В отделении лежал один офицер Советской армии. За критику Советской власти его тоже сначала поместили в плохое отделение и закололи там специальными препаратами. Когда, осознав свои грехи, он начал истерически хвалить Советскую власть, его перевели в хорошее отделение. Здесь он, не покладая рук, работал день и ночь – выполнял какой-то ремонт в помещениях, оформлял различные стенды и т.д. Когда я поинтересовался, зачем он так напрягается, офицер с волнением в голосе ответил:
– Чтобы больше не положили меня в тот ад. И возможно мне еще разрешат продолжить службу в армии.
Его старания увенчались успехом. Из больницы он был выписан с пометкой в карточке: «К службе в армии пригоден».
Нередко пациентам в отделении предлагали выполнить какую-нибудь работу. От работы я не отказывался, но и на работу не напрашивался.
Однажды сестра-хозяйка попросила меня отнести какие-то хозяйственные принадлежности в соседнее отделение. Мы шли с ней по территории больницы. Наш путь пролегал мимо какого-то памятника. Я спросил женщину:
– Что это за памятник?
Она ответила:
– Во время войны немцы оккупировали наше село. Потом они зашли на территорию больницы. Узнав какие больные здесь содержатся, немцы приказали вывести их из помещений и собрать в одном месте. Потом их всех расстреляли. Вместе с ними расстреляли еще и одну молоденькую врачиху. Я это все лично видела.
Женщина смахнула с глаз слезы. Я спросил:
– А врачиху то за что?
– Она была евреечкой.
Но вот, наконец, настал тот день, когда должна была решиться моя будущая судьба. В отделение пришел тот самый таинственный судья, которому предстояло вынести приговоры группе подследственных – иными словами, поставить диагнозы нескольким пациентам, включая меня. Этим человеком оказалась женщина, носившая звание профессора медицинского института. Пациенты по очереди заходили в кабинет к ней и потом довольно быстро выходили – радостные или огорченные.
Когда подошла моя очередь, я зашел и сразу же, немного волнуясь, произнес заранее подготовленную реплику:
– Я прослужил в армии 8 лет и собираюсь продолжить службу там. Прошу вас по состоянию моего здоровья разрешить мне эту службу.
Заведующая отделением, питавшая ко мне некоторое уважение, поддержала меня:
– Я считаю, что ему можно разрешить службу в армии. В отделении он был спокойным пациентом.
Лицо профессорши налилось кровью – она не на шутку рассердилась. Недовольным тоном она произнесла:
– Но он даже сейчас ведет себя странно.
А что же странного было в моем поведении? Может быть мне следовало просто молчать и ни о чем не просить ее? Тем не менее, видя меня впервые и особенно не задумываясь над тем, что она творит, женщина вынесла мне приговор:
– Легкая форма психоза – работать можно без ограничения, но в армии служить нельзя.
Убитый горем, я вышел из кабинета. Заведующая успокаивала меня:
– Ничего страшного. Такая болезнь была у всех талантливых людей, например, у Пушкина.
Действительно, это сравнение с Пушкиным меня несколько успокоило. Позже, провожая меня домой, заведующая говорила мне:
– Приезжайте к нам на будущий год летом и отдохните у нас. Летом здесь замечательно.
С благодарностью приняв это приглашение, я вернулся в Борисоглебск. Здесь мне пришлось наблюдать, чем закончился для одного пациента полный курс лечения специальными препаратами в той психбольнице. Этот человек жил в доме по соседству со моим. Он был симпатичным и хорошо сложенным парнем – я всегда восхищался его классической мужской фигурой. За критику Советской власти он в течение 40-ка дней подвергался «лечению» в той больнице. После выписки оттуда он стал резко терять в весе. Через несколько месяцев он превратился в какое-то убожество, на которое было страшно смотреть. Вскоре его не стало.
