Пять жизней на двоих, с надеждой на продолжение

А там вдруг возникла, точнее, возобновилась ежиная тема. В детстве, провожая как-то папу на вокзал, мы с мамой прямо в предместье Ярославля пересеклись с ежонком. Не подобрать его осенью было бы преступлением – так до весны он и прожил у нас в коммунальной комнатке под кроватью, устраивая по ночам шумовые эффекты. А тут после долгого сидения за лекционной писаниной я отправился в пустыню размять ноги. Подумать только, тогда еще не было компьютеров – по крайней мере у нас, – и все лекции на французском я писал и переписывал обычной ручкой. Пустыня начиналась прямо за нашими домами, огороженными хлипкой изгородью. Вот там я и пересекся с местным ушастым ежиком, который куда-то брел по своим делам и на меня совершенно не прореагировал.

Здешний Колючкин был похож на наших, но поменьше и на длинных коричневых лапках. Сам светлый и иголки мягкие. Про торчащие уши уже сказал. Я его во что-то завернул и притащил в свою большую и пустую квартиру – все не так одиноко будет. А, может быть, тараканов повылавливает хоть немного. Кроме этих противных и непрошеных обитателей (хотя я думаю, что визитером – и совершенно справедливо – они считали меня), между застекленными рамами окна жили три моих богомола. Я их поймал на кустиках в пустыне, притащил, кормил бабочками и местными сверчками (просто бросал их между рамами и смотрел потом за охотой). Мне нравятся богомолы, но за стеклом с ними не сильно-то пообщаешься.

А этот тут же слопал какие-то остатки вареной курицы, попил водички и отправился обследовать квартиру. Вечером, когда я опять сел писать, он вдруг притопал ко мне и забрался по ноге под брючину, а там обнял ногу лапками, прижался животом и заснул. Нашел-таки теплое местечко. Пустячок, а приятно! Я знаю, что ежи – переносчики всяких клещей и тому подобное, но в пустыне их вроде не должно быть, и я решил: пусть погостит, а там видно будет. Не понравится – дверь открою, и вот она, пустыня и свобода. Но ему, по-видимому, было хорошо. Вода и еда всегда под лапой. Так же, как мой детский ежик, он прожил у меня до весны, действительно гоняясь по ночам за тараканами. Перед отъездом домой я его отнес в пустыню и выпустил. И он так же равнодушно куда-то почапал, даже не оглянулся.

Благодаря выдающейся способности ежика спать на моей ноге, мы с ним скоро прославились не только в нашей колонии, но и среди других иностранных преподавателей. Алик Альтах с явным удовольствием всем выдавал историю про одного нашего холостяка, который живет с ежихой (ну и действительно, было бы еще более странно, если бы я жил с ежом!) История пользовалась успехом. Наши редкие визитеры из посольства, поляки, болгары и даже одна толстая американская негритянка приходили на нас посмотреть. Жаль, деньги за просмотр было неудобно собирать. Однажды Алик чуть не перестарался: притащил с собой взглянуть на ежа какую-то шишку из посольства, когда у меня в кухне как раз перегонка работала. Чуть не спалились оба. Просто повезло, что я в тот вечер очисткой местной воды занимался. Без этого ее нельзя было пить, солей содержала в избытке. Жертвуя собой, Алик быстро схватил стакан, куда капельки падали, и лихо замахнул содержимое со словами: «А это просто вода, мы ее так чистим». Он то считал, что меня надо спасать и улики уничтожать. Видели бы его выражение, когда там реально оказалась вода!

Два года в Тунисе прошли, березовые деньги я супруге привез, но проблемы-то в семье никуда не исчезли. В итоге через два года после возвращения я ушел в никуда. Как это случилось – уже писал выше. На второй день вспомнил случай с аппендицитом. И я спросил себя: сколько же можно быть идиотом?! Ведь и тут даже половины диких выходок супруги не привел.

