Два шага назад и в светлое будущее! Но вместе с императорами. Том II. Моя наполеониада

Ситуация вокруг Константинополя

В апреле Бонапарт встретился и долго обсуждал положение в Египте и в Османской империи с приехавшим из тех мест послом Франции в Константинополе Раймо Венинаком, привезшем отчет от французского консула в Каире Мегаллона и своего специального посланца туда и в Сирию – Тенвилля. Венинак объяснил ему, в чем сложность существующей ситуации в Турции, связанной с сильным ростом британского влияния, и подчеркнул абсолютную необходимость постоянного контроля за ней с учетом того мало предсказуемого бардака, который там творился. Подтвердил возможность относительно несложного захвата Египта, но при непременном условии невмешательства османов, выделив это как ключевой момент. Ну а чтобы нейтрализовать заведомо ожидаемую негативную реакцию султана, которую будут подогревать англичане, одобрил план Талейрана – предложить взамен Египта, все равно мало контролируемого Турцией, прямое участие Франции (флота и артиллерии) в будущих широкомасштабных операциях по возвращению потерянных территорий в предыдущих войнах с Россией, в первую очередь Крыма. (Последний потом и собственным форпостом для продвижения все на тот же Восток можно сделать). Тогда (в случае положительного завершения переговоров) громкое возмущение последует, но практических действий не будет предпринято. Мамелюки для Селима действительно давно были костью в горле, а собственная армия только приступила к реформированию и была пока слабо дееспособна.

В мае экспедиционный корпус Наполеона отбыл в поход. И согласно их «нерушимой» договоренности с Талейраном, тот в ближайшее же время должен был отправиться в Константинополь – обрабатывать султана и обещать все преимущества сохранения профранцузской ориентации, в крайнем случае нейтралитета, что было действительно необходимо для успеха всего предприятия Наполеона.

В принципе, предпосылки для этого были. Во-первых, уже сложившиеся традиции. Франко-турецкий союз существовал с середины XVI века и достаточно успешно продолжал функционировать. Во-вторых, достаточно успешное сотрудничество в вопросе развития артиллерии и реформирования армии на европейский манер. В Османской империи находилась и довольно плодотворно работала французская военная миссия советников, инженеров и артиллеристов (и если в 1775 г. в ее составе было 20 человек, то к 1780 г. около 300).

Конечно, без трений не обходилось: и посол Франции граф Огюст де Шуазель прокололся со своими прогреческими настроениями, и тайная переписка племянника султана и его наследника шахзаде Селима с королем Людовиком XVI (включающая нехорошие моменты обсуждения возможного смещения его султанского величества) попала в руки Абдул Гамида I. Вот и пришлось всем тогдашним французским советникам срочно покинуть страну. Но голова племянника на его плечах удержалась (козла отпущения и про-французского интригана сделали из главного визиря Халил Гамида-паши, его и казнили в 1785 г.) А удачливый шахзаде взошел на престол в 1787 г. под именем Селима III, и все французы, в том числе и артиллерийские офицеры, и инженеры вернулись, чтобы продолжить свое самое непосредственное участие в модернизации турецкой армии. Оно так и продолжалось, несмотря на казнь короля и новые революционные веяния во Франции⁴⁰.

Но если техническое сотрудничество военных двух стран еще поддерживалось, то межгосударственное после революции значительно ухудшилась. И все попытки, предпринимаемые новым республиканским правительством для возобновления прежнего прочного франко-турецкого союза, направленного против России и Австрии, к успеху не приводили. При дворе султана английское влияние постепенно стало доминировать, и тут дело было даже не в деньгах. Селим очень хорошо относился к королю Людовику, а республиканцев рассматривал как бунтовщиков против законной власти. Последним, кто пытался как-то положение исправить, был полномочный посол Венинак, с которым Бонапарт и консультировался перед отъездом в Египет в апреле 1796 г. Но у него не получилось, как и у предшественника Дескорше.

