В СССР я повидал все

С силой ударившись о землю, я пропахал по щебенке железнодорожной насыпи несколько метров. Поднявшись, я оглядел себя – одежда в местах касания с острой поверхностью щебенки была разорвана, и на ней уже начинала проступать кровь. Металлический браслет наручных часов лопнул, и они отлетели в сторону. Я попытался сделать шаг, но сильная боль в правом колене заставила меня остановиться.

Придя немного в себя, я кое-как заковылял в направлении Хопра. Так как активно двигаться я не мог, то весь день мне пришлось просидеть на одном месте. Поймал я в тот раз очень мало.

К сожалению, травма моего правого колена оказалась настолько серьезной, что в течение многих лет после этого я испытывал в этом месте сильнейшие боли. К врачу я не обращался, надеясь, что все это пройдет. Тем не менее, боли не проходили, неприятно напоминая о том моем неудачном приключении на 701-ом.

В конце концов спустя более 20-ти лет после случившегося я все-таки обратился к врачу. Он мне назначил одну мазь, произведенную в Германии. Я стал наносить это средство на больное колено. Облегчения не последовало. Боли не прекратились и после того, как закончился один тюбик мази. Так как лекарство оказалось не очень дорогим, то я решил попробовать еще один тюбик. Когда и он закончился, колено упорно продолжало болеть. Но прошло два дня, и боли неожиданно прекратились. Я сначала не поверил в это волшебное исцеление. Несколько лет после этого я со страхом ожидал, что боли опять возобновятся. Но до сих пор этого не произошло. Это обстоятельство теперь заставляет меня с доверием относиться к современной медицине.

Между тем в нашем отделе на Чугунке произошли перемены – начальница уволилась, а ее место заняла Татьяна, ранее работавшая слесарем КИПиА. Приближалось время, когда к нам должен был прийти государственный инспектор для приема отремонтированных нами измерительных приборов.

Татьяна сказала, что этому человеку надо приготовить литр водки и хорошую закуску – иначе он не примет приборы. Имея богатый опыт честного служения государству, я был возмущен такими наглыми проявлениями коррупции. Я сказал Татьяне, чтобы она даже не пыталась таким образом подкупать государственное должностное лицо. Татьяна недовольно промолчала.

Когда этот чиновник пришел в наш отдел, я принес и поставил ему на стол приборы, предназначенные для проверки. Этот человек с недовольным видом стал их проверять, вращая отверткой различные винтики. Но это продолжалось недолго. Вскоре чиновник в бешенстве отшвырнул отвертку и заорал:

– А где же накрытый стол?

Оказалось, что Татьяна все-таки купила литр водки и немного закусить. Все это она срочно подала на стол этому хаму. Он недовольно пробормотал:

– Закуски могла бы побольше купить.

Татьяна срочно побежала в буфет за пирожками.

Этот инспектор, который, конечно, являлся членом коммунистической партии, начал с деловым видом наливать спиртное в стакан, опрокидывать его в рот и смачно закусывать пирожками. В перерывах между стаканами он произносил высокопарные речи на различные темы, среди которых одна несколько раз повторилась: людей надо расстреливать за малейшую провинность – только тогда в стране наступит порядок.

Я понимал, что сейчас мне надо срочно связаться с Комитетом государственной безопасности и сообщить им об этом вопиющем случае коррупции в среде государственных чиновников. Но внутренний голос говорил мне: «Всю свою жизнь ты боролся за справедливость. При этом пострадало много людей – пусть даже заслуженно. Но пощади ты хоть этого наглого идиота!»

Сообщать в КГБ о злоупотреблениях чиновника я не стал. А инспектор, напившись до скотского состояния, покинул наш отдел. При этом он спотыкался и падал, ударяясь головой о стены. Этот человек оставил нам свой штамп, и мы потом им проставили на всех приборах печати, подтверждавшие факт их приема государственным инспектором.

