Пять жизней на двоих, с надеждой на продолжение

Проведя несколько таких безответных попыток к сближению и не почувствовав взаимности, Минет успокоилась и продолжила счастливую жизнь свободной и уверенной в себе кошки. По утрам она оставляла у двери соседей лучшую часть своей ночной добычи, которая должна была их впечатлить, остальное съедала сразу сама. Как-то Жан-Пьер мне показал змею, которую она ему притащила. Метра полтора в этом удавчике точно было.

Сосед рассказал, что как-то рано утром он видел нашего кота на их балконе. Дигуня и Минет сидели рядышком и с нехорошим интересом наблюдали за ручным голубем Аник по имени Пижон. Тот мало того, что разгуливал по перилам, так еще нагло и вызывающе ворковал. Эти хищники явно плохое задумали по отношению к этому нахалу и уже были готовы начать действовать, но тут помешал Жан-Пьер.

Минет, хитрая и умная, уже получала раньше от хозяйки веником за попытки ухватить Пижона за хвост. Наверняка это она придумала привлечь к новому покушению Дигуню, чтобы потом все свалить на него. Но как смогла его уговорить подняться на их балкон – сначала по стволу, а потом еще и по досочке – понять до сих пор не могу. Наша шерстистая Неуклюжесть до этого никогда не была замечена в лазании по деревьям, хотя корявые оливы для этого просто предназначены природой. И с Минет кот примера в этом не брал, она-то частенько устраивалась там полежать на ветке, как Багира. Видно, для собачьей части его натуры это было западло. А тут залезть по стволу? Если бы не Жан-Пьер это рассказал (который никогда ничего не придумывал), ей-богу, не поверил бы.

Однако кое-чему Дигуня от нее научился. Про туалет я уже говорил. А еще мышей начал ловить. Хотя здесь и инстинкты могли сработать. Ловил, но не ел, просто пару раз пытался их утром нам в кровать притаскивать: то ли хвастался, то ли в подарок. Хорошо хоть уже в мертвом виде. Гуня – тот слегка придушенных приносил. Хотел, чтобы мы с ними тоже поигрались, прежде чем он их скушает.

Зато моих маленьких древесных изумрудно-зеленых лягушечек, местных квакш, ящерок всех видов, живущих на террасе, Дигуня, к моему счастью, не трогал вообще, в отличие от хладнокровного убивца Гуннара. А вот мух, бабочек и стрекоз хрумкал за обе щеки, как будто это был «Хилс». Конечно, если этому увальню удавалось их поймать. Зрелище, особенно со стрекозами, было захватывающее. Процесс охоты сопровождался прыжками, переворачиваниями в воздухе и ходьбой на задних лапах. Передними кот смешно размахивал, чтобы схватить насекомое. Интересно было наблюдать и за его поведением во время их поедания, когда он лапой подпихивал в рот хрустящие крылья.

Но надо честно признаться: такие подвиги удавались ему очень редко. Чаще после танцев на задних лапах и неудачных прыжков вслед улетающим насекомым он важно удалялся, демонстрируя всем своим видом, что «не больно-то и хотелось», и укладывался в тень отдохнуть под лежанку или под зонтик.

Только мы решили, что они с Минет совершенно нейтрально настроены друг к другу, как пришлось это мнение пересмотреть. К нашему удивлению, ревность началась со стороны Дигуни. Правда, не к кошке, а к нам из-за нее. Когда соседи первый раз уехали на неделю в Бретань и оставили ключи, чтобы мы утром и вечером заходили к ним в квартиру подкормить кошку согласно расписанию, Дигуня вдруг сильно разволновался. Он отнесся к нашему визиту наверх совершенно отрицательно и такие вопли протест выдавал, мама не горюй! С громкими причитаниями сопровождал нас до соседской двери, внутрь принципиально не заходил, нервно ждал, когда выйдем, и строго вел домой, ворча. Наверное, он расценивал эти визиты к Минет как наше временное помешательство. А когда я поднимался на верхние террасы поливать всякие посадки, кот обязательно шел со мной с самым гордым видом. Видно, до этого были у них с Минет некие терки, где чья территория. Так вот – пусть теперь знает! А та даже близко к нам не подходила, только посматривала ненароком.

Иногда на участке Жинет появлялась и вторая кошка – нервное гладкошерстное городское создание с кучей каких-то подвесок на длинной шее. Ее привозила с собой дочь нижней соседки во время своих навещаний. Тут вообще говорить нечего – полный игнор был и с нашей стороны, и со стороны Минет.