Вместо Венинака в 1796 г. послом и главой военной миссии в Константинополь был отправлен генерал Жан Батист Аннибал Обер дю Байе с очень большой партией военного оборудования и дополнительно набранными офицерами пехоты и кавалерии. Все это должно было понравиться султану, который продолжал модернизацию и решил подключить к этому процессу не только артиллерию, но и спахи с капыкулу («государевы рабы», известные у нас как янычары). И отдельные успехи уже были. Начало успешно функционировать и поставлять в войска квалифицированные офицерские кадры созданное в 1795 г. императорское военно-техническое училище. Но, как мы увидим, объективные и субъективные трудности не позволили султану довести дело реформирования до конца, а дю Байе за 1796 г. не удалось добиться коренного перелома в отношениях, а дальше он подхватил лихорадку и умер.

И когда Талейран клятвенно заверял Бонапарта в том, что летом 1798 г. он лично приедет туда и разъяснит все султану (постарается всеми силами внушить – предстоящий захват его провинции не враждебная акция, а, напротив, акт, предпринимаемый для его же пользы и освобождения Египта от строптивых мамелюков) он уже знал, что этого ничего не будет.

А обведенный вокруг пальца Бонапарт находился в полной уверенности, что Талейран свое обещание уже начал выполнять. С Мальты послал за ним фрегат, чтобы тот захватил его из Тулона. Но министр и не собирался никуда спешно отправляться, не для того он два года ничего не предпринимал на этом направлении. До Бонапарта истинное положение дел дошло только к концу лета – началу осени. А до этого все продолжал попытки связаться с Талейраном, предполагая, что тот уже находится в Константинополе (больше десяти посланий туда отправил).

А когда до него дошло, что Талейран и не собирается никуда ехать, стал требовать от правительства отправки к султану другого, но полномочного представителя. Ибо ситуация была просто плачевная: Талейран после смерти дю Байе назначил временно исполняющим обязанности посла переводчика посольства Руффина, который при дворе султана вообще не имел никакого влияния. Он заведомо не мог конкурировать с англичанами, в распоряжении которых были огромные денежные средства и влиятельные связи. И Талейран прекрасно это все понимал. А для отвода вопросов от Директории изображал бурную деятельность, якобы направленную на поиски самой подходящей кандидатуры. Искал, искал, прямо с ног сбился и ничего лучшего не придумал, кроме вторичной отправки туда Дескорше, который один раз уже ничего не смог сделать. Ну а дальше продолжал грамотно убивать время под разными предлогами – в его министерстве готовили новые инструкции, покупали подарки для султана и комплектовали штат будущего посольства. А тут вдруг раз – и пришло сообщение об аресте Руффина и заточении его в тюрьму. Да еще и Турция вообще войну Франции объявила. Ну какой уж тут посол, так вопрос с его отправкой сам и отпал. И никто не виноват – обычная «се ля ви».

Я думаю, известие о том, что экспедиционный корпус Наполеона 22 июня 1798 г. захватил Каир, скорее всего, не стало для Селима полной неожиданностью, все равно воевать-то он полноценно не мог, да и не хотел. Новая армия была еще далеко не готова, практически находилась в зачаточном состоянии, старая –была разболтана донельзя и недееспособна. Он бы с радостью и ограничился гневной риторикой, но … бороться то с английским давлением тоже уже не мог, тем более, что и противопоставить ему было нечего.

А тут еще пришло известие о разгроме французского флота при Абукире, а потом и о начале похода Наполеона в Левант. Все они заставили Селима беспокоиться, как бы ему самому в стороне от приближающейся победы не остаться. Пришлось ему все-таки включиться и даже войну Франции осенью 1798 г. объявлять. Да и вообще – необходимо самому усидеть на троне. А то англичане возьмут вот и заменят его, например, на сирийского губернатора Джезар Ахмед пашу, уж больно удачными получились их совместные действия под Акрой (Акко) весной 1799 г.

Таким вот образом, достаточно неожиданно даже для себя Турция и оказалась в рядах антифранцузской коалиции вместе со своими заклятыми историческими врагами – русскими. И хотя проигрыши им двух последних войн покоя не давали- договор о совместных действиях в Средиземном море в декабре 1798 г. был подписан и проливы для эскадры Ушакова открыты.

