Два шага назад и в светлое будущее! Но вместе с императорами Том I. До и После

Константин Павлович

Долго считался наследником русского престола после Александра, но (редчайший случай) от такого продолжения своей жизни отказался. У нас доминирует версия, что такое не типичное для Романовых имя было дано внуку Екатериной II с перспективой возвести его на константинопольский престол восстановленной Византии (согласно Греческому проекту и мечте о Православной греческой империи). В этом есть доля истины, но дадим слово самой Екатерине: «Меня спрашивали, кто будет крестным отцом. Я отвечала: только мой лучший друг Абдул-Гамид19 мог бы быть восприемником, но так как не подобает турку крестить христианина, то, по крайней мере, окажем ему честь, назвав младенца Константином».

Он с детства видел себя военным. Усердием в науках не отличался (хотя все относительно– кроме общепринятых европейских языков овладел греческим, причем не только современным, но и древним диалектом Гомера), на уроках думал только об играх в солдатики, а воспитателя Лагарпа, которому это не нравилось, даже однажды укусил за руку. Были и другие грубые выходки: отказывался выполнять задания, дерзил, швырялся учебниками, бросался на пол и кричал в припадках ярости и т. п. (прочитайте в серии ЖЗЛ очень информативную книгу Майи Кучевской «Константин Павлович», бесплатно доступна в интернете), в общем – полное отличие от старшего брата, хотя и тот больше предпочитал скользить по поверхностям предметов. Даже Лагарп уже задумывался о применении телесных наказаний, но… это было против принципов бабушки, а жаль – розги бы Костику не помешали (а вот младшеньким Николаю и Михаилу повезет меньше, бабушки уже не стало, и им здорово доставалось от сурового воспитателя, генерал-майора Матвея Ивановича Ламздорфа). Сохранилась его записка: «В 12 лет ничего не знаю. Быть грубым, невежливым и дерзким – вот к чему стремлюсь. Знание мое и прилежание достойны армейского барабанщика». Конечно, это писалось под диктовку воспитателя, якобы для бабушки, но суть-то отражало.

Взрослея, во многом оставался большим ребенком. С одной стороны, обладал добрым сердцем и незаурядными дарованиями, но всегда уступал своим желаниям, легко бросая занятия ради развлечений. С другой, лупил своих солдат (ему на 16-летие подарили команду из 15 человек, которых он и муштровал) и командующего ими майора палкой куда попало. В 15 лет с уверенностью считал (и на всю жизнь сохранил эти убеждения): «Офицер (про солдата вообще и говорить не стоит) есть не что иное, как машина. Образование, чувство чести, рассудок вредны для строгой дисциплины. Чем их у офицера меньше, чем лучше. Надобно, чтобы его могли безнаказанно оскорблять, а он был убежден в необходимости глотать такие оскорбления молча».

Участвовал в Итальянском и Швейцарском походах А. В. Суворова, заслужил достаточно похвалу полководца. После приватного внушения в герои не рвался, другими руководить не пытался, трусом не был, все трудности переносил. Как показала потом жизнь, военачальник из него получился никакой, после 1808 г. реальную войну вообще разлюбил (и знаете, почему – она портила его любимые живые игрушки, в частности, уланов его полка, попались они под раздачу Наполеона под Аустерлицем), но всем остальным занятиям великий князь по-прежнему предпочитал военную стезю (административную). Особенно маневры. Беспощадная муштра беспрекословных подчиненных – было его любимое занятие с детства.

Перспектива императорства его пугала (был уверен, что его ждет судьба отца: «меня задушат»). И внешностью, и нравом он был похож на Павла много больше остальных. Тот, в свою очередь, ему явно благоволил и в 1799 г. (в обход собственного «Положения об императорской фамилии») пожаловал ему титул цесаревича²⁰, хотя и был страшным педантом.

