они спокойно отдали Богу свои души.

*** *** ***

Многое из рассказанного кажется фантастикой? Но не будем забывать, что через несколько сотен лет викинги, часть которых еще не перешла в христианство, т.е. представляла совсем другую культуру, плавали теми же маршрутами и рассказывали примерно такие же истории.

Что можно утверждать со значительной долей уверенности, так это то, что ирландские монахи плавали к Северной Америке в VI веке нашей эры – за 900 с лишним лет до Колумба! Но плавсредством для них послужила не эскадра крепко сколоченных каравелл, а всего лишь кожаный мешок, натянутый на каркас из прутьев. Принципиальную возможность такого вояжа экспериментально подтвердил в 70-х гг. ХХ века известный путешественник Тим Северин.

Передвигаясь на утлых лодках, Брендан и его последователи открыли Шетлендские и Фарерские острова, Исландию и Гренландию. Причем, как отмечает хронист-современник Дикуил, с конца VIII века между Ирландией и Исландией было налажено регулярное сообщение. В дальнейшем викинги уничтожили многие христианские общины, часть поселенцев погибла от великой чумы в середине XIV века и от иных заболеваний, часть по другим причинам. У нас нет точных сведений о судьбе первых европейцев на Американском континенте. Но недавно при раскопках приморского индейского селения в штате Мэн (США) археологи обнаружили монету, отчеканенную в правление Олава Тихого между 1066 и 1093 гг. Тем же временем датируется и сам поселок, в котором, по-видимому, жили норманны. А слава ирландских монахов, бесстрашных мореплавателей, ведомых верою, пережила века…

Нашу короткую «сагу» об ирландцах, нашедших самую трудную в мире дорогу: дорогу к себе и к Богу, и попутно обнаруживших загадочные дальние земли, завершим отрывком из стихотворения известного современного писателя Толкиена, посвященного св. Брендану:

 
…Целый год мы плыли вперед и вперед,
и нам не встречалась земля,
нигде мы не видели птиц на воде,
ни встречного корабля.
Вдруг темное Облако встало – и гром
раскатами загремел.
О нет, не закат то был, не рассвет,
но запад побагровел.
 
 
И прямо под Облаком встала гора —
отвесные склоны черны,
вершина курилась, и были в тиши
удары прибоя слышны;
жерло на вершине пылало светло,
как пламя небесных лампад:
гора, словно столп, подпирающий Храм,
корнями сходила в ад.
Стояла она, основанье тая
во мгле затонувшей земли,
куда после смерти ушли навсегда
далекой страны короли.
 
 
Во мраке угрюмом утихли ветра,
и весла ворочали мы —
нас мучила жажда, и голод был жгуч,
мы больше не пели псалмы.
Зато миновали мы Облако то,
и открылся берег высок:
спокойной волною стучался прибой,
катая жемчужный песок.
Нам мнилось – неужто здесь будет волна
наши кости катать века?..
Найти не могли мы на скалы пути —
уж больно стена высока.
 
 
Вокруг мы пошли и увидели вдруг
обрывистый фьорд меж скал —
по водам свинцовым вошли мы в него,
и сумрак нас вновь объял.
 
 
Гребли мы все дальше в глубь этой земли,
ни звука вокруг – тишина,
лишь слабые всплески из – под весла —
святою казалась она.
 
 
И мы увидали долину, холмы,
чредой уходившие вдаль,
горела долина та, вся в серебре,
как будто Священный Грааль.
И Белое Древо росло посреди —
такие, должно быть, в Раю, —
в бездонное Небо вздымалось оно,
подъемля вершину свою.
Тяжелою башней высился ствол,
и крона была густа:
как лебедя перья, снега белей,
ладонь любого листа!
 
 
Недвижным казался нам, словно во сне,
под звездами времени бег.
И думали мы, что себе на беду
не уйдем отсюда вовек,
что останемся здесь, – и, отверзши уста,
тихо начали петь,
но сами дивились, что голоса,
словно в храме, стали греметь.
 
 
И листья, как белые птицы, взвились,
и дрогнуло Древо тогда —
лишь голые ветви остались да ствол,
а листья смело без следа.
И слово певучее к нам донеслось,
какого не знали вовек!
Не птицы то пели из горных границ,
не ангел и не человек,
а род благородный, что в мире живет
за дальней гранью морской:
но моря холодны и воды темны
за Белого Древа землей».
 
 
«Два чуда ты мне описал. Я хочу
о третьем узнать наконец!
О, где твой последний рассказ – о Звезде?
Зачем ты таишься, отец?»
 