Существует утверждение, что власть портит людей. Во многих случаях оно соответствует истине. Татьяна, окончательно войдя в новую роль начальницы, однажды по какому-то незначительному поводу заявила мне:

– Кто ты такой? Здесь ты никто – у тебя нет образования, а у меня есть.

Это серьезно задело мое самолюбие. Но, тем не менее, я понимал, что Татьяна в принципе права.

Я стал лихорадочно думать над тем, что мне делать дальше, чтобы выбраться из этой чрезвычайно унизительной для меня ситуации. Логичным было бы вернуться на военную службу и дослужить там до пенсии. Чтобы получить право на минимальную военную пенсию, мне оставалось прослужить всего 4 года. Но препятствием был тот диагноз, который повесили на меня в психбольнице. Я срочно поехал туда.

В областной психбольнице я решительно заявил медикам:

– Прошу снять с меня поставленный вами диагноз, так как он препятствует мне служить в армии. А армейская специальность является основной в моей жизни.

Вопреки моим ожиданиям, меня не поместили в то хорошее отделение. К несчастью, волею судьбы я оказался в плохом отделении для пациентов, страдавших тяжелыми душевными болезнями. Там меня раздели догола и выдали только одну рубашку, которая едва закрывала мне низ живота – все пациенты того отделения были одеты именно так.

Первые минуты моего пребывания там оказались для меня страшным потрясением. В палате было тесно, душно и грязно – постельное белье, похоже, годами не менялось и, по всей видимости, было вшивым. В палате невыносимая вонь. На окнах решетки. Лица душевнобольных искажены яростью. Многие вели себя буйно, и их привязывали к койкам. Только от одного пребывания в таких условиях вполне можно было сойти с ума.

Каким-то образом прошел день, и настала ночь. До утра я не сомкнул глаз – меня мучали переживания о том, что ожидает меня в этом отделении. Я лихорадочно думал: «Безусловно, здесь меня начнут лечить теми препаратами, от которых ушел в мир иной тот видный парень из Борисоглебска. Значит и мне предстоит умереть через несколько месяцев?» Этого совсем не хотелось.

Следующий день для меня прошел в еще более мучительных переживаниях за свою жизнь. Пришло отчетливое понимание того, что эти люди в белых халатах могут делать со мной все, что захотят – а я бессилен даже возражать им, не говоря уже о каком-то сопротивлении.

В соседней палате лежал парень, лицо которого мне показалось вполне нормальным в отличии от всех остальных. Я подошел к нему, и мы спокойно пообщались. Он сказал мне, что раньше глубоко заблуждался, критикуя Советскую власть. Теперь он убежден в ее полной правоте и старается честным трудом искупить свою вину перед ней. Утром его забирали на какую-то работу, а после работы опять возвращали в отделение.

Вторую ночь там я провел, обдумывая в мельчайших деталях свое поведение на следующий день. Я с ужасом понимал, что если в этот день я не вырвусь из окружавшего меня ада, то моя жизнь очень скоро оборвется. А ради чего? Я думал: «Каким же идиотом я был, связавшись с этими научными открытиями! Ну зачем мне все это было нужно? Сдался мне этот Эйнштейн с его нелепой теорией! А вот сейчас по своей дури я попал в жуткий ад, из которого у меня остается только один путь – на кладбище. А умирать так не хочется!»

К утру у меня был готов план, как вырваться из этого ада. Но я сомневался, смогу ли я привести его в исполнение здесь, где от меня практически уже ничего не зависело.

Как только в отделение пришли старшие медики, я попросился к врачу по срочному вопросу. Мне повезло – мою просьбу почему-то выполнили. Хотя вполне могли ее проигнорировать – и я бы уже ничего не смог сделать.