А вот Александра после занятия трона его отец сразу стал активно недолюбливать, даже за легчайшую фронду подозревал в участии в заговорах против него, причем вместе с Марией Федоровной. И, как мы знаем, небеспочвенно. Прямодушие и открытость Константина, его открытость и порывистость были Павлу гораздо ближе и понятнее, чем уточненное лицедейство Александра. Фактически он уравнял их в правах, чем бы все это кончилось, предсказать трудно. Мог и обоих отстранить от власти вместе с матерью, но судьба (с помощью заговорщиков) решила иначе. В эту ночь Константин крепко спал, ни о чем не догадываясь (а утром, поняв, что произошло, и встретив заговорщиков в одном из залов дворца, навел на них лорнет и как бы про себя, но громко сказал: «Я всех их повесил бы». Но его брат этого не сделал. А Константин, когда окончательно все осознал, даже почувствовал облегчение и радость. Он сам очень боялся отца в последние дни его правления. Более того, радость освобождения от отцовского гнета привела к состоянию эйфории, тем более на фоне ощущения той вины, которую испытывал Александр. Оба понимали это, Александр совершенно не хотел получить от брата намеки на то, кто из них имеет отношение к отцеубийству и поэтому потворствовал брату во всем. А тот этим пользовался и в Мраморном дворце иногда творилось невообразимое. Но несмотря на это Константин так и продвигался по военной линии. С июня 1801 г. – глава воинской комиссии по реорганизации военных сил. С марта 1804 г. – председатель совета по созданию военных училищ и преобразованию кадетских корпусов. Создатель и шеф Уланского «Его Императорского Высочества Цесаревича и Великого князя Константина Павловича полка» (зима 1803 г.). Принимал участие почти во всех основных сражениях того времени: в битве под Аустерлицем командовал гвардейским резервом, лично участвовал в сражении, прикрывая гвардейскими частями отход правого крыла союзных армий. В мае 1807 г. – участник сражения при Гейльсберге. В 1807 г. сопровождал Александра I в Тильзит. Выступал последовательным сторонником прекращения войны, по его мнению, непосильной ноши для России и армии, и заключения возможно более долгого мира с Наполеоном. Принимал активное участие (пожалуй, даже слишком активное, выступая против Барклая де Толли) в Отечественной войне и заграничном походе. Не будем разбирать его жизнь после этого, тем более, что там особо хвалиться нечем, особенно его действиями на посту Главнокомандующего польской армии.

К 1815 г. цесаревич довел ее численность почти до штатного состава в 35 тысяч. Эта армия была укомплектована исключительно поляками и имела оклады жалованья, превосходящие их русский аналог. Польские войска сохранили бывшее y них при Наполеоне обмундирование с незначительными изменениями, чуть применив его к русским образцам. Кто-нибудь может объяснить, зачем это ему было надо?

На самом деле, этот вопрос надо сначала переадресовать Александру. Он дал на это разрешение по просьбе депутации польских генералов. Но дать разрешение и назначить его исполнителя – это одно. А вот Константину рьяно броситься его выполнять, более того, с маниакальным упорством, не подумав о последствиях, это совсем иное. Но этого показалось мало и, закончив в 1817 г. реорганизацию Польской армии, он занялся созданием Литовского отдельного корпуса, формировавшегося переводом в него из Русской Императорской армии уроженцев Литвы и западных губерний. Могу повторить тот же вопрос – зачем?²¹

В итоге Константин польскую армию создал, а привязать к себе не смог, напротив – восстановил против своей особы и ее, и депутатов сейма, и вообще почти все население Царства Польского. Неоднократно заявлял, что любит поляков, но так и не понял, что те терпеть его не могут в основном за деспотизм и грубость.

И когда он, сохранив пост главнокомандующего, стал еще и наместником Царства Польского после смерти Зайончека (в 1826 г.), это, мягко говоря, очень не понравилось и военным, и гражданским. Почему?

Дадим слово их историкам и услышим очень хорошо знакомые мотивы: «Неоднократно демонстрировал перед военными вспышки своего дикого, необузданного нрава. Нередко в припадках бешеного гнева, на маневрах врывался в ряды войск, осыпая всех подряд самыми неприличными бранными словами. Никакие заслуги, никакие добродетели не спасали тех, кои имели несчастие заслужить неблаговоление цесаревича, действовавшего лишь по своему капризному произволу. Несправедливые действия и безумное злоупотребление силы не могли не возбудить всеобщего негодования».

К довершению всего он в припадках ярости часто лично наказывал тех, кои возбуждали его подозрение, приговаривая: «Я вам покажу Конституцию!» Известны случаи, когда оскорбленные и разжалованные в солдаты офицеры стрелялись, один раз дело дошло до дуэли, на которую был вызван Константин Павлович, которую в последний момент с трудом уладили. Такой порядок вещей не мог долго продолжаться; в итоге покушение, в котором вместе со студентами принимали участие и нескольких обиженных подпрапорщиков, послужило сигналом к восстанию поляков сначала против него, а потом и всего русского.