Иногда он мне казался все прекрасно понимающим, но надо себе честно признаться – Дигуня был не самый умный среди моих котов. Более того, пару раз он производил впечатление полного «фадулино» – так в Марселе ласково называют безобидных и симпатичных дурачков. Например, таким считают брата знаменитого футболиста и тренера Зидана, который, в отличие от всех остальных родственников, не захотел пользоваться его богатством, а продолжает работать охранником бассейна. И был счастлив.

Вот один из таких фада-примеров. Довольно быстро освоив путь с террасы на наш балкон через щель в решетке, Дигуня больше месяца тупил насчет точно такого же, но обратного прохода. Мы и стул ему для удобства подставляли, и едой приманивали, но, чтобы выйти на террасу, он по-прежнему просил открыть ему дверь в комнате. И пока что-то не накопилось в его мозгах и в голове не щелкнуло, все было бесполезно. А вот местный городской кот Филимон, которого нам подкинули на пару недель, все проходы освоил за раз. Что значит уличное воспитание.

С другой стороны, и слава Богу. Хорошо, что у него не хватило ума спускаться по основной лестнице на шоссе. По всем террасам вверх-вниз лазил, а на шоссе ни-ни. Пару раз, правда, я заставал его на верхней площадке, где он через решетку наблюдал за бегущими внизу машинами. Можете себе представить мое изумление, когда, поднимаясь по лестнице, вдруг увидел его усатую морду, торчащую из-за решетки? Вот уж тут котику влетало. С устрашающим шипением (НИЗЗЯ!) я безжалостно гнал его наверх, подстегивая тут же выдранным сорняком.

Мы очень боялись, что однажды он потащится за Минет через дорогу. Она была по происхождению из тех краев, и ее родственники иногда шастали к нам, а она время от времени – туда. Но Дигуня за ней только наверх следовал, вниз – никогда.

Вторым нашим страхом были возможные разборки по весне с местными котярами. Тут на участок тоже нехилые экземпляры забегали! Поменьше его, конечно, но морды в шрамах и с ободранными ушами. А домашнему коту с дворовыми драться все равно что школьнику против шпаны выйти. И размеры тут роли особой не играют. Но обошлось.

Когда они весной стали являться и орать, устраивая схватки между собой на участке Жинет, прямо под нашими окнами, Дигуня вовремя вспоминал о том, что он иногда и трусоват бывает. И вообще не при этих делах. Тут же с улицы запрыгивал в нашу спальню (защитную сетку этот крошка игнорировал как класс – что ему марля?) и, развалившись на подоконнике, слушал кошачьи концерты на безопасном расстоянии. В общем, местное общество себе подобных Дигуню в новой жизни не интересовало.

Зато в человеческом окружении наш незлобивый и небоевой красавец с маленькими кисточками на ушах равнодушным не оставлял никого. И восхищение принимал как должное. Например, я уже отмечал выше: когда он просыпался в самолете и высовывал свою голову через верхнее отверстие переноски, то собирал вокруг всех стюардесс, и русских, и французских. Последним я интригующе приплетал, что это мы молодую рысь перевозим. Но они не особенно пугались:

– Не обманывайте нас! Это, наверное, сибирский лесной кот?

Просто про норвежских лесных котов во Франции представление имеют, значит, и сибирские должны быть. В общем, во время полетов все протекало спокойно. Проблемы возникали при прохождении личного досмотра. Кота ведь надо было обязательно вытаскивать из переноски, а потом опять запихивать туда. Извлечение его было настоящим спектаклем для окружающих: кот шипит, таращит глаза и изображает растопырку, превращаясь в шерстяной шар с торчащими из него лапками-царапками. Отличное развлечение и для пассажиров, и для таможенников. Но для Мариши, которая обычно протаскивала своего любимца через таможенный досмотр, спектаклем и не пахло. Все было очень непросто. Кот нервничал так, что шерсть выпадала. В любой момент Дигуня мог и зацепить ее своим коготком, не специально, конечно, но от этого не легче. К счастью, все как-то обходилось без серьезных эксцессов.

