В больнице на мои сломанные руки наложили гипс. Вставать и ходить я не мог. Говорить мне было трудно. В палате, куда меня определили, я только молча лежал и внимательно слушал все, о чем говорили мои соседи.
В палате лежало много бывших фронтовиков. Они разговаривали только о войне. Один бывший офицер рассказывал, как после окружения Будапешта им приказали взять его штурмом, но без артподготовки – чтобы не разрушать прекрасные здания этого города. Много раз и безуспешно наши бойцы ходили в атаку, пока гарнизон города не капитулировал сам.
Один Герой Советского Союза, бывший партизан, рассказывал, как они взяли в плен несколько немецких солдат. Забрать их с собой в лес было невозможно – еды едва хватало самим партизанам. Отпустить на свободу тоже нельзя – они вернутся к своим и опять будут убивать наших людей. Этот партизан объяснил немцам сложность ситуации, в которой они оказались. Потом, извинившись перед ними, сказал, что их расстреляют. Услышав это, один немец поседел на глазах у партизана.
Как-то в палату положили одного бывшего фронтовика, который до этого постоянно жил в доме инвалидов. Его голос мне показался каким-то чересчур писклявым. Однажды санитарка, наводя порядок в палате, выбросила из тумбочки черствую булку. Этот дядечка быстро подобрал булку с пола и нежно произнес:
– Это еще можно съесть. Нам в доме инвалидов такие не дают.
Когда опять начались разговоры о войне, он вскочил, опустил штаны и пропищал:
– Снаряд разорвался рядом, и мне оторвало мошонку.
И все увидели обрубок у него между ног.
Лежал я так довольно долго. Когда мне разрешили вставать, то пришлось заново учиться ходить. Я очень сильно ослаб физически. После того, как сняли гипс, мышцы моих рук оказались атрофированными. Я не мог удерживать в них даже легкие предметы. Раньше я умел плавать и довольно хорошо держался на воде. Но теперь из-за слабости в руках я не мог держаться на воде и один раз чуть не утонул, попав в реке на глубокое место. Меня спасло то, что рядом находился муж тетки. Он подтолкнул меня на мелкое место. У меня появилась водобоязнь.
Люда приходила ко мне в больницу с цветами, но в палату не заходила. Она просто попросила медсестру передать эти цветы мне.
После окончания школы Люда получила высшее образование на Украине, там же вышла замуж. С мужем и красавицей дочерь она жила в Киеве. Умерла Люда рано – в 55 лет. Когда мне сказали об этом, я не поверил. Но потом ее бывший сосед по дому убедил меня в том, что это действительно так.
Дважды в возрасте четырнадцати и пятнадцати лет я ездил в Литву в гости к одной из моих многочисленных теток. Эта тетка была замужем за моряком и жила в литовском городе Клайпеда.
Во время первой поездки, сразу же на первой литовской станции, к окну вагона, где я сидел, подошел молодой литовец и, показав мне кулак, крикнул:
– Русские, убирайтесь!
Это произвело на меня неизгладимое впечатление. Я начал побаиваться литовцев.
В Клайпеде дом тетки располагался на окраине города, где рядом с домами были поля и посадки. Когда, после приезда, я первый раз вышел к воротам дома, мимо меня прошла большая группа литовских ребят. Один из них опять показал мне кулак и крикнул:
– Русский, в рожу хочешь?
Я был в ужасе, и после этого не решался переступать за пределы теткиного двора.
С другой стороны дома было футбольное поле с настоящими воротами, обтянутыми сеткой. Литовские ребята каждый день играли там в футбол – а я стоял за невысоким забором и издалека наблюдал за ними. Наконец они крикнули мне:
– Эй, русский, иди сюда!