Три султана: от Селима до Махмуда

Неисповедимы причуды истории: турецким морякам впервые довелось повоевать совместно с русскими, а сухопутным частям султана Селима III– встретиться с египетской армией Наполеона. И лучше всего в этих схватках показали себя новосозданные турецкие полки во главе с офицерами, подготовленными французскими инструкторами. Но значительная часть их там и полегла, тогда как янычары массово дезертировали и разбегались.

После бегства Наполеона из Египта его армия еще некоторое время серьезно посопротивлялась, но в итоге сдалась британско-турецким частям.

Но только султан чуть ожил, заключил мир с Францией в 1802 г. и собрался продолжать реформы (Селима очень вдохновлял пример Петра I, о котором ему рассказал министр иностранных дел и лидер реформаторов Абубакир Ратиф-эфенди, вопрошая у верховного Совета: «Если русские смогли – почему не сможем мы?», но в 1799 г. его казнили – наверно, слишком много странных вопросов Совету задавал), как на рубежах 1805-06 гг. подтолкнули его на новую войну с русскими за Молдавию и Валахию.

Ох, зря он французскому влиянию поддался, не везло с ними Селиму. Сначала, скончавшийся от паралича в 1789 г. султан Абдул Гамид оставил ему незавершенную войну. А он решил подготовленный везиром мирный договор не подписывать и приказал войскам атаковать, но только еще хуже ситуацию испортил и пришлось Ясский мир заключать на условиях, еще более унизительных.

А тут султана убедили, что на фоне обострения русско-французских отношений пришло время реванша. Но опять он свои силы переоценил и воинскими частями нового образца все дыры на фронте закрыть не получилось. Армии его начали проигрывать и нести значительные потери. Да и эти проклятые янычары мало того, что воевать по-прежнему не хотели, так еще, поддержанные консервативным духовенством, взбунтовались и воспротивились нововведениям с такой силой и решительностью, что вынудили Селима III от власти отречься. Он не решился бросить против них совсем новые полки, да и мало их в столице было. Попытался договариваться, а значит, продемонстрировал слабость, что их только подтолкнуло продолжить беспорядки. И с массовым участием фанатичных толп новообразованные соединения были разогнаны, при этом янычары не задумываясь применяли против них оружие. Немало и турецких военнослужащих, и иностранных наемников и инструкторов, в том числе французов, при этом погибло. А закончилось все тем, что вместо прежнего султана, янычары посадили на трон его двоюродного брата Мустафу IV, сына Абдул Гамида, а бедного Селима отправили в заточение.

Но тут сторонник реформации и губернатор Рущука Алемдар Мустафа-паша (Байрактар) привел в столицу верное ему войско и стал не договариваться, а решительно разбираться с мятежниками. Первоначальная он хотел восстановить власть свергнутого султана, но опоздал, последнего уже зарезали в серале (28 июля 1808 г. по приказу Мустафы). Тот хотел на всякий случай прикончить и собственного младшего брата Махмуда, но теперь опоздал сам. Уже его дворец был взят штурмом и в заключении Мустафа сменил убиенного предшественника. А новым султаном стал счастливо уцелевший Махмуд, понятно под чьим патронажем.

Его главный везир Байрактар решительно взялся за продолжение реформ Селима и начал с янычар, значительно урезав их привилегии. Но не рассчитал ни свои силы, ни значительного влияния полностью консервативного духовенства. Вот их сторонники в ноябре 1808 г. подловили визира и убили вместе с некоторыми его соратниками-реформистами. В столице началась череда погромов и бунтов. Этим грамотно воспользовался и новоиспеченный султан Махмуд – по-тихому убрал старшего брата Мустафу. Месть само собой, но и политический расчет имел место– нельзя было дать возможность янычарам вернуть братцу трон. А потом ему вынужденно пришлось пойти им на уступки и вернуть все привилегии. Но злобу он на них затаил большую, сразу не показывал, долго к мести готовился.

А когда решил, что пора – расправился безжалостно, расстреляв их казармы из пушек. И корпусу капыкулу наконец пришел конец, как и почти всем разбежавшимся янычарам. Отлавливали их и казнили по всей стране.

