Ее крик буквально разбудил меня и помог осознать, что произошло, и это было реально. Если еще днем у женщины была надежда, что Оленька где-то заигралась, то когда стемнело все начало превращаться в истерический кошмар. Местные уже привыкли к тому, что в этот день каждый год пропадает ребенок, поэтому в поисках они больше делали вид, что помогают звать девочку, к тому же они не питали особой приязни к этой недавно поселившейся здесь паре, поэтому вскоре разошлись по домам. Когда мужчина попытался успокоить и увести домой убитую горем мать девочки, она сорвалась на него, стала во всем обвинять, громко озвучивая на всю улицу порочащие его репутацию факты. Этим она добилась того, что он собрал свои вещи, быстро погрузил их в машину и уехал.

Пришел Артур, друг моей тети, он работал в милиции, что совсем не мешало ему, как сейчас это называется, заниматься своим бизнесом. Артур был женат, у него было трое детей, но он уже долго встречался с моей тётей и хотел развестись, но тётя была категорически против, объясняя это тем, что не желает, чтобы дети росли без отца. И пока готовился ужин, мы сидели с ним в палисаднике и курили, я украдкой, чтобы не увидела тетя, а он тоже, опасаясь ее гнева по поводу того, что даёт мне сигареты, внимательно следил, не направляется ли она к нам. В тот момент, кода обычно возникает пауза, и собеседники не могут перестроиться на новую тему разговора, я решил ему рассказать о случившимся. Артур внимательно выслушал мою историю, затем молча смотрел на меня удивленным взглядом. Тогда я принес из шкафа с инструментами, который находился в сарае, коробку, в которую положил венок.

– Вот сам посмотри, и можешь взять как доказательство. Наверняка там есть ее отпечатки пальцев и волосы, – протянул я ему коробку с важным видом.

Он ее открыл, улыбнулся и поставил в сторону.

– Я в твои годы тоже баловался травкой, тоже чудил, но чтоб так… – он рассмеялся, – чтоб так, так, никогда. Ты смотри, Герде не рассказывай, а то такое будет, боюсь и мне прицепом достанется.

Я недоумевал, взял коробку и увидел там не венок с лентами, как я ожидал, а птичье гнездо из сухих веток и травы с костными останками трех птенцов. В полном замешательстве я закрыл коробку и отставил ее в сторону.

– Да, ничего, не переживай, бывает, – похлопывая по плечу, пытался меня утешить Артур, – главное, не злоупотребляй.

В эту ночь я долго не мог уснуть, мысли накручивались и накручивались, я все ждал, когда тетя проводит Артура и придет в спальню. Может ее присутствие на кровати напротив успокоит меня, и я усну. Она пришла довольно поздно, но и это не помогло. Я ворочался, и тетя решила, что я заболел, принялась мерить температуру, убедившись, что она в норме, все же велела мне выпить теплого молока. Возможно от теплого молока, но, скорее от ее мягкой успокаивающей заботы, я уснул. Всю ночь мне снился сон, скорее даже не сон, а просто замершая картинка с изображением того, как я пытаюсь спасти девочку, и хоть нечего больше во сне не происходило, я проснулся, дрожа от холода и весь в поту. Время было уже к обеду, я не хотел вставать. Пришла Маринка и насильно вытащила меня из постели. Я чувствовал себя столетним стариком. Мы выпили по чашке кофе, и она попросила сходить с ней на базар. Я поймал себя на мысли, что сейчас вчерашние события воспринимаются как сон, и по неизвестным мне причинам мой мозг отказывался воспринимать эти события как реальность. Пока мы шли до базара, меня не покидало неприятное чувство, что за мной следят. Уже у входа на базарную площадь, где сидела гадалка, которую все звали Бабка-Еврейка, Маринка увидела свою школьную подругу и завела, как всегда, долгую беседу на темы мне малоинтересные.

– Что, досталось тебе серпом по голове от белокурой бесовки? – услышал я голос сзади и удивлено обернулся.

Бабка-Еврейка смотрела прямо на меня.

– Пометила она тебя как жениха своего и свадьбу готовит в своем логове подземном. Все упыри, вурдалаки и прочая нечисть, думаю, уже приглашения получили, – и она то ли рассмеялась, то ли изобразила, что плачет.

Она посмотрела на Маринку, которая все болтала с подружкой, и добавила:

– К тому же она очень ревнивая, твоя новая невеста.

– Что за глупости? Какая невеста? И о какой нечисти вы говорите? Каждый школьник знает, что все это выдумки и сказки – ответил я ей.

– Тогда как объяснишь произошедшие с тобой вчера?

