Пять жизней на двоих, с надеждой на продолжение

Оказывается, она была из 4-й школы и даже дружила с одной из девочек, из той компании, которая второй год с нами хороводилась. До сих пор не могу понять смысла этой странной, но довольно продолжительной дружбы, организованной естественно Бароном. Может, его иногда тянуло побыть в интеллигентном обществе приличных девиц?

Так и собирались почти на все праздники, вшестером. Слегка выпивали. О чем-то болтали. Слегка танцевали. И все. Даже никаких позывов к более серьезным отношениям не возникало.

– Моя подруга о вашей компании очень хорошо отзывалась, – сказала она. – Поэтому я и решилась сама подойти. И мне понравилось, как ты песенки и стихи исполнял.

Так мы рядышком все экскурсии и проходили. Мила мне про себя и брата (он был в армии) много рассказывала. И про маму (отца не было), которая кем-то на вторых ролях в горкоме работала. С утра до вечера там торчала. Поэтому она очень самостоятельной и организованной рано стала. Даже в Москву за всякими покупками сама ездила.

Глаза у нее во время наших разговоров просто светились, даже за руку меня иногда сама брала. А в конце она мне повторила, что я ей сразу понравился. И теперь она будет меня ждать. Всегда. Я сразу поверил, но…

Потом мы несколько раз пересекались, один раз она попросила меня с друзьями к школе подойти после уроков. И, выйдя, сразу к нам полетела, а меня даже в щеку поцеловала на глазах у всех своих. Видно, кого-то из их мальчиков на место надо было поставить. Иногда встречались на вечерах в «Педе», куда она поступила. Помню, я ее пару раз куда-то приглашал (или она меня?)

В пионерском лагере, где они случайно вместе с Иркой Егоровой вожатыми работали, а мы рядом в палатке несколько дней прожили, посидели парочку вечеров над речкой, покормили комаров. Даже уже целовались. Но никакого серьезного развития отношений не было.

По всяким событиям присылала открыточки с тривиальным текстом. Просто как напоминание о себе, без всяких сентиментальных добавлений. Через полгода после моей свадьбы она вышла замуж. А после окончания моей первой семейной жизни, когда я ее случайно в гастрономе нашего дома встретил, она сразу ко мне метнулась с вопросом:

– Привет, а правда, что теперь ты свободен?

И, услышав ответ, как-то совершенно спокойно сказала:

– Если наличие дочки не смущает, и ты меня к себе возьмешь, прямо завтра на развод подам.

Даже не помню, как, но неловко отшучивался, дескать, еще от первого брака не отошел, по съемным квартирам мыкаюсь. А она посмотрела, как раньше, и только повторила:

– Буду ждать, позвони, если надумаешь.

И телефон вручила. Но я уже надумал на другой женщине (с двумя дочками) жениться, не судьба была нам с Милой посмотреть, что из ее любви могло выйти.

А с Лялей, которую, оказывается, Ларисой звали (меня сразу руководительницы в автобусе просветили, погрозив пальчиком) я еще раз лично пересекся. Откуда-то она в центре на меня выскочила, ручкой помахала, коричневую коробочку сигарет мне сунула, сказала, что у парня отобрала, и исчезла. Наверное, на минутку из-под наблюдения вырвалась. Это оказались совсем не сигареты, а какие-то свернутые пахитоски. Мы были с приятелем, попробовали – потом меня знакомые на Свободе встретив, поймали, шел с блаженной улыбкой, никого не замечая. Они же меня и до дома довели, а куда пачка делась, не знаю. Но шарахнуло меня здорово. Потом мама долго допытывалась, что это было, и настойчиво рассказывала о вреде наркотиков.

А вот воспоминания о втором разе, тоже с ней связанном, остались совсем иные, сильно неприятные. Мы сидели на лавочке на бульваре и покуривали. Какой-то полузнакомый парень подошел ко мне и предложил отойти. Сказал, что дело есть. Он фарцевал по мелочам, и я решил, что хочет что-то предложить. Спокойно отошел с ним за кусты, где меня и прихватили. Три нехилых парня, правда, без особой грубости, но решительно. Дергаться было бессмысленно, да и не успел испугаться. Завели в какой-то дворик и оставили меня перед сидящим на лавочке типом постарше, очень неприятного вида, с совершенно пустыми глазами.