Добавлю для понимания ситуации, что Махмуд II, правящий с июля 1808 г. и до естественной смерти (чрезвычайная редкость в Оттоманской империи), с детства находился под сильным влиянием своей матери француженки и считал своей задачей продолжать политику Селима III. Вот так опять все стало благоволить французам, а главное – этой ситуацией теперь было кому воспользоваться. Наполеон, после победы над второй коалицией, сразу попытался отношения с турками на прежний исторический уровень вернуть и в 1802 г. уже отправил туда Брюна. Как вы уже знаете, на новую войну с русскими их подтолкнуть удалось, как и британское влияние на Селима значительно уменьшить.

Но окончательный перелом наступил только после того, как должность посла занял земляк императора, тоже генерал артиллерии Себастьяни (вот когда ситуацию удалось переломить окончательно. Британцы убедились в этом, потерпев фиаско с отправлением в проливы военной эскадры Дакворта. Султан Махмуд уже готов был дрогнуть и под дулами пушек подписаться под английскими требованиями, но рядом с ним был Себастьяни, который организовал и артиллерийскую оборону столицы и эффективные военные контрдействия. Вот английский вице-адмирал Дакворт и поспешил убраться, испугавшись, что его корабли запрут в бухте Золотой Рог и расстреляют с берега. Мало того, что успеха не добился, так еще и потерял убитыми и ранеными более 300 человек. Все вернулось на круги свои. И первоначально профранцузского, но переметнувшегося к британцам Селима, в итоге заменил полностью профранцузский Махмуд.

Но оставим в покое таких переменчивых турок и давайте опять вернемся к не менее переменчивому министру иностранных дел Франции.

Изворотливость – образ жизни Талейрана

Когда Наполеон сумел вырваться из Египта, обман Талейрана, как ни странно, сильно их приватные отношения не испортил. Хотя он и подставил не только Францию, но и Наполеона лично (ведь все могло закончиться и гибелью последнего). Как я уже отмечал – выкрутиться Бонапарту из этой неудачной (мягко говоря) попытки покорения Востока удалось только чудом.

Но и Талейрану опять повезло, после возвращения в Париж Наполеону было уже не до этого неприятного эпизода из прошлого. Чего его ворошить, когда большое будущее в дверь стучится.

Не знаю, объяснялся ли с ним Талейран (в его мемуарах написано, что рвался в Константинополь всеми силами. Но… Директория не пустила. Был нужен в Париже, чтобы с коалицией бороться на всех фронтах. Так-то оно так, после взятия Наполеоном Мальты события стали действительно развиваться стремительно, но его необъяснимое бездействие в отношении турок до этого момента так и осталось темным пятном истории), но зато сумел найти очень весомые доводы в пользу продолжения их сотрудничества и даже стал одним из его главных советников и посредников в переговорах с Сийесом, уже планировавшим переворот. Этот член Директории понимал, что терпение практически у всех уже кончилась, никакая говорильня больше не поможет, и решил, что ситуацию может спасти только новая «голова» и «шпага», под головою понимая, естественно, уже себя, а не Барраса. Вот Талейран и вводил Наполеона в курс сложившихся нюансов политической ситуации (взяв на себя все предварительные переговоры с Сийесом и одновременно внушая тому, что после гибели Журдана альтернативы Наполеону просто нет, уж больно Моро строптив и ненадежен). И ведь все получилось – одного уговорил сделать ставку на Наполеона, а второго – поиграть до определенного момента роль туповатого и послушного служаки. (Некоторые историки любят выпячивать роль братьев Наполеона во время этого переворота, особенно Люсьена. Но я думаю, что до Талейрана тому так же далеко, как и до Наполеона.)

Очень показателен момент окончательного отстранения от власти главы Директории Барраса: практически все уже было решено и обговорено, и от последнего требовалось только подписать уже подготовленное добровольное отречение от власти. Но Наполеон хорошо знал, с кем имеет дело, и Талейран отправился к виконту с чеком на очень крупную сумму (по разным данным, от одного до трех млн) – ценой за его полную отставку.

Но выглянувший в окошко и увидевший внизу группу солдат Баррас дрогнул, решил, что его сейчас будут арестовывать, а, может, и пристрелят при попытке к бегству. Было за что, поэтому испугался и все подписал без разговоров, даже не начав торговаться, что было на него совершенно не похоже.