И только один раз на подходе к аэропорту Ниццы он устроил нам развеселую спортивную разминку. Мы поставили машину на стоянку и отправились с переноской и чемоданами на посадку. И вдруг дно переноски отвалилось, и кот шлепнулся на пол. Ошалев от такой неожиданности, он подскочил и понесся среди стоящих машин, а мы, побросав все вещи, за ним!

Представьте себе стоянку на двести машин и кота, который под и между ними лавирует. Возможность его поймать в такой ситуации, даже вдвоем, заведомо сведена к минимуму. Пару раз я падал, пытаясь его прихватить в броске, но безуспешно. Мы бы его точно потеряли, если бы случайно оказавшийся на его пути молодой работник автостоянки не сумел наступить на кончик ремешка от ошейника. Он гордо приволок к нам беглеца. И честно заслужил награду. Мне казалось, что эта погоня продолжалась целую вечность, но часы показывали, что прошло всего 10 минут.

И что интересно, в самолете даже после такого стресса наш котик сразу задрых, а мы еще нескоро пришли в себя. Опасность потерять его была совершенно реальной. Зато какое бесплатное представление мы выдали для служащих автостоянки и пассажиров. Нам даже похлопали, когда все закончилось благополучно.

Но чтобы его спектакли лицезреть, совершенно не обязательно было куда-то отправляться. Каждый вечер у нас в домике происходил свой театр миниатюр. Кот, делая вид, что просто валяется рядом с нами у телевизора, на самом деле весь в напряжении ждал момента, чтобы прорваться в спальню и там затаиться.

Он обожал ночевать вместе с нами, укладываясь между подушек. В Москве мы так втроем и спали. Сначала и здесь тоже, но как только он освоился, ночная жизнь стала притягательней совместного сна. Вот вроде дрыхнет, но вдруг резко вскакивает, прыгает на подоконник – только хвост мелькнул в окошке, и куда-то его уносит. Хорошо, если мотается до утра, но иногда чем-то разочарованный, быстро заскакивает назад и опять намеревается занять свое место.

А когда ночью на вас с подоконника напрыгивает девятикилограммовый котик, то особого восторга это не вызывает. Уж поверьте. Кроме того, его возвращение на место между подушками всегда сопровождалось предварительным ритуалом топтания. И хорошо, когда только через одеяло – оно у нас толстое, но потом он и до наших тел добирался.

Я читал несколько объяснений такому поведению, одно нелепее другого. Якобы раньше коты-охотники так вытаптывали траву вокруг, чтобы потом улечься на это место спать (самое глупое), или так коты себя ведут во время ухаживания за кошками – топчут их как петухи кур, или котята так привыкают мять материнский сосок. Не хочу даже комментировать. По-моему, это просто одно из проявлений радости и удовольствия. Как и вертикально задранный хвост. Вот он вернулся, а мы на месте. Сейчас и он рядышком пристроится. Надо же как-то это выразить!

Когда он топчет мою ногу, это еще ничего. Но когда перебирается на грудь, я свое состояние могу выразить исключительно словами из анекдота про дистрофиков: «Кыш, муха проклятая, всю грудь истоптала». Хотя Дигуня уж точно не напоминает муху (впрочем, и я далеко не дистрофик).

Про неожиданные подарки в виде пойманных мышек, приносимых под утро, я уже писал. Мариша вопила нечеловеческим голосом. Но у меня как-никак тридцать лет педагогического стажа, поэтому я хвалил добытчика и старался незаметно выбросить подарочек за ограду.

Вечерами мы с ним играем в игру (см. выше), кто первым окажется в спальне. Если мы выигрываем, то сразу закрываем дверь и захлопываем все ставни. Уф, можно засыпать спокойно, повопит и отправится себе в ночное. Но чтобы опередить Дигуньку, приходится проявлять некоторые подготовительные действия, например, по закидыванию подальше в угол бумажного шарика. Против такого подлого действия устоять ему невозможно. Надо же обязательно рвануть за ним нестись и принести обратно!

Но и он не дремлет. Учится! Понимает, что против собачьего инстинкта, как-то попавшего в гены. не попрешь, поэтому с нами не сидит. А тихонько прокрадывается вниз заранее и прячется там. Причем в самых разных и неожиданных местах. Один раз в белье закопался. И не отзывался ни на какие призывы и заманивания, а терпеливо ждал, когда все успокоится, чтобы можно было тихонько вылезти и забраться на кровать.