 
«Звезда? Ее я увидел, когда
встал на развилке путей —
лучи на окраине Внешней Ночи,
у врат Нескончаемых Дней.
С карниза там мир обрывался вниз,
и вел на неведомый брег
висящий над бездной невидимый мост,
но там не ходил человек».
 
 
«А мне говорили, ты в некой стране,
в последней стране побывал —
без лжи мне об этой стране расскажи
и что ты там повидал!»
 
 
«Звезду еще в памяти, может, найду,
и помню развилку морей —
дыхание смерти там бриз колыхал,
нет слаще его и нежней…
Но коль ты желаешь изведать ту боль,
узреть, как растут те цветы,
на небе ль каком или в дальней стране —
тогда выйди в плаванье ты.
И море подскажет дорогу само,
и парус тебя будет мчать —
и там ты изведаешь все это сам,
а я теперь буду молчать».
 
 
В Ирландскую землю, где колокола
в Клуан – ферта на башне бьют,
где лес темнеет под сводом небес
и туманы стеной встают,
пришли корабли из дальней земли,
откуда пути нет назад —
сюда святой Брендан пришел навсегда,
и здесь его кости лежат.
 

Глава 10. Монастыри

Монте-Кассино. 1500 лет назад это место облюбовал св. Бенедикт

Средневековое христианство – это, прежде всего, путь. Дорога к Богу. И прийти к Богу можно лишь отрекшись от всего мирского: денег, славы, семьи, себя, то есть от всего, что связывает человека с этим, полным несправедливости, жестокости и страданий, миром, «юдолью скорби».

Поначалу, в первые века нашей эры, еще в эпоху Римской империи, люди просто бросали свое имущество и уходили прочь. В горы, в пустыни. Там, замуровывая себя заживо в отшельнических скитах, либо десятилетиями сидя на столбе, подвергаемые немыслимым тяготам и лишениям, они искали свой путь к Богу. А значит, и к самим себе. Отказываясь от своего «я», они старались обрести себя, пусть зачастую и весьма экстравагантным образом.

За шаг до монастыря. Отшельники

Сальвадор Дали Искушение святого Антония

Помимо личного стремления обрести себя в Боге подвижниками двигало нечто большее. Христианство, в отличие от язычества, – это религия жертвы. Сам Иисус отдал себя на заклание ради спасения всего человечества. То же завещал апостолам. И анахореты стремились повторить крестную стезю своего Бога. Добровольно. Не в своих корыстных интересах. А ради всех людей.

Начало движению отшельников положил во второй половине III века святой Антоний Великий. Он происходил из вполне зажиточной семьи коптов, жившей на юге Египта. Был обычным благочестивым христианином. Но как-то раз с ним произошел случай, подобный тому, что будет через тысячу лет со святым Франциском. В церкви он услышал небесный голос со словами Евангелия от Матфея: «Если хочешь быть совершенным, иди, продай имение твоё и раздай нищим, и будешь иметь сокровище на Небе, и иди вслед за Мной». Он так и сделал. Продал все, захватил запас хлеба на полгода и ушел в пустыню. В развалинах старого воинского укрепления на берегу Нила он соорудил крохотную келью, в которой провел много лет. С внешним миром ее соединяло лишь небольшое отверстие, через которое раз в несколько месяцев ему передавали еду. Но даже в эти редкие мгновения Антоний сводил общение с людьми к минимуму, и уж тем более остерегался смотреть на них. Так прошло 20 лет! Но это было только начало. Всего в отшельничестве он провел более 80 лет, дожив до 105! Все эти годы он носил власяницу, никогда не мылся, почти не спал и постоянно постился.

Правда, добровольное заточение после первых двадцати лет было уже не столь жестким. Во-первых, ему пришлось «переехать» еще дальше, в Писпирские горы, на побережье Красного моря. Во-вторых, чтобы меньше обременять последователей, он стал сам добывать пищу, обрабатывая небольшой клочок земли. А в-третьих, иногда выбирался в Александрию и другие города, споря с арианами или ободряя христиан во время гонений.