Я с опаской подошел к ним. Они поставили мяч на угол поля и попросили меня подать угловой. Разбежавшись, я ударил ногой по мячу. Вообще я плохо играл в футбол – удары по мячу у меня всегда получались слабыми, и мяч улетал недалеко. И в тот момент я был уверен, что после моего удара мяч не долетит до штрафной. Но произошло чудо – мяч не только долетел до штрафной, но еще и угодил в девятку ворот. Литовцы в восторге завопили:
– Русский! Ты играешь в команде мастеров?
Мне ничего не оставалось, как ответить на этот вопрос утвердительно. С этого момента я стал для них авторитетом, и мы подружились. Потом мы часто играли в футбол.
Однажды, мы отдыхали, лежа на траве. Один из парней сказал, обращаясь ко мне:
– Мы учим русский язык со второго класса. Вы тоже учите литовский со второго класса?
Я ответил, что литовский мы вообще не учим. Ребята были огорчены. Я несколько успокоил их тем, что попросил научить меня говорить по-литовски. Они с радостью взялись за это дело. В результате я выучил несколько литовских фраз.
Во время второй поездки в Литву мы уже жили в центре Клайпеды. С моих сломанных рук недавно сняли гипс, и играть в футбол мне было нельзя. Один раз за обедом мне налили немного марочного вина. Я выпил и серьезно захмелел. Меня потянуло на подвиги. Выйдя на улицу, я пошел к скверу, расположенному недалеко от дома. Там на скамейке сидели шикарные литовские девушки. В трезвом состоянии я бы никогда не решился подойти и заговорить с такими красавицами. Но в тот момент я был пьян, и во мне проснулось такое красноречие, которого я ранее у себя никогда не замечал.
Я сел рядом с этими девушками и стал в различных комбинациях громко повторять те немногие литовские фразы, которые на тот момент знал. Девушки были поражены моей смелостью и способностью так громко и долго говорить. Они не прогоняли меня – более того, они даже начали проявлять ко мне некоторую симпатию. А я все болтал и болтал, не имея понятия, что делать дальше с этими прекрасными созданиями.
Мои громкие и длинные речи привлекли внимание других, людей, гулявших по скверу. Среди них были местные литовские ребята, многие из которых отличались довольно крупным и крепким телосложением. Несколько раз они проходили мимо нашей скамейки, бросая на меня все более и более злобные взгляды.
Я вовремя почувствовал опасность. Извинившись перед девушками, я встал и пошел в сторону своего дома. Как раз в этот момент те разгневанные литовские парни, пополнив свои ряды еще и другими подонками, спешили к скверу с явным намерением поколотить меня. Я ускорил шаг и довольно быстро оказался у подъезда своего дома. Почувствовав себя в безопасности, я обернулся и увидел – эти идиоты махали мне деревянными дубинами и что-то яростно кричали.
На День рыбака в Клайпеде проводилось карнавальное шествие. На тротуарах центральной улицы города толпились огромные массы людей, а по проезжей части двигалась длинная вереница машин. На этих машинах развертывались различные аттракционы и представления.
Кузов одной из машин был густо обтянут колючей проволокой, а над кабиной водителя возвышался плакат с надписью: «Пьяницы, хулиганы и дебоширы». За колючей проволокой, вокруг стола, сидела группа людей. Лица этих людей были изрядно побиты. Говорили они на чистом русском языке, что выдавало их национальность. На подножке кабины стоял милиционер и громко предупреждал публику о том, что люди за колючей проволокой являются настоящими преступниками.
На столе у этих преступников стояли бутылки с водкой. Эти ребята разливали водку по стаканам и с громкими криками опорожняли их. В качестве закуски была копченая колбаса. Кто-то из публики крикнул с литовским акцентом:
– А водка у вас не настоящая!
Один из людей за решеткой тут же налил полный стакан водки и через колючую проволоку протянул его в толпу. Люди из этой толпы подтвердили, что водка настоящая.
Праздник продолжался и после того как, карнавальное шествие закончилось. Люди небольшими группами ходили по центру города взад и вперед и, как казалось, чего-то искали. Я проследил за одной группой молодых и привлекательных девушек. Они подошли к группе молодых парней, и одна из девушек обратилась к ним с вопросом:
– Можно с вами познакомиться?