С момента женитьбы на польской княжне в период 1820-30 гг. он практически отождествлял свои интересы с польскими. Но очень своеобразно: отношения как не складывались до этого, так и не сложились после. По мнению польских историков, только из-за его характера, который представлял собой чудовищную смесь добра и зла (отсюда и характеристика «состоящий из противоположностей»).

До сих пор историки спорят – явилась ли тирания Константина главной причиной восстания? Скорее всего, нет. А вот рассматривать его действия в качестве последней капли, переполнившей чашу терпения поляков, вполне корректно. Мятеж в Польше вызревал давно, а он этого не видел. У всех историков вопрос один – каким же идиотом надо было быть, чтобы даже донесениям полиции с неопровержимыми доказательствами не верить? Рвать анонимные письма, предупреждающие о подготовке восстания, выпустить часть его руководителей, уже арестованных, даже охрану дворца не усилить. Воздух в Варшаве звенел от напряжения, поляки везде задирали русских военных (7 тыс. было расквартировано в столице), столбы обклеены призывами, наверно, только один человек ничего не замечал и проявлял абсолютную беспечность. Это был Константин Павлович.

Он так и продолжал ничего плохого не ждать, брата Николая оповестил, что «все спокойно», но доигрался! Ноябрьской ночью 1830 г. заговорщики-студенты ворвались в Бельведерский дворец великого князя, желая расправиться именно с ним. Спастись ему удалось почти чудом: если бы не дубовая, обитая железом дверь его кабинета, где он ночевал, которую они так и не смоги открыть, и не решительные действия камердинера, его бы убили сонного. Но камердинер и задвижку успел закрыть, и вывести Константина через потайной ход и чердак на крышу, где тот и оделся. А в это время другая группа заговорщиков, тоже студентов, карауливших в саду, поймала убегающего генерала Жандра и, перепутав его с Константином, прикончила, громкими криками оповестив всех, что «Тиран убит!», после чего они все и покинули дворец, уверенные, что достигли своей цели (студенты плохо знали намеченную жертву в лицо, группа из подхорунжих во главе с Высоцким в это время пыталась взбунтовать стоящий рядом польский конский егерский полк, что у них пока не получилось – повезло в третий раз). И продолжало везти, когда во время его переговоров с польскими егерями в него трижды стрелял подпоручик Волочанский и трижды ружье дало осечку.

А Константин все не хотел верить в серьезность происходившего, с трудом его уговорили как можно быстрее уходить с русскими частями из города. И пока мятеж не разгорелся, им с трудом, но удалось вырваться, причем совместно с некоторыми польскими частями. Но какой плевок прямо в душу получил Константин Павлович, когда узнал, что его любимцы из 4 линейного полка первыми примкнули к заговорщикам и раздают оружие народу. Верить долго не хотел, все посылал адъютантов на проверку. И также долго не хотел подавлять мятеж, пока это еще можно было сделать относительно бескровно. И в России ему этого не простили. После того, как великий князь договорился с главарями восставших о беспрепятственном отступлении русских частей, почувствовав его слабость, к мятежу примкнула вся польская армия.

В итоге России пришлось вести тяжелую, стоившую огромных денег, человеческих и политических потерь, войну, а Константина Павловича начали презирать и на родине, и в Польше.

В этот же польский период своей жизни, тремя годами ранее начала наместничества, в январе 1823 г. Константин (ссылаясь на морганический брак с дочерью небогатого помещика Антона Грудна-Грудзинского Жанеттой (или Иоанной) и собственную неспособность к государственному управлению), письменно отрекся от престолонаследия.

(Несколько слов о его супруге и не только о ней. Отец Жанетты к этому времени уже умер, но она была падчерицей графа Бронницы. До двадцати лет жила в Париже. Константин Павлович увидел ее на балу у князя Зайончека и влюбился. Хрупкая, изящная, двадцатилетняя княжна пленила его и красотой, и грацией. Но не только ими, а еще своим тактом, достоинством и мудростью. Князь впал в третью «польскую» влюбленность и настолько серьезно, что решил на этот раз не отступать. Пять лет ухаживал и добивался развода. Главным камнем преткновения на этот раз являлась Мария Федоровна. И мне кажется, что она согласилась ему помочь с разводом только под обещание отказа от престола. Это не только мое мнение, но и большинства историков.

Она активно продвигала кандидатуру своего любимого сына Николая, который был в курсе этих планов матери как минимум с 1819 г. И в итоге добилась желаемого.