XI
Так как на момент возвращения в Борисоглебск у меня не было работы, то мне пришлось ее искать. В декабре 1983 года я попытался устроиться экспедитором на мясокомбинат. Там в отделе кадров мне посоветовали прийти на другой день пораньше и понаблюдать за работой их лучшего экспедитора – чтобы получить представление об этой работе. Если понравится, то можно будет устроиться.
Я пришел рано утром следующего дня и стал сопровождать того экспедитора повсюду, куда его посылали развозить произведенную на мясокомбинате продукцию – колбасу, мясные наборы, пирожки и т.д. Эти изделия надо было доставлять в различные магазины, буфеты и склады.
Совесть не позволила мне просто наблюдать за этим человеком. Я стал ему довольно активно и напряженно помогать – таскать коробки с продукцией, следить, чтобы никто не разворовывал товар и внимательно контролировать весы при взвешивании завезенных продуктов.
Эта работа показалась мне очень тяжелой и ответственной. Она затянулась до позднего вечера. Экспедитор в течение этого продолжительного времени так и не нашел для себя возможности принять пищу. Тем не менее, мне самому все-таки удалось пообедать в столовой мясокомбината.
По окончанию работы экспедитор подвел итоги – они были неутешительными. Даже этот опытный работник где-то допустил промах – в тот день он оказался «в минусах». Это означало, что позже из его зарплаты вычтут ту сумму денег, которой он тогда не досчитался. Экспедитор был сильно расстроен и грубо ругался. Тем не менее, за помощь, которую я ему оказал, он все же дал мне немного копченой колбасы из собственных запасов.
Но самое удивительное заключалось в том, что колбаса, завезенная нами в магазины, на прилавки не попала. Она была распределена в виде пайков среди городских партийных работников. Простому же народу такой деликатес был недоступен. Этому народу, чтобы попробовать вкус колбасы, предстояло ехать за ней в Москву, расположенную в 700-ах километрах от нашего города. Какой позор для Советской власти! А народ все это видел. Но он молчал и терпел, думая, что так и должно быть.
Испугавшись тягот и лишений работы экспедитора, я не стал поступать на мясокомбинат. Вместо этого я решил устроиться на завод Химмаш. Это было знаменитое на всю страну и за ее пределами предприятие. На его знамени красовался Орден Трудового Красного Знамени.
Начальник отдела кадров этого завода, ознакомившись с моей трудовой книжкой, с восторгом сказал:
– Ты отслужил в армии 8 лет! Нам такие ценные люди нужны! Будешь работать у нас в самом лучшем месте. Все наши рабочие мечтают туда попасть.
Потом, как бы невзначай, он спросил:
– Ты пьешь?
Конечно, стараясь представить себя с лучшей стороны, я ответил:
– Нет, я не пью.
Мой ответ несколько озадачил его. Потом он, махнув рукой, сказал:
– Ничего, научат.
Я попал работать на участок ширпотреба, где из алюминиевых и резиновых листов сбивали защитные щитки для легковых автомобилей. В физическом плане работа оказалась не очень тяжелой. Но она имела некоторые тонкости, к которым надо было привыкнуть. Я сразу активно включился в работу.
Перед обеденным перерывом ко мне подошел бригадир и сказал:
– У нас такой закон: пришел – литр, ушел – литр, день рождения – литр, отпуск – литр.
Я сказал:
– Все понял, – и дал ему денег на полтора литра водки.
В бригаде имелся собственный мастеровитый повар, а в кладовой хранились огромные запасы продуктов. К обеду стол ломился от изобилия напитков и закусок. Начался праздник, который продолжался до конца рабочего дня. К нам заходили различные цеховые и заводские начальники – каждому наливался полный стакан водки. Выпив и закусив, начальники уходили. Спиртное периодически кончалось, и специальный гонец тут же доставлял новые бутылки. Проблема с наличными решалась путем продажи готовых защитных щитков за территорией завода.