Парень, стоявший ближе всех к девушкам, с пренебрежением ответил:
– С нами не надо знакомиться.
Расстроенные девушки повернулись и ушли. А я потом долго пытался понять, почему же эти парни отвергли таких милых девушек. Но так и не понял.
На следующий день на Балтийском море вблизи побережья Клайпеды проводились соревнования на байдарках среди школьников. В этих соревнованиях принимал участие сын нашего соседа. В тот день я проснулся рано, так как был разбужен громким разговор на улице. Я прислушался. Сосед давал напутствия своему сыну перед соревнованиями. Говорил он по-литовски. Но через каждые две-три фразы на литовском звучала фраза на русском: «Победит сильнейший!» Я с удовлетворением отметил, что литовцам нравятся наши крылатые выражения.
Один раз все мы, гостившие тогда в Клайпеде, пошли загорать на море и по ошибке попали на дикий женский пляж, где все женщины были без купальников. Вскоре нас оттуда выгнали, сославшись на то, что мужчинам там находиться нельзя. Очень долго мы обходили этот пляж лесной дорогой. Бросалось в глаза то, что вдоль этой дороги в кустах и на деревьях сидели мужчины с биноклями и рассматривали обнаженных женщин.
Мы расположились недалеко от того места, где заканчивался женский пляж – там стояла специальная табличка. Купаться в море было невозможно – вода очень холодная. Поэтому мы просто лежали на песке и загорали. Изредка я бросал в сторону женского пляжа любопытные взгляды. Вскоре, вплотную к тому пляжу, подошел один мужчина в берете. Он разделся до гола, тем не менее оставив на голове берет. Потом он украдкой, прячась за складками местности, проник на запретную территорию. Там он, скрываясь за кустами, стал с близкого расстояния рассматривать лежавших на песке женщин. Вскоре он был обнаружен женщинами, и они здорово поколотили его деревянными палками.
В Борисоглебск я вернулся с массой впечатлений, и с удовольствием делился ими со всеми сверстниками.
В школе одно время я играл в духовом оркестре на кларнете. Водолаз играл на баритоне. У Ореха не было музыкальных способностей, поэтому он играл на тарелках. Из-за проблем с финансированием оркестр был распущен. Водолазу участие в оркестре потом пригодилось. После призыва в армию он сразу попал в военный оркестр, где, конечно, служить было намного легче, чем в боевых частях. В армии я не решился заявить о том, что я играю на кларнете. Поэтому все два года службы я находился в боевых частях, чем и горжусь.
Нашему учителю рисования почему-то нравилось, как я рисую. В школе били ребята, рисовавшие намного лучше меня – их рисунки вызывали мое восхищение. Тем не менее, с подачи этого учителя мне пришлось два года подряд на День защиты детей участвовать в городском конкурсе «Дети рисуют на асфальте».
Я очень серьезно подошел к своему участию в первом конкурсе. Я долго думал, что нарисовать и, в конце концов, решил, что в День защиты детей надо рисовать то, как люди защищают детей. У меня родилась идея нарисовать картину, на которой наш солдат в Берлине во время войны спасает немецкую девочку. Конечно, это была безумно трудная задача. Я собирался изобразить на асфальте руины Берлина, убитую немецкую женщину, рядом с ней ее плачущую дочь и нашего солдата, протягивающего руку, чтобы спасти ее. Сначала я все это изобразил на большом листе бумаги, тщательно прорисовав детали лиц, складки одежды и т.д. Получилось вроде бы неплохо.
Конкурс проходил на центральной городской площади. Когда я начал рисовать, то понял, что делать это на асфальте гораздо сложнее, чем на бумаге. Тем не менее, я, приложив некоторые усилия, справился с этой задачей. Рисунок я подписал: «Берлин 45-ого».