А он был согласен на любые условия и как только ему удалось развестись с женой Анной, сразу женился на Жанетте. Но и тут начал дурить, хотя свою содержанку, теперь уже не даму Фридерикс, а дворянку госпожу Александрову быстренько женил на своем адъютанте Вейсе и одновременно попытался оставить ее при себе.

Был очень удивлен тем, что молодая жена не захотела с ней даже знакомиться. Начался разлад, длившийся до приезда Александра. В итоге только по его настоянию новоявленной мадам Вейс пришлось уехать, но этот удар она уже не перенесла и скончалась в 1820 г. Зато после этого между молодоженами был достигнут мир, а его брат в подарок на их свадьбу выделил им княжество Лович, и княжна Грудзинская стала княгиней Лович. Венчались два раза: и по католическому, и по православному обрядам.

К 40 годам Константин действительно нашел свое семейное счастье благодаря бескорыстной любви своей жены, обладающей и твердостью, и силой, и мудростью. Но ненадолго.

Если мы посмотрим на общую картину представлений наших историков о Константине Павловиче, то без труда выделим в ней два диаметрально противоположных мнения:

первое – полностью негативное. Частично вы уже его прочитали выше, не буду повторяться. Самой мягкой из приведенных в нем характеристик является наличие несносного характера;

второе –как ни странно, позитивное, с некоторыми оговорками. . Но лучше я начну цитировать современников, которые «…отмечали наличие у него ума, прекрасной памяти, огромной трудоспособности… в российском обществе и за границей постоянно смотрели на него не только как на будущего российского монарха, но и как на возможного греческого императора или польского короля».

Подтверждением этого является и тот факт, что после получения известия о кончине Александра I в 1825 г., когда посмертный манифест был вскрыт и оглашен, большинство членов Государственного совета и сам Николай Павлович не нашли возможным сразу выполнить волю покойного. Они присягнули императору Константину I, как и вся армия, даже была отчеканена монета с его профилем (вскоре засекреченная).

Уж на что считается, что Пушкин был прозорлив, но и он написал: «Как поэт, радуюсь восшествию на престол Константина I. В нем очень много романтизма; бурная его молодость, походы с Суворовым, вражда с немцем Барклаем! К тому ж он умен, а с умными людьми все как-то лучше; словом, я надеюсь от него много хорошего увидеть».

Но Константин оказался человеком слова, фактически уже став Императором, Константин этому решению воспротивился, потребовал соблюдения манифеста 1823 г. и подтвердил из Варшавы свое отречение в пользу Николая. Многие отмечают его щедрость и честность. Как и отец, он чтил законы рыцарства (хотя далеко не всегда, как вы уже убедились и убедитесь дальше по тексту) и обожал прекрасный пол (но, в отличие от отца, в неволе не размножался). Дети у него были только от двух французских любовниц, и он искренне верил, что все – его (в отличие от некоторых историков).

Поскольку считается, что правда всегда находится где-то посерединке полярных мнений, я с этим не согласен и ниже просто приведу ряд конкретных примеров, а вы уж сами делайте выводы. И несмотря на наличие острого ума и прекрасной памяти, голова его все-таки работала не так, как у обычных людей. Сумасшедшим его не называл никто, но и нормальным человеком не считали, причем уже с юных лет. И доказательств этому хватало: развлекаясь, любил стрелять из пушки, заряженной живыми крысами, как правило, в манеже (иногда и в коридорах) своего Мраморного дворца; уже в Варшаве для него ловили крыс, кошек и бульдогов и всех выпускали в запертый зал со стеклянными окнами, через которые Константин и компания и наблюдали за происходящим (я бы его только за это лично прибил без малейшего сожаления).

Только от него единственного из всех Романовых сбежала жена, уехала навестить родителей, а возвращаться не желала ни под каким видом. Получилось это у нее со второй попытки (сердобольный деверь Александр ее пожалел и помог). Их неоднократно пытались примирить, но тщетно. Она долго не давала развода, но в итоге все-таки согласилась (вы уже знаете, почему).

О том, чего она натерпелась в период совместной жизни, историй хватает (опять отошлю вас к госпоже Кучевской), и это были отнюдь не мальчишеские выходки, а сознательное превращение их дома в отделение гатчинской казармы. И ей в этой атмосфере казарменной грубости, сальных шуток и развязности его офицеров поневоле приходилось вращаться. После его возвращения из итальянских походов какое-то время стало лучше, но вскоре опять все возобновилось. И она этого не вынесла и после рождения мертвого ребенка (опять же неизвестно от кого) окончательно сбежала к любимым родителям. С моей точки зрения имела право и на первое и на второе, так как у Константина тогда происходила первая сильная «польская» влюбленность в княжну Елену Любомирскую, которую он не скрывал от жены. Год длилась.

