Порог небытия. Тонкая пленочка между «есть» и «нет». Между «было» и «больше не будет». Самое место для человека в этом безумном мире. Ты рассчитывал на большее? Ты поднимался с колен? Ты стремился ввысь? Так посмотри, попробуй на вкус – ты стремился сюда. Это то, чем, в конце концов, кончится все, что ты знаешь.
Лишь вязкая непроглядная тьма над головой…
– Сема, ты боишься? – прошептала Жустин.
Тот помедлил, честно оценивая ситуацию в организме.
– Нет. Ты же знаешь, мне плевать.
Она вздохнула.
– А я боюсь. Зуб на зуб не попадает.
– Потому что ты не знаешь, что мы там увидим.
– А ты знаешь?
– Я – знаю. Но не помню. Потому мне и плевать.
– Сволочь надзиратель, – Жустин завозилась, устраиваясь в кресле, как бывало, с ногами. – Мог ведь и это вытащить.
– Вытащить и показать мне – не одно и то же.
Она подумала мгновенье. Потом уверенно кивнула:
– Вот я и говорю – сволочь.
И, прищурившись, она покосилась за спину, словно надеясь через три отсека и четыре переборки крохотного кораблика разглядеть развернутый в оперативный порядок ордер справедливоносца «Заря в преисподней» с боевым охранением.
…– Я помогу тебе вспомнить, – сказал надзиратель.
Катапульта только что выкинула дрон инспектора Груббера за пределы палубы, но пирокинетик в топках тот успел поджечь еще в атмосфере отсека, и теперь в ушах стоял легкий звон, а в ноздрях немного пощипывало.
– Я помогу тебе вспомнить, – повторил чи-при. – А ты потом все мне расскажешь.
Он не ставил условия, он просто озвучивал, как именно все будет. Потом махнул в воздухе брошенным Груббером и подобранным им пультом. Ошейники на обоих землянах щелкнули и осыпались на пол десятком неравных фрагментов.
– Так он работал!.. – ахнула Жустин, невольно потирая шею. – Значит Груббер мог…
– Как видишь – не мог, – перебил Семен. Повернулся к надзирателю: – «Безудержный порыв»?
– Да, Чистоплюй.
– Не зря дроффа достал меня со своими допросами… Одна заминочка – я все время был в сознании. Как ни старался свалиться с гипоксией или обезвоживанием – не удалось. До сих пор, блин, жалею.
– Удалось, – перебил надзиратель Луманчкстрат. – Конечно же удалось. Иначе первыми тебя допросили бы еще монахи во «Вратах небесных». Поверь, ты бы рассказал все.
– Допустим. Как ты собираешься вернуть мне память?
– Об этом не беспокойся. Мы технологический народ, забыл? Церебротехника – наш конек. У своей женщины спроси, она подтвердит.
– Да уж… – пробормотала та. – Попробуй не подтверди, как же…
Семен с удовлетворением отметил, что против «его женщины» она не возразила.
Чи за болтовней времени не терял. Вся компания вместе с десятком тех же солдат оказывается уже шла вон с летной палубы (из других дверей, люков и ворот прыснули техники по своим рабочим местам, как только они шагнули за порог), по коридорам – другим, не тем по которым шли сюда (и с дороги поспешно рассасывались случайные встречные) по коротким трапам и длинным подъемникам (действительно на магнитной подвеске что ли?) пока не оказались… ну, наверное, в медотсеке. В большом медотсеке. Целый десяток операционных капсул – воплощенная мечта сценариста «Звездной саги». Чуть ли не сотня лежачих мест, разделенных туманным, и наверняка герметичным занавесом. Дальше по центру целых пять столов с нависшими над ним многорукими автоматами – видимо для особо сложных ручных операций. Объем помещения и количество оборудования намекали на промышленные масштабы работы медперсонала. Оно и понятно – огромное судно, должно быть тысячи особей экипажа. В боевых условиях раненные могли поступать сюда сотнями. Сейчас правда из всего медперсонала здесь присутствовала лишь одна особь.