С жильем сначала меня Шура Комаров спас. Предложил воспользоваться комнатой, которую снимал в коммуналке, чтобы я мог оклематься, а сам на недельку перебрался в общагу. Когда я попал туда, я почти сразу же отключился. Полтора дня спал и приходил в себя!

Потом возник квартирный вариант от тещи моего старого ярославского знакомого. Правда, меня заранее предупредили, что квартира полна тараканов, а хозяин, который ее сдает, не буйный, но слегка сумасшедший. Тараканы после Туниса мне были не страшны, а хозяин и на самом деле приходил за оплатой с иконкой, болтающейся на голой груди. Но выбора не было: сколько можно Шуриной добротой пользоваться? И начались мои скитания по съемным квартирам, которые тянулись несколько лет.

Женщины до первой семейной жизни и после

Как вы уже поняли, в результате этой женитьбы и началось мое превращение в философа (прямо в полном соответствии с эпиграфом). Которое и продолжалось в течение достаточно длительного холостяцкого периода и двух следующих семейных жизней. Главное – проинициировать процесс, дальше он сам будет развиваться. Уже не зависимо от супруги.

Ну а с высоты опыта всех этих прожитых лет и приобретенной философской мудрости решился я наконец все свои отношения с представительницами прекрасного пола попробовать вспомнить и проанализировать. Наверное, сам никогда бы не собрался. Но опять получил сигнал к действию, причем с совершенно неожиданной стороны.

Началось все с приезда в Москву моего нового французского приятеля Андрэ в паре с Лиди. Это случилось уже после моего развода в апреле 1991 г. (время я четко запомнил, так как они приехали в составе большой группы болельщиков марсельского «Олимпика» на игру со «Спартаком»). В то время я был страстным спартаковцем, но предчувствие, которое меня редко подводит, ничего хорошего не обещало. Поэтому даже на стадион не хотел идти, несмотря на игру Лиги Чемпионов. Но уже знал, что приедет эта пара в составе большой группы южных сумасшедших болельщиков (в этом городе «Олимпик» – символ Марселя, и значит много больше, чем просто футбольный клуб). Мы встретились за час до игры, перед стадионом. Но разговаривать о чем-либо, кроме футбола, было невозможно. Уже и так довольно пьяные болелы Марселя продолжали активно заправляться и, приветствуя меня как родного (год в Марселе провел – марселец!), сразу налили и тут же повторили. Слушать моих объяснений не стали, а напялили мне на голову русскую ушанку, замотали всего шарфом «Олимпика» и потащили с собой на стадион. Связываться с такой оравой на входе и считать билеты никто не стал, и прошли без проблем. У них и с собой было – все новые и новые пакеты с вином появлялись, как из воздуха. Как я и предполагал, игру наши позорно слили (ходили многочисленные слухи, что Тапи просто купил игру, он это сделать запросто мог). Каждый гол южане отмечали со всем темпераментом, а после окончания продолжали – уже за победу «Олимпика», да так бурно, что им не до меня стало.

И мы втроем смогли на некоторое время уединиться в какой-то кофейке и более-менее спокойно поговорить.

Андрэ, чрезвычайно колоритный заместитель мэра небольшого городка, спутника Марселя, был похож на симпатичный гибрид из Пьера Ришара и Жерара Депардье. Он стал новым бой-френдом Лиди примерно через год после смерти Макса в больнице во время операции. Удивительно быстро у них такие союзы совершаются – объяснение простое: «Il faut profiter de la vie, elle est trop courte» (надо пользоваться жизнью, она слишком коротка). Это был уже третий их приезд, и с первой встречи мы с Андре почти мгновенно нашли общий язык и подружились. Его живой и искрометный юмор и прекрасный характер очень к этому располагали.

В прошлый раз вместе ездили в Ярославль, где пару недель болтались по городу и его живописным окрестностям. Они жили у нас и, разумеется, познакомились с моей сестрой, свободно владеющей французским, что еще больше способствовало укреплению наших отношений, к радости Лиди.