– Литва? – спросил он. Я кивнул. – Меня Колесо кличут. Слыхал такое погоняло?

Я сказал, что краснодомовские в разговорах упоминали. Перекопский, известный и очень серьезный тип. Теперь он кивнул:

– С ними, значит, хороводишься?

И сразу продолжил:

– Откуда Ляльку знаешь?

У меня внутри все сжалось. Ну, подумал, вдруг чтобы своего парня позлить, выдала ему что-нибудь про меня. А он послал помощника – разобраться. Передо мной ну явно не он сам был, да и кликали того по-другому. И Лялька говорила: красавец, цыганистого тапа. А тут с челкой типичный русак сидел, откровенно бандитской внешности.

– Да практически и не знаю, в автобусе в одной группе до Питера ехали. Меня там мутило после проводов с пацанами, вот и полез к микрофону песенки дворовые исполнять. А она текстом одной и заинтересовалась.

– А, – сказал он. – Шапиро-Ри – твой вариант?

– Вообще-то подольский, с Киева, а так да, я ей текст дал.

(Хватило ума не говорить, что Шапиро и Шаперо – две большие разницы.)

Он замолчал и так же пусто на меня продолжал смотреть.

– Ссышь? – спросил после тяжелой паузы.

– Да вроде повода-то нет. Но все равно как-то не по себе, страху ты умеешь нагнать.

Польстил, а что делать. Он довольно, но как-то криво усмехнулся. И опять стал на меня как на пустое место смотреть. У меня было ощущение, что я букашка, типа божьей коровки на рукаве, могут или прихлопнуть, или сдуть – лети, птица. Тут кто-то прибежал и сказал, что их нашли.

Он из своих раздумий вышел, повернулся ко мне и протянул, сплюнув:

– Иди покеда. Колян, дай ему пакет. Передать тебе просили, но что-то ты мне совсем не глянулся.

Я взял пакет, кивнул, так как они уже другой проблемой заняты были, и пошел. Шел и реально боялся. Перекопские, по слухам, на всякие подлые штуки были горазды, сейчас какой-нибудь шкет в грудь толкнет, а сзади уже второй на четвереньках стоит. И бросятся все на упавшего. Или просто в поясницу заточку сунут. Ходили такие истории.

Но благополучно дошел до лавочки. Сел и подряд пару сигарет выкурил, отодрав фильтр. Все внутри леденело, как глаза его вспоминал. Такому убить – как чинарик раздавить.

Открыл пакет, уже догадываясь. «Избранное» Цветаевой 1961 года. Вот такую вещевую память о встрече с Лялькой до сих пор храню.

Ниже приведу еще одну историю, относящуюся уже к после институтскому периоду. Все остальные выбросил, только эти две оставил, вот почему они такие развесистые, со всеми подробностями.

После окончания института мы достаточно большим коллективом собирались поехать в Прибалтику. Помотаться вокруг Риги, а, может, и до Таллина добраться. Очень мне этот город нравился. Я там даже в призеры какого-то местного комсомольского конкурса попал (влияние автобусной поездки) с предложенным текстом для песни:

 
Вышли и открывши рот встали,
это сказка, это фильм – Таллин!
Растворяюсь, как песчинка таю,
нет меня – остался лишь Таллин.
Не эстонец я, о нет – русский,
и приехал прямо с берега Волги.
От того ль, что эти улочки узки
так сжимается мое горло!
От того ль, что эти башни в тумане
Как вершины островов детства.
Я на мир смотрю иными глазами
И куда от взглядов тех деться?
 

И припев:

 
Таллин сердце мое взял и не отдал.
Таллин в памяти моей поселился.
Твоей улицей плыву как фиордом,
к твоим древностям душой прислонился!
 

Как ни странно, мне она даже самому нравилось. Через отца одноклассницы (он был эстонцем с острова Сааремаа) передавали. В ответ услышал – в призеры попал. Но на этом все. Нигде не слышал потом такой песни, а жаль. И никто ко мне не обращался. Может, конкурс слишком комсомольский был для Эстонии? Кто его знает, а вообще-то искренний текст получился.