На другой день опять же все работали только до обеда, а после праздник снова продолжился. И так повторялось в течение всех 9-ти дней, которые я отработал на Химмаше. Конечно, о такой работе можно было только мечтать. Домой с завода я возвращался изрядно навеселе и с большим опозданием.
Однажды, проснувшись утром, я увидел свою жену Таню, сидевшую у моей кровати и горько плакавшую. Она тихо сказала мне:
– Пожалуйста, увольняйся оттуда…
В том же месяце я уволился с Химмаша, поставив ребятам положенный литр. Все были довольны и очень тепло проводили меня.
Опять передо мной встала проблема – куда-то надо было срочно устраиваться на работу. В местной газете я прочитал объявление, что городской базе хозтоваров требуются на работу грузчики – зарплата 260 рублей в месяц. По тем временам это были весьма приличные деньги. Я вспомнил о своих последних месяцах пребывания на Рем-базе, когда моя работа чем-то напоминала труд грузчика. Она доставляла мне радость и не казалась трудной. В январе 1984 года я пошел устраиваться грузчиком на базу хозтоваров.
Заведующим базой оказался евреем. Он обладал замечательными человеческими качествами – что бы там не говорили, но и среди евреев тоже имеется много прекрасных людей. Узнав, что я собираюсь работать у них грузчиком, он вежливо сказал мне:
– Зачем же грузчиком? Это очень трудная работа. Я могу предложить вам что-нибудь полегче.
Я настоял на том, чтобы меня приняли грузчиком.
Вопреки моим ожиданиям эта работа оказалась чертовски тяжелой. Пожалуй, она была даже тяжелей той в Дивногорском стройотряде на очистных сооружениях, где здоровые мужики вырубались от непомерно тяжелого труда. С первых минут рабочего дня я сразу сильно уставал, а до конца этого дня оставалась еще уйма времени. Это время тянулось ужасно медленно, поэтому работа показалась мне страшной пыткой. Я успокаивал себя, ожидая, что вот-вот начну втягиваться в этот тяжкий труд, и мне станет значительно легче. Но облегчение никак не приходило.
Зарплата грузчиков на базе зависела напрямую от веса перенесенного ими груза. Ребята там все были крепкие, работали на этом месте уже давно. Практически они не делали никаких остановок для отдыха – работали и работали, таскали и таскали. Заканчивался восьмичасовой рабочий день – они оставались и продолжали так же напряженно работать ночью. Заканчивалась пятидневная рабочая неделя – они выходили работать в субботу и в воскресенье.
Я восхищался этими людьми. И сейчас, с уважением вспоминая их, я думаю следующее. А ведь для человека, который может и хочет работать, восьмичасового рабочего дня действительно недостаточно. Такой короткий рабочий день придумали ленивые и, похоже, ненормальные люди – этим они затормозили развитие страны из-за недостаточно продолжительного рабочего дня.
Вскоре на базу приняли нового грузчика – мужчину, который только что освободился из колонии особого режима (то есть, он был полосатиком). Поработав несколько дней рядом с ним, я был поражен его невероятной работоспособностью. Он мог очень напряженно работать день и ночь без отдыха и еды. Попытавшись работать наравне с ним, я вскоре сдался – это было абсолютно невозможно. Этот человек часто рассказывал, как напряженно работают зеки в колонии особого режима на лесоповале. Не скрою, от его рассказов у меня бегали мурашки по коже.
Каждое утро все грузчики собирались в раздевалке, чтобы переодеться в рабочую одежду. Я приходил на работу в военном бушлате, который мне выдали во время службы на зоне. Обратив на это внимание, кто-то из грузчиков спросил меня:
– Где ты служил?
Я машинально ответил:
– На зоне.
Услышав это, все грузчики переглянулись – большинству из них в своей жизни пришлось испытать горькую участь заключенных.