Надзиратель обменялся с ней парой слов и указал Семену на ближайшую капсулу. Вот значит как! Копание, значит, в мозгу инопланетчика даже не является особо сложной операцией!
– Это долго? – спросил Семен.
– Как повезет. От нескольких часов, до нескольких суток. Для этого и капсула, чтобы не испытывать голода, обезвоживания и санитарных неудобств.
– А… это больно? – произнесла Жустин.
Надзиратель пожал плечами и промолчал.
– Как повезет, – перевел его жест Семен. – Сюда что ли залезать?..
…Семьдесят килограмм. Всего-то. А сейчас и того меньше. Да не поднимать – волоком, волоком. Разве это вес для здоровенного, откормленного и натренированного космодесантника – без малого сто кило сплошной опорно-двигательной системы? Плевое дело! Тем более что недалеко. В общей сложности метров сто, не больше…
Семен поскользнулся. Совсем чуть-чуть, еще неделю назад и не заметил бы. Коленка предательски ослабла, подогнулась, и он кулем свалился на пол, с размаху въехав Антохе локтем в глаз.
Антоха не возражал. Лишь его голова дернулась и снова повернулась лицом к Семену. Глаза в глаза…
Семен дождался, пока звездная круговерть в мозгу прояснится, и принялся подниматься. Теперь это было нелегко. Теперь – оно совсем не то, что неделю назад. И даже не то, что вчера. Хотя бы потому, что вчера они с Антохой – почти на этом же самом месте – поднимались вдвоем.
Приняв относительную вертикаль, Семен нагнулся, ухватился за оттопыренный шиворот Антохи и двинулся дальше. Цепляясь за ткань содранными ногтями, хрипло и мощно втягивая горячий воздух широко раскрытым ртом. Воздух, уровень кислорода в котором еще вчера упал ниже предельно допустимых 17%.
Он должен был это сделать. Потому что Антоха наверняка для него это сделал бы. Вопреки бешенному шуму в голове, и потемнению в глазах. Вопреки отказывавшим на ходу мышцам, норовящим удариться в судорогу. Вопреки тому, что последним ему оставалось быть недолго. Еще минус пару-тройку процентов, а может и раньше…
Он уперся спиной в задраенный люк между агрегатным отсеком и ярусной галереей на боевые палубы. Не открывая глаз – все равно почти бесполезно – нашарил кнопку. Люк дрогнул, мягко и бесшумно ушел в пазы. Такой вот идеально работающий атавизм на безвозвратно погибшем корабле. Впрочем, энергии – пока еще тлел пирокинетик в последней топке – у Семена было с избытком. Если б еще можно было поменять пару лишних мегават на пару глотков чистого воздуха! Но система регенерации к работающим атавизмам не относилась.
В галерее было холодно. До озноба. Показалось даже, что и воздух посвежел, и вроде бы легче дышится… Обман воспаленной памяти тела, которому плевать, что свежему бризу – или хотя бы обогащенной кислородом прохладной струе из кондиционера – здесь взяться не откуда. И все-таки легче. Немножко. Совсем чуть-чуть. Да и недалеко уже осталось. Пятьдесят шагов, не больше, до сработавшей еще в том последнем бою аварийной переборки, отсекшей кормовые отсеки гибнущего крейсера от… практически от открытого космоса. Потому что отрезанная лерским лазером главного калибра центральная и носовая часть так и остались на орбите проклятой базы снабжения и конечно была изрезана планетарными батареями в капусту.
Впрочем, за этой переборкой еще не вакуум. Холод уже почти космический, но не вакуум. Вакуум начинался за следующей. А здесь и вправду дышалось немного легче. Кислорода в этом коротком отрезке коридора сохранилось чуть больше, тратить его здесь было некому. Потому что кому тратить кислород в склепе?
Семен сделал несколько судорожных вздохов. Тьма перед глазами посерела, распалась на рой мельтешащий черных точек, сквозь который уже можно было различать предметы.
Так… Это значит куда ж тебя, Антоха?.. Сюда что ли, рядом с Джонни-Невадой? Скособочено получится, у самой стенки. Неудобно… Или вот здесь пацанов, подвинуть? Абим сын Абиойя не обидится, ему места достаточно. Правда Николасу тогда шею согнуть придется. Ну и ладно. Этот потерпит. Сволочь он редкостная был этот Николас Дидье. И в команду затесался по сволочному.