А после матча Лиди с Андрэ меня просто потрясли: вдруг взяли и, кроме майки с шарфом «Олимпика», подарили мне еще и пакет с пятью тысячами франков! Сказать, что я обалдел – просто ничего не сказать. Для французов это жест просто удивительный, ну совершенно не типичный. И пока я пытался прийти в себя, Андрэ продолжил меня удивлять дальше:

– Игор, делай с ними, что хочешь, это наш с Лиди подарок тебе как очень близкому русскому другу для выживания. Сбросились по 2,5 тысячи и о них забыли. И ты возьми, и больше ни слова про деньги, поскольку у меня к тебе есть еще важное деловое предложение. Я уже тебя хорошо узнал и чувствую – есть в тебе писательский потенциал. Во мне – тоже. Давай вдвоем напишем книгу «Женщины в моей жизни», ты свою часть по-русски, я, естественно, свою – по-французски, а потом переведем и издадим на двух языках. За тобой – перевод моей половины на русский. И своей – на французский. Попроси сестру – она запросто сможет. А я потом разговорные нюансы добавлю, ну и возьму на себя все проблемы ее издания во Франции. Я точно знаю – читательский успех будет обеспечен! Но только писать про партнерш придется честно и со всеми подробностями.

Он почесал свой большой нос:

– Какую цифру для женщин определим? Сколько у тебя было достаточно длительных связей?

Я задумался и, пока у него консультировался, что считать длительными связями, он уже предложил.

– А давай остановимся на семи! У меня было побольше, но 7 – число счастливое и симпатичное. Да и выбор будет. Но начинай с самого-самого начала. Как у вас там в школе и в институте с сексом было? Нашим молодым это очень интересно. А то тут всякие пишут, что вы только пионерско-комсомольскими делами бываете заняты в этом возрасте. Игор, пришло время сказать правду.

Я только вздохнул – вот про секс в школе точно трудновато будет что-то вспомнить. Да еще длительный!

Но я был так потрясен случившимся даром, что готов был с любым предложением Андрэ согласиться. А уж с таким творческим – вообще без проблем. Время их поджимало, чартер ждал, договорились подробности обсудить потом – вот вышлют нам с сестрой очередное приглашения, мы приедем и все спокойно обговорим.

Но жизнь моя в этот период была очень сложной, проблемы и с жильем, и с деньгами как-то не сильно способствовали воспоминаниям такого рода. Поэтому, когда мы с сестрой действительно к ним приехали, у меня с нуля ничего не сдвинулось. Зато Андрэ показал мне свое начало – три истории, и я их прочитав, хоть стал представлять, чего он от меня ждет.

А поскольку обещал (эта проклятая обязательность мне всю жизнь покоя не давала – черта не очень типичная в России, наверное, от прадеда Карла в наследство досталась), то начал над этой темой постоянно раздумывать. Но начать записывать воспоминания удалось только в командировке в Ереване. Уж не помню почему, но оказался там один. Что-то не состыковалось или изменилось и у нас, и у принимающих в последний момент. Моей деятельности на заводе Вартана это не мешало, наоборот, спокойнее было, никуда на мероприятия не таскали. Жил в заводском профилактории, почти пустом, потому как отопления не было. По вечерам там делать было совершенно нечего (профилакторий был расположен не в самом городе, с транспортом уже стало плохо, к ночи даже весь персонал пропадал). Кипятильником разогревал чай (продуктами на ужин меня армянские женщины с завода снабжали как родного). Им, а иногда и настойками Мгера, согревался и вспоминал свои отношения, подходящие для такого двухстворчатого романа или повествования, уже записывая все подробности, а заодно и все случаи, так или иначе связанные с этой тематикой.

Даже школьные – самые яркие. Но совершенно не похожие на французские. Принципиально иные. Там идешь по дорожке в лицей под Марселем, где наши преподавательницы работали, а вокруг на травке парочки учащихся чем только не занимаются, лучше по сторонам вообще не смотреть.