В небольшом кабинете сидел черноволосый молодой человек очень интеллигентной наружности. Едва сдерживая слезы, я начал свою исповедь. Мой голос звучал умоляюще, и сам я был до предела покорным и униженным – как самый ничтожный раб. Я говорил от чистого сердца, что глубоко заблуждался, критикуя великого Эйнштейна. Я всячески унижал себя и возвеличивал этого человека. Я видел, что сказанное мной нравилось врачу. Воодушевленный этим, я выкрикнул:

– Теория Эйнштейна бессмертна, потому что она гениальна!

Врач удовлетворенно закивал головой, и я понял, что настал момент сказать заветное:

– Отпустите меня, пожалуйста, домой.

В тот же день меня выписали из больницы – конечно, не сняв диагноза.

Вернувшись в Борисоглебск, я взвесил и оценил все имевшиеся у меня на тот момент возможности. Я пришел к однозначному выводу, что единственным выходом для меня в той непростой ситуации оставалось поступить в какое-нибудь учебное заведение. Отыскав академическую справку, выданную мне Московским авиационным институтом, я пошел с ней в Борисоглебский вечерний индустриальный техникум.

Там меня сразу же приняли на последний курс по специальности «Обработка металлов резанием» – это произошло в конце 1984 года. Сначала я опасался, что мне будет трудно ходить туда вечерами на учебу. И вообще я ожидал столкнуться там с непростой учебой, примерно такой же, как в МАИ. Но все оказалось гораздо проще. Ходить туда вечерами было совсем не трудно, а учеба там показалась мне чрезвычайно легкой – абсолютно никакого сравнения с МАИ.

Весной 1985 года завод направил меня с группой других работников в Тюковку на сев. Мы там жили и работали в течение двух недель. Спали в клубе на полу на голых грязных матрацах. Кормили нас неплохо – в тарелке всегда лежал большой кусок вареного мяса.

Нас разделили на две группы. Одна из них работала на сеялках. А я попал в группу, имевшую дело с ядохимикатами. Мы заправляли ими специальный агрегат, прицеплявшийся к трактору. Трактор двигался по полю, и агрегат распылял эти ядохимикаты. Мы сразу же подняли вопрос о вредности нашей работы и потребовали у местного бригадира молоко. Этот человек оказался неплохим организатором, потому что вскоре нам каждый день стали выдавать ведро парного молока. В этом была какая-то прелесть.

Мы работали по 16 часов в сутки без выходных. Ребята прикидывали, сколько нам заплатят по окончании сева с учетом сверхурочных работ и работы в выходные дни. Получалась сумма не менее двухсот рублей на человека.

По окончании сева бригадир подошел к нам и торжественно объявил:

– Получите, пожалуйста, в правлении заработанные вами деньги!

В правление мы шли с радостью, но вышли оттуда с некоторым разочарованием. Вместо ожидаемых двухсот рублей, люди, работавшие на сеялках, получили по 3 рубля, а мы, работавшие с ядами, получили по 5 рублей (за вредность).

Мы задали бригадиру естественный в такой ситуации вопрос:

– Почему так мало заплатили?

На это бригадир спокойно ответил:

– Это очень много, так как я своим колхозникам вообще ничего не плачу.

Итак, картина прояснилась. Советская власть насильно заставляла крестьян работать в колхозах, при этом ничего не платя им за работу. Таким образом, крестьяне в СССР были настоящими рабами. Как-то в одной из советских книг я прочитал про очень богатый колхоз, где на трудодень колхознику выдавали аж 200 грамм рыбы. 200 грамм рыбы – это одна рыбешка размером чуть больше ладони. Как же такой рыбешкой мужик мог прокормить семью из нескольких человек в течение дня?

Летом я купил палатку, и мы с женой Таней поехали на 701-й с ночевкой. У палатки имелся брезентовый пол. Чтобы в палатке было мягко сидеть и лежать, мы нарвали много травы и вместо того, чтобы положить ее под пол палатки, набросали ее поверх пола внутри палатки. Начался дождь. Мы залезли в палатку, а в этой траве что-то зашевелилось. Конечно, это могла быть и змея. Но, к счастью, это оказалась всего лишь ящерица.