Но до Таллина мы так и не добрались, маловато нам денежек на это родители выделили. Да и сама поездка чуть не сорвалась. Чем меньше оставалось до намеченной даты отъезда, тем больше редели ряды желающих. В итоге от целой компании осталось пять человек: три девицы (рыжая, брюнетка и шатенка), все с разных специальностей, и мы с Мишкой, моим сокурсником. Да и он на второй день после прибытия в Ригу получил телеграмму о смерти отца и срочно вернулся, улетел. В общем, я остался с тремя барышнями. Две из которых поехали из-за меня, а третья была не против просто развлечься и позлить условных подруг. Любое купание в море превращалось в достаточно острое соперничество. А вечерние посиделки и прогулки – тем более.

Они снимали комнату на троих, а мы с Мишкой тоже устроились в съемной комнатке на расстоянии нескольких кварталов. Уже на третий день ко мне неожиданно заглянула хозяйка, миловидная латышка по имени Алина, лет так на 30–35, и неожиданно пригласила присоединиться вечером к их компании в саду. Сказала, что ее приятельницам и приятелям (они все были местные представители свободных профессий) интересно, что это за русский такой, который еще ни разу не напился и за которым заходят сразу аж три такие разные профурсетки. За барышень я заступился, какие же они профурсетки – инженерши химики-технологи с дипломами! Но она только хмыкнула.

В общем, от девиц отговорился внезапной жуткой зубной болью и оказался на ужине с ужасно вкусными закусками из угря, миног, домашних сыров с тмином и еще чего-то необычного. Узнал вкус путру и силькюпудиньша (специально записал, чтобы потом в городе найти. Увы, общепит такими вещами рядовых туристов не баловал). После которых последовали не менее вкусные клопсы. Собралось несколько человек, действительно творческих личностей (по-моему, художница, критикесса и еще журналисты). Ну и после того, как уговорили литра полтора какой-то самодельной вкусной настойки, я и рассказал про своего прадеда из Австро-Венгрии с одной стороны и шляхетских корнях с другой.

После того как выяснилось, что я не такой уж и стопроцентный русак (им одного прадеда Питча хватило), атмосфера стала совсем теплой. Я был принят в компанию и даже получил обещание билетов на вечера Андрея Вознесенского. Один из присутствующих, журналист, с ним даже встречался, то ли в Юрмале, то ли в Сигулде, забыл. Он рассказывал, что Андрей любит тут отсиживаться и приходить в себя после некоторых явлений советской действительности. А уж когда я сказал, что он мой кумир, и процитировал некоторые его стихи, то даже сорвал аплодисменты. Потом долго прощались, как ни странно, тоже пили типа на посошок, только по-другому как-то называлось. И когда я оказался в спальне хозяйки, то как-то даже не удивился этому. И она прямо сказала:

– Когда сегодня утром увидела, как тебя уводит эта б… троица, сразу решила, вечером будешь со мной.

В итоге моя поездка оказалась богатой на неожиданные события. С утра до вечера мы вчетвером болтались по разным известным пригородам, даже до Бауски добрались. Через день после встречи в саду хозяйка позвала с ней вечером куда-то пойти, но я на выступление Андрея собирался и уклонился. Больше она на свою половину меня не приглашала, обиделась наверно. Но я не особенно расстраивался.

Да, проведенная с ней ночь принципиально отличалась от быстрых ярославских перепихончиков и не осложнялась никакими обязательствами и обещаниями. Но с чувствами было слабовато, а голая техника без наличия чувств – это не мое. Совершенно меня не манила и не манит. Вот почему и во Франции, проходя неоднократно по улице Паради (Райская улица – сосредоточение представительниц марсельских борделей) сквозь строй предложений всякого рода, от черных, белых и желтых дамочек всех возрастов абсолютно точно не испытывал желания на них поддаться. Даже из простого любопытства.