В результате много набралось, даже из совсем забытых, семь длительных точно описал. Совершенно искренне, как Андрэ и просил. Таскал, таскал потом эту тетрадочку по съемным квартирам, решил, что не надежно. В итоге всю писанину специально собрал вместе в одной папке, чтоб не потерялась и… куда-то положил. А потом забыл куда и все лет так на 10 и пропало. Я уже и попрощался с ней, но вдруг эта папка нашлась: оказывается, вместе с некоторыми стихами лежала в маленьком чемоданчике, засунутом мной в один из ящиков кафедральной лаборатории. Мой сотрудник Ваго начал в комнатке полный ремонт делать и его обнаружил. Так все эти записи со мной и во Францию попали – как чувствовал, что могут пригодиться.

Ну а что касается моего договора с Андрэ, то, к сожалению, по объективным причинам из него ничего не вышло. Он тоже что-то писал, до работу до конца не довел, их с Лиди жизнь перестала складываться и они разбежались. Писать им на корректном французском у меня не хватало уровня, так потихоньку наши отношения и затихли. Это не то, что с Элен, я ей пишу по-русски, она мне по-французски, и мы никуда не теряемся и не пропадаем уже 40 лет.

А сейчас, когда я перечитал все содержимое этой тетрадочки, мне даже как-то не по себе стало. Все описания начинались примерно одинаково – с проявления внимания симпатизирующих мне женщин, без активных начальных действий с моей стороны. Прямо на беспредельное хвастовство похоже. Вот встретились мы и они первые начали инициативу проявлять. Перепроверил воспоминания – но вроде реально все так и было. Раньше или позже, но я на их инициативу откликался, и все семь отношений так и начинались.

Для полноты картины хочу отметить: были также и противоположные ситуации, как минимум шесть женщин вспомнил, которые с первого взгляда, с первого знакомства проникались ко мне самой откровенной антипатией. И иногда такой силы, что она переходила в ненависть. Тоже – почти без всякого активного участия с моей стороны, ну может немного ехидства и было продемонстрировано. Им просто я не нравился, и все. И, естественно, тоже это чувствовал. Про одну (Христофоровну) вы уже знаете из первой книги, еще две тоже имели отношение к Менделавочке, одна к ЯТИ. Самая первая была нашей учительницей по физике – Лядова, так четверку на выпускных экзаменах мне и поставила, чуть медали не лишила. Ну а про последнюю вообще вспоминать не хочу. Очень много мне крови попортила уже на моей «после менделеевской» работе. Вот, хоть немножко оправдался.

А теперь перейдем к тому, что теперь осталось от содержания этой тетрадочки под давлением сестры и супруги. Честно говоря, сначала я не хотел им поддаваться, достаточно того, что настояли про них ничего не писать.

А потом вспомнил биографию ДМД: в ней же приведены в основном данные только его семейных жизней. Все остальные романы упомянуты мельком. Если уж я задумал параллельное сравнение, то и в разделе, касающемся меня, должен придерживаться того же подхода.

Ну что ж, пусть так и будет. Опять моим относительно длительным романам (которые были до первого и после него – до второго брака) не повезло. Значит, судьба у них такая.

В досвадебный период я в вопросах отношений с девушками реально был самоуверенным типом, чересчур избалованным частым вниманием. Это началось еще со старших классов школы, а потом продолжилось и в институте. Я всегда знал, что есть две-три девушки, которые ко мне неровно дышат. Что их на это сподобило, знать мне было не дано, но такая ситуация существовала постоянно. Поэтому почти не было проблем, чтобы вечером сходить в кино, прогуляться и вообще поддерживать отношения различной степени интимности. И как-то на орбитах разной удаленности всегда были спутницы, достаточно спокойно уживающиеся между собой. Некоторые иногда с этих орбит срывались и улетали совсем, что меня не сильно расстраивало. Появлялись другие, и новые отношения образовывались. Но у меня уж совершенно точно не было доминирующих намерений затаскивать их побыстрее в постель (место для которой еще надо было в то время в Ярославле найти.)

