– Ну, ты даешь, Бертье, – только и выдохнул тот. – Не может быть, чтобы ты действительно так думала.
– Это не важно. Главное, что ему ни чего не грозит.
Да она же боится, понял вдруг Семен. Боится до одури, до нервной болтовни. Она сыграла ва-банк и только теперь это поняла.
Перегрузка рывком упала до двух единиц. По космическим меркам можно было считать, что корабль остановился. Однако Семен не стал тешить себя надеждами на перехват силами Содействия. Скорее просто пришла пора разобраться с пленниками.
В приоткрытом шлеме штурмовика скрипнул чей-то голос. Он кивнул и произнес:
– Сикоськи, виситавать! Вся виситавать!
Указав на лера, он добавил несколько слов. Пара других боевиков проворно вытащила откуда-то давешнюю каталку, неуклюже, но осторожно пересадили в нее святого отца. В ту же секунду люк боевого отделения распахнулся, и Семена подтолкнули к выходу. Изображать десантника на штурме он из себя не стал. Неторопливо и аккуратно сошел с короткого трапа, по привычке обернулся, поддержать Жустин, но в этот раз у нее нашлись другие поводыри. Тогда он снова повернулся и осмотрелся.
Нет, это корабль не был армейским десантным ботом. Узкий и короткий ангар – транспортер занял его почти целиком. Необычный, режущий глаз неуместными цветами и диспропорциями интерьер, такого нет ни у леров, ни у чи-при.
Последнее несколько обнадеживало и тогда, незаметно выдохнув, Семен обратил взгляд к встречающим. В тусклом голубом освещении узнал лишь спустя секунду и коротко поклонился.
Мадам Лиджуан По – бессменная мать китайской Коммуны. Запрещенная контрабанда, крышевание самых оживленных торговых маршрутов, оружие, наркотики, алкоголь, проституция, в том числе и межрассовая… Промышленный и политический шпионаж, шантаж и торговля информацией, не стесненная ни какими моральными рамками… Одна из легенд гласила, что во время войны именно мадам По продала лерам координаты секретного завода на орбите Сатурна, где поставляемые чи-при болванки из пирокинетика подгонялись под топки земных линкоров. Вместо завода, правда, леров дождались два десятка притопленных в стратосфере гигантской планеты диверсионных корветов – сигнала бедствия святые отцы передать так и не успели.
– Матушка Ли! – позвала Жустин, появляясь на палубе в след за Семеном. – Вы здесь, матушка?
– Я здесь, Коготок, – отозвалась китаянка, без малейшего акцента в произношении. – Рада видеть тебя живой. Подойди, я обниму тебя.
Жустин растерянно повела головой, и шагнувший следом разговорчивый штурмовик тут же положил ее руку себе на локоть.
Исподлобья Семен наблюдал за церемонным приветствием и первичный энтузиазм его понемногу таял. Больше того, происходящее начинало ему активно не нравиться.
– Что скажешь, Чистоплюй? – шепнул инспектор, которого вывели следом. – Знаешь, чей это корабль?
– У тебя было прикрытие на орбите? – спросил Семен вместо ответа.
– Было. Так что скажешь?
– Я не знаю, чей это корабль. Но уже почти жалею, что не чи-при.
– Может быть, мы все об этом скоро пожалеем. Бертье не видит, она еще не поняла, что натворила.
– Семен, подойди! – позвала Жустин. – Матушка я хочу представить тебе…
– Сема-чистоплюй, – перебила та. – Брезгливый киллер, позор профессии… Впрочем, ты уже взрослая, Коготок, тебе решать. Инспектор Груббер, рада, наконец, увидеть вас лично.
– Аналогично, мадам, – грубовато отозвался тот. – Фехтование интеллектом с вами порой бывало увлекательно, но меня всегда огорчало, что соперничество заочно.
– Не только соперничество, Филипп, не только, – мадам изволила тонко улыбнуться. – Порой случалось и сотрудничество. Кстати, спасибо за Жустин, мне было бы жаль потерять крестницу.