На площади было много зевак. Они ходили между участниками конкурса, сравнивая и оценивая их рисунки. У моего рисунка многие останавливались и говорили:
– У этого лучше всех.
Я с нетерпением ожидал решения жури, предвкушая свою победу. Но, к моему великому сожалению, победил рисунок другого мальчика. Этот мальчик изобразил примитивный дом, над ним примитивный кран и подписал: «Химмаш строится». В тот момент я понял, что красота в этом мире не ценится.
На следующий год я подошел к участию в конкурсе не очень серьезно. В одном иллюстрированном журнале я нашел статью под названием «Москва белокаменная». В статье было красивое фото проспекта Калинина в Москве. Я решил срисовать это фото на асфальт, так же подписав «Москва белокаменная».
На конкурс я принес тот журнал, развернул его на асфальте и приступил к реализации своего замысла. Вскоре это было замечено членами жюри, и меня сняли с конкурса – такой способ рисования был запрещен.
Среди школьников в городе регулярно проводились олимпиады по различным школьным предметам. Моя учительница по математике решила направить меня на математическую олимпиаду. Но учитель физики отобрал меня у математички и направил на свою олимпиаду. Там я с треском провалился. Вскоре меня все же послали на математическую олимпиаду. Там у меня был неслыханный успех – я решил одну задачу из пяти, при том, что остальные участники не решили ни одной. Таким образом, я занял первое место. Меня наградили грамотой, обо мне написали в городской газете и сообщали по местному радио. Слава подействовала на меня как наркотик – я стал зависим от математики. С яростью фанатика я самостоятельно ударился в ее углубленное изучение. Дошел до дифференциалов и интегралов, но, признаться честно, в то время я их не понимал.
Однажды, разочаровавшись в любви, но страстно увлеченный математическими науками, я написал:
Любовь – это плод фантазии,
Увы, не запретный плод.
Любовь – это безобразие,
Развращающее народ.
А я люблю кибернетику –
Науку управлять.
А я люблю арифметику,
А я люблю считать.
А я презираю мистика,
А я ненавижу ханжу.
Я мантиссу и характеристику
Ко всему, что есть, нахожу.
Но жизни растет прогрессия,
Все ближе конечный член.
И вся тут моя поэзия
От единицы до «n».
Потом в городе появился аспирант Московского физико-технического института по имени Сергей. Он был родом из Борисоглебска и, вероятно, из бедной семьи. Сергей проводил в городе физико-математическую олимпиаду своего вуза. Получилось так, что в этой олимпиаде победил я и мой одноклассник Толя Гаврик. Нас наградили классными призами – фотографией космонавта Елисеева с его автографом и научной книгой с автографами ее авторов.
Гаврик как бы стал моим соперником. Он был из очень бедной семьи. Его отца за пьянку выселили из города. Мать его работала продавцом и зарабатывала очень мало. Гаврик жил с матерью и сестрой на нашей улице. Его убогое жилище располагалось во дворе бывшего купеческого дома в помещении, которое у купца было сараем. Я как-то заходил туда. Там была печь, стол, кровать и стул, и между ними почти не было никакого пространства.
Сергей стал всячески помогать Гаврику и готовить его к поступлению в физтех. При этом он абсолютно игнорировал меня и мои способности. Я относился к этому спокойно.
Вдвоем с Гавриком мы постоянно участвовали в городских математических олимпиадах. Сначала он мне проигрывал. В десятом классе мы разделили с ним первое место по городу, и нас послали на областную олимпиаду в Воронеж. Там я потерпел досадную неудачу – решил только две задачи из пяти. Гаврик решил все задачи. Однако воронежские заправилы присудили ему только второе место, протащив на первое школьника из своего города. Гаврик рассказал мне, как он решил те задачи, с которыми я не справился. Я был восхищен простотой и гениальностью его решений. Он уже тогда был прекрасно подготовлен к поступлению в институт (очевидно, благодаря Сергею).