И в этот раз я ни перед барышнями никаких угрызений совести не испытывал, ни перед хозяйкой. Только пожал плечами, когда они меня спросили – почему она их обозвала по-всякому, когда как-то к вечеру они зашли за мной. А это было как раз тогда, когда я не откликнулся на ее предложение и ушел пораньше, чтобы забрать билеты. Телефонов-то мобильных еще и в помине не было. А на вечера поэзии Вознесенского я очень хотел попасть. Даже не знаю с чем можно мое желание сравнить, наверно с праздником души!

Вот его выступления во всех подробностях помню, и рассказы про Латвию и латвийских поэтов, даже с пересказом стихов некого Чаклайса (потом нашел такого) и посвящения ему своего стиха про кузнечика. Почему-то он вспоминал про Жаклин Кеннеди и, конечно, читал кучу новых произведений. Некоторые у меня в голове до сих пор сидят.

Вот послушайте начало одного: «Скрымтымным – это пляшут омичи! Скрип темниц! Или крик о помощи! Или у судьбы есть псевдоним, темная ухмылочка – скрымтымным!» Прямо завораживает, действительно как речитатив шамана. Думал, оно так и называется по первому слову, но нет – посмотрел, оказалось «Зауральская пляска». Потом, когда в Москве с Андреем пересеклись и я ему детали этих вечеров выдавал, он только удивлялся. Даже сам многого не помнил. Естественно. Это для меня был праздник – для него очередное выступление-мероприятие.

Сейчас, анализируя все эти отношения, я пришел к однозначному выводу – большую часть своей личной жизни я был ведомым.

Может быть оттого, что когда в совсем раннем школьном возрасте мне казалось, что я в кого-то влюбился, то у меня с собой тут же начинались проблемы – даже подойти к этой девочке я очень стеснялся, одновременно вознося на почти недосягаемый пьедестал. И, как правило, моими платоническими мечтаниями все любови и кончались. Последняя такого типа была в восьмом классе. Я вообразил, что мне одна девочка из соседней школы очень понравилась, хотя только пару раз издалека ее и видел. И все придумывал поводы – как бы к ней ненароком подойти. Ну хотя бы рядом оказаться.

А потом мой ничего из себя не представляющий одноклассник, хилый троечник, который, оказывается, с ней жил в одном доме, мне случайно рассказал, как частенько в подъезде ее поджидает и зажимает. А ей вроде и нравится (по его словам), не сильно пищит. Я это живо представил и вся моя любовь сразу пропала, а Гаврик приличную затрещину получил. Он даже не понял, за что. А за то, что мечту убил, обормот. Наверное, после этого я и решил: чтобы такого не повторялось, с собственными любовями надо завязывать. И это не попытка пошутить.

Действительно, в большинстве случаев я загорался, только отражая чувства партнерши. Она любила, а я как бы и не возражал. И таких отношений, как с Милой, было несколько. Самые длительные тянулись почти весь студенческий период с одногруппницей. Она мне симпатизировала с первых курсов, примерно таким же тихим способом, как Мила. Тоже сказала, что будет ждать. Это я с ней в первой школе учился и из ее окошка упал и обе руки сломал.

И так тихонько и ждала все время без всяких выяснений происходящего, даже когда меня уносило в другую степь. И на пятом курсе, в мою черную полосу, она всегда как-то ненавязчиво была рядом и меня поддерживала. Ну и на выпускном я ей сказал (уверенный, что из Ярославля мне не выбраться), что после прояснения моей дальнейшей участи мы поженимся. Тем более, что фактически уже иногда жили вместе.

Но тут случилась моя московская аспирантура, а ее распределили в Тулу. Кто виноват? Она тоже изначально рассчитывала остаться здесь по замужеству. Значит, я. Зато в Туле ей через полгода работы предложили вариант целевой аспирантуры у Лебедева в МХТУ. Со следующей осени. Вот уж был для нас действительно намек судьбы.