Зато когда к нам из Брюсселя приезжает Адриан (он же Адрик), который ночует в большой комнате на надувном матрасе, мы кота сами забираем с собой. И наступает Дигуне полное счастье. А если еще и дверь на улицу внизу оставить приоткрытой на всю ночь, то это не просто счастье, а полный «апофигей»! Ведь можно по ночам спокойно шастать туда-сюда. Иногда при возвращении эмоции его так обуревали, что он уже не ограничивался топтанием, а тут же начинал рассказывать нам что-то важное и обязательно прямо в ухо свой нос засовывал. Я-то еще мог это спокойно выслушать и опять заснуть, а вот Мариша – нет, почему-то ей не нравилось, когда ночью так ее сон перебивали.

Надо признать, супругу Дигуня любил больше, чем меня. Как и Гуннар. Но с Гунькой разница была побольше. А тут, чтобы понять его отношение, надо было уметь нюансы ловить. Я умел. Это второй случай в жизни, когда мой кот не был в первую очередь моим. Но наши шансы были почти равны.

Я придумал объяснение и думаю, что в нем есть приличная доля истины. Все коты в большой степени эгоисты. Любить себя они позволяют всем, а вот сами любят окружающих как бы отраженно – настолько, насколько велика любовь конкретного человека к ним. По-видимому, Маришины чувства были в обоих случаях выражены посильнее моих. Коты такие нюансы очень тонко ощущают, хотя в «ответке» далеко не всегда демонстрируют разницу.

А вот наш Дигуня эмоций и чувств не стеснялся. И Марише, и мне выражал их по полной программе. Одно его мурлыканье на разных тонах многого стоило. Про постоянные разговоры я уже писал. Ей-богу, иногда казалось: ну еще немного, и я начну понимать, что он старается передать. Но увы!

Иногда мы уезжали на целый день в горы за грибами или на какой-нибудь местный праздник: мимозы, каштаны, мед или сыры. И как же он радовался, когда мы вечером возвращались. Перекатывался с боку на бок у наших ног и даже заваливался на спину, разрешая лицезреть свой теоретически белоснежный, но грязноватый живот. Лежит на спине, все лапы в разные стороны, и посматривает кокетливо: «понимаете ли вы, что я вам свою любовь выражаю? Хочу показать, как мне без вас было скучно.» И если была хоть маленькая возможность, обязательно устраивался рядом. Хорошо, что не на коленях – уж очень был тяжел.

И еще: про его постоянные попытки пободаться или потереться щекой я, наверное, уже писал. Особенно хочу отметить прием, который я называл «таращиться». Голову к моему лицу приблизит почти вплотную и так внимательно смотрит в глаза, будто хочет что-то мысленно мне передать. Иногда еще и подмигивал при этом (может, конечно, у него просто глаз от напряжения дергался), а я ему тоже (уже сознательно). И тогда он совсем упирался своим лбом в мой, но не бодался. Застывал так, задрав хвост, в очередной надежде установить контакт на более высоком уровне. Увы! Судя по всему, недоразвиты мы для этого.

В этом он очень напоминал Гуннара – тот пытался делать с Маришей то же самое. Мог застыть и смотреть пристально ей в глаза очень долго и лоб в лоб упираться. Но не со мной. А вот Дигуня с Маришей предпочитал просто обниматься, без подмигивания и длительных гляделок.

В их отношениях мою супругу только одно не устраивало: кот всегда с преогромным удовольствием устраивался с ней рядом, укладывал голову на руку или на ногу, мурлыкал как мини-трактор, лизался, но вот на руках принципиально ни сидеть, ни лежать не хотел. И, в отличие от Гуньки, его нельзя было таскать на плечах как воротник.

Как я прочитал потом, подобно всем настоящим кунам, Дигуня тоже был абсолютно общественным созданием. Полное счастье в его жизни наступало тогда, когда ему можно было устроиться между мной и Маришей, например, на диване у телевизора. На одного из нас накладывалась лапа, на другого – хвост, и песнопение включалось на полную мощность.

Что бы кто-то из нас ни делал, кот всегда находился рядом, внимательно наблюдал и все комментировал, причем не всегда чисто по-кошачьи. И обязательно время от времени пихался головой, требуя проявления внимания и ласки. Проблема для него была только одна – выбрать, за кем интереснее наблюдать. А как это сделать? Поэтому иногда он сновал между нами как челнок.