В тот момент я почувствовал, что между мной и остальными грузчиками назревает серьезный конфликт, который обязательно закончится дракой. Шансов победить в этой драке у меня, конечно, не было – вполне вероятно, что эти крутые ребята могли и убить меня. Меня терзала обида от того, что моя жизнь так нелепо оборвется.
Но ситуацию неожиданно разрядил тот человек, который вернулся с особого режима. Он сказал, указывая на меня:
– Этот парень помог мне в тюрьме, когда я очень хотел есть – он дал мне кусок хлеба.
Возможно, эта фраза спасла мне жизнь. Но я так же заметил, что после этого все грузчики стали относиться ко мне с некоторым уважением. Я мучительно пытался восстановить в своей памяти тот момент, когда я в тюрьме давал этому человеку хлеб. А, может быть, этого вовсе и не было? Но все-таки я вспомнил, что такой факт действительно имел место.
Я проработал на базе хозтоваров всего один месяц, заработав при этом 170 рублей. За это время моя мускулатура заметно увеличилась, но я так же и понял, что эта работа не для меня. К тому же, от чрезмерного напряжения мышц живота желудочный сок из моего желудка выливался мне в рот – это было ужасно. В то время я, наверно, и заработал грыжу, которую мне прооперируют 20 лет спустя – это отмечено в моем дневнике.
XII
В феврале 1984 года я уволился с базы хозтоваров и в том же месяце устроился на котельно-механический завод слесарем КИПиА (контрольно-измерительных приборов и автоматики). Это предприятие в народе называлось Чугункой.
На новом месте работы я продолжил трудиться в том ритме, к которому привык на базе хозтоваров. Я постоянно находился в движении, полностью отдаваясь работе и стараясь не останавливаться для отдыха. Моим начальником там оказалась женщина. Понаблюдав за моим самоотверженным трудом, она сказала мне:
– Посиди, посиди. Здесь не надо так напряженно работать.
Новая работа оказалась легкой и интересной. Здесь я увлекся электроникой и автоматикой, с которыми до прихода на Чугунку практически не был знаком. Утром я спешил на завод со страстным желанием окунуться в мир электрических схем. К концу рабочего дня я настолько увлекался какой-нибудь интересной работой, что мои сотрудники с трудом заставляли меня уходить домой. Среди многочисленных приборов автоматики, которые я изготовил там по своим проектам, один до сих пор (более 30-ти лет) исправно работает в моей квартире – это автомат для включения и выключения света в ванной.
Со мной в отделе работала одна девушка по имени Татьяна – тоже слесарем КИПиА. Она была родом из того же села, что и моя первая жена Тоня. Однажды я услышал, как Татьяна рассказывала про какую-то аферистку, которая наживалась за счет обмана своих мужей. Она выходила замуж за простоватых и доверчивых мужчин, а потом крупно обворовывала их. Один раз она даже привезла в кузове грузовой автомашины большое количество новой мебели, которую украла у какого-то старичка. Приемы этой аферистки показались мне знакомыми, и я спросил у Татьяны:
– А как ее зовут?
– Тоня.
И тут я с некоторой обидой понял, кто был тем старичком.
В момент моего прихода на завод Татьяна заканчивала вечерний индустриальный техникум. После его окончания она некоторое время продолжала еще работать слесарем КИПиА.
Летом нас с завода часто посылали в село Тюковку помогать колхозникам. В поле мы там работали только до обеда, а после нас подвозили к реке Хопер, где мы в течение нескольких часов наслаждались отдыхом на природе.
Один раз, взяв с собой леску и крючок, я попробовал ловить рыбу в Хопре. Рыбалка оказалась удачной – я поймал около килограмма рыбы. Жене рыба понравилась, и я продолжил заниматься рыбалкой в колхозе после работы. Работники завода, находившиеся там со мной, сначала равнодушно наблюдали за моими рыбацкими похождениями. Но потом, позавидовав моим удачным уловам, все они, как один, тоже увлеклись рыбалкой. У многих это получалось даже лучше, чем у меня.