С последними словами колючий холодный взгляд уперся в Семена, и тот моментально понял, что его заслуги в спасении Жустин нет ни какой.
В этот момент одна из фигур, торчащих в тени за ее спиной, на которых до этого взгляд как-то не фиксировался, качнулась вперед, и показалось вдруг, что одновременно с его шагом по пружинящему настилу царапнули когти. Внимание людей в ангаре тут же оказались приковано к этой фигуре, вот только тень словно бы еще больше сгустилась вокруг нее…
– Извини, Коготок. – произнесла мадам По, перебивая Жустин на полуслове. – Я рада, что ты жива, но дальше мы пойдем врозь.
– Что? – та осеклась, повела головой вправо-влево, будто пытаясь оглядеться. – Матушка, я не понимаю…
– Не обижайся, ты же знаешь: все для семьи, все для Коммуны. Личные привязанности не могут мешать бизнесу. А в том, что твои привязанности вдруг сами стали бизнесом, да еще чужим – виновата только ты.
Мадам снова смерила Семена взглядом, и внезапно повторила вслед за Груббером:
– Не понимаю, что ты в нем нашла, Коготок?
– Мадам, – проскрипела тень. – Вы просили пять минут. Мы не можем больше ждать.
– Матушка! – дернулась Жустин, и едва не оступилась, подавшись назад. – Кто еще здесь!..
– Дроффа, – выдохнул Семен.
– Дроффа, – повторил за ним инспектор.
– Как вы… Как ты могла, Лиджуан По! – выкрикнула Жустин. – Это не бизнес, это предательство!
Мадам, повела плечом. На ее взгляд это было одно и то же.
– Мне пора, Коготок, – произнесла она. – С тобой все в порядке. Я в этом убедилась и моя совесть чиста. А если не сглупишь, еще и в накладе не останешься. В любом случае, Коммуна встретит и примет тебя всякой, какой бы ты не возвратилась, богатой или бедной, невредимой или убогой.
Не дожидаясь ответа, мадам развернулась и двинулась к раскрывшемуся, словно по сигналу, выходу из ангара. Боевики торопливо потянулись за ней, как будто опасались задерживаться здесь вне поля ее зрения. Пленников они оставили прямо как есть, ни мало не заботясь больше их судьбой. Однако неожиданной свободе Семен обрадоваться не успел, потому что вдруг оказалось, что место конвоиров уже заняли фигуры, закутанные в тени. По контрасту с угловатыми, закованными в броню штурмовиками, они казались изящными и даже хрупкими. Они не хватали под локти, не заламывали руки, не надевали наручники… и Семен решил, что сейчас не стоит проверять боеспособность солдат дроффа.
– Коммуна встретит? – процедила Жустин. – Молись мамочка Ли, чтобы я ни когда больше не вернулась в Коммуну!
Мадам не обернулась. Штурмовики всосались в проем, и створка тут же затянулась за ними. А другая, в стене напротив, открылась.
– Сюда, – произнес первый дроффа, сделал невнятное движение и внезапно проявился из-под тени.
Полуптицы – как-то сказал про них святой отец, и сам был прав только наполовину.
Недоптицы, сказал бы Семен. В конце концов, всем ведь известно, что курица – не птица. Здоровенный, и худющий петух, метр девяносто ростом, без единого пера на синем пупырчатом теле. Верхние конечности с одрябшей провисшей кожей и тремя кривыми пальцами, подобие широких шаровар на нижних конечностях, отсутствие обуви и верхней одежды – только широкая блестящая лента поперек груди, утыканная кармашками, различной вместимости. Увенчанная поникшим сизым гребнем голова, и подвижный, словно собранный из нескольких сочленений клюв, позволявший говорить, жевать и даже отражать некоторые эмоции.
– Да, ребята, – пробормотал Семен, стараясь не смотреть в огромный круглый немигающий глаз, скошенный прямо на него. – Вам действительно надо побольше прятаться в тени.