…О том что, несмотря на все обещанные участникам операции преференции, намечается недобор штурмовых групп стало понятно незадолго перед отлетом. Добровольцев, охотников за удачей было много. Но не настолько. Да еще и годились не все. И тогда контр-адмирал Рассел Калдвелл с легкой душой пополнил недостаток из штрафных батальонов. Нарушителям дисциплины, дезертирам, паникерам и мародёрам представился шанс вернуться на Землю с очищенным личным делом и изрядной суммой в кармане. Правда, сперва предстояло просто вернуться. Подавляющее большинство оценили шансы верно и предпочли остаться за решеткой. Однако нашлись и такие кому было все равно где сдохнуть. Надо признать, Ник Дидье дрался как черт. Из коридоров лерской базы он вышел одним из последних – спиной вперед, отчаянно матерясь по-французски и с обеих рук полосуя черный проем выхода из двух трофейных лерских лучеметов… Обхватив за шлем Семен втянул его в последний десантный бот, уже отрывающийся от исковерканной, заваленной человеческими и лерскими трупами площадки… А спустя две с половиной недели, когда бешенство Ника наконец переросло в истинное безумие, он сам прострелил французу голову…
Задерживаться в «склепе» не стоило, пальцы от холода уже теряли чувствительность. Семен опустился на ледяной пол, уперся спиной в переборку и ногами сдвинул тело Ника немного в сторону. Потом подтянул Антоху поближе, аккуратно, насколько смог, уложил его последним в ближнем к дверям ряду. Дальше тела лежали плотнее, некуда и шагнуть.
…Еще там, в обесточенных трюмах транспортника, на подлете к лерской базе, парни глядя на Антона Полянски безбожно зубоскалили. Делали ставки, пройдет ли он, с его семьюдесятью килограммами живого веса, дальше входного шлюза, сумеет ли надеть скафандр, поднимет ли вообще пятнадцать кило боевой выкладки вместе с абордажным карабином, боезапасом и гранатами. Антоха поднял, сумел, и прошел. Прошел куда дальше многих из тех, кто над ним зубоскалил. Может быть, потому что в отличие от большинства других его на Земле ждали. Престарелая парализованная мать и беременная жена, у которой врачи пытались прервать беременность, категорически запретив рожать. «Нет, нет… Совершенно невозможно… Разве что в киберкапсуле, но у нас в клинике нет… Лучше в Израиле, в спец-центре репродукции человека… Дорого, очень дорого…» Вознаграждение за участие в «Безудержном порыве» флот обещал выплатить независимо от того вернется боец или нет. Если нет, даже лучше – сумма вдвое больше. Но Антоха все-таки собирался отвезти деньги домой лично…
Превозмогая боль в затвердевающих от холода мышцах, Семен поднялся с колен. Отступил к открытой переборке. Теперь ему нужен был для этого всего один шаг. После того как выжившие сообразили, что вместе с телами они выбрасывают за борт и кислород, «склеп» заполнился с ужасающей быстротой. Наверное, зря. Остальным это все равно не помогло, а для него сейчас уже все было бы кончено. Впрочем… все ведь еще можно исправить, нет? Вот здесь как раз есть местечко, если удастся отодрать эту расколотую панель обшивки… Последнее. Как будто заранее все рассчитал. Но Абима сына Абиойя все-таки тоже придется подвинуть.