Успехи на олимпиадах вскружили Гаврику голову. Он стал высокомерным и часто повторял, что скоро все самые красивые девушки нашего класса будут принадлежать ему.
Как-то, выпросив у матери 1 рубль 28 копеек, я купил в киоске учебник для высших технических учебных заведений «Теория вероятностей», написанный Е.С. Вентцель. Открыв его тогда, я, конечно, ничего в нем не понял. Но пройдет много лет, и я буду часто обращаться к нему при подготовке своих работ по математической статистике.
Мое увлечение математикой отрицательно сказывалось на моем знании других предметов. Преподававшие их учителя с натягом ставили мне тройки, которые, честно говоря, я не заслуживал.
Однажды учительница литературы попросила нас написать классное сочинение на тему: «Лирика Пушкина». Написав пару нескладных предложений в начале своего сочинения, я надолго задумался, не зная, что писать дальше. Время урока пролетело незаметно, а мое сочинение так и осталось незаконченным. Буквально за 3 минуты до звонка я в конце сочинения написал следующие строки, адресованные учительнице:
Сейчас звонок уж прозвенит,
Но ваша алчная суровость
Меня, признаться, не страшит.
Чиста моя поскольку совесть
Пред Пушкиным. И мне простит
Он неоконченную повесть
О лирике его…
За это «сочинение» я неожиданно получил четверку.
Приближалось окончание школы. По старой школьной традиции мы, ученики десятых классов, должны были на прощальном вечере поставить сцену комического бокса. Действующими лицами этой сцены были: худой боксер с тренером, толстый боксер с тренером и судья. Я исполнял роль тренера толстого боксера по имени Билл, мой друг и одноклассник Володя Суязов был тренером худого боксера по имени Майк. Остальные роли были распределены между учениками параллельного класса.
На Суязова надели шорты и длинный женский парик. Я был в тельняшке и бескозырке. Когда представление началось, весь зал замер в ожидании захватывающего зрелища. Мы с Суязовым вышли на сцену, и все у нас пошло как по маслу. Я начал кричать, что мой громила Билл легко побьет его доходягу Майка. А Суязов кричал, что его Майк уделает моего Билла. В конце концов, мы договорились провести бой между нашими воспитанниками.
И вот бой начался. Публика бесновалась, свистела и кричала. Как и следовало ожидать, мой Билл непринужденно упер свою руку в лоб Майка, и тот стал отчаянно махать руками, не в силах дотянуться до Билла. Но потом Майк все-таки ухитрился дать Биллу пинка. Разгневанный Билл стал гоняться по рингу за Майком, пытаясь со всего размаха ударить его по лицу. Майк приседал, и все удары Билла пролетали мимо. Наконец, в очередной раз промахнувшись по Майку, Билл попал по судье, и тот упал. По сценарию мы с Суязовым должны были наклониться к судье и спрятанным в том месте тампоном нарисовать ему синяк под глазом. Но девушка, которая должна была подготовить и положить это тампон, перестаралась, и он получился слишком большим. В результате, вместо синяка под одним глазом, у судьи все лицо оказалось сплошным синяком. Когда мы подняли судью с пола и показали залу, публика была в истерике.
В таком духе продолжался весь бой. В его концовке, согласно сценарию, Майк входит в экстаз и вырубает всех участников представления. Предварительно мы договорились с актером, игравшим Майка, что он будет только обозначать свои удары. Но в реальности все пошло несколько по-другому – Майк стал по-настоящему и безжалостно избивать нас. Он был худощавый, но довольно жилистый парень. Первым от этого придурка пострадал мой Билл – Майк до крови разбил ему губу. Билл, забыв, что он на сцене, обиженно пробормотал:
– Ты что, дурак?