Ей богу, я ее уговаривал – соглашайся, я с аспирантурой помогу. Комнату в общежитии дадут. Но она испугалась, она всегда такая была, не решительная. И не поехала («Ой, мне никогда туда не поступить. Только опозорюсь и т. п.»), предпочла обратно вернуться. А какие только целевички к нам ни приезжали (мягко говоря, не сильно образованные, даже на моем фоне; правда, со всеми кандидатскими минимумами) – мама не горюй! И все те, которые нормально пахали, обязательно защищались. Не зря у нас говорили: чтобы защититься, надо на три года переродиться в упорную лаборантку и удачливого снабженца. Об остальном – шефы позаботятся.

В итоге, столько из-за меня намучившись, вернувшись, она решила – хватит. При очередном приезде меня на словах отвергла окончательно и была права – поводов хватало. Но когда я еще раз на какой-то юбилей по поводу нашего окончания приехал, она туда пришла с женихом, но быстренько от него к нам перебралась. Сказала, что старые воспоминания все новые отношения ее убивают. В итоге так и осталась неженатой. Вот такая была самая черная страница в моей жизни в отношениях с женщинами до свадьбы.

А потом (в перерыве между двумя семейными жизнями) похожие ситуации продолжались. За время от первого развода и до второй женитьбы я получил, наверное, с десяток предложений на предмет брака. Даже от представительниц женского коренного населения Армении и Грузии.

Но, как уже выше решил, оставим их описания в стороне. Еще несколько предложений, чтобы подвести итог этой теме – и все. Конечно, химические дамы среди моих спутниц доминировали. Чаще всего жизнь именно с ними сводила.

Но вот одна нехимическая дама чуть мою жизнь в свою сторону не развернула. Очень симпатичная разведенная шатенка, лет на семь младше меня. У нее были очень весомые козыри: большая родительская квартира почти в центре Москвы и пятилетний смышленый сынишка, помешанный, как и я в его возрасте, на зверушках. Куда папаша делся – я не спрашивал. Главное – мы с ним сразу взаимными симпатиями прониклись. Впрочем, как и с мамой (но с ним больше – совместные походы на «Птичку» с единомышленником очень сближают. А мальчуган меня в детстве напоминал ну очень сильно).

В наших отношениях был только один минус, у нее был один бзик, зато долго вынашиваемый. Она поставила себе целью непременно уехать на ПМЖ в Канаду (вот к чему толкает наличие еврейской крови, пусть и частичное – это я так тогда думал). И была в этом вопросе непреклонна. И днем, и ночью. Это все и решило.

Один раз на женщине с бзиками я уже был женат. И решил, что с меня такого опыта за глаза хватит. Да и в Канаду почему-то мне ехать совсем не хотелось. Так же, как и в США. Не мои это страны (особенно это стало понятно тут – на юге Франции). На этот раз ни на какие течения, которые должны были меня куда-нибудь вынести, я не полагался. И сделал самостоятельный, осознанный выбор. В пользу Татьяны Борисовны. Меркантильности тут не было и в помине, как вы понимаете. Добавлю еще раз (больной был для некоторых вопрос) – ее и в первом браке не было.

У меня нет никакого завышенного представления о своей персоне, я просто описываю ситуации такими, какими они были. Специальных ухаживаний, активных приставаний и т. п. с моей стороны просто, ну как правило, не было.

Иногда это чувство вообще вспыхивало спонтанно: сидим, допустим, в смешанной компании. Выпиваем, о чем-то болтаем достаточно нейтрально, и вдруг я чувствую – вон та дама (девушка, матрона – не имеет значения) на меня смотрит специфически. А потом вдруг оказывается рядом. А там – как фишка ляжет. Особенно на алкогольный базис. Все. Не буду больше ничего вспоминать.

Гораздо приятнее описать иные ситуации, которых в тетрадке не было. Неоднократно, но стабильно и долго я дружил с женщинами, причем у нас, как правило, не было секретов друг от друга. Мы комфортно общались, болтали, иногда вдвоем, иногда в компаниях. Без всяких сексуальных подтекстов (между нами).

А вот своими отношениями на стороне делились, как близкие подружки, выслушивая и комментарии и оценки. Так, моя мудрая подруга Татьяна Николаевна, знавшая хорошо некоторых из моих спутниц, потом называла их кошками («втюрилась, как кошка»).