…Черный как смоль негр-банту из остающихся и поныне диких и непроходимых джунглей долины реки Нигер – что занесло его из тростниковой хижины прямиком в трюм войскового транспорта? Какие из его речных богов шепнули сыну местного колдуна где и какую именно следует принести им жертву? Когда он с фамильным копьем и в набедренной повязке из сухих листьев вышел к призывному пункту ВКФ, комиссар, поднял его на смех. Но Абима, не слишком напрягаясь, вышвырнул через окна и двери четырех молодцов, явившихся выпроводить его не улицу, и на ломанном английском объяснил комиссару куда именно и зачем ему нужно. Контр-адмиралу Калдвеллу такие молодцы были по вкусу. У негра отобрали копье, наскоро показали, куда, что вставлять в десантном карабине, куда нажимать и как целиться, чтобы гром Шанго – владыки огня земного и небесного – поражал врагов, а не своих. Впрочем в лерских коридорах патроны у него кончились моментально, за одну единственную бешенную очередь. Тогда Абима бросил карабин, отодрал двухметровый кусок трубы и с боевым кличем своего племени кинулся на попятившихся монахов, уже не верящих в свои лучеметы… Когда разбитый крейсер покидал систему Лерона, и уцелевшие, еще не зная что их ждет, отчаянно собачились над планом спасения, Абима подсел к Фариду, которому уже через закрывающийся люк бота отсекло лучом обе ноги. Подсел, обхватил руками голову обреченного, сходившего с ума от боли, и что-то тихо замычал на языке племени. И речные боги сжалились над умирающим, забрав его страх и боль… А еще через неделю Абима сломался. Страх и боль десятков умирающих – слишком много даже для сына колдуна, который накоротке с божеством. Успокоив последнего из тех, кому суждено было уйти первыми, негр достал из стандартных ножен для десантного ножа невесть как впихнутый туда изогнутый ритуальный кинжал с костяной ручкой и воткнул себе в горло. Боги радостно вздохнули, приняв, наконец, свою жертву…
Семен перевел дух и сделал еще шаг. Там за переборкой его ждали еще одни, максимум двое суток хронической нарастающей гипоксии. Краткий период эйфории случился с ним и Антохой еще сегодня утром. Приступ депрессии накатил прямо сейчас. Значит и все остальное не за горами. Совсем скоро отмирание клеток коры головного мозга примет необратимый лавинообразный характер, тело скрутит судорога, потом короткая кома и… Нет, не все. Еще пару недель в удушливой жаре агрегатного отсека его труп будет активно разлагаться, так что если этот обломок корабля кто-нибудь когда-нибудь найдет, его – Семена Сикорски – даже не опознают. Антоху вот опознают. И Ника, совсем не заслужившего такой легкой смерти… А его – нет.
Черта с два! Смерть от переохлаждения гораздо гуманнее, не говоря уже о гарантированной сохранности тела!
Семен совсем уже собрался сплюнуть – прямо судьбе в рожу: не будет по-твоему, сам решу как! Но не сумел собрать слюны в пересохшей глотке. И взялся за край оторванного куска обшивки.
Тот отошел легко, будто только этого и ждал. От неожиданности Семен сел. От неожиданности и… Нет, это была не радость, не ожившая надежда. Обреченность это была. Тяжелая скользкая обреченность на еще несколько месяцев одиночества в попытках не сойти с ума в окружении десятков трупов…
Отупевший мозг еще не решил, стоит, или нет, а руки уже вцепились заиндивевшими пальцами в крышку «аварийного патрона, регенерационного». Невесть как оставшийся неиспользованным, тяжелый ящик с химической дрянью, очищающей воздух в кораблях эскадры по пути к Лерону должно быть проломил во время катастрофы вот этот самый кусок обшивки, да так и остался лежать за ним, дожидаясь пока понадобится последнему живому человеку в этом безвозвратно мертвом остове корабля…
– Сема, сколько нам еще? – позвала Жустин.
Он разлепил веки, отгоняя яркие видения прошлого. Слишком, предельно яркие. Мозго-машина чи проявила все, столь старательно забытое, заставила заново пережить каждую минуту, уложив в несколько часов сеанса несколько недель реальной агонии. И теперь эти картинки накатывали в самый неподходящий момент.
– Чего? – переспросил Семен, ожесточенно растирая лицо. – Чего, сколько?
– Спишь в одном ботинке, пилот. Лететь, говорю, долго?
Он кинул беглый взгляд на пульт. Потом на черную непроглядную пелену над головой. Пелена была обширна, а они – уже слишком близко. В таком положении чернота закрывала ровно половину доступного для обозрения в данной точке пространства звездного глобуса и отнюдь не в переносном смысле.