Кто из людей мог похвастаться, что видел их такими? Дипломаты, что вели когда-то переговоры о союзе против леров? Дальнобойщики, возящие из сектора Дроффа сладости, пряности и алкоголь, в обмен на коноплю и маковую соломку, как во времена Британской Вест-Индской компании? Или может быть пираты, крышующие торговые конвои? Едва ли. Недаром в сети нет ни одного изображения недоптиц в таком виде. Либо черно-белый контур на экране связи, либо темное мутное облачко в фото-объективе, либо до гребешка затянутый в блестящую материю монумент по другую сторону переговорного стола.
Удивительно, что есть хотя бы это. Дроффа – раса-интраверт… Нет, больше – раса-отшельник. Они были готовы отвечать на вызовы, принимать послов и деловые делегации и вести копеечную меновую торговлю. Но никогда еще ни один дроффа не отправлял вызов первым, а послы, бизнесмены и торговые конвои принимались на безвестном номерном астероиде на самой границе системы. Нет, они не запирались в своей орбите – патрульные эскадры крейсировали далеко в ничейных пространствах, транспорты с товарами относительно регулярно приходили на Луну-Сортировочную. Но дальше отношения не шли, хоть тресни. Во время войны, и Земля и Лерон регулярно снаряжали посольства, надеясь перетянуть к себе в союзники, ответ был неизменен: спасибо за ваше лестное предложение, Парящий непременно рассмотрит его, как только оставит заботы о гнездах. Под конец войны кто-то из земных дипломатов внезапно выяснил, что эта формулировка фактически означает: «как только выйдет в отставку», и от дроффа отстали, не успев как следует обидеться – нагрянула лерская оккупация. Торговые представители, послы крупных корпораций, выходящие позже с предложениями совместных проектов, слышали, в общем, тот же ответ. Кто-то из адмиралов однажды едко пошутил, что дроффа сказали бы то же самое и на прямое объявление войны.
А сейчас корабль недоптиц участвует в диверсионной акции в пространстве Земли… Какие же ставки сделаны в этой игре?
Поход по коридорам был недолгим, пропустив пару дверей, дроффа распахнул третью и сделал недвусмысленный жест. Груббер вошел первым, Семен задержался на пороге, протянув руку Жустин, но вдруг ощутил, что упругая сила толкнула его в помещение, и едва не потерял равновесие. Жустин осторожно ввели следом.
Тот же чуждый рельеф стен, то же приглушенное освещение. Дверь, четыре округлые стены и все. Ни стульев, ни насестов, ни столов, ни кормушек.
– Куда это его? – встревожился Груббер, глядя, как коляска с полумертвым лером, будто бы сама собой, прокатилась мимо. – Что вы собираетесь с ним делать?
– Лечить, – коротко проскрипел клюв. – Расслабьтесь и ждите. Для каждого из вас мы приготовим вопросы. Ответьте на них, и ваша судьба определиться.
– Долго? – деловито осведомился Груббер, и дроффа удивленно дернул головой.
– Зачем тебе знать? У каждого свой срок.
– Тогда хотя бы включите двигатели! Не знаю, как вы умудряетесь маскироваться, но уничтожение земного корабля вам долго не скрыть. Уходите с орбиты, пока леры и люди не накрыли этот объем частой сеточкой, не хочется сдохнуть здесь вместе с вами.
Недоптиц дважды сморгнул.
– Твой эсминец цел, землянин. Ни кто не узнает, что мы опускались на Луну, пока не найдет следы вашей машины. Кроме того, мы давно не на орбите, этот корабль ни кому из вас не догнать.
Недоптиц скрылся за выросшей из пола дверной перепонкой. А Семен остался стоять с раскрытым ртом.
– Не на орбите? – повторил он. – Но…
Его сомнения в комментариях не нуждались. Чтобы так уверенно говорить о «никому не догнать», нужно было хотя бы пару часов держать перегрузку в 4-5g.
Груббер вдруг присел, провел ладонью по шершавому, слегка пружинящему покрытию.
– Твою мать, Сикорский! Сколько же они вбухали в эту операцию?
– Что? – подала голос Жустин, протягивая в пространство руку. – Семен, о чем он говорит?
Тот шагнул навстречу, устроил ее ладонь у себя на рукаве.