И все же его жизнь по-прежнему проходила в одиночестве. За редким исключением. Хотя, конечно, он так не считал. Это с нашей точки зрения Антоний был одинок. А в действительности он вел крайне напряженную жизнь, полную самых драматических баталий с невероятным количеством потусторонних сил и всякой нечисти. Сам Диавол смущал его «обычными в юношеском возрасте искушениями»: ночными мечтаниями о прекрасных женщинах, «призраком золота», привидениями. А бесы часто действовали по-простому: бывало, застанут его врасплох, набросятся и избивают, кто дубиной, кто еще чем-то. В ответ стойкий монах лишь кричал: «Никто не может отлучить меня от любви Христовой». Но обычно он все же встречал напасть во всеоружии. Вот свидетельство самого святого:

– Я видел от демонов много коварных обольщений и говорю вам об этом, чтобы вы могли сохранить себя среди таких же искушений. Велика злоба бесов против всех христиан, в особенности же против иноков и девственниц Христовых: они всюду расставляют им в жизни соблазны, силятся развратить их сердца богопротивными и нечистыми помыслами. Но никто из вас пусть не приходит от этого в страх, так как горячими молитвами к Богу и постом бесы немедленно прогоняются. Впрочем, если они прекратят на некоторое время нападения, не думайте, что вы уже совершенно победили, ибо, после поражения, бесы обыкновенно нападают потом с еще большею силою. Если они не могут прельстить человека помыслами, то пытаются обольстить или запугать его призраками, принимая образ то женщины, то скорпиона, то великана, высотою с храм. Они являются прорицателями и силятся, подобно пророкам, предсказывать будущие события, а если не выходит, на помощь призывают уже самого своего князя, корень и средоточие всяческого зла.

Великую силу… имеют против дьявола чистая жизнь и непорочная вера в Бога… Сколько раз бесы нападали на меня под видом вооруженных воинов и, принимая образы скорпионов, коней, зверей и различных змей, окружали меня и наполняли собой помещение, в котором я был. Когда же я начинал петь против них, то, прогоняемые благодатною помощью Божьей, они убегали. Однажды они явились даже в весьма светлом виде и стали говорить: «Мы пришли, Антоний, чтобы дать тебе свет». Но я зажмурил свои глаза, чтобы не видеть их дьявольского света, начал молиться в душе Богу, и богопротивный свет погас. Случалось, что они колебали самый монастырь мой, но я с бестрепетным сердцем молился Господу. Часто вокруг меня слышались крики, пляски и звон; но когда я начинал петь, крики их обращались в плачевные вопли, и я прославлял Господа, уничтожившего их силу и положившего конец их неистовству.

А однажды Антонию дьявол явился в образе великана, головой попирающего облака. Объявив: «Я – Божья сила и премудрость», он предложил: «Проси у меня, чего хочешь, и я дам тебе». Старец же в ответ, размахнувшись, с недюжинной силой плюнул в наглую рожу и, с именем Христовым наперевес, немедленно устремился на великана, одержав полную победу. Вскоре, однако, тот, как ни в чем не бывало, снова явился. На сей раз под видом чернеца (монаха) радушно предложив «преломить хлеба». А то, мол, ты совсем уже отощал от постов и молитв. Но Антоний и тут смекнул, что имеет дело с коварным обольщением лукавого змея. Тогда, желая унизить своего противника, он сначала сообщил: «Христос Своим пришествием окончательно низложил твою силу, и, лишенный ангельской славы, ты влачишь теперь жалкую и позорную жизнь во всяческой нечистоте», после чего осенил себя и его крестным знамением. «Монах» в ужасе ретировался и, превратившись в струю дыма, «вылетел» через окно³⁰.

Так и жили отшельники. В бесконечной борьбе с Дьяволом и самими собой. Одинокие, но вместе с тем погруженные в подлинную жизнь. Проживающие ее шаг за шагом, мгновение за мгновением. Как прекрасный бриллиант в обрамлении бескрайней пустыни. Подобно вечной Луне в великой пустоте. Их духовные подвиги привлекали все новых и новых последователей, и вскоре некогда пустынные места оказались тесно заселены множеством анахоретов, которые постепенно стали собираться в общины. Так созрели условия для появления первых монастырей.

Начало. Святой Бенедикт

Чуть позже, в горах Каппадокии, на территории современной Турции, а также в египетской и сирийской пустынях, появляются первые монастыри и первые монахи. Само слово «монах» по-гречески означает «уединенный». В русском языке ему соответствует слово «инок» – «иной». Кельи, в которых эти «иные» люди жили, имели площадь всего в пару квадратных метров и высоту меньше человеческого роста. Чтобы анахорет при всем желании не мог распрямиться.

В 500 году юный римлянин Бенедикт Нурсийский бросает свою аристократическую семью, уходит от мира и становится отшельником. Он ищет уединения. Правда, не в Сирии или Египте, а недалеко от «Вечного города», в пещере на берегах реки Анио. Здесь он живет в посте и молитвах несколько лет, пока монахи из местного монастыря не уговаривают его возглавить их общину. Результат, правда, оказался обескураживающим. Скандалы, интриги и даже попытка отравления нового аббата. Бенедикт был вынужден бежать в горы, где и основал, пожалуй, самый знаменитый в Европе монастырь Монте-Кассино. Через тысячу лет его украсит своими изумительными фресками Леонардо да Винчи.