Я сравнивал свои отношения с теми, про которых прочитал в биографии ДМД. Какое-то сходство было, но у меня не было ни его харизмы, ни такого количества талантов. И я совершенно не занимался автоматическим флиртом со всеми, кто оказывался рядом. Наоборот, не делал попыток первым проявлять какую-то инициативу. А уж в трезвом виде – можно написать со стопроцентной вероятностью – никогда. Обычно она исходила от представительниц женского пола. Впрочем, я повторяюсь.

Вот ниже приведу все-таки два коротеньких случая не из тетрадочки – один еще школьный, второй случился после института. Просто точно знаю, что участвующие в них барышня и матрона уже никак не прореагируют.

В 10 или 11 классе (а, может, между ними?) я каким-то образом попал в группу, совершающую автобусную поездку Ярославль – Рига – Таллин – Ленинград – Ярославль (наверное, попасть было не просто, потому что подавляющее большинство были блатные детки ярославского руководящего бомонда плюс дети двух учительниц, которые поехали с нами в качестве присматривающих организаторш).

На место сбора всех привозили на машинах или как-то сопровождали родители, а меня Димка с Бароном пришли провожать. Близких знакомых среди отъезжающих у нас на первый взгляд не оказалось, и, забросив сумку в багажное отделение, я их отвел в сторонку. А то какой-то нездоровый интерес возник, поскольку мы явно выпадали из общей картины, да еще Барон сразу начал к какой-то фигуристой и яркой девице кадриться. Я даже решил сначала, что это одна из училок. Да еще перед этим мы выпили на дорожку пару бутылок какой-то бормотухи – на собравшуюся специфическую публику лучше было не дышать. В общем, пока мы прощались и я принимал заказы на эстонские ликеры и латышский бальзам, все места в начале автобуса и середине разобрали, и я отправился в самый конец, что при моей вестибулярной системе было явно нежелательно. Но сначала все было более-менее. Автобус современный, и, хотя все-таки сзади пошатывало, я даже задремал, а потом вообще заснул.

И пока спал, пропустил начало культурно-ознакомительной программы – что-то одна из училок рассказывала про общие правила, когда куда приедем и что должны посмотреть. Когда остановки и т. п. Это меня и усыпило, так как вообще легли только под утро. Мы мебель и еще какое-то мягкое барахло перевозили на дачу Димкиному кузену Павлику, да там и застряли. Наконец-то всем спальных мест хватило.

Поэтому не слышал, как всех перечисляли и они представлялись – кто из какой школы и т. п. Наверное, часа полтора-два точно спал. Так как проснулся уже тогда, когда пошли попытки организовать хоровое пение. Вот убей бог, даже не помню, какие песни от нас хотели организаторши. Но как-то не очень получалось. Золотая молодежь, она такая – всегда плохо организовывается.

А потом эта винная гадость в моем желудке оживилась, меня начало мутить, и надо было этот момент как-то перебить, перетерпеть. Любыми действиями, чтобы отвлечься и про это не думать. И я решил податься вперед, в надежде хоть временно пересесть поближе, где не так шатало. Но все места реально были заняты. Уже развернулся обратно, но меня руководящая перехватила:

– А вот и наш единственный представитель 49 школы проснулся. Во время знакомства не отзывался – может, хоть сейчас про себя что-нибудь расскажет.

И показала мне место в самом начале, у микрофона – вот я туда и отправился.

Представился и извинился, что не участвовал в общем знакомстве – сказал, что не выспался, помогали другу перевозить вещи на дачу. Меня ехидно спросили (группа брюнетистых девиц сидела вместе, человек пять, вот они и включились):

– Ночью?

– Ну да, когда машина освободилась, тогда и перевозили. От нас не зависело.

– Это одному из тех, кто тебя провожал?

– Нет.

Ехидство продолжалось:

– Ух ты, много, значит, у тебя друзей?

– Хватает.

– А это Юра Боронков тебя провожал?

Ну, естественно, его должны были знать – из их среды был.

– Да.

– А второй? Симпатичный такой.

– Второго Димоном зовут. Но у нас в компании все симпатичные. Включая Барона.