– Пара часов, не меньше. Я же говорил, скорость набирать нельзя – не пропустит. Сюда не получится влететь случайно, сослепу, только преднамеренно затормозив перед порогом.
– Как же вас в первый раз угораздило?
Семен не ответил. Все эти вопросы были уже заданы, и не только ему. И не только эти. Многие – не по одному разу, только вот ответа на них не было. Все, что отложилось в его утомленной памяти позже, оказалось фальшивкой. Этого не было.
– …Этого не было! – возбужденно объяснял надзиратель за справедливостью, и видеть подобную экспрессию было непривычно. – Понимаешь, Чистоплюй! Нет? Вот до сих пор – все правда. Побег, трупы вокруг, желание побыстрее сдохнуть… Вот здесь видишь?
Церебро-технологии у чи-при действительно были превосходные. Они – все пять заинтересованных особей трех рас – смотрели фильм от первого лица. От его лица. В цвете, объеме, со вкусом, запахами и тактильными ощущениями. Внушаемая эмоциональная гамма персонажей была приглушена для адекватности восприятия зрителей – асфиксийные обмороки ни кому здесь были не нужны. Но Жустин все равно сжалась в своем кресле, не смыкая подозрительно сухих глаз, и не проронив ни слова в последующем обсуждении. Под конец просмотра в косых взглядах чи-при на Семена к интересу и снисходительности прибавилось уважение. Святой отец периодически осенял себя знаком Единого. Наследник трона Дрофф таращил круглые глаза – кроме предельно высушенной визуальной информации до него ни чего не доходило.
– …Вот, вот! – чи-при вскочил и резво прошелся до экрана и обратно. – Здесь техник даже маркер поставил! Ни какого ящика с реагентами не было! Ты сдался, Чистоплюй. Ты лег вот сюда на пол и минут через пять замерз насмерть! Наверное. Скорее всего… Во всяком случае должен был! Но этого не случилось. Дальше – все фальшивка, неужели не чувствуете? Картинка более четкая, эмоции наигранны, слишком резкий запах химии, тактилка вообще исчезла! Кто-то переписал твою память, Чистоплюй! Топорно, наскоро, на коленке! Либо очень торопился, либо… Либо…
– Просто как сумел, – проронил лер, и чи-при замолчал. – Послушание и молитва во истину творят чудеса… Да-да, Семен Сикорский, я знаю, ты не веришь. Это ирония Единого – ведь ты не веришь сам в себя, ибо ты и честь главное доказательство чуда его. Во «Вратах небесных» ты прошел очень строгое послушание. А святые братья тебе помогли. Они очень умелы в этом, святые братья во «Вратах небесных».
– «Врата небесные»? – осведомился надзиратель.
– Монастырь строго содержания, – задумчиво пояснил Семен. – Скажи-ка, падре, кто еще послушается во «Вратах»?
– Правильно мыслишь, наемник. Это обитель утративших веру. Господь Единый бесконечно добр, но строг, и порой свершаемое во имя его способно родить у свершающего вопросы. Так ли Единый справедлив? Так ли он неисповедим? Стоит ли служение ему тех жертв, которые порой для этого требуются? Многим для возвращения в лоно веры достаточно обычного пострига. Но человек слаб, и некоторым, особо упорствующим в сомнениях, требуется помощь.
– В том чтобы забыть, чего они во имя Господа натворили, – подытожил надзиратель. – Или, вернее, вспомнить то, чего на самом деле не было. Спасибо за информацию, святой отец, о существовании на Лероне церебро-техники мы не были осведомлены.
– Нет, нет, что вы! – вскинулся тот. – Ни какой техники! Лишь молитва и покаяние!..
– Ну да, конечно. Значит, вы – леры – все это время знали. Вселенская несправедливость, вы знали с самого начала! Как только прозревшие, которые видимо подобрали сикорского – только так можно объяснить его выживание – сдали его вам на руки!
– Я не могу этого подтвердить или опровергнуть. Если и знали – то лишь те из отцов, кого Господь наградил этим тяжелым бременем. Я же в ту пору занимался другим проектом. А после и сам попал во «Врата небесные» всего лишь скромным послушником.