Если Мариши дома нет, а я ковыряю землю в садике, он присутствует рядом непременно. Но, к его досаде, не один. Во время таких занятий ко мне обязательно прилетала маленькая, ничего не боящаяся птичка «руж горж» (красное горлышко, или зарянка), которая мне чуть ли не на голову садилась. Ей-то понятно зачем, она тут так охотится за вспугнутыми насекомыми: как ткачики в Африке, сопровождающие, сидя на спинах, бредущих по саванне буйволов и стада прочих копытных. Но кот-то этого не знает, и появление нахальной зарянки его ужасно раздражает. Как он на нее ругался, шлепая губами, это надо было видеть. И перевести было просто:

– Пошла вон! Это только мой человек, и нам не нужны тут такие нахалки.

Если я один валяюсь на террасе с книжкой, то он лежит рядом, в тени под шезлонгом, но время от времени вылезает отметиться. Головой пихнется – и назад. Жарко!

Такой же общительный он был с нами и в Москве, но только в отсутствии посторонних.

В 2016 году ему было уже больше пяти лет. В пересчете на человеческий возраст – 35–40. Мужчина в самом расцвете сил. Во Францию прилетел уже в третий раз, и мы решили, что теперь надолго. Во-первых, наши контролеры в аэропорту вдруг решили строго соблюдать закон о верхнем пределе веса (чтобы можно было взять кошку или собаку в кабину) – не более 8 кг. Раньше на это глаза закрывали, да и перевес был не очень большой, а теперь начали гнуть пальцы. А сдавать в багажное отделение руки не поднимаются – жалко. Мы уже ради него с Мариной решили в Москву по очереди летать, чтобы нервную систему нашего любимца и члена семьи не травмировать. Я уже все прикинул – пока Мариша в следующий раз к родителям слетает, поживу здесь вдвоем с Дигуней.

Но правильно говорят – человечек, не строй свои планы, не смеши судьбу или Бога.

Адрик нам позвонил и сообщил, что он нашел дешевый вариант поездки в Рим на неделю: авиабилеты туда и обратно – 140 евро, гостиница почти в центре – 50 за ночь. И это все на двоих. Бывает иногда такой фарт. Почему-то для бельгийцев в основном (наверное, чтобы анекдоты про них компенсировать). Мы в Барселону из Брюсселя и за 25 летали. А по интернету он может и билеты заранее в самые интересные музеи заказать. Так и заманил.

И мы с радостью засобирались, тем более у Дениса (младшего сына Марины, который учился в Ницце) была свободная неделя, и он мог пожить у нас с Дигунькой, а заодно и отдохнуть от общаги.

Но за два дня до отъезда Дигуня вдруг перестал нормально есть и гулять. Он мрачно лежал на диване и всем своим видом показывал, что ему плохо. Его личный ветеринар в Болье (вел его дела с самого приезда, делал ему все прививки, чипировал и французский паспорт оформил), осмотрев кота и ощупав его живот, нас успокоил. По его мнению, Дигуня просто наглотался собственной шерсти, у него образовался в кишечнике комок, который и мешает ему нормально есть, ходить в туалет и вообще жить в свое удовольствие. Показал нам это вздутие, дал таблетки для разжижения и вывода шерсти и успокоил:

– Дело для таких шерстистых созданий обычное, скормите ему парочку таблеток и опять будет ваш кот как козлик скакать. Да у вас же уже что-то похожее было, забыли? Не волнуйтесь, поезжайте на неделю спокойно, тем более что, по вашим словам, есть кого с ним оставить.

Действительно, однажды нечто подобное с ним уже случалось. Хотя вылизываться ему всегда было лень, но шерсти-то действительно много: чему удивляться, что наглотался. Тогда таблетки за неделю помогли. Вот и сейчас Дигуне таблетки мы с трудом, но впихнули. И эффект был – утром отправился на прогулку и, вернувшись с плоским животом, бодро захрумкал кормом. Мы спокойно выдохнули и улетели.

На наши звонки Денис отвечал, что вроде бы все нормально – кот и ест, и гуляет, вот только на него внимания вообще не обращает. И какой-то он мрачный. А ведь раньше крутился вокруг и приласкивался. Мы тогда подумали, это он просто без нас скучает. Когда вернулись, Дигуня нас встретил радостно, как обычно, правда, не у входа на участок, а дома. Но без особого энтузиазма. Хотя ночевать к нам вечером заявился. Был пущен и всю ночь дрых между подушек. И мы решили, что все нормально. Гулял, спокойно общался со всеми соседями, правда, ел мало и без аппетита. А потом я решил его взвесить, и нам опять поплохело. За это время он потерял около двух килограммов, просто из-за густой шерсти это было незаметно.