Там у нас с Таней не плохо ловилась рыба. Мы сварили уху и еще много рыбы привезли домой. Тане понравилось ловить рыбу возле упавшего в воду дерева. Мне почему-то на всю жизнь она запомнилась, стоящей у того дерева.

Через неделю я опять приехал на то место, но находиться там не смог. Меня одолела какая-то тоска, и я уехал домой. Может быть, уже тогда я предчувствовал, что наш брак с Таней в будущем распадется, и это сильной болью ударит по моему сердцу. Но до этого оставались еще долгие 15 лет.

В то время я впервые услышал про урочище Никандровский, которое находилось в глухом лесу на берегу Хопра намного ниже того места, где в него впадала Ворона. Я решил съездить туда на велосипеде и попробовать там ловить рыбу. Мне посоветовали доехать до Строяновского кордона и там спросить, как проехать к Никандровскому.

Я доехал на велосипеде до слияния Вороны с Хопром и далее по рыбацкой тропинке лесом вдоль Хопра легко добрался до Строяновского кордона. В то время там еще находилась лаборатория, где научные работники проводили исследования окружающего растительного мира. Я зашел в эту лабораторию – там везде стояли колбы с дубовыми листьями, желудями и т.д. За столом сидело двое мужчин. Я попросил их показать мне дорогу к Никандровскому. Один из них что-то недовольно пробурчал в мой адрес, но другой вывел меня из помещения и подробно рассказал, как добраться до Никандровского.

Сначала мне пришлось взбираться на довольно высокую и крутую гору. Проделав это, я остановился на небольшой поляне и отдышался. Осмотревшись, я увидел едва заметную дорогу, уходившую в густой дубовый лес. Возможно, когда-то давно по ней ездил колесный транспорт, но теперь она была заброшена и поросла травой. Я сел на велосипед и, прикладывая к педалям большие усилия, с трудом покатил по той дороге.

Следуя совету человека из лаборатории, я внимательно смотрел влево, чтобы обнаружить тропинку, уходящую вниз к Хопру. Очевидно, все тропинки, которые когда-то и были там, давно заросли. Поэтому никакой тропинки я не нашел. В конце концов я решил свернуть налево не по тропинке, а в том направлении, где лес был не очень густым. Теперь я мог передвигаться только пешком. Вскоре начался спуск, и я благополучно вышел к реке.

Как я узнал позже, место, к которому я вышел, называлось Митрошка. От старых рыбаков в то время можно было услышать рассказы, что 20 лет назад там в шалаше жил отшельник по имени Митрофан. Эти рыбаки даже иногда заходили к нему в гости. Рассказы эти звучали вполне правдоподобно, и я, конечно, верил им. Но спустя 30 лет после этого рыбаки более молодого поколения с серьезными лицами рассказывают все ту же историю, что 20 лет назад там жил таинственный Митрофан, к которому они заходили в шалаш. Да, иногда рыбаки не против пофантазировать.

Место, где я оказался, было пустынным – рыбаков не видно. Я размотал и забросил удочку. Сначала, как и всегда, ловилась мелочь. Но потом я зацепил что-то очень тяжелое. Опыта ловли крупной рыбы у меня тогда не имелось. Надо было сначала поводить рыбу, чтобы она устала, а уже потом вытаскивать ее на берег. Я же начал с силой и очень быстро тянуть ее вертикально вверх к поверхности воды. Это кончилось тем, что рыба сорвалась с крючка у самой этой поверхности. Я только успел увидеть, что это был какой-то очень крупный экземпляр.