Может, это состояние дружбы действительно с детских лет ко мне привилось? Ритка с Ринухой из коммуналки виноваты? Про последние школьные годы и нашу общую парту с Иркой и Натальей я уже писал.

И про Элен тоже упоминал. Случайно познакомился в Марселе в начале своей практики с ней и ее мужем. Крестная Макса. Папа ее был из Одессы, вовремя сбежал от ужасов гражданской войны и в начале двадцатых добрался до юга Франции. Там женился на местной, и уже дети появились, но погиб во время катастрофы, сопровождая как переводчик нашу военную делегацию, приехавшую зачем-то в Тулон и Марсель. Денежная компенсация с французской стороны была достаточной, чтобы его вдова (я с ней успел познакомиться) с детьми смогли купить дом в пригороде Марселя и жить в относительном достатке. А вот при живом муже ситуация была совсем не радостной, иногда и есть нечего было.

Элен учила русский, чтобы его преподавать в школе; насколько мог, я ей в этом помогал. А они с мужем, по имени Хедди, таскали меня с собой везде, где было можно и нельзя. Оба были левыми активистами, там понятия «нельзя» вообще просто не было. И как-то сразу мы подружились, легко и просто. Много подробнее про начало наших отношений (включая конечно и все истории Макса) я собираюсь написать в книге про криминальный Марсель.

Сейчас она живет уже в Лионе, второй раз вышла замуж за очень интересного потомка испанских эмигрантов – Мишеля, с которым мы просто распрекрасно общаемся. Элен была знакома со всеми моими женами. Теперь с Мишелем они уже стали как бы членами нашей семьи, на которых можно положиться во всех ситуациях. И мы и дети Мариши у них в домике не раз бывали и гостили. И они к нам заезжают при первой возможности. А их старый дом в пригороде Марселя служит нам с Маришей тыловой базой для набегов на Прованс.

В институте мы прекрасно творчески общались с Натальей Гурманенко. Это была умная и очень компанейская личность с отличным чувством юмора. Читающая и понимающая литературу (еще и книжки редкие притаскивала: мама библиотекаршей работала в каком-то небольшом городке Ярославской области, если не путаю – в Данилове).

Часто мы сочиняли с ней песенки и стишки, реагируя на всякие групповые события. Она на начальных курсах даже была каким-то общественным деятелем. По крайней мере, стипендии на всех точно получала. Как сейчас помню: однажды мы с ней пошли на это дело вдвоем, большую часть денег, к счастью, сразу раздали, а по дороге в общежитие, где нас ждала узкая компания для отмечания этого события, завернули выпить по коктейлю в бар ресторана «Москва».

Гулять так гулять, и двумя коктейлями не ограничились. Зато в общагу приехали развеселыми, и уже затоваренными (чтобы не прибили сразу.)

Это событие все участники потом вспоминали долго, особенно мы с Наташкой, так как умудрились за вечер растратить не только свои стипендии. Почему я этот случай привел? Мы впервые попытались изобразить для общества песню вдвоем (на два голоса) про ее бурный роман с Жориком. Трагикомическую.

Ниже приведу текст. Исключительно как пример работы нашего совместного творческого объединения ГурЛит.

 
Жора вопит, Жора вопит! Мне эти сказки да надоели!
Были б одни, были б одни. Было б совсем другое дело!
Ну, а что толку то от его способностей?
Только решилась я – Гунькина опять идет!
Может ли быть, может ли быть, чтобы она и не понимала?
Может, побить? Может, побить? Да ведь от этого толку мало.
Где б взять ей хахеля, чтобы забавлялася,
Чтобы гуляла с ним и не появлялася?
Выгнали всех, выгнали всех, вроде никто не помешает,
Но как на грех, но как на грех, меня на вахту вызывают.
Игорь ко мне пришел, он пришел да не один:
Нинку с собой привел. Вел бы лучше группу всю!
 

Там дальше и остальные случаи, мешающие плодотворному развитию личных отношений, фигурируют. И оптимистический конец:

 
Долго ли нам, долго ли нам
Будут да портить все малину?
С горя напьюсь, ох как напьюсь
Да и с мосточка в Волгу кинусь!
Или поехать нам с Жориком да за город?
Надо бы, надо бы, надо бы попробовать!
 