– Для совета кардиналов прозревшие – реальные посланцы бога во плоти, – сказал Семен. – Даже если святые отцы узнали к ним дорогу, то секретом делиться не собирались. И сделали так, что б я тоже не смог.
– Значит леры… – протянул чи-при, задумчиво глядя на святого отца, и явно делая какие-то выводы. – Почему не избавились от свидетеля? Проще простого, о нем ведь ни кто не знал. Коррекция памяти сложнее и менее надежна… каким бы методом она не производилась.
– Пирокинетик, – произнес лер. – Возможно дело в этом. Поставки с Чи-при тогда уже стали ненадежными, спасибо массовому производству земных диверсионников. В течение десяти дней флот рисковал остаться без топлива. Это был бы конец войны. Однако люди не подозревали, насколько хорошо им удался «Безудержный порыв», и пошли на обмен. Тридцать семь тысяч тонн позволили нам продержаться до вашего следующего каравана.
Чи-при скептически поморщился.
– Тридцать семь тысяч тонн в обмен на риск поколебать основы собственной веры? Не знаю, святой отец… Если вы правы, то я был о Вершителе лучшего мнения.
– К черту Вершителя! – внезапно каркнул дроффа, и лер вздрогнул. – Надзиратель, как еще можно восстановить память этому человеку?
– Ни как. Техники сделали все возможное. Все случившееся после его несостоявшейся смерти нам недоступно.
– Тогда, это конец? – осведомился недоптиц. – Мы ничего не добились? Не знаю, чем рисковали вы, но я ради этого человека потерял все что имел. Честь, наследное гнездо на вершине скалы, доверие Воспарившего… Я угнал корабль и пошел против его воли, веря в возможность избавления! Если ее больше нет, мне лучше повернуть голову клювом вперед.
– Не торопитесь, коллега. У меня нет клюва, но поверьте, если затея провалится, мне тоже не поздоровится.
– А если не провалится? – произнес Семен, и мгновенно стал центром внимания.
Дроффа щелкнул клювом, уставившись на землянина одним глазом. Лер трижды осенил себя знаменем Единого. Чи-при икнул – должно быть индуцированные в его инопланетную голову человеческие замашки дали сбой.
– Нет… – прошептала Жустин в наступившей тишине. – Нет, Сема… Не надо…
Он не ответил. Лишь весело подмигнул, семь бед один ответ.
– Восемь-два-тринадцать по верхнему четвертичному сектору. Уточнение до восемнадцатого знака после запятой за десять петаметров при снижении до семи световых. Итерационный алгоритм я позже напишу, выговаривать долго. Да, на финише торможение до релятивистской обязательно, иначе не впустит.
Чи-при порывисто шагнул ближе.
– Ты играл со мной, – произнес он. – Все это время. Невозможно чтобы человек столь идеально сбалансировал вокруг себя интересы четырех миров! Но… Ты это сделал?
– Не усложняй сущее, надзиратель. Твои мозго-техники сделали все как надо, но этот кусок памяти не был голосом или картинкой, которые можно показать на экране. Он вообще ни чем не был. Ни чем кроме смерти. В том ледяном коридоре я, наверное, все-таки умер, и не спрашивай, падре, как оно там с глазу на глаз с Единым – не помню. Только эти цифры. И еще – что я должен вернуться туда один. Справедливоносец с эскортом Прозревшие к себе не приглашали.
Самое смешное было в том, что ему поверили. И сразу, без глупых возражений принялись прорабатывать именно такой план.
А потом оказалось, что в ангарах справедливоносца есть не только боевые дроны.
– Забирай, человек, – хмуро произнес надзиратель. – Я даже не буду просить тебя быть осторожным, этого трофейного хлама у меня полно.
– Конечно, не будешь, – ответил Семен, любовно похлопывая по опоре диверсионного корвета ограниченной автономности. – Если что, сам же мне ракету в корму и всадишь. Не тушуйся, справедливый, я бы так и сделал. Это хороший план.