Вскоре я вспомнил, что меня приглашали отдыхать летом в областную психбольницу. Я решил все-таки поехать туда – но только для отдыха. Помня, что там в отделении был баян, я набрал с собой много нот. Зная, что недалеко от больницы протекает река Дон, я взял с собой леску и крючки.
Действительно, я прекрасно отдохнул тогда в психбольнице.
Разыскав с помощью местных жителей Дон, я вышел к его берегу. Сломав длинную ветку кустарника, я привязал к ней леску с крючком. В качестве насадки я использовал хлебный шарик. Забросив удочку, я стал ожидать поклевки.
К тому месту, где я стоял, подошли два еврея – отец и сын. По всей видимости, у сына был какой-то конфликт с Советской властью. Из-за этого его и направили в психбольницу. Он говорил отцу:
– Все равно, надо уезжать из этой страны.
Отец возражал ему:
– Ты знаешь, два моих знакомых уехали в Америку. Один устроился хорошо – у него есть дом и машина. А другой не смог устроиться – украл на рынке кусок мяса, и его посадили на 5 лет.
Ловить рыбу одному было скучно, поэтому в следующий раз я взял с собой на рыбалку пациента, который работал редактором какой-то Воронежской газеты. Мы с ним неплохо находили общий язык друг с другом, и я ожидал, что на рыбалке мне будет тоже интересно с ним. Но когда у меня клюнуло, и я вытащил небольшую плотвичку, редактор серьезным тоном заявил мне:
– Отпусти рыбку, не мучай ее.
Я проигнорировал его просьбу, посчитав ее шуткой. На глаза редактора навернулись слезы, и он стал умолять меня:
– Ну отпусти рыбку, она тоже жить хочет.
Я не спешил это делать, несколько шокированный поведением этого человека. И только когда редактор кинулся на меня с кулаками, я поспешно отпустил рыбу. После этого случая я предпочел не контактировать с этим больным.
В следующий раз я взял с собой человека, у которого вроде бы не было никаких странностей. Но странность у него проявилась во время рыбалки. Он забрал у меня удочку и потом целый день сам ловил рыбу, не возвращая эту удочку мне. На другой день повторилось то же самое. Этот человек так глубоко ушел в рыбалку, что мне было неудобно попросить у него свою удочку. Более того, я заметил, что ему нравилось ловить рыбу в одиночестве – и я с некоторой неохотой предоставил ему такую возможность.
К счастью, этого мужчину вскоре выписали, и я потом спокойно стал ходить на рыбалку один. Пойманную рыбу я отдавал местным ребятам.
В то время я играл на баяне только классические произведения Бетховена и Моцарта. Пациентам отделения очень нравилась эта музыка, и они с удовольствием слушали меня. Но работникам отделения, которые в основном были жителями местной деревни, моя игра на баяне не нравилась, и вскоре они отобрали у меня этот баян.
Одна научная сотрудница из Воронежского медицинского института проводила на мне различные научные исследования в рамках психиатрии. Она с помощью многочисленных тестов проверяла черты моего характера, мои интеллектуальные способности и т.д. К концу моего пребывания в отделении она подвела итоги. Исследования показали, что я представляю собой сильную личность. Мои же интеллектуальные способности оказались самыми высокими среди тех людей, которых эта сотрудница проверяла, включая ее саму и преподавателей ее института.
Эта сотрудница также проводила исследования с группой пациентов, в числе которых был и я. Мне запомнилась одна игра, в которой мы участвовали в той группе. Сотрудница предложила мне роль начальника, который заставляет подчиненного ехать в колхоз на картошку. Другого пациента она попросила сыграть роль подчиненного, который категорически отказывается ехать в этот колхоз.