Но следующим ударом Майк сбил его с ног. Вторым Майк нокаутировал судью, и тот, неудачно упав на пол, стал отползать в угол сцены. Суязов пытался остановить своего воспитанника, но получив точный удар, упал. Поднявшись, он хотел что-то сказать. Но в следующий момент он получил такой страшный апперкот, что его парик улетел в зрительный зал. Избитый и обиженный, Суязов ушел за кулисы. Последним Майк должен был вырубить меня. Видя, что этот идиот по-настоящему бьет людей, я приготовился хоть как-то смягчить его удар. Когда Майк размахнулся, я уже сделал некоторое движение от него в сторону зала. Получив удар в челюсть, я еще быстрее продолжил это движение. В результате я вылетел со сцены и врезался в первые ряды зрителей. Публика была в восторге. Сцена прошла с огромным успехом.
V
По окончании школы в 1971 году я с группой ребят из Борисоглебска поехал поступать в Московский физико-технический институт. Гаврик, естественно, тоже был с нами. Вступительные экзамены там проводились не в августе, как в других вузах, а в июле – чтобы в случае неудачи абитуриент мог в августе подать документы в другой вуз.
Нас разместили в одной из комнат институтского общежитии. Сергей иногда заходил к нам и что-нибудь рассказывал. Однажды он сообщил, что ракета, предназначенная для доставки наших космонавтом на Луну, не выдерживает вибраций. Поэтому получена команда срочно копировать американскую ракету.
Студенты, жившие в нашей комнате, отсутствовали по причине летних каникул. Но в комнате оставались некоторые их вещи и документы. Однажды, когда я перекладывал стопку каких-то бумаг, из нее выпала фотография. На ней я с изумлением узнал себя. В начале я подумал, что это – просто похожий на меня парень. Но сомнения отпали, когда я за его спиной рассмотрел центральную улицу Борисоглебска. Это точно был я. В тот момент я подумал, что это – знак свыше. Значит я поступлю в вуз, и у меня будет прекрасное будущее.
Но я ошибался. Сергей со своими коллегами по институту уже заранее решил, что из всех нас туда примут только Гаврика. Поэтому на устном экзамене по физике один из этих коллег успешно завалил всех остальных ребят, включая и меня – для опытного преподавателя это не составляло никакого труда. К тому же у этого преподавателя была на редкость подходящая фамилия – Козел.
Все мы, потерпевшие неудачу в МФТИ, решили подавать документы в Московский авиационный институт. Сначала надо было пройти медицинскую комиссию. Раздетые по пояс, мы ожидали осмотра в очереди. Передо мной стоял очень худой мальчик с черными кудрявыми волосами (после я понял, что это был еврей). К нему подошла женщина в белом халате и сказала:
– Вам нельзя учиться в нашем институте.
Мальчик оделся и ушел.
Я долго решал, на какой факультет подавать документы. На всех факультетах были огромные очереди желающих поступить. И только на одном факультете не было очереди. Но там стояла в траурной рамке фотография космонавта Вячеслава Волкова, который когда-то учился на этом факультете. За несколько недель перед этим он в составе космического экипажа трагически погиб при возвращении из космоса на землю. У факультета было довольно загадочное название: «Факультет установок» (Фауст). И только значительно позже я узнал, что это был Факультет вооружения самолетов. Среди абитуриентов он не пользовался популярностью. Не взирая на это, я подал документы на этот факультет.
Первым вступительным экзаменом было сочинение. Из предлагаемых тем я выбрал «Герои-комсомольцы». Сочинение у меня получилось короткое. Я просто написал о гибели космонавта Волкова, подчеркнув, что он был в свое время комсомольцем. В результате мое сочинение имело успех. Когда нам оглашали оценки, у всех были тройки, а у меня четверка. Я почувствовал некоторую уверенность в себе.
Следующим экзаменом была письменная физика. На все вопросы в билете я ответил не очень убедительно. Поэтому я ожидал оценку не выше тройки. Но мне поставили пятерку. Мой восторг был неописуемым.