– Хороший вопрос, Тина. У меня правда есть еще парочка, но сначала подождем ответа на твой.
– Подушка контрперегрузочная, – хмуро сказал инспектор поднимаясь. – Ты хоть понимаешь, сколько стоили те мои коврики, из «Анти-g»?
– Ерунда… – протянул, Семен. – Они нас с падре спасли, конечно, но мы все равно вырубились от перегрузки. А здесь…
– Вот именно, – согласился инспектор. – Ни каких неудобств. К тому же этой дрянью, уверен, покрыты все полы.
– Вы меня пугаете, Филипп, – сообщила Жустин. – Если прибавить к этому цену, которую дроффа заплатили китайцам…
– К черту цену! – Семен тряхнул головой. – Сколько мы уже на борту, минут десять-пятнадцать? Если эта дрянь сглатывает любую перегрузку, мы сейчас можем быть где угодно… Черт, да это же адмиралам в страшном сне не присниться! Корабль с неограниченным ускорением – кто бы думал, что это возможно.
– Жаль, что ты догадался, – раздалось от двери.
Двое зрячих и одна слепая одинаково порывисто обернулись.
– Идем, Сикорский, – произнес дроффа, – для тебя вопросы готовы.
Тот кивнул, переложил ладонь Жустин со своего рукава, на локоть Груббера.
– Не жмись, Тина, я скоро.
– Только, думай, что говоришь, Сема! – выкрикнула она уже сквозь закрывающуюся перепонку. Без сомнения на войну она отпустила бы его куда легче, чем на переговоры.
Семен кивнул сам себе. Чего уж тут думать? Первые, и надо думать самые важные вопросы – к нему. Возможно ради таких же вопросов чи-при рискнули своей технологией превращения пирокинетика в оружие. Теперь дроффа засветили корабль, скорость которого может быть недостижима даже для земных беспилотников, не говоря уже об обитаемых линкорах, крейсерах и эсминцах. А кто сказал, что такой корабль у них один?
Семен чуть не споткнулся, осознав, что уже две расы, пошли на раскрытие своих стратегических секретов, каждый из которых способен обеспечить лидерство в освоенной части галактики.
Не много ли для пары вопросов?
А для того, кто должен на них ответить?
– Прощай, Жус, – прошептал Семен, когда перед ним, наконец, раскрылась нужная дверь. – Надеюсь, тебе повезет больше…
Страшно не было. Было лишь безумно жаль, что так и не сумел выполнить обещанное.
***
Оказалось действительно не страшно. Оказалось скучно. Первый допрос продлился шесть часов и начался с вопроса, едва не сбившего Семена с ног. До плеч закутанный в тени дроффа указал на обычный человеческий стул напротив своего насеста, и деловито проскрипел:
– Сикорский, в каком настроении ты покинул дом, записавшись во флот добровольцем?
Секунд через пять Семен сумел захлопнуть рот, и сообщил дознавателю все, что думает по поводу таких вот вопросов личного характера. Дроффа сосредоточено выслушал, сделал пометку когтем на дощечке, и тем же деловитым тоном задал следующий вопрос:
– Сикорский, как относилось командование твоего первого корабля к нетрадиционным сексуальным отношениям в экипаже?
К исходу первого часа, Семен перестал удивляться. Еще через два перестал и беситься. Вопросов оказалась далеко не пара и даже не пара десятков. Первую пару сотен они с дознавателем разменяли за первые же сутки, и Семен понял, что если он хочет сохранить рассудок, отвечать надо либо, не задумываясь, либо, издеваясь.
–…Сикорский, какую еду предпочитал командир твоего башенного расчета после учебных стрельб?
Самодельный хот-дог, из сублимированной булки, консервированной фасоли и запеченных на стволе орудия мясных отходах с кухни. Жирный тупой боров считал это посвящением в канониры – белую кость экипажа. Но какое до этого дело недоптицу?
–…Сикорский, командир твоего башенного расчета сейчас жив? Нет? Он погиб на войне?