– Сема, – сказала Жустин. – А насчет тебя одного, это ты хорошо запомнил?
– Хочешь проверить мою память?
– Нет, хочу сохранить свою. Если оставишь меня здесь, кто знает, к какой мне ты вернешься?
Семен кивнул, повернулся к чи-при.
– Я увожу с собой либо ее, либо твою церебро-машинку. Извини, заложник из нее у тебя не получится.
– Заложник не обязательно должен быть у меня на борту Чистоплюй. Если тебе не жаль свою женщину, забирай и ее. Про ракету в корму ты помнишь…
Про ракету он помнил. Собственно и ракеты не понадобится, у справедливоносной группировки наверняка найдется сотня способов быстро и надежно уничтожить одиночную малоразмерную небронированную цель в условиях прямой видимости и ограниченной способности к маневрированию. Достаточно вспомнить фрегат содействия на лунном рейде, вспоротый через все брюхо своими собственными двигателями, чтобы окончательно утратить соблазн раствориться в реликтовом «рельефе» и слинять по-тихому в нейтральные пространства.
Так что про ракету он помнил. А вот про вселенскую тьму над головой он помнить не мог. А надзиратель попросту не мог о ней знать. Что случиться, когда кораблик сбросит скорость до приемлемой четвертьсветовой и воткнется в черное ничто? Как тогда быть с визуальным контактом? И как поведет себя чи-при? Черт возьми, как он поведет себя прямо сейчас, когда возвращать двух человек в их скорлупке уже поздно, а угроза утратить контроль все реальнее с каждой сотней мегаметров?
Семен украдкой вздохнул. Жустин боится, это видно невооруженным глазом. Но, возможно, она боится не того.
– Что ты собираешься делать? – произнесла она.
– В каком смысле?
– В том самом. Что ты будешь делать, когда мы окажемся на той стороне?
– Ну… – он почесал в затылке. – Ты же слышала. Замер параметров среды, определение вероятного направления коридора, обнаружение материальных объектов… Плюс попытка передать все это на «Зарю». Им надо знать условия, при которых возможен вход в коридор…
– Сема! – Нервное напряжение сказывалось, окрик вышел слишком резким. Жустин сделал глубокий вздох, и продолжила спокойней. – Семен, я не спрашиваю, что о чем вы договорились с чи. Я спрашиваю о том, что будешь делать ты.
– В каком… смысле? – тупо повторил он.
Она снова вздохнула но уже с совершенно другим выражением на лице.
– Боже Единый, как мы с тобой два года продержались? Когда же ты начнешь соображать, Сема? Неужели ты правда решил что чи, лер и дроффа – трое хитрых заговорщиков, за каждым из которых стоит мощь всей его планеты – отпустили тебя к их заклятым друзьям прозревшим? В одиночку? На переговоры?
– Не решил! – огрызнулся Семен. – Я конечно тупой наемник, Жус, но как раз в эту фишку я секу. Мы с тобой пробный камень. Зонд, который должен показать, как войти в коридор. Все нужные параметры они замерят и без нас, прямо оттуда, – он указал большим пальцем себе за спину. – А потом подожгут пирокинетик в топках, и нам придется очень постараться, чтоб не угодить в замес, который они устроят прозревшим.
– Замес? – Жустин прыснула нервным смешком, но тут же зажала себе рот ладонью. – Сечешь, значит, фишку, наемник? Да не будет ни какого замеса, Сема! Это будет всего лишь сделка. Сперва возможно шантаж, наезд, угрозы… Но в конце концов всего лишь сделка. Чи-при не собираются воевать с богом, они собираются слегка надавить и договориться. Ты хоть представляешь, что станет с населенным космосом, если пирокинетик поступит в продажу по рыночной цене? По цене, которую станет диктовать вырвавшийся из узды монополист? Я, например – не представляю. Знаю лишь, что если чи смогут выбирать, кому и на каких условиях продавать топливо, они станут хозяевами галактики. Помешанными на справедливости и равновесии хозяевами, и тогда про благородные сказочки о слишком рано связанных друг с другом мирах лучше забыть сразу. Как оно тебе понравится?
Семен задумчиво посмотрел в потолок.