Через некоторое время я опять подсек рыбу. Она была уже не такой крупной – но и не маленькой. Это оказался подлещик грамм на 800. Теперь я осторожно и не спеша стал подводить его к берегу. В воде рядом с местом, где я стоял, оказались заросли невысокой травы. Подлещик уткнулся в них и застрял. Опять же, не имея опыта, я попытался схватить рыбу левой рукой. Но подлещик рванулся и ушел в траву. Той же рукой я полез за ним в воду. Рука погрузилась туда по самое плечо, но подлещика там я не нашел – он также сорвался с крючка.

На левой руке у меня были часы, и в них попала вода. Они остановились навсегда. Потом пришлось покупать новые часы. После этого случая, собираясь на рыбалку, я уже не надевал их на руку, а заворачивал в целлофан и клал в нагрудный карман армейской рубашки.

В тот день я все-таки вытащил на берег две хорошие по меркам местных рыбаков рыбы – это были подлещики грамм по 600. После этого я стал время от времени ездить на велосипеде ловить рыбу за слияние вниз по течению Хопра. Езда на велосипеде по лесным дорогам и тропинкам оказалась не менее романтичной, чем путешествие на поезде до 701-го.

Когда я ехал к слиянию, то на выезде из города мой путь пролегал по довольно высокой железнодорожной насыпи. В этот момент перед моими глазами со всех сторон открывался великолепный вид на окружавшую город местность. Справа от меня река Ворона несла свои воды, чтобы соединиться с Хопром. Противоположный ее берег был причудливо покрыт густым лесом. Слева от меня протекал Хопер. Его берег тоже утопал в зарослях вековых деревьев. При виде такой сказочной красоты я начинал чувствовать непередаваемую словами радость жизни. Я с восторгом думал: «Неужели это все мое!»

За много лет своих занятий рыбалкой я изучил вдоль и поперек правый и левый берег Хопра от 701-го до слияния и далее от слияния до заповедника. Каждое из рыбацких мест там имеет свое характерное название. Более величественной и таинственной является природа ниже слияния. Первое рыбацкое место там называется Чернецово, а далее: Дупленский кордон, первая Сомовая, вторая Сомовая, Черкасский затон, Тупки, Зимовное, Строяновский кордон, Котова яма, Ярки, Черный омут, Глушица, Глинка (начало Никандровского), Митрошка, Бурчак (конец Никандровского), Новенькое, Калмыцкая дуга. Потом уже начинается заповедник, вход куда запрещен.

Чаще всего я ездил на Глинку. На мой взгляд, это самое богатое рыбой место на Хопре. Дорога на велосипеде туда в одну сторону занимает 1 час и 40 минут. Как правило, я приезжал на Глинку около 9-ти часов утра, а уезжал оттуда около 6-ти часов вечера. По моим меркам, мои уловы там были довольно большими – иногда они достигали 5-ти килограммов.

В начале осени мы, работники Чугунки, продолжали ездить в колхоз. Выполнив там необходимую работу, мы какое-то время просто сидели. Один раз, чтобы не сидеть без дела, я решил пройти по расположенному неподалеку лесу. Там мне стали попадаться какие-то грибы – а я грибов в то время вообще не знал. Я набрал много этих грибов. Среди нас был специалист по грибам, и я показал их ему. Он спокойно сказал:

– Ты их отвари и попробуй.

Я привез эти грибы домой. К счастью, у матери возникли на их счет подозрения, и она позвала мою тетю Шуру, которая хорошо разбиралась в грибах. Увидев их, тетка закричала:

– Бледные поганки! Срочно выбрасывайте!

Через несколько дней после этого я в один из своих выходных пошел в лес. Перешел Красный мост, свернул направо и очень долго шел вдоль реки Вороны вверх по ее течению. Потом вышел на поляну, где стояли только одни пеньки. У первого же пенька я увидел огромное количество каких-то грибов. Я решил их собирать. Каждый пенек на той поляне был буквально усеян этими грибами. Я быстро набил ими полный рюкзак, который оказался очень вместительным. А грибы все попадались и попадались. Я уже начал утрамбовывать их в рюкзаке ногой, чтобы освободить там еще место для грибов.