Черта с два. Однажды заряжающий забыл закрепить башенный комплект, и при первом же боевом ускорении борову раздавило голову выпавшим из пирамиды снарядом. Да, не закреплен был только этот снаряд, иначе раздавило бы всех. Может и специально, черт возьми! Какое тебе дело, курица тупая?!.
Когда он откровенно уставал, дроффа приносили еду и напиток, и дознаватель оставлял его минут на двадцать. Пища и жидкость всегда были одинаковыми. Дознаватели – разными. Это Семен осознал уже через день. Едва заметные детали лиц… Или морд… Господи, как у птиц это называется? Но главное отличалась одежда. Да, тени, в которые были погружены тела дроффа, и которые Семен поначалу принял за механизм маскировки, скорее всего, были одеждой. Они различались объемом, цветом, фасоном в конце концов… Иные были закутаны в черное марево до гребешка. Другие носили серые, синие или зеленые облачка, в целом повторяющие контуры корявых цыплячьих фигур. Трети укрывали лишь отдельные части тел яркими – желтыми или рыжими – клочками тумана.
–…Сикорский, судя по твоим прежним ответам, отец не одобрял твою военную карьеру. Почему ты решился навлечь на себя родовое проклятье?
– Отвали, недоптиц. Как еще тебе объяснить, чтобы в душу не лез?
Дроффа не обижались. Система ценностей их лежала где-то очень далеко от человеческой, до них не доходило, что слова Семена оскорбительны. Но и он не собирался сдаваться.
–…Сикорский, ты прослужил наводчиком башенного орудия всю войну с Лероном? Нет? Почему?
– Потому что сквозь башенную панораму не видно убитых леров! Я подал рапорт о переводе в десант.
– Это было уже после смерти твоего отца?
– Да! После, после, курица ты щипанная, чтоб протухли все яйца в твоем гнезде! Я поэтому перевелся, понятно?
– В скольких десантах ты участвовал?
Когда-то это была военная тайна. Сейчас?.. Что значит сейчас для дроффа, эта скромная цифра?
Сутки Семен различал по более продолжительным периодам отдыха. Если дознаватель пропадал больше чем на двадцать минут – он укладывался спать. Прямо здесь под насестом, на едва пружинящий пол, покрытый безумно дорогим «Анти-g». Еда и напиток имели какой-то сумасшедший коэффициент усваиваемости, в туалет хотелось очень редко. А когда все-таки подпирало, дознаватель скрипел что-то в пространство и за спиной Семена вырастала пара дроффа в черном. Путь до корабельного гальюна был недалеким, но уже во второй раз, Семен попробовал, как бы невзначай, отклониться от маршрута. И ощутил, как уже испытанная им упругая сила разворачивает его в нужный коридор. Сила очень похожая на перегрузку в полторы единицы, будь она направленна в сторону пола, а не параллельно ему… Кажется дроффа обращались с гравитацией куда более вольно, чем это сначала показалось Семену с инспектором. Во всяком случае, сделать из силы тяжести оружие никакая другая раса еще не догадалась.
– …Сикорский, что побудило тебя вызваться добровольцем для участия в операции «Безудержный порыв»?
– То же самое, что заставило вообще перевестись в десант, сдохни твоя самка на кладке!
– Ты знал, что успешное возвращение из операции «Безудержный порыв» не предполагалось?
– Конечно. Потому и записался.
– Сикорский, кому пришло в голову такое идиотское название для операции, которая ознаменовала окончательный перелом в войне?
– Нами командовал контр-адмирал Рассел Калдвелл. Он был американцем.
– Тогда, понятно. Сикорский, перечисли рядовой состав твоего отделения во время «Безудержного порыва»?
К концу третьих суток, он уже узнавал дознавателей по их птичьим головам, насчитал две смены водивших его в туалет охранников, мельком видел Жустин, и почти в упор столкнулся с отцом Киитом. Лер выглядел слабым, но вполне уверенно передвигался на своих собственных ногах. К падре и Жустин было приставлено по одному охраннику. Перекинуться хотя бы парой слов не удалось.
– …Сикорский, оцени свои боевые способности в сравнении с рядовым пехотинцем землянином.