Ветеринар, однако, остался абсолютно спокоен. Похудение свалил на стресс из-за нашего отсутствия. Велел окружить лаской и заботой, прописал витамины. Мы его и до этого окружали, да еще как. Но несмотря на усиленную кормежку и витамины, которые мы и в рот запихивали, и кололи, кот продолжал терять вес. Самое неприятное – у Дигуни опять появилось вздутие на животе. И тогда ветеринар в первый раз произнес это страшное слово – опухоль!

Прошло уже больше трех лет, и все равно вспоминать происшедшее после этого ужасно тяжело. Если совсем коротко, то мы сразу начали делать все необходимое. Потащили бедолагу на рентген, где худшее подтвердилось. После него со срочным направлением поехали в ветеринарную клинику в Ницце. По отзывам – лучшую на Лазурке. Хирург посмотрел снимки, хмыкнул и кота тут же унесли. Оперировать должны были на следующий день, и доктор в нас даже заронил некоторую надежду. А когда из клиники позвонили и сказали, что все прошло удачно, – можно завтра после обеда приезжать, – полетели как на крыльях.

И доктор подтвердил информацию: операция прошла без эксцессов, опухоль удалена. И добавил, что кот даже поел у них, когда отошел от наркоза. Мы так всему радовались и раздавали подарки, что на последнее сначала и внимания не обратили. Но потом, когда кота дома начало страшно рвать, и я увидел чем, то сразу вернулся к ним. И с ужасом узнал, что, действительно, они ему после операции дали сухого корма! Очень хотелось тому, кто это сделал, сразу дать в морду прямо тут. Рвался, но кто мне покажет конкретного виновника? Никто и не показал. И ветеринар сказал, что бесполезно нам искать виноватого – в клинике существует круговая порука.

Хирург мог, конечно, ошибиться во время операции, я понимаю. Она могла быть безнадежной – тоже понимаю. Но как можно было опытным специалистам этой больницы сразу после операции на желудке или кишечнике кормить бедолагу сухими крокетами, мне понять не дано! Категорически так делать нельзя, это даже ежу понятно! Там все сначала сочувствовали, кивали головами, подтверждали, что так никогда не делается, ссылались на некого дежурного санитара. Что-то он мог якобы перепутать (в это легко могу поверить, нам вообще сначала другого больного кота вынесли). А потом, наверное, получили указание свыше, где испугались жалобы, и отношение изменилось – вообще заявили, что они ни при чем, а с котом, по-видимому, просто случился рецидив. И они ни в чем и не были виноваты, это мы их не так сначала поняли. Просто уроды! Но кто бы что ни говорил, это уже ничего не могло изменить.

Дальше точно не хочу писать. Скажу только, что через несколько дней я его похоронил на нашем участке, и остался от Дигуни только большой надгробный камень! С надписью. И память, и образ его в наших душах, и наша любовь, которую я постарался вам передать. И фотографии моего последнего кота.

Как мы себя потом еще долго корили за то, что полетели в Рим! И как долго нам его последние дни снились по ночам. Он уже и разговаривать даже не мог.

Просыпаюсь, а Мариша лежит и плачет, и остановиться не может. Или сплю и ясно ощущаю его присутствие рядом, кажется, прямо на ноге лежит. После того как он ушел, мы твердо решили, что Дигуня станет нашим последним котом. Так и существуем с воспоминаниями о нашем шерстистом погибшем ребенке.

И даже жить теперь на этом участке стало некомфортно. Выбирали то его для кота. А без Дигуньки все недостатки и дома, и квартиры сразу начали вылезать наружу. И стена внешняя совсем потрескалась, и внизу сыро и холодно зимой. И подниматься, особенно с тяжелыми сумками, высоко и тяжело. И гостей разместить негде. И вообще – одиночество и сами постарели.

Даже наши цитрусовые чем-то заболели, а моя глициния и вообще погибла. Как и маленькая плакучая мимоза, привезенная нами из специального питомника. Все вдруг вокруг стало казаться плохим – и мы начали активно искать варианты переезда в другое место. Себе обосновали – в более цивильные условия. Но очень долго не получалось.