– А потом переезд отметили? – Наблюдательные попались.

Ну тут тетенька, не ожидая моего ответа, взяла инициативу в свои руки, уйдя со скользкой тематики. И сказала:

– Все, с вопросами потом в индивидуальном порядке. Игорь, сидящие на этом месте, по нашей традиции, должны чем-то коллектив порадовать. Обычно поют или стихи рассказывают. А ты что можешь?

Как-то я все эти выступления пропустил. Традиция, видите ли, у них уже сложилась.

Я вздохнул:

– А так нельзя посидеть? Там укачивает сильно.

Девицы тут же затрещали:

– Пусть сидит, мы его еще поспрашиваем.

Но тетя сказала:

– Нет, или бери микрофон или освободи место.

Я микрофон взял. Для начала всех предупредил, что ни слуха, ни голоса у меня нет, но некоторыми песенками я могу поделиться, речитативом текст передавать. Попробую, по крайней мере, тем более, что это стихи, которые авторы под гитару исполняют. Тетенька меня немедленно спросила, какие песенки, каких авторов. Но я ее успокоил, сказав, что это стихи молодой, но очень талантливой поэтессы Новеллы Матвеевой, к тому же уже опубликованные. Последнее дело и решило.

Ну я и начал со своего любимого «Каравана» (он у меня в голове сидел намертво и сейчас также сидит) – вот прямо моя была поэзия. Повторять тут текст не буду, интернет поможет тем, кому интересно. Но с любовью исполнял и когда окончил…

 
Но караван все шел через пустыню,
Но караван все шел через пустыню,
Шел караван и шел через пустыню
Шел потому, что горе не беда.
 

…восторг был полный, девицы сразу еще продолжения стали просить. А одна, та самая, к которой Барон начинал кадриться, откуда-то из середины спросила:

– А песню «Караван Джафара Али» знаешь?

– Попробую, – говорю. – Слышал когда-то в Киеве, но про караван Шаперо-Ри, может, это одно и тоже? А ты поможешь?

Она кивнула, и я начал ритмично рассказывать:

 
Мерно качаясь вдали, объят предрассветною мглой,
Караван Шаперо-Ри идет в свой край родной.
И по сыпучим пескам, где бегает дикий джейран,
Через границу идет с контрабандой караван.
Шелк он везет и хну из далекой страны Пакистан,
Но в тюках его лежит лучший кашгарский план.
Сам караванщик сидит с потухшею трубкой в зубах,
Длинные ноги сложив, качается на горбах.
 

Не буду весь текст воспроизводить, но до сих пор его помню. Ну и печальный конец:

 
Не долго качаться ему на мягких верблюжьих горбах,
Скоро зароют его в знойных зыбучих песках.
 

Не знаю, почему, но восторг был еще больше, куда там Матвеевой. Только заказчица заметила:

– А у нас по-другому ее поют, – но большой палец показала.

Все стали просить, нельзя ли послушать еще такого типа песенок. И совсем уж начался экстаз, когда я с завываниями изобразил:

 
Там, где протекает Амазонка,
Где пышный финик и раскидистый банан,
Там юный мавр ласкает нежно мавританку
Под шелест листьев и под крики обезьян!
 

Ну а потом она, естественно, изменила мавру с патагонцем. Вот он в мавританку острую стрелу и запустил. И какой трагический финал:

 
Там на могиле изменившей мавританки
Порой рыдает ее убийца-мавритан!
 

Мне эта песня своей географической глупой наивностью очень нравится до сих пор. Где Патагония, а где Мавритания – да и финики с бананами вместе не сильно растут. И примитивным текстом. Представьте «порой рыдает». Но кого это колышет? А какое шикарное образование мужского рода придумано – мавритан!

Но тут тетенька-организаторша вмешалась сурово – куда-то не туда пошла микрофонная линия:

– Так, уже поздно и ужин скоро. Давай, Игорь, исполни что-нибудь из Матвеевой, без этой пошлости – и заканчиваем.