В итоге я набил в рюкзак столько грибов, что еле его поднял и потом с огромным трудом тащил до дома. Мать опять позвала тетку. Увидев грибы, она с восторгом произнесла:

– Опята! Пеньковые!

После этого ходить в лес за грибами (и, особенно, за опятами) стало одним из моих самых любимых увлечений.

Жители нашего города в те времена настолько деградировали, что убирать территорию перед своими домами для них стало непосильной задачей. Это послужило причиной того, что нас, работников Чугунки, начали часто выгонять на уборку городских улиц.

Однажды поздней осенью, когда уже начались заморозки, мы убирали улицу Бланскую. Собрав мусор в большие кучи, мы ждали грузовую машину, чтобы погрузить все это на нее. Но машины не было. Я решил зайти в детский сад, расположенный по этой улице, и позвонить на завод насчет машины. Открыв дверь в спальню этого сада, я увидел страшную картину. Несмотря на то, что на улице был мороз, все окна спальни были открыты настежь. Воспитательница, одетая в пальто, сидела далеко от окон. Все дети, лежавшие в кроватях, сильно кашляли. У самого большого и так же открытого окна стоял маленький голый мальчик и дрожал от холода.

Вот так безжалостно Советская власть убивала наших детей. Но может быть она не убивала, а просто закаляла их? Сомневаюсь. Возможно, узников фашистских концлагерей тоже закаляли холодом и голодом? А почему же тогда всех фашистских главарей, которых удалось поймать, повесили?

Плавильные печи Чугунки выбрасывали в атмосферу города огромное количество вредных веществ. В результате этого, стекла всех заводских окон были покрыты каким-то оранжевым налетом, который ничем не смывался. Совершенно определенно, что такой же налет был и в легких людей, работавших на Чугунке.

До революции в нашем городе тоже существовал чугунолитейный завод, выпускавший в то время более разнообразную продукцию, чем при Советской власти. Но завод этот располагался на окраине Борисоглебска – чтобы не отравлять население города. А большевики перенесли этот завод в центр города – очевидно, чтобы отравить и окончательно добить население Борисоглебска.

Надо признать, что большевики были близки к своей цели – работавшие на Чугунке женщины беременели и впоследствии все без исключения рожали уродов. В роддоме этих уродов убивали.

Тем временем моя учеба в индустриальном техникуме протекала весьма успешно. По всем предметам у меня, в отличии от остальных учащихся, были только отличные оценки.

Необходимо сказать несколько слов о преподавателях техникума. Все они были очень слабо подготовлены для этой работы, к тому же никакими педагогическими способностями они не блистали. Конечно, многие из них пытались что-то говорить на своих занятиях. Но почерпнуть какие-то знания из сказанного ими было невозможно. Самый важный предмет «Технологию машиностроения» у нас вела вообще очень оригинальная женщина. На своих занятиях она упорно молчала – сидя за преподавательским столом она смотрела в потолок и о чем-то мечтала.

Советская власть кичилась тем, что обеспечила всех людей хорошим бесплатным образованием. Но может ли что-то бесплатное быть хорошим? Конечно, нет. На помойке очень много бесплатных вещей – но все они мерзки и гадки. А ведь в царское время существовало очень хорошее образование. Заканчивая тогда учебное заведение, человек прекрасно знал несколько иностранных языков, имел глубокие познание в огромном количестве других предметов. Преподаватели того времени обладали великолепными знаниями и умели блестяще передавать их своим учащимся.

Наконец, для меня в техникуме пришло время писать и защищать диплом. Я очень серьезно подошел к этому событию. Мне пришло в голову взять тему своего диплома так, чтобы она непосредственно касалась производственного процесса на нашем заводе. Это значительно усложнило мне работу над дипломом – в последствии мне пришлось выполнять большое количество чертежей и писать очень объемную пояснительную записку.