Есть данные, что окончательно ее достала выходка супруга, когда, напившись в узком кругу офицеров он стал восхвалять прелести своей жены и потребовал от нее немедленное подтверждение своих слов путем их демонстрации, чуть ли не разорвав на ней платье.

Но это были только цветочки, с ним случались вещи и гораздо более неприглядные: в Мраморном дворце творилось подлинное безобразие, даже с точки зрения морали той эпохи. Одна из этих историй, возможно, самая дикая, получила широкую огласку. Там произошло коллективное изнасилование некой дамы, отказавшей ему в интиме. Константин якобы в нем не совсем участвовал, но процесс организовал и проинициировал.

Некая Араужо (по разным данным, то ли молодая вдова португальского консула, жившая блудно, то ли жена придворного французского ювелира, а, может, жена купца, не суть важно) осмелилась отвергнуть очень настойчивые ухаживания цесаревича. Он к такому не был готов категорически. До сих пор (а ему было уже 23 года) титул великого князя и наследника престола с легкостью открывал в Петербурге двери спален даже самых несговорчивых фрейлин. Да и внешностью, несмотря на курносость, его бог не обидел. А тут такой облом. Ну ладно бы польская княжна (Любомирская так и не ответила ему взаимностью), а тут – дамочка легкого поведения (данные из результатов разведки его окружения). Такое перенести было ну никак невозможно – потребовалось непременно отомстить. И если крепость не сдается, ее берут хитростью. Не буду приводить детали, но госпожу в закрытой карете доставили в Мраморный дворец, а там случилось такое, что, доставленная потом домой в совершенно непотребном состоянии, она умерла, успев сообщить, что ее обесчестили. Слухи о происшедшем немедленно начали распространяться, сначала только по Петербургу, а потом дошли даже до русского посла в Лондоне.

Александр вынужден был принять меры и назначить следствие. Были расклеены объявления с просьбой явиться всем, кто хоть что-то знает об этом происшествии, прямо к Императору, не опасаясь никаких последствий. Для разбирательства была составлена комиссия во главе с Татищевым. Открытого скандала все-таки удалось избежать. Было объявлено, что смерть некой дамы действительно имела место, но ее разбил паралич. Преступление «оставлено под сомнением», но Константин Павлович к нему никакого отношения не имел, все повернули на его любимца Баура, любовницей которого эта дама и являлась. Все остальное – только гнусные слухи. Однако репутация цесаревича пострадала сильно (якобы он даже получил в свете прозвище «покровитель разврата», на что ему было абсолютно наплевать).

Еще один (с моей точки зрения, более реальный) вариант всплыл на основании записей из дневника графа Ф. П. Толстого. Согласно им, флигель-адъютант Константина генерал-лейтенант Баур, имеющий репутацию «безнравственного и подлого кутилы», и по совместительству фаворит и друг цесаревича, действительно был любовником госпожи Араужо. И запросто согласился уступить ее своему другу, который так на нее запал. Но как ее не уговаривал и не обрабатывал – она уперлась. Ни за что и никогда! Вот за это строптивица и была наказана с помощью приглашения дюжины конногвардейцев, которые ее насиловали по очереди на квартире любовника в присутствии отвергнутого и оскорбленного претендента.

Есть и третий вариант, возможно, самый жизненный. Госпожа Араужо, известная всему двору любовница Баура, внезапно скончалась, и именно в годовщину дня смерти Павла I (10 марта). В Петербурге по поводу приближения этой даты уже бродили многочисленные мистические слухи, а тут – загадочная смерть. Отличный повод, чтобы додумывать все остальное и скомпрометировать кого надо. И, скорее всего, этим фактом и воспользовались, чтобы полить грязью и так далеко не блистающего манерами цесаревича. И появилась еще одна «городская легенда», причем, как видите, в разных вариантах. Вполне возможно, вышедшая из Павловского дворца от близкого окружения Марии Федоровны.

Но я совершенно не удивлюсь, если одна из двух первых версий реально имела место. В конце концов, и Александр в свое время заключал пари с Платоном Зубовым на Нарышкину – обычная история этого гламурного века. Вот уж действительно весело жить не запретишь, тем более Павловичам. Конечно, из двух братьев Константин был гораздо более безбашенным, о своей репутации не заботился вообще и продолжал себя вести так, как ему нравится.

Вот