Гадалка посмотрела мне в глаза, даже не в глаза, а сквозь них. Я не мог дать рационального объяснения вчерашним событиям, как и тому факту, что ей об этом известно, и растерянно молчал, как будто не выучил домашнее задание.

– Приходи ко мне сегодня к вечеру, может, чем помогу, – видя мое замешательство, предложила она.

– Сам справлюсь!

Будет еще какая-то бабка мне, комсомольцу, помогать, еще узнает кто, вот позору будет. Я решительно отвернулся, желая поскорее прекратить неприятный разговор, и пошел в сторону Маринки, которая наконец-то завершила свою беседу с подругой.

– Ну, ну… – услышал я за спиной.

На обратном пути с базара, я нес авоську с продуктами. Переходя дорогу, заметил, что Маринка отстала. Я оглянулся назад, она стояла посреди дороги, словно остолбенела, и с ужасом смотрела на свои ноги, которые будто приросли к земле. Со стороны Цемзавода на полном газу несся самосвал прямиком на неё. И как в тот раз на пшеничном поле, время остановило свой бег, включился режим замедленной съемки: я бегу к Маринке и, что есть силы, толкаю ее на обочину дороги, самосвал проносится мимо, поднимая облако серой пыли. Она села на траву и сперва просто открывала рот, и я было подумал, что она задыхается, но потом голос прорвался:

-Синие руки! Синие руки! – в ужасе закричала она. – Синие руки меня держали из-под земли, прямо за лодыжки, и не пускали меня.

Она заплакала и стала бить себя по ногам, словно пытаясь стряхнуть с них пыль. Я пытался успокоить подругу как мог, прохожие на нас косились, но с вопросами не приставали. В итоге я помог ей подняться, взял под руку и мы пошли дальше. Весь остаток пути до дома Маринка не поднимала глаз от земли, пару раз ей казалось, что синие руки вновь хватают ее за лодыжки, отчего она в ужасе подпрыгивала и громко визжала, чем пугала меня и приводила в смущение, так как ее поведение привлекало удивленные взгляды людей. Я проводил Маринку, отдал авоську с продуктами и простился. Придя домой, пытался избавиться от неприятного чувство внутри от этого странного происшествия. Синие руки из-под земли, что это? Укутавшись пледом, я устроился на диване и решил отвлечься просмотром телевизора, но мои мысли подобно мухам, которых привлекал запах несвежего мяса, роем неслись к этому событию, отравляя мое сегодняшнее состояние, что я даже не стал ужинать, хотя тетя приготовила мои любимые штрудли. Ночью я не мог уснуть, всюду мерещились синие руки, а стоило закрыть глаза, передо мной появлялась девочка с зашитым шпагатом ртом, и только, когда тетя легла рядом и заперла в свои объятия, я провалился в бездну сна. Проснулся я поздно, тетя уже ушла на работу. По соседней комнате кто-то ходил, видимо, Маринка. Потирая глаза, я встал и пошел на кухню заварить кофе, я вновь услышал шаги и позвал Марину. Она не ответила, я заглянул в комнату, вышел на крыльцо – никого, а вернувшись на кухню, увидел на стуле коробку, которую показывал Артуру. “Что за игры?”, – подумал я. В коробке было не гнездо, там лежал венок, украшенный лентами, что я сорвал с головы похитительницы девочки. Я четко услышал, что кто-то меня шепотом позвал по имени. Я рефлекторно обернулся, никого не было, но тело всеми своими фибрами чувствовало чьё-то присутствие совсем рядом. Тело покрылось мурашками, в ужасе я выбежал из дома на улицу. Немного успокоившись, я решил пойти к Маринке, но только я открыл калитку, то увидел, что передо мной нос к носу стоит Она.

Студентка смотрела на меня своими неземными глазами, как будто пыталась ими потрогать мои мысли. Я стоял парализованный и просто смотрел на нее не в силах оторвать взгляда. Страх сковал мое тело, оно застыло не в силах даже задрожать. Ее идеально лицо, которое было красивым настолько, что не могло быть человеческим, что-то внутри меня понимало, это лишь идеальная кукла, внутри которой скрывается нечто. Нечто такое, что не возможно ни понять моему разуму, ни даже увидеть, это было за гранью всего мира, в котором я жил, где не было места тому, что не могла объяснить советская наука. Гостья обошла меня сзади и тихим звенящим до раздражения голосом на ухо сказала:

– Любый мой да суженый богиней судьбы мне, раз сорвал венок, такова участь теперь наша – быть вместе до начала жатвы огненной. Потому жду тебя в доме нашем на постели из трав луговых, а сроку даю тебе пять дней. Как надумаешь, приходи ровно в полдень на поле, встань и скажи: женушка Полудница пусти мужа в дом, открой двери гнездышка нашего. Тут-то и двери и откроются.