Но полученный в среде склочных монахов опыт не пропал даром. Бенедикт понял, как должна быть устроена жизнь тех, кто посвятил себя Богу, и пишет знаменитый монастырский «Устав», который доживет до наших дней. Так же как и орден, созданный им в 529 году, орден бенедиктинцев. Именно со святого Бенедикта, провозглашенного в 1964 году папой Павлом VI «Покровителем Европы», и начинается история средневековых монастырей.

Монастыри: случай Ирландии

Разговор о монастырях, пожалуй, начнем с уникального случая. Это случай Ирландии. Он хотя и стоит особняком, но, тем не менее, является неотъемлемой частью европейского монашеского движения.

Христианство на этом отдаленном от библейских мест острове появилось, можно сказать, случайно. Как-то местные пираты, промышлявшие неподалеку, захватили очередную партию «живого товара» и продали его в рабство, – совершенно обычная для начала V века военно-торговая операция. Среди пленных был ничем не примечательный парень по имени Патрик. Ему поручили пасти овец в отдаленном и диком местечке Коннахт, на самом западе Ирландии. Но он был сыном диакона и знал, что куда бы его ни забросила судьба и как бы ни складывались обстоятельства его главной задачей остается нести людям слово Божие. Не откладывая дело в долгий ящик, он начал проповедовать.

Безусловно, Патрик был религиозным гением. Бежав от рабства и не имея абсолютно ничего, даже Евангелия, он обращал в христианскую веру тысячи людей, в большинстве своем язычников и варваров. Постепенно его миссионерская деятельность охватывала все новые и новые территории, а Ирландия стала островом святых. Причем христианизация здесь проходила бескровно, в отличие от многих других стран.

Один за другим строятся монастыри, которые поначалу представляли собой просто множество хижин, выстроенных вокруг жилища аббата. Уже в 450 году Патрик организует первую христианскую школу. Из ее стен выходят тысячи миссионеров, которые разносят Слово Божие не только по всей Ирландии, но и на сопредельные острова, в частности, в Англию. Вскоре они буквально хлынули на континент, куда принесли свои обычаи, ритуалы, практику выстригания тонзур, а также неутомимую страсть к строительству новых монастырей.

О колоссальном уважении к Патрику не только в Ирландии, но и во всей Северной Европе свидетельствует такой случай. Как-то он, опираясь на посох, рассказывал королю шотландцев о Страстях Христовых. Вышло так, что святой случайно поставил конец посоха на королевскую ногу и проколол ее насквозь. Король же подумал, что это часть ритуала, в соответствии с которым, принимая веру Христову, необходимо терпеть боль и страдания. Патрик же, поняв, что произошло, пришел в изумление, и в знак признательности «молитвами своими излечил короля и осенил благодатью целую страну, в которой с тех пор ни один ядовитый зверь обитать не может»³¹.

В VI—VII вв. Ирландия «экспортировала» в Германию 115 святых (около 620 года они прошли ее с севера на юг, вплоть до Баварии, где устроили скиты), во Францию – 45, в Англию – 44, в нынешнюю Бельгию – 36. Всего же самый ранний из дошедших до нас списков ирландских святых, датированный VIII веком, содержит 350 имен. И это в стране, где не было мученичества, через которое обычно и становились святыми!

Множество основанных ими монастырей жило по уставу ирландского святого Колумбана, который одно время даже успешно соперничал с уставом св. Бенедикта. Отличали его непоколебимый дух сурового северного народа и основанная на нем крайне суровая аскеза. Например, ирландцы любили стоять со скрещенными на груди руками. Долго, очень долго: св. Кевин так простоял 7 лет. Он опирался на доску, и за все это время ни разу не пошелохнулся, даже глазом не моргнул, так что птицы свили на нем гнездо и вывели птенцов. Также пользовались популярностью купания в ледяной воде рек и прудов с громким пением псалмов. Святая Монина каждую ночь, стоя в таком источнике, прочитывала всю Псалтирь (наверное, из-за такой закалки прожила целых 85лет, и это в V—VI вв.)! Ели ирландцы не чаще одного раза в сутки.