Имея опыт работы начальником, я стал умело давить на того пациента своим авторитетом, заставляя его ехать в колхоз. Пациент как-то уж слишком серьезно вошел в свою роль и начал кричать, что он больной, у него есть освобождение, он будет жаловаться прокурору и т.д. Конечно, мое самолюбие начальника не позволяло мне уступить этому отщепенцу. Я стал всячески угрожать ему различными наказаниями – выговором, лишением премии и т.д. Подчиненный не унимался. В итоге дошло до того, что я уже собирался увольнять его по статье. Пациент же был совсем близок к тому, чтобы броситься на меня с кулаками. Но сотрудница вовремя остановила эту игру. Этот человек не простил мне мою принципиальность – он затаил на меня обиду и перестал со мной общаться.
Два раза преподаватели медицинского института приводили ко мне небольшие группы студентов и просили меня рассказать им про созданную мной теорию. Я это с радостью делал. Студенты слушали меня с интересом, но вопросов не задавали.
Однажды меня отвели в другой корпус больницы и там предложили зайти в одну дверь. Войдя, я оказался в огромной аудитории, до отказа заполненной ожидавшими меня студентами. Находившийся с ними преподаватель предложил мне рассказать про теорию, автором которой я являлся. Такое внимание ко мне, конечно, радовало меня. Я выполнил эту просьбу, стараясь понравиться аудитории. Мое сердце затрепетало, когда я увидел, как у многих студентов загорелись глаза.
По окончанию моего выступления, преподаватель предложил аудитории задавать мне вопросы. Вопрос был только один, да и то какой-то неудачный, нелогичный. Все студенты неодобрительно зашумели на молодого человека, задавшего этот вопрос. Я отвечать не стал, и преподаватель отпустил меня.
Выйдя из аудитории, я неплотно закрыл за собой дверь. Остановившись, я прислушался к тому, о чем они там говорили. Преподаватель попросил студентов высказать свое мнение о моем психическом здоровье. Студенты все, как один, стали говорить:
– Здоров, здоров, здоров.
Итог подвел сам преподаватель, сказав:
– Нет, этот человек болен психозом …
В отделении сделали попытку лечить меня. Медики стали упрашивать меня согласиться на какой-то укол. Упрашивать они умели – и я по глупости согласился. Когда началось действие введенного в меня препарата, я испытал сильнейшую боль во всем теле. Почувствовав слабость, я лег на кровать, и мое тело стало сотрясаться в жутких судорогах – наверно, у меня была очень высокая температура. На пике этих немыслимых физических страданий мне в голову вдруг пришла ясная и отчетливая мысль: «Зачем мне эти научные открытия? Они мне совсем не нужны! Все это чушь!»
Когда действие препарата закончилось, я с ужасом подумал, что это «лечение» может продолжиться – и эти врачеватели сделают из меня какого-нибудь дебила. В следующий раз, когда медсестра пришла с этим уколом, я отказался от него. Нет, никто не настаивал и не насиловал меня – но других-то насиловали.
Вернувшись в Борисоглебск, я решил серьезно заняться рыбалкой. Для этого я купил в магазине спортивных товаров дорожный велосипед, который стоил больше половины моей месячной зарплаты. Проблемой той эпохи являлось то, что товары, выпускавшиеся в СССР, отличались очень низким качеством, но стоили неимоверно дорого. Купленный мной велосипед был сделан и собран крайне некачественно. Сразу же мне пришлось его разбирать, ремонтировать и собирать несколько иначе, чем он был собран на заводе. В еще большей степени мне не повезло с новой стереорадиолой «Вега», которую я купил, чтобы слушать классическую музыку. Радиола стоила две мои месячные зарплаты. Но она поработала всего лишь две недели и потом замолчала навсегда.
Такую катастрофическую ситуацию с качеством советских товаров легко объяснить. На всех советских заводах рабочие вели себя так, как на участке ширпотреба завода Химмаш, где мне довелось поработать. Советские рабочие разворовывали и пропивали практически все, что попадалось им под руку в цехах завода и на его территории. Очень часто продукция изготавливалась пьяными рабочими. О каком качестве могла идти при этом речь?