Гунькина – прозвище ее соседки по комнате. Она как раз относилась к той группе женщин, которым я сразу не нравился. В принципе. (Но в группу главных ненавистниц не входила). Публика была в восторге! В основном, от энтузиазма исполняющих и количества принесенной выпивки.

Это только пример, который мне ярко запомнился, так как основа Наташкина была. А таких стишков и песенок по всяким поводам пару дюжин было сочинено, но почти все куда-то делись. У нас вдвоем это лихо получалось, синергизм наверняка срабатывал. Вот еще один перл на ту же тему, но уже из колхозной жизни, тут уже моя основа была.

 
Сена было очень много, сена – целые стога.
К ним любовь нашла дорогу. Пусть не сразу,
понемногу – привела двоих туда.
А вокруг так много сена: хочешь – влезешь по колено,
хочешь – залезай совсем.
И ушли от коллектива, от коровьего^[1] сортира,
от хозяйкиной квартиры – им не нужен коллектив
 

Ну дальше оставим то, что только Жорика касалось.

 
Ночь тиха, петух затих, как змея шуршит одежда,
и хоть он в любви невежда, предается страсти он.
 
 

* * *

Лишь под утро появился, средь избы остановился.
Улыбнулся лучезарно и глазами заблестел!
И скажу вам: не случайный блеск в глазах необычайный!
Мы на пользу коллектива потребляем этот блеск.
Сядет Жора на шесток и посветит зачуток!
 

И вот еще один, последний, стих, который мы с ней по очереди сочиняли: две строчки она, две я. Про нашу очень сексапильную сокурсницу, которая только так про себя и думала и очень гордилась своими «благородными» щиколотками. Они действительно очень узенькими были, как и ее хакасские (от папы) глазки.

 
Ах, Багирова, Багирова,
Благородные конечности.
О тебе воспоминания
никогда не канут в вечности!
Твои шутки амфотерные,
твои глазки подведенные
И, конечно, наши мальчики
Были все – в тебя влюбленные!
Но была ты справедливая
и, чтоб подруги не завидовали,
отпускала им по мальчику:
Соньке Вову подарила ты!
 
 

* * *

А вот Гешеньку опутала
тонкой сеткой-паутинкою.
Скольких, скольких окрутила ты
Да не многих отпустила.
 
 

* * *

А сама влюбилась в Жорика
И напрасно это сделала,
на огонь летишь как бабочка,
Ира, что же ты наделала?!
Жорик, он не скажет «барышня»,
у него душа задублена.
На огонь летишь как бабочка,
Ира, будешь ты загублена!
 

Жора тут был совершенно ни при чем. Но сочинять была очередь Натальи, и она, на него злая, вставляла его, где хотела. Имела право или по привычке. Их отношения к концу института совсем запутались. Она совсем ушла в депрессию, традиционно русским способом, даже заканчивать диплом не хотела.

И я был искренне рад, когда на втором году аспирантуры Наталья вдруг заскочила ко мне на кафедру проездом домой из Узбекистана. Была в хорошем и жизнерадостном настроении, пришла в себя, хотя загнали ее по распределению в Навои.

А на кафедре в МХТИ отличные дружеские отношения у меня сразу установились с Лидой, нашей единственной в группе лаборанткой. Иногда вместе сбегали с работы в кино, но гораздо чаще она мне помогала осваивать основные лаборантские приемы (сильно аукалось мое отлынивание в ЯТИ). И вводила в курс всех подводных течений на кафедре. Даже как-то в Ярославль на недельку вместе выбрались – она с моей подружкой и я с Садыком.

Она уже сбегала замуж за какого-то абрека и обожглась. Но потихоньку восстановила еще школьный роман, и в итоге второй раз вышла замуж за старого ухажера, к тому же закончившего МГИМО. И улетела с ним в Турцию, а я из стамбульского посольства как-то раз даже получил набор турецких марок фауны.

Ну а про нашу заведующую лабораторией и клюковкой Валентину Ивановну, которая теперь стала для меня просто дорогая Валентина, и говорить нечего. До настоящего времени встречаемся на кафедре как родные.