Интеллектуалы при дворах просвещенных правителей, поэты и хронисты, деятели каролингского Возрождения, – везде и всюду мы встречаем ирландских монахов, либо их учеников. В их числе, например, такой гений как «первый отец схоластики», «Карл Великий схоластической философии» Иоанн Скот Эриугена. Так что небольшая окраинная страна совершенно неожиданно сыграла колоссальную роль в христианизации Европы, ее культуре, искусстве, теологии, философии.

Что такое монастырь?

Монастырь – это размеренная жизнь, сочетание умственной и эмоциональной сдержанности, молчания и неспешности, с крайней одержимостью целью, преследуемой непрестанно, сутки напролет.

Монастырь – это чтение духовных книг, скудная пища, умерщвление плоти.

Монастырь – это униженность, личная нищета, отказ от собственного «я» и внутренняя святость.

Монастырь – это восстание против мирской фальши, привязанности к миллиону вещей вокруг нас и порабощения ими.

Монастырь – это попытка научиться самому простому, а на самом деле самому трудному искусству в мире, – жить здесь и сейчас, в каждый конкретный миг, не думая ни о вчера, ни о завтра. Как в Библии: «не заботьтесь о завтрашнем дне, он сам о себе позаботится».

Монастырь – это попытка построить идеальное общество.

Монастырь – это молитва. Молитва – это страх или угрызения совести, доверие, надежда или признательность, средство либо приблизиться к Богу, либо понять, насколько его лик, невзирая на все усилия, остается далеким, глубинным, неясным, безличным. Молитва – это бесконечная общность с мирозданием.

Монастырь – это шанс обрести свободу.

*** *** ***

Сегодня мы вряд ли в состоянии понять чувства монаха, молящегося в предрассветных сумерках Клюни или Монте-Кассино. Приблизительное представление об эмоциях этого человека, живущего на неведомом теперь духовном уровне, можно получить, если вспомнить или вообразить себе самые сильные переживания своей жизни: первую любовь, вдохновение творчества, спортивный триумф, совершение открытия, радость материнства, созерцание красоты, жертвенные порывы героизма, – словом все, что можно называть «мирскими молитвами». Разумеется, это представление – лишь крайне слабый, почти неприметный отблеск той мощной палитры чувств, которые в молитве и созерцании охватывают тех, кого принято называть затасканным и почти потерявшим смысл словом «святые». «Часто ему казалось, что он парил в воздухе, находясь между временем и вечностью, окруженный глубокими водами невыразимых чудес Божиих»³², – безмолвный опыт доминиканского монаха Генриха Сузо говорил ему, что смерть – лишь ступень к подлинной свободе.

Чтобы спастись, монах должен был умереть. Умереть для этого мира и, создав себе «новое тело», воскреснуть после «смерти». Только тело это должно быть не физическим, а духовным³³.

Вот как это происходило на примере монаха по имени Ансельм. «Вдруг какой-то неземной свет залил его келью. Ее стены, нехитрая утварь и даже воздух и пространство разом перестали существовать. Не осталось ничего, на что можно было бы опереться, что привязывает нас к повседневной жизни, к земному существованию. Ничего. Один лишь яркий свет, огромная блистающая неземным свечением сфера. В ней не было ни пространства, ни времени, а потому он не мог сказать, сколько времени прошло, прежде чем появились ангелы. Видимо, такой вопрос просто не имел смысла. Ангелы совсем не походили на тех крылатых существ, которых он видел на иконах и барельефах местного собора. Они были бесформенны, а потому невидимы в привычном для нас понимании этого слова. И все же они были реальнее всего, что Ансельму доводилось видеть в предыдущей жизни. И разговора между ними не тоже было. Хотя это была самая важная беседа за все 35 лет пребывания его в этом мире. Они „говорили“ молча, не произнося слов даже мысленно. Как будто все их мысли, идеи, все вопросы ангелов и все его ответы слились воедино, став единым шаром, сверкающим как бриллиант. Шар медленно вошел в сознание Ансельма и слился с ним, буквально с каждой клеточкой, не смешиваясь, однако, при этом. Монах напряженно всматривался внутренним зрением и схватывал в нем все прошлое, настоящее и будущее, слившиеся в одной неподвижной, но наполненной колоссальной энергией и движением, точке-шаре. При этом ангельские „голоса“ моментально становились его мыслями, наполняя сознание. Они буквально переполняли его, и от этой переполненности чувствами, истекающими от бесконечного мягкого блистания „бриллиантовой точки“, неизбывное счастье и покой раз за разом охватывали все его существо». Так умер для мира монах Ансельм. Так он же возродился к жизни в ином, теперь уже почти недоступном для нас измерении мира духовного.