Вскоре я решил ехать на купленном велосипеде в Тюковку. Рыбалка там после работы в поле мне очень понравилась, и я собирался теперь провести там целый день, надеясь поймать значительно больше рыбы. Выехав из дома рано утром, я сначала добрался до села Третьяки, проехав от города 31 километр. Там я начал ловить рыбу в Хопре, постепенно поднимаясь вверх по течению к Тюковке. Вопреки моим ожиданиям, в тот день я поймал не очень много. К сожалению, вся пойманная рыба пропала, так как в то время я еще не научился сохранять ее в садке.
На обратном пути домой силы покинули меня, и я с огромным трудом, превозмогая страшную усталость, добрался до дома. Это обстоятельство сильно напугало меня. Я решил больше не ездить на велосипеде так далеко. Однако пройдут годы, и я настолько привыкну к велосипеду, что буду проезжать на нем на много больше, чем в тот раз, при этом практически не испытывая сильной усталости.
Вскоре после этой неудачной поездки, в начале сентября 1984-ого года один человек посоветовал мне съездить на рыбалку в пригородном поезде до станции «Разъезд 701-й километр». Там протекал Хопер намного выше того места, где в него впадала Ворона.
С вечера приготовив все необходимое для рыбалки, я на другое утро дошел пешком до железнодорожного вокзала, сел в пригородный поезд и доехал до 701-го. Выйдя из вагона и не зная куда идти, я увязался за двумя рыбаками весьма преклонного возраста. Сначала мы шли лесом, потом лугом, потом снова лесом и, наконец, вышли к очень красивому лесному озеру. Как я позже узнал, оно располагалось недалеко от Хопра и называлось Подъярки.
И вот началась рыбалка. У стариков клевало редко, а я стал таскать рыбу одну за другой. Видя это, старики грубо выражались неприличной бранью. Погода была прекрасная, природа очаровывала сказочной красотой, рыба ловилась на удивление хорошо. Я испытывал истинное наслаждение. К концу рыбалки я пересчитал пойманную рыбу – оказалось 78 штук. Так много я еще никогда не ловил. Конечно, рыба была мелкая – меньше ладони.
В следующий выходной я опять поехал на тоже место. На этот раз я поймал значительно меньше, но опять получил огромное удовольствие. Все это было очень романтично и захватывающе. Сначала я ехал на поезде, потом выходил на станции, окруженной густым лесом – очень чистый и свежий воздух, утренний туман, легкое волнение в предвкушении интересной рыбалки. Вот почему рыбалка потом стала главным увлечением всей моей жизни.
Я продолжал ездить на 701-й до поздней осени того года. Прошел и изучил там практически всю местность. Теперь я уже ловил не в озере, а в самом Хопре – там было интереснее. Один раз, когда уже начались легкие заморозки, я сорвался с берега в ледяную воду. Весь промок до нитки. До прибытия пригородного поезда оставалось еще много времени – теоретически я мог серьезно переохладиться. Но я активно передвигался вдоль берега, часто забрасывая удочку. От непрерывного движения мое тело излучало много тепла, отчего одежда на мне вскоре высохла – и я даже не заболел впоследствии.
С горечью я встретил наступление зимы – моя рыбалка прервалась. Зимой мне не нравилось ловить рыбу, так как надо было постоянно сидеть у лунки – а мне хотелось передвигаться вдоль реки, проходя большие расстояния.
Ранней весной я опять поехал на 701-ый. Снег только недавно сошел, зелени еще не было видно. Это несколько портило удовольствие от рыбалки. К тому же вскоре резко похолодало, задул сильный пронизывающий ветер. А я был одет очень легко. Через некоторое время я начал буквально дрожать от холода. В конце концов я понял, что надо срочно где-то спасаться от этой непогоды. Закончив рыбалку, я быстро зашагал к разъезду.