Как вы думаете, военные внизу оказались случайно или этот спектакль был организован? И кто потом оказался владельцем чека на предъявителя? Французские историки обсасывают этот вопрос со всех сторон до сих пор. Но большинство уверены, что, горячо поблагодарив бывшего начальника от имени признательного отечества, Талейран «просто по забывчивости» оставил чек у себя. А Наполеона в такие подробности не посвятил, просто отрапортовал, что задание выполнено. Сам он в своих многочисленных воспоминаниях скромно умалчивал об этом происшествии, очевидно, не считая, что стоит утруждать внимание потомства такими мелочами. А Наполеону, сразу получившему власть, на которую еще недавно он и не рассчитывал, вот уж точно было не до таких нюансов. Как и Баррасу, до последнего момента надеявшемуся войти в новую команду, а теперь отправленному в политическое изгнание. Нечего путаться под ногами и компрометировать достойных людей! Тут уже лишь бы жизнь сохранить, не до выяснений, что кому и сколько недодал.

Вот так и получилось, что возомнивший себя самым ловким интриганом, Баррас сам вырыл себе яму, сделав ставку и на Талейрана, и на Наполеона. Именно они его туда и подтолкнули. Три изменения в составе Директории «непотопляемый» пережил, но на четвертом сломался. Потом жизнь связала эту пару на 14 лет, семь из которых князь почти честно служил Наполеону (для него «почти» – это уже подвиг, взятки по работе в это понятие не входили вообще – дело-то житейское и уже традиционное).

Талейран, по его словам, даже испытывал к Императору уважение и привязанность. А иногда и в любви объяснялся. Возможно, даже вполне искренне, ведь последний предоставил ему возможность получать огромные официальные доходы (помимо взяток, вернее, «комиссионных», которые князь брал самостоятельно). Конечно, Наполеон не мог не быть в курсе его афер и гигантских расходов, но Талейран в ответ на его вопрос «откуда берутся деньги на его такую шикарную жизнь?» тут же прикинулся обиженным. Попросил не забывать про его огромные затраты для организации приемов и раутов дипкорпуса, куда он, причем, не считая, вкладывает и собственные средства, и ведь все исключительно для пользы государства. А все они честно заработаны путем скупки государственных акций по бросовым ценам за несколько дней до падения Директории и их перепродажи с невероятной выгодой после прихода Наполеона к власти.

Тому оставалось только подивиться изворотливости Талейрана. Получается, что, свалив Директорию, именно он его и обогатил. Ну и продолжать баловать своего министра титулами и прочими почестями. Сделал его придворным камергером и герцогом Беневентским, кавалером всех французских орденов, ну а о почти полной коллекции иностранных министр и сам позаботился (включая и три высшие российские!)

Редкий пройдоха, тот и в 1807 г. умудрился дать понять своим русским коллегам по составлению текста Тильзитского договора, что такая мягкость его условий – тоже лично его заслуга. Уж, наверно, Александр I (на всякий случай) не поскупился и в этот раз.

Наполеону до определенного времени было наплевать на моральные качества князя, которые тот и не думал скрывать (ему приписывают следующий анекдот про себя: «Некто предложил мне 50 тыс., пообещав никому про эту взятку не говорить. Дайте 100, – сказал я. – И рассказывайте, кому хотите»).

Бонапарт его даже ценил: «Это человек интриг, человек большой безнравственности, но большого ума и, конечно, самый способный из всех министров, которых я имел». Но излишняя самоуверенность уже начала губить Наполеона. Он и подумать тогда не мог, что «самый способный» его министр готовится сдать его противникам. Не мог допустить даже мысли, что найдется кто-то, способный переиграть его. И ошибся еще раз (первый был в оценке искренности Александра). А наш Император, клявшийся Наполеону в любви и вечной дружбе, охотно согласился на предлагаемые Талейраном шпионские услуги и после окончания конгресса начал получать через графа Нессельроде тайные депеши от «Анны Ивановны» (под таким псевдонимом приходили они в русское посольство в Париже). Правда, и его «Анна Ивановна» впоследствии тоже не раз дурачил и продавал – но такая уж у него была натура! Но как я и обещал, все, что было после Тильзита, оставим в покое и будем надеяться на то продолжение альтернативной истории, которое я вынес в заголовок.