– Они все слеподырые. Ты когда-нибудь пробовал с замаскированной позиции по маневрирующей цели с однозарядного ствола да прямо в тринадцатый шпангоут ?..
– В ближнем бою.
– А-а… Один на один – раздавлю как тлю. С любым оружием.
– В сравнении с пехотинцем лером?
– Как тлю.
– Хвастовство не является положительным моральным качеством землянина.
– Тогда не спрашивай всякую чушь, цыпленок? Или думать ты разучился еще раньше, чем летать?
Да! Вот это было попадание. Дознаватель великолепно контролировал мимику, но в этот раз, перед тем как озвучить новый вопрос он дважды открыл и закрыл клюв. Первый раз – со звучным щелчком.
– В сравнении с пехотинцем дроффа? – произнес он как-то особенно скрипуче.
– Без этих ваших гравитационных штучек? – Семен подался вперед. – Как червяка, ползающего в грязи и неспособного поднять голову к небесам!
Дознаватель поднялся и удалился на перерыв почти на час раньше положенного срока.
Трое суток, на корабле с неограниченным ускорением. Куда можно было улететь за это время? В конце концов, Семен догадался прикинуть возможные скорости и расстояния, и присвистнул. Получалось, что они вполне могли раза три пересечь все освоенное пространство, и удалиться за дальнюю, еще ни кем не пересеченную границу. Впрочем, с той же вероятностью корабль мог все это время лежать в дрейфе в ничейном межзвездном пространстве. Риск нарваться на изгоев почти отсутствовал – слишком скромны возможности разумных в поиске и обнаружении целей по сравнению с бесконечными межзвездными расстояниями.
– …Сикорский, как ты оказался в плену у леров?
– В бессознательном состоянии. Они сняли меня с обломков крейсера.
– Только одного человека?
– Да.
– Это было уже после «Безудержного порыва»?
– Это было результатом «Безудержного порыва». Наш крейсер подобрал группу уцелевших и пытался уйти, но леры отстрелили головную часть. Двигатели еще работали и половина корабля все-же вышла из-под обстрела.
– Почему выжил только ты?
– Мне не повезло.
На четвертые сутки Семен аккуратно распустил половину правого носка, привязал к нитке пряжку от ремня и приложил отвес к дверной окантовке – по идее должной быть абсолютно вертикальной. Нитка отклонялась в сторону всего на пару миллиметров, заметить которые на глаз было невозможно. Вектор гравитации не совпадал с вертикалью, и это значило, что корабль поворачивал. Выписывал огромную дугу или даже окружность в ничейных пространствах.
Домой дроффа очевидно не торопились, и Семен не знал радоваться этому факту, или огорчаться.
–…Сикорский, во «Вратах Небесных», ты был в заключении семь земных месяцев. Почему ты отказался покаяться и поверить в Единого, чтобы облегчить свою участь?
– Я надеялся, что, в конце концов, леры меня расстреляют.
– Твой комплекс вины перед почившим родителем был так силен?
– Мне что, опять напомнить про твои одрябшие крылья, недоптиц?
На пятые сутки Семен вдруг сделал неожиданное заключение – корабль дроффа был довольно мал. По правде говоря, об этом можно было догадаться и раньше, если бы не бесконечные допросы, напрочь засушившие мозг. Нет, действительно, одна и та же охрана, причем на всех пленников сразу, потому что ни какой смены на самом деле не было – они просто менялись местами. Три дознавателя, которые – Семен мог поклясться – тоже всего лишь менялись местами, на деле, скорее всего, были наиболее уполномоченными старшими офицерами экипажа. Единственный гальюн – однажды Семен застал там очередь сразу из трех дроффа и одного лера. Однородная, скорее всего консервированная пища подразумевала отсутствие камбуза. Плюс элементарное чутье на массу судна, на котором находишься – это понятно лишь тому, кто хотя бы несколько раз, покидая только что вернувшийся с задания диверсионный корвет, ступал на палубу линкора, словно на берег обетованный.