Дежуривший там железнодорожник увидел, что я отчаянно дрожу. Сжалившись надо мной, он остановил товарный поезд, ехавший в сторону города, и попросил машиниста подвезти меня. Я был несказанно удивлен тем, что машинист, ни слова не говоря, согласился.
Оказавшись в кабине тепловоза, я быстро согрелся и пришел в себя. На протяжении всей дороги мы с машинистом вели непринужденную, дружескую беседу. На мне был военный мундир, но, конечно, без погон. Машинист поинтересовался, где я служил. Я рассказал. Этот человек с уважением отнесся к моей прошлой карьере военного.
Когда подъезжали к городу, я подумал: «За такую шикарную поездку придется очень дорого платить». Я выгреб из своих карманов все деньги, которые там лежали, и протянул их машинисту. Этот человек недовольно отстранил мою руку и сказал:
– Спрячь, это тебе не такси.
Первая неудача не сломила меня – я продолжал свои поездки на 701-ый. При этом я все дальше и дальше уходил вдоль берега Хопра в лес. Однажды я вышел к очень живописному месту – Хопер там был необычно широким, и от него в разные стороны отходили затоны и старицы. Вдали на противоположном берегу виднелись жилые постройки. Позже я узнал, что там располагалось село Рождество.
Я начал ловить в том месте, и клев оказался довольно хорошим. Вскоре я заметил местных рыбаков, которые передвигались по водоему на лодках. Эти люди тоже обратили на меня внимание. Так как на мне был все тот же военный мундир, то они приняли меня за какого-то начальника, возможно, даже за инспектора рыбнадзора. А эти люди ловили рыбу сетями, что категорически запрещалось.
Посовещавшись между собой, рыбаки стали поочередно подплывать ко мне и отдавать мне в подарок часть пойманной ими рыбы. Конечно, я с благодарностью принимал эти подарки. В итоге я вернулся домой с огромным уловом. Жена попыталась завялить эту рыбу. Но, так как опыта в этом у нее не было, то вся рыба пропала. Тем не менее, со временем жена все-таки научилась этому искусству, и мы впоследствии часто имели в своем рационе вяленную рыбу.
Однажды придя на вокзал, чтобы ехать на 701-ый, я с огорчением узнал, что расписание пригородных поездов изменилось, и нужный мне состав уже ушел.
Я подошел к дежурному по вокзалу и спросил у него, как мне теперь добраться до 701-ого. Этот человек, наверно, тоже болел азартом рыбалки. Он подвел меня к тепловозу, сзади которого был прицеплен только один товарный вагон, имевший переходную площадку. Этот неполный состав отправлялся в сторону 701-ого, но остановки там не имел. Дежурный попросил машиниста тепловоза притормозить при прохождении через 701-ый, чтобы я смог сойти там – а мне предстояло во время движения состава находиться на переходной площадке вагона. Машинист с готовностью согласился
Я забрался на ту площадку, и состав тронулся. Путешествие в такой необычной обстановке мне весьма понравилось. Но подъезжая к 701-ому, машинист, наверно, забыл притормозить. Состав передвигался с очень высокой скоростью. Чтобы не проехать нужную мне станцию, я должен был как можно скорее прыгать с поезда на полном ходу. Меня охватил страх, и я не решался это сделать. В этот момент заветное место моей рыбалки, проплыв перед моими глазами, стало удаляться в противоположную сторону.
Я не выдержал и прыгнул с площадки. Прежде у меня не было опыта таких прыжков. Но теоретически я знал их технику – необходимо прыгать лицом с сторону движения состава и после касания земли ногами бежать как можно быстрее за поездом. Сначала у меня все это получилось. Коснувшись ногами земли, я стремительно побежал. Но скорость, сообщенная мне составом, оказалась слишком высокой. При этом за спиной у меня имелся тяжелый рюкзак. Все это привело к тому, что я не удержался на ногах и упал.