– Боюсь, тогда наше скромное лунное предприятие придется закрыть, – философски предположил он.
Жустин подозрительно покосилась на него, и, не удержавшись, снова хихикнула.
– Тфу на тебя… Дурак!
– Ага, – согласился он. – А дроффа? Птенец-то с чего в это полез? Да еще вопреки воле Воспарившего?
– Шоб я хоть чего-то знала за дроффа! – экспрессивно сообщила она. – Предположительно – он собирался сделать нечто подобное. Найти прозревших, встретиться, договориться. Пирокинетика у них нет, но есть гравилин. Уже не туз, но все равно козырек из марьяжа, тем более что они, кажется, научились делать из него оружие. Плюс, возможно, особенности менталитета и какие-то свои философско-расовые заморочки. С птиц, боготворящих легенду о том, как они разучились летать, еще и не то станется. Так что… сколько нам осталось, говоришь?
– Примерно семьдесят пять минут, – ответил он в этот раз без уточнений. – Точнее не скажу, алгоритм итераций какой-то слишком приближенный. Постоянно меняет расстояние до точки.
– Час, – понимающе кивнула Жустин, и Семен поморщился от столь грубого приближения. За пятнадцать минут на скорости 75 мегаметров в секунду ой как много может произойти. – Значит у тебя час, наемник. Всего час, что бы придумать, что ты все-таки будешь делать, когда войдешь в облака.
Она ткнула пальчиком с обломанным, недельной давности маникюром в потолок.
– А знаешь… – Семен скосил глаза на пульт пустующего поста наблюдателя-маскировщика. Показалось, или там действительно что-то ожило? – …Я собственно про сказочку надзирателя… – вставать и пересаживаться было лень, средним пальцем он дотянулся до крайнего справа тумблера и перекинул рычажок в положение «вкл», – …Так насчет сказочки. Знаешь, мне вот она глупой не показалась. Да, малость наивной, и сильно патетичной… – (компьютер-целеуказатель ожил. Повезло, что чи его не отрубили) – …Но в общем-то он был прав, не находишь? Кинули всех нас в одну банку, как тех пауков, не дождавшись пока наши жвалы и яд эволюционируют в губы и способность говорить…
Четыре секунды на загрузку софта, две на первичный опрос визуальных датчиков и сенсоров излучений. Одна на построение и вывод на экран оперативной схемы пространства.
Семен сглотнул.
– В общем, не понравилась мне такая сказочка, Жус. И, кажется, не мне одному. Так что часа у нас больше нет. Минут восемь-десять, не больше.
– Это почему? – она, тоже смотрела на экран, но не понимала. Да и не должна была. Чтобы верно оценить картинку, а заодно и самый вероятный вариант ее развития, нужно было просидеть в такой же вот рубке не один день. Кое как вписавшись в разреженный «рельеф» с жалкими сорока процентами скрытности, держа палец на гашетке запуска ракетной серии, гадая хватит ли ограниченной автономности корвета до того момента когда намеченный для перехвата конвой войдет в зону поражения…
– Вот эта черточка со стрелочкой, видишь? А рядом меточка и циферки бегут.
– Ну и?.. – от его невинного тона она невольно напряглась, – Не томи, пилот, это то в чем ты сечешь?
– Именно. Двадцать четвертая тяжелая эскадра дальнего поиска и перехвата пресветлого флота его преподобия кардинал-вершителя. Восемнадцать «охранителей», четыре «пресекателя», два «карателя» и одна «десница господня» в заключительной фазе активного торможения.
– «Десница»? – переспросила Жучтин. – Я не понимаю, Сема, как это по-нашему?
– По-нашему это линейный корабль первой линии в сопровождении двух тяжелых линейных крейсеров, четырех броненосных крейсеров и своры эсминцев в ближнем охранении, не считая остальной мелочи.
– Это много?
– Достаточно чтобы их лазеры пошинковали на ремни весь окружающий космос. Ты, ошиблась, Тина. Замес все-таки будет. Через семь минут они оттормозятся аккурат посередине между нами и облаком. Как ты думаешь, что сделают чи?