Ну я еще один мой любимый стих без проблем выдал:

 
Летняя ночь была, теплая как зола.
Так еле слышным шагом до окраины я дошла.
 

Но после мавританки это было не то. Энтузиазм у слушательниц утих. Зато меня совсем мутить перестало, и я вернулся к себе. Даже поужинал с удовольствием. Мы же с утра почти ничего не ели.

А вот после ужина меня вдруг посетили: рядом уверенно угнездилась девица, заказавшая караванщика. Спросила:

– Не против?

– Да нет, только за.

– А если на ночь останусь?

И хихикнула:

– Да не радуйся раньше времени, скоро к себе уйду, а то уже и губу развесил, размечтался!

Ничего я не развешивал, но уверенности в себе ей было явно не занимать. Представилась как Ляля. Ну Ляля, так Ляля. Через некоторое время я уже знал, что едет она с нами только до Питера. Сама с Перекопа. Папаша ее там большая шишка, вот ее и захватили. Но она его гребует. Вот уже два года со своим парнем живет. Она мне назвала погоняло и посмотрела на произведенный эффект.

Я про него действительно слышал – очень крутой был тип, но мы никогда не пересекались. Совсем другая весовая категория и другой мир. В краснодомовской среде про него следующее рассказывали: от армии отмазался, и теперь он на Перекопе над всеми царит. По-взрослому, а это значило уже криминал. Такие рассказы про местных «знаменитостей» были обычным явлением во время наших вечерних посиделок. Но в большей степени касались наших соседей по району. Перекопские не часто в центр выбирались, но уж когда вылезали, лучше было им не попадаться. Как и заволжским. Метелили всех без разборки, на всякий случай, чтобы знали. По-видимому, для самоутверждения.

Во какая у меня оказалась соседка на этот вечер. Очень непростая и какая-то по-взрослому непредсказуемая. Таких знакомых до этого у меня не было.

Начала разговор с «Караванщика», у них главного героя называли Джафар Али, и он все время забивал себе тугой косяк. Я такого варианта не знал, а свой сразу ей продиктовал. Она записала, с блокнотиком пришла. Но другие, про которые она спрашивала, почти все знал: «Чайный домик словно бонбоньерка», «Порвали струны моей гитары», еще что-то. У нее и голос, и слух оказались на высоте, воспроизводила здорово. Да и музыку поэзии она сразу на лету хватала.

В общем, многое из будущего репертуара серии передач Глеба Успенского «В нашу бухту заходили корабли» (кстати, у него тоже ни слуха, ни голоса не было, как и у меня, но какую хорошую вещь организовал, хотя неприятная Филина многое портила) перебрали. Вот где мое пребывание на Нагорной улице Киева очень даже пригодилось. Общий язык был найден, и симпатия образовалась.

Потом она мне про остальных барышень из автобуса посплетничала, обозвала группу брюнетистых дев, задававших мне вопросы, кагалом, а их всех – прихиретницами и прошмандовками. Дескать строят из себя целочек, а сами… Я первого определения до этого вообще не слышал, но сделал понимающий вид. Спросил:

– Все такие?

– В автобусе-то? Да почти, но вот соседка моя вроде ничего, поговорили немного, я ее первый раз вижу, но похоже нормальная. Без выпендрежа. Кстати, обрати внимание. Я же видела, как она на тебя смотрела, когда стихи слушала.

И тут же к ним опять вернулась:

– А еще, кроме Матвеевой, ты что-нибудь хорошее и редкое знаешь?

Я решил пошутить, сказал:

– Знаю, сейчас попробую тебе самые любимые выдать, но товар-то редкий! А что мне за это будет?

К вопросу она отнеслась неожиданно серьезно. Встала и пересела на заднее пустое кресло: я уже решил, что обиделась. Но вернулась быстро, помахивая в руке снятыми трусиками. Почему-то я сразу догадался, что это за вещичка такая.

– Не боись! Начинай!

У меня аж во рту все пересохло. Спросил только:

– Женский вариант или мужской?