В общем, ранг посудины дроффа Семен на глазок определил бы, как тяжелый сторожевой корабль внешнего рейдового прикрытия. От восьмисот до тысячи тонн, хороший запас хода, экипаж – особей тридцать, вряд ли больше. Бронирование, вооружение, способность к маскировке оставались для пленника загадкой, но сейчас все это было неважно. Куда меньше хотелось бы ошибиться с численностью экипажа.
– …Сикорский, когда ты обучился управлению малым диверсионным корветом?
– Почти сразу, как только меня обменяли из плена. Тогда уже вовсю шла подготовка к десанту на Лерон-прайм. Предполагалось сделать это по возможности скрытно, используя диверсионники в качестве десантных капсул. Один корвет – одно отделение… Осиный рой опаснее одинокого коршуна.
– Все десантники прошли летную подготовку?
– Многие. Считалось, что в отделении должен иметься хотя бы один человек, способный при случае подменить пилота.
– Сикорский, вернемся к началу твоей военной карьеры. Почему ты улетел в марсианское артиллерийское училище?
– Потому что Земля слишком близко от Луны…
Детали накапливались, прилипая одна к другой. Картина службы и быта на этом корабле постепенно прояснялась, но как ни странно на пользу это не шло. Один из дознавателей совершенно точно был в должности старшего помощника. Еду приносили те же охранники, что водили пленников в гальюн. Двери вне их камер управлялись легкими пассами у окантовки. Видеонаблюдение в помещениях отсутствовало. Все это значило, что корабль не был арестантским спецтранспортом. Более того, перед столь деликатной операцией недоптицы даже не пополнили экипаж необходимым штатом спецов. Иначе допросы проводили бы представители совсем других структур, а охрану осуществляли бы не рядовые пехотинцы. Этот промах не являлся бы таковым, если бы корабль всего лишь должен был доставить захваченных землян в родной мир Дроффа, и передать их в соответствующие компетентные руки. Однако зачем тогда вот уже почти неделю кружить по галактике? И… откуда этот огромный список вопросов? Если Семен так и не уловил среди них главный, это вовсе не означало, что он на него уже не ответил.
–…Сикорский, каким курсом двигалась кормовая часть вашего крейсера, после завершения «Безудержного порыва»?
– Прямиком к черту в задницу.
– Ты не можешь вспомнить точнее?
– Какой еще курс, недоптиц? Из восьми двигателей работали пять. Синхронизации – ноль, жуткая прецессия, хаотичная смена тяги из-за перебоев в питании катушек… Леры даже не смогли толком взять прицел по этому хаотически мечущемуся в небе объекту.
– Откуда у тебя такие сведения? Ты был десантником, а не навигатором. Рубка управления уже отсутствовала.
– В агрегатном отсеке поначалу уцелела пара знающих ребят. Там был неплохой контрольный пульт…
План. Семену отчаянно был нужен план. Любой, который предусматривал бы чуть более детальную программу действий нежели «сначала всех убить, а потом будь что будет». При этом насчет «всех убить» Семен почти не сомневался – это возможно. Если выбрать момент и если он не ошибся с боеспособной численностью экипажа… Офицеры, навигаторы, техники, агрегатчики, операторы оружия и прочая обслуга, если таковая была – всех их в расчет можно было не принимать. Главное в первый момент уничтожить как можно больше солдат. Только вот, что дальше? Как управлять совершенно незнакомым кораблем? Даже если удастся вычислить и взять живьем парочку навигаторов, где гарантия, что они будут выполнять требования землян? Да и можно ли управлять этим кораблем автоматически по команде с пульта, или в агрегатном кто-нибудь обязательно должен «бросать в топку уголь»?
Господи, как же ему нужна была сейчас Жустин!
– …Сикорский, как погибли уцелевшие после «Безудержного порыва»?
– Отстань, недоптиц, я уже говорил.
– Ты говорил о факте, но не объяснил причины.
– Причины? Регенерация в отрубе, воды на три дня, воздуха на неделю, добрая половина с тяжелыми ранениями, другая едва хлебнула надежды на выживание, после месяцев обреченности!.. И все это в железной банке, несущейся прочь из известной галактики. Какие еще тебе нужны причины?