В дополнение к диплому, каждому учащемуся техникума предстояло выполнить еще и практическое задание, выдаваемое директором техникума. Мне в сотрудничестве с одним парнем предложили сделать раздвижную доску в одной из аудиторий техникума. Суть заключалась в том, что эта доска должна была раздвигаться и открывать экран для показа слайдов.

Безусловно, в техническом плане эта задача представлялась очень сложной. Согласно общепринятым правилам, она решалась следующим образом. Прежде всего, опытные конструкторы разрабатывали чертежи этого проекта. Потом плановики и экономисты по этим чертежам рассчитывали количество материалов, необходимое для выполнения проекта. Затем работники материально-технического снабжения завозили эти материалы на завод. Далее квалифицированные станочники изготавливали по тем чертежам довольно сложные и точные детали. И, наконец, опытные слесари-сборщики монтировали эту доску по месту.

Таким образом, нам вдвоем с тем парнем предстояло выполнить работу целого механического завода. Но, как говорится, глаза боятся, а руки делают. Первое, что мы совершили – это распилили ножовкой висевшую в аудитории доску. И дальше работа пошла сама собой. Я нашел и принес направляющие от небольшого станка. Мы закрепили их на стене, просверлив ее в нескольких местах. К направляющим прикрепили доску. Попытались ее раздвинуть – это нам не удалось. Парень принес с завода хорошую смазку. Мы обильно покрыли ею поверхности направляющих – доска, к нашей великой радости, раздвинулась. Но усилия, которые надо было для этого прикладывать, оказались весьма значительными.

Преподавательница, в аудитории которой висела та доска, была крайне недовольна нашей работой и кричала, что мы испортили ей аудиторию. Но все обошлось – практическое задание нам в итоге засчитали.

Когда до защиты диплома оставалась неделя, один из преподавателей неожиданно изменил начальные условия моего дипломного проекта. Это означало, что я должен был переделывать все имевшиеся у меня чертежи и заново переписывать всю уже готовую пояснительную записку (около 100 листов). На подготовку всех материалов дипломного проекта давалось несколько месяцев – а в данной ситуации эти материалы предстояло подготовить за одну неделю. Ни теоретически, ни практически это было невыполнимо. Я попытался объяснить это преподавателю. Тот с невозмутимым видом ответил:

– Если ты не переделаешь диплом, то я не допущу тебя до его защиты в этом учебном году.

Преподаватель явно издевался надо мной, и это было сильно похоже на те издевательства, за которые директору кирпичного завода отрезали голову. Я сгорал от вполне оправданного желания чем-нибудь тяжелым ударить по лысой голове этого педагога. Мне стоило громадных усилий, чтобы сдержать себя от совершения этого отчаянного поступка. Я прекрасно понимал, что за нанесение преподавателю телесных повреждений меня исключат из техникума и посадят в тюрьму. В своей жизни я уже много раз проходил через подобные критические ситуации – к счастью, это научило меня терпеть и молчать.

Работая день и ночь, я кое-как переделал чертежи. Чтобы предельно сэкономить время, в уже готовой пояснительной записке я заменил некоторые страницы – при этом их нумерация перепуталась, а смысл содержания исказился. Все получилось очень небрежно и некрасиво. Теперь тот преподаватель имел полное основание не допускать меня до защиты диплома. Но он допустил – и я защитил диплом на отлично. Таким образом, 1 марта 1986 года я закончил техникум с красным дипломом и мне была присвоена квалификация техника-технолога.

XIII

3 марта того же года я уже работал инженером-конструктором третьей категории в техническом отделе котельно-механического завода. Начальником теперь у меня был мужчина, который в начале показался мне прекрасным человеком. И я начал уважительно называть его Палычем. Но позже, присмотревшись к нему, я понял, что это – демон. Палыч обладал удивительной способностью издеваться над своими подчиненными. По отношению к ним он вел себя крайне деспотично – доводил до слез не только слабых женщин, но и сильных мужчин. В наше конструкторское бюро поступало на работу большое количество специалистов. Но вскоре все они, испытав на себе гнев Палыча, разбегались кто куда.