Я был уверен, что на письменном экзамене по математике я получу пятерку, но получил четверку. Но и это вполне устроило меня.
Последним экзаменом была письменная геометрия. Я абсолютно ее не боялся, рассчитывая получить тоже не ниже четверки. Но произошло нечто ужасное – я не решил ни одной задачи. Это было для меня страшным шоком. Я уже готовился возвращаться домой неудачником и даже не пошел узнавать своей оценки. Но парни, жившие со мной в комнате общежития, заставили меня сходить и узнать. Мне страшно повезло – объявленная оценка была тройкой.
Таким образом я стал студентом МАИ. Я долго потом думал над тем, почему мне поставили тройку. Возможно те задачи по геометрии не имели решения. И все это было хитростью приемной комиссии, чтобы отсеять неугодных абитуриентов.
Вскоре выяснилось, что у факультета, куда я поступил, не было мест в общежитии. Только некоторым студентам пятого курса иногда предоставляли места в общежитии другого факультета. В деканате мне дали адрес в подмосковной Опалихе, где можно было снять квартиру. Я поехал туда и поселился в доме у одной бабушки. Этот дом представлял собой большой особняк. Бабушка получила его в подарок от Сталина за какие-то заслуги.
Учеба началась. Конечно, в начале я испытывал огромные трудности. Каждый день в институте было много лекций и других занятий, которые надо было обязательно посещать и вести конспект.
Среди студентов МАИ преобладали москвичи. Это были рослые, хорошо упитанные молодые люди с правильным физическим развитием. Мы, провинциалы, в этом сильно уступали им. Все это объяснялось тем, что, пользуясь преимуществами централизованной плановой экономики, Москва отбирала для себя у провинциальных городов все лучшие продукты питания и другие товары. У нас в Борисоглебске был большой мясокомбинат, но его продукции в городе мы не видели – вся она отправлялась в Москву.
Много лет спустя в 2010-ом году я приезжал в Москву. Страна уже 18 лет жила при капитализме. Пройдя по магазинам Москвы, я с удовлетворением отметил, что по изобилию продуктов и товаров столица не превосходит наш провинциальный Борисоглебск. К тому же было заметно, что торговая сеть в Москве развита хуже, чем в нашем городе. Свободная рыночная экономика оказалась на много справедливее плановой. Позже я пришел к выводу, что в цивилизованных странах люди, находящиеся у власти, должны все делать так, чтобы столичные города были красивыми, а провинциальные – сказочно красивыми.
Так как в стране многие десятилетия царствовала плановая экономика, то появился особый класс людей – москвичи. Парадоксально, но большевики, провозгласив построение бесклассового общества, опять разделили людей на враждующие классы – москвичей и немосквичей. Это убедительно доказывает абсурдность идеи бесклассового общества.
Так как москвичи были господствующим классом, то, соответственно, по отношению к провинциалам они вели себя как господа. Провинциала по сравнению с москвичом было очень легко узнать. Поэтому, даже увидев меня впервые, москвичи часто спрашивали с издевкой: «Ты из какой деревни?»
Не удивительно, что от этого у меня вскоре появился комплекс неполноценности. На уроках в школе родного города я мог легко и долго говорить без подготовки на любую тему. В Москве на практических занятиях по разным предметам я тоже пытался так говорить. Аудитория, в которой я выступал, в основном состояла из москвичей. Это обстоятельство угнетающе действовало на меня. Поэтому, произнеся несколько фраз, я быстро терялся, начинал заикаться и в итоге позорно замолкал.
Я сильно страдал от этого. Но поделать с этим ничего не мог. Мне оставалось только смириться со своим новым статусом человека второго сорта, у которого интеллект «ниже табуретки».
Каждый день из Опалихи в Москву и обратно я ездил на электричке. Это было довольно удобно. Станция в Опалихе находилась рядом с нашим домом. А в Москве электричка останавливалась недалеко от проходной МАИ.