Она серьезно так задумалась, сказала:

– Давай женский.

Ну я свою любимую Цветаеву и выдал:

 
Вчера еще в глаза глядел,
А нынче – все косится в сторону!
Вчера еще до птиц сидел, —
Все жаворонки нынче – вороны!
 

А когда окончил…

 
За все, за все меня прости,
Мой милый, – что тебе я сделала!
 

…у нее слезы на глазах были. Честное слово! Начала меня про Марину расспрашивать, почему в первый раз слышит? Где книгу ее стихов можно достать? Я ей с книгой безнадежную ситуацию описал (у нас только одну в 61 г. выпустили и все, сразу пропала; у меня самого не было, только переписанные странички), но она сказала:

– Мне достанут.

Подумала и добавила:

– А, может, и тебе выгорит.

После этого она развернулась ко мне, развела коленки, взяла мою руку и медленно положила на внутреннюю часть колена:

– А теперь реально мужское! Начинай!

И я выдал неубиенную классику Лорки «Неверная жена».

 
И в полночь на край долины увел я жену чужую,
Увел я жену чужую, я думал – она невинна…
 

Оно длинное, и когда я закончил…

 
Я дал ей ларец на память и больше не стал встречаться
Запомнив обман той ночи у края речной долины, —
Она ведь была замужней, а мне клялась, что невинна.
 

…она была сосредоточена уже на другом, уверенно манипулируя моей рукой…

Подробности тут совсем ни к чему. Для совместной книги с Андрэ это не предназначалось. Но за один вечер я повзрослел сильно. И узнал очень много такого, о чем раньше никогда и не грезил. О времени совсем забыл, пока находился полностью в ее власти.

А, уходя, она сказала:

– А ты ничего. Мне понравился, и руки у тебя ласковые.

Засмеялась и пошла, но тут же вернулась.

– Смотри, если с кем-то поделишься, как я с тобой тут слегка расслабилась, ну сам понимаешь, что будет. А так, не скучай, случай представится – я тебя еще в городе найду.

Утром помахала всем ручкой и гордо покинула автобус. Но проходя мимо третьего ряда, успела дать звонкую плюху одному типу, сознательно выставившему руку в проход. Красиво получилось, с разворота, он даже не вякнул. Честно скажу: облегченно вздохнул – на меня уже руководительницы утром плохо смотрели. И не они одни.

Вскоре ко мне одна из брюнетистой компании подскочила и сразу к теме.

– Дала? – спросила она.

– Да нет, куда мне?

И продолжил:

– Но посоветовала по этому поводу к вам обратиться, сказала, особенно групповуху любите. Так что, если у вас там зудит, друганам телеграмму отправлю, чтобы встречали и готовились. А заодно и ее просвещу, что вас ее поведение сильно заинтересовало и, конкретно поделюсь, какие вопросы мне задавали. Наверняка ей будет интересно. Да и вам потом не скучно будет – ходить и оглядываться.

Девицу как ветром унесло. А потом вторая подошла и попросила извинить глупую Иду и забыть этот эпизод. И никому не звонить и не писать.

– Как, – сказал я. – И друганам тоже?

– Это потом обсудим, – улыбнулась она, показывая, что все переводим в шутку. И меня эта компания оставила в покое. Совсем. Что-то потом хотел выяснить тип, получивший от Ляли леща, но его выпендреж был просто смешным и он быстро сдулся.

А уже в середине первой экскурсии ко мне подошла бывшая соседка Ляли, которая, по ее словам, «ничего» была. По крайней мере, не «прихиретница» (потом посмотрел в словаре – это просто вариант эпитетов: лицемерка, притворщица, прихильница – последнее словечко тоже было для меня внове).

– Меня Мила зовут. Место-то теперь поближе к началу освободилось. Тебя же укачивает в конце. Хочешь – садись рядом. Я рада буду.

Я и пересел. Это был, конечно, совсем другой вариант. Единственное, что она себе позволяла, – ночью прижаться щекой к моему плечу. И так спать.