Также на протяжении почти 10 лет мы поддерживали очень тесные дружеские отношения с Татьяной Николаевной Кондратьевой (которую я уже неоднократно упоминал добрым словом, и еще упомяну, когда дойдем до квартирного раздела – в этом вопросе она фактически меня спасла).

По-моему, мы познакомились после конференции в гостинице Нижнекамска. Начало было интересное. Что-то выпивая, среди обсуждения всяких тем, в том числе и химических, стали перебирать любимые книги и вдруг поняли, что выбор у нас совпадает процентов на 80. Особенно меня удивило, когда мы радостно выразили свое одинаково восторженное отношение к малоизвестной автобиографической вещи «О, юность моя!» Ильи Сельвинского. Которая обоим легла на душу именно за атмосферу искренности, правдивости и поэтичности.

Событие это как следует отметили. Потом, когда я приехал в Казань, познакомился с кафедрой, на которой Татьяна работала, то неожиданно быстро нашел и общий язык, и точки соприкосновения по науке с ее шефом профессором и д.х.н. Александром Григорьевичем Лиакумовичем. С последним потом долго и хорошо вместе работали. А с Татьяной и ее мужем окончательно подружились. И в свободное время с удовольствием общались. То у них дома, где я останавливался, то на даче. Так и продолжалось во все мои казанские визиты.

А когда они с Володькой перебрались в Москву, то общение стало еще интенсивней, практически все события отмечали вместе. Да и без всяких поводов я часто к ним забегал, просто посидеть на кухне и потрепаться за парой бутылок вина (правда, редко этим количеством на троих ограничивались).

Одной компанией с ней ездили в командировки и на конференции: в Нижнюю Каму, в Ярославль, один раз аж в Ереван. Даже в Тунис слетали по делам фирмы, в которой она уже в Москве работала. Я выступал как переводчик и знаток местных условий и опозорился сразу. После моих рассказов о необыкновенной дешевизне мы уже в аэропорту налетели на современные цены. Ее коллега очень странно на меня смотрел – в самолете я им рассказывал, как тут жил на два доллара в неделю: сейчас за чашку кофе с нас запросили больше.

Я даже тамадил на годовщине ее свадьбы с Володькой, причем говорят, очень неплохо. До сих пор этот праздник вспоминают их одногруппники, которые тогда почти все приехали из Татарстана. И ее дочь с родителями. Причем исключительно позитивно.

Специальное посвящение Татьяне придумал, ну позаимствовал кое-что у кое-кого, так это еще и найти надо было суметь. Постарался же!

Вот, привожу ниже аж с двумя эпиграфами:

Татьяне посвящается!

Сегодня для счастливого супружества

У женщины должно быть много мужества

Сто тысяч сигарет тому назад

Нас случай свел слепой на первый взгляд.

Да не погаснет дружбы нашей свет

Под пеплом отгоревших сигарет.

 
Кондратьева Таня – как клубника в сметане,
Ты такую пойди поищи-ка,
У нее в сочетанье тончайшие грани —
Переливчата и многолика.
Хотела жить на острове безлюдном,
Сочинять хрустальные сонеты,
Забрав из бренного мира
Мужа, книги, вино и коклеты.
Но попробуй думать о высоком,
Полетать душой в мирах межзвездных,
Когда кругом, куда не кинешь оком,
Грызут и тащат, жрут и портят воздух.
…………………………………………………….
Собою бизнес она украсит,
Бордо с испанским как воду квасит
Крутнет рулетку – держись, Таганка!
А где интриги, там интриганка.
В наличье сила и азарт
По сразу двум идти дорогам.
Одной колодой карт играть
В очко и с дьяволом, и с богом.
………………………………………………..
Но в любом из проявлений
Своей комплексной натуры
Проявляет чувство такта,
Ум и знание фактуры!
 

Володьке тоже посвящение было написано (кроме песни Фрейдкина почти про Кондрата^[2], которую почему-то так и не исполнили). Но приведу из него только несколько фрагментов, включая его ворчание. Все-таки про женщин раздел.