На квартире вместе со мной жили еще четыре первокурсника МАИ. Мы располагались в двух комнатах, устроенных в чердачном пространстве. Потолком нам служила крыша.
Мои соседи приехали в Москву из разных городов страны. Они происходили из состоятельных семей. Один парень из Грузии был несколько постарше нас. На вид он был спокойным и рассудительным человеком, но южная кровь в нем иногда играла.
Все мы пользовались одним чайником. Однажды взяв этот чайник, чтобы налить себе кипятку, я неожиданно получил от этого грузина удар в челюсть. Мне ничего не оставалось, как нанести ему ответный удар. Потом, обменявшись еще несколькими ударами, мы, как ни в чем не бывало, мирно разошлись. Обиды друг на друга не держали и остались друзьями.
Один мой сосед, родом из Обнинска, очень богато одевался. Его отец был каким-то крупным начальником на атомной электростанции того города. Особенно шикарными у этого парня были ковбойские сапоги. Приходя на квартиру, он всегда оставлял их за дверью нашей комнаты. Однажды, уже поздней осенью, я проснулся ночью. Туалет располагался далеко во дворе дома. На улице был проливной дождь, и мне не хотелось выходить из помещения. Недолго думая, я использовал в качестве туалета сапоги этого парня. Утром, собираясь в институт и одевая сапоги, он бормотал:
– Крыша подтекает. В сапоги накапало.
Вскоре у нашей хозяйки поселилась одна очень красивая женщина лет тридцати. С ее слов она была литовка. Обрадованный, что я могу похвастать своим знанием литовского языка, я обратился к ней на литовском. Но она почему-то не стала говорить со мной на своем родном языке.
Мне иногда приходилось видеть, как эта женщина занимала деньги у моих соседей. Но я не придавал этому никакого значения – у меня она вообще ничего не занимала. Через несколько месяцев женщина бесследно исчезла. Мои соседи подняли тревогу – сумма, которую она у них заняла, оказалась огромной. Найти женщину и вернуть деньги не удалось.
Учеба в институте шла своим чередом. Мне очень нравились лекции по высшей математике, которые читал профессор Смирнов. Я с большим удовольствием посещал эти лекции. Лекции других преподавателей мне откровенно не нравились.
Практические занятия по Истории КПСС у нас вел один преподаватель, который был участником войны и дошел до Берлина. На самом первом занятии он почему-то поднял меня и попросил что-то рассказать из истории КПСС. Если бы это случилось в моем родном Борисоглебске, я бы мог успешно и не менее часа говорить об этой истории. И, действительно, начал я довольно бодро и красноречиво. Но потом я вспомнил, что нахожусь в Москве. Меня опять охватил комплекс неполноценности. Речь моя стала неуверенной, и в итоге я со стыдом замолчал. Указывая на меня, преподаватель сказал:
– Обратите внимание на этого студента. Он очень смелый парень.
На последующих занятиях тема Истории КПСС этим преподавателем уже больше не поднималась. Его стихией стали рассказы о войне.
Мне запомнился один его рассказ. На войне он был знаком с человеком, у которого немцы расстреляли всю семью. Этот человек поставил себе цель убить 100 немцев, чтобы отомстить за смерть своих близких людей. Всякий раз, когда вели пленных немцев, он хватался за оружие, чтобы открыть по ним огонь. Все его товарищи в этот момент бросались к нему, чтобы остановить бессмысленное убийство. Иногда они не успевали. Перед концом войны его счет уже перевалил за 70.
Приближалось к концу первое полугодие моего обучения в МАИ. Мне предстояло сдавать первую в своей жизни сессию. Оказалось, что успеваемость студентов оценивалась иначе, чем школьников. Вместо оценки 2 в зачетной книжке студента (зачетке) преподаватель писал «неудовлетворительно», вместо оценки 3 – «удовлетворительно», вместо оценки 4 – «хорошо», вместо оценки 5 – «отлично».