Сразу же Палыч дал мне разрабатывать самостоятельно очень сложный проект механических ворот Чугунки по улице Третьяковской. Не каждый опытный конструктор взялся бы за эту нелегкую работу. Надо было сконструировать большое количество сложных деталей и сборочных единиц, выполнить массу чертежей, указав на них без единой ошибки все размеры, допуски, чистоту обработки, технические требования в соответствии с бесконечными ГОСТами и ОСТами. Далее предстояло проконтролировать изготовление этих ворот в цехах завода. Но, самое главное, уже готовые ворота после их монтажа по месту должны были сразу начать исправно функционировать, открываясь и закрываясь при нажатии определенных кнопок. Этого вполне могло не случиться – ведь я совершенно не обладал навыками и опытом конструктора.

Эта работа показалась мне каторгой. Но, тем не менее, я все-таки довел ее до конца – и механические ворота по моему проекту были изготовлены и смонтированы. После этого Палыч признался, что дал мне это задание, надеясь, что я не выдержу тягот конструкторского труда и уйду из бюро. Но этого не произошло.

Конструкция моих ворот неожиданно для всех оказалась очень удачной. Впоследствии в нескольких организациях города Борисоглебска были установлены ворота по моему проекту. А ведь я выполнил его, абсолютно не имея никакого опыта работы конструктором. Вот такие парадоксы имели место в советское время.

Став инженером-конструктором, я решил вести дневник и 30 марта 1986 года сделал в нем первую запись. Вначале я вел его, не очень подробно описывая события своей жизни. Но с годами мои дневниковые записи становились все более и более подробными.

В начале июня того года я с женой и сыном в течение 15-ти дней отдыхал на турбазе Черкасского затона. Диме тогда было уже 4 года. Болезни перестали преследовать его, и он рос довольно крепким мальчиком.

Мы прекрасно провели там время. Утром и вечером я в течение часа ловил рыбу в затоне – каждый раз уловы получались солидными. Таня потом жарила пойманную рыбу, и мы на природе с аппетитом ели эту первоклассную пищу.

Днем мы часто катались по водоему на лодке. Черкасский затон оказался очень большим. Я был удивлен, когда обнаружил, что от него отходит еще какая-то длинная и глубокая старица. Позже я узнал, что это – Андреевский затон. Он тоже изобиловал рыбой. Было похоже на то, что когда-то очень давно в том месте, где Андреевский затон соединяется с Черкасским, река Ворона впадала в Хопер. Потом, в течение долгих лет, это место постепенно передвигалось в северном направлении. В итоге, переместившись на огромное расстояние, это место попало туда, где сейчас и находится слияние этих рек.

Перед тем, как лечь спать, мы купались в затоне. Так как в течение дня вода была неподвижна, то к вечеру она хорошо прогревалась. Впечатление от купания напоминало пребывание в теплой ванне.

Наслаждаясь изумительным отдыхом на природе, мы еще не знали, что чуть более месяца назад 26-ого апреля 1986 года произошла страшная авария на Чернобыльской АЭС. Наверно, к тому времени, когда мы находились на Черкасском затоне, радиоактивное облако с места той аварии достигло нашего района. Скорее всего, там мы все и попали под воздействие этой радиации. Дима после этого опять начал часто болеть и его физическое развитие несколько замедлилось. С моим здоровьем тоже стали происходить какие-то непонятные вещи. Я начал испытывать сильное утомление даже после незначительного напряжения. В своем дневнике я часто повторял фразу: «Очень сильно устал». К тому же у меня ни с того ни с сего стала резко подскакивать температура. Это продолжалось около года.