– Вы дрались за ресурсы?
– Нет, какого черта? Просто выкинули за борт нескольких самых психованных, потом подсчитали шансы… Раненные умирали, ни кто не мог им помочь, но оставшимся это экономило воздух. Следующие пару недель мы ежедневно складывали трупы в коридоре на отрезанную орудийную палубу. Пирокинетик в «топках» прогорел, мы шли по инерционной кривой, и тела, которые мы сгоряча выкинули, двигались вместе с нами. Какой-то шутник-конструктор предусмотрел в броне смотровые иллюминаторы… В общем, я тебе от души советую – попадешь в такую засаду – лучше сразу разбей башку о переборку…
Утром седьмого дня на двери сортира со внутренней стороны Семен увидел надпись на чистом русском языке: «Сема действуй не жди больше пора».
Унитаз в человеческом понимании здесь конечно отсутствовал. Установленное вместо него приспособление для приема отходов жизнедеятельности было создано для дроффа, которые пользовались им, располагаясь спиной к закрытой двери, совмещая при этом на манер земных птиц дефекацию с диурезом. Когда же они, закончив свои дела, поворачивались к двери лицом, та мгновенно всасывалась в пазы на полу – такая вот трогательная автоматизация. Человек мужского пола имел в этом смысле определенный выбор. По маленькому сходить можно было так же, стоя спиной к двери. По большому – волей неволей приходилось разворачиваться к ней носом. Человек женского пола такого выбора не имел, поэтому Семен вовсе не удивился, узнав в надписи почерк Жустин.
– …Сикорский, как получилось, что леры перехватили твой разбитый крейсер?
– Все просто – Единый решил поиздеваться надо мной. Остальных он милосердно прибрал к рукам, а мне подсунул не вскрытый регенерационный химзаряд – такими пользовались на всех кораблях по дороге к лерской базе.
– Зачем?
– Чтобы не включать системы автономности. Любое работающее оборудование повышало риск обнаружения.
– И все-таки о лерах.
– Да, да… Это было звено охотников. Как раз за неделю до того, банда отщепенцев из ничейных пространств нагрела транспорт чи-при на подходе к Лерону. Бедняги, им наверняка так свезло в первый и последний раз… Но леры решили разобраться с проблемой и отправили пару флотских единиц. Искали отщепенцев, а нашли меня.
– Они могли вычислить ваш изначальный курс?
– Сомнительно. Как раз за пару часов до того я сумел провернуть привод горячей замены топливных элементов, и запалил три топки. Собственно потому меня и обнаружили. Но кто теперь скажет, куда были направлены дюзы, и какую загогулину я рисовал все эти последние два часа?..
Во время очередного перерыва Семен вдруг вспомнил о существовании такого человеческого недуга, как диарея. Может же его, в конце концов, развести с незнакомой и потрясающе однообразной пищи? Следующие сутки он наведывался в гальюн каждые полчаса.
Удача не шла. Ему так и не случилось пересечься ни с кем из своих хотя бы издали, не удалось застать одновременно больше трех солдат, двое из которых были его собственными охранниками. Этого было мало, для относительной свободы действий необходимо было сразу устранить хотя бы пятерых, пока не угас эффект неожиданности,.
Зато во время очередной микромедитации на слишком ребристом для человеческой задницы унитазе, Семен вдруг осознал, что надпись на двери изменилась. Грубым решительным почерком к ней было добавлено: «лер 1 лево 2 дверь я 2 право 3 бертье следующая начни с меня». Посидев еще секунд пять с задранными от удивления бровями, Семен сообразил, что перед ним карта ближайшей местности. Номера и направления поворотов, порядковое положение нужных дверей. Груббер, стало быть, тоже увидел послание Жустин, и внес в план мятежа свою лепту. Весьма существенную, надо сказать, лепту.
Вот только почему инспектор департамента Содействия, не многим уступающий в драке бывшему десантнику, уповает на Семена Сикорского так же истово, как и хрупкая слепая девушка?