Она обошла вокруг меня два раза, будто пыталась что-то услышать от меня. И я хотел крикнуть на неё, прогнать, я мог бы это сделать, но интуиция говорила, что нужно держаться и молчать. Полудница вновь подошла сзади и уже в другое ухо продолжила:

– Ну, а если не явишься в должный срок, то день страшнее ночи для тебя обернется, и приползешь ты в поле и умолять меня будешь впустить тебя, но не открою я двери, да будешь там корчиться и выть, пока заживает сердце твоё от печали.

Подойдя в плотную ко мне, она прижалась своим телом, и я почувствовал ледяную прохладу тела ее, а её поцелуй в губы словно лёд. Отстранившись, она посмотрела прямо в глаза и сказала:

– Пять дней!

Меня тормошила тетя:

-Ты что, уснул? Вставай, проспишь все вкусное.

Я подскочил с лавочки, мы зашли в дом, и тётя стала накрывать на стол, но мне совсем не хотелось есть, и даже мои любимые пирожные, которые она принесла, не вызывали никакого желания. Сославшись на то, что мне видимо нужно «нагулять» аппетит, сказал:

– Я пойду, прогуляюсь.

– Куда направишься? – спросила тетя.

– К Сереге или в парк.

А на самом деле я направился к Бабке-Еврейке.

– Пришел-таки! Комсомол не помог, наверное, – хитро улыбаясь, сказала бабка, открывая калитку.

Она предложила мне сесть на то, что когда-то было стулом, а сама села на крыльцо своего полуразвалившегося дома.

– Рассказывай, раз пришел.

Я всё рассказал.

– Даа… Полудница, она такая, непросто от нее отделяться и остаться живым. Хорошо, что ты с ней разговор не начал, значит, нет еще у нее контроля над тобой, а если бы заговорил уже, не пришел бы, делал только то, что она велела. Надо бы ее в ночь заманить, и венок на голову ее бесовскую вернуть.

– И что мне делать? – спросил я озадаченно, – как выманить ее в ночь?

– В начале мы ее измотаем, пусть поищет тебя, силы потратит. Для этого я знаки на теле твоем поставлю, а пока она рыщет, я что-нибудь придумаю, прогуливаясь по сновидениям.

Бабка отвела меня в баню и велела раздеться догола. Мне было неудобно.

– Ты чего, меня, старую, что ль стесняешься, комсомолец?

Бабка-Еврейка засмеялась. Она достала с полки стеклянную небольшую баночку, наполненную черной жидкостью, обмакнув кисть в эту жидкость, начала рисовать на моем теле странные знаки, похожие на буквы, бормоча при этом какую-то абракадабру.

– Желательно не смывать, – сказала она в конце, – хотя невидимая сила краски должна проникнуть под кожу, просто силы ее меньше по времени будет.

Я покинул дом ведуньи, когда уже было темно, и свет редких фонарей порождал пугающие тени. Уже подходя к дому, я услышал крики, доносящиеся из дома соседей, у которых пропала девочка.

– Что случилось – спросил я у Маринки, которая стояла и, сложа руки на груди, наблюдала за происходящим из-за дерева.

– Ой! Ты меня напугал! – она перевела снова взгляд на дом, – Да, к той горе мамаше ее законный муж приехал, вот она ползает на коленях перед ним, кричит, что не виновата, и чтобы он простил ее.

– Похоже, ее волнует больше, чтобы он ее простил, чем пропавшая дочь, – заметил я.

-Так ведь все пропавшие дети, как потом выясняется, были не нужные их родителям.

Ночью мной овладевал страх непонятного. Он усиливался от того, что я не решался поделиться и не мог рассказать обо всем, например, своей тете, вспоминая, как отнесся к моему рассказу Артур. Ведь в эпоху материализма все пережитое мной годилось лишь для сказок про чертей, которые любят рассказывать бабушки внукам.

– Проснись! Проснись! – слышал я голос тети в кромешной тьме, но никак не мог не только открыть глаза, но даже пошевелить хотя бы пальцем.

Чувство того, что в этой липкой тьме присутствует нечто чужеродное, повергало меня в дикий ужас, но я нечего не мог поделать. Я напрягал все свои внутренние силы и, наконец, благодаря какому-то чуду, я открыл глаза. Тетя, увидев что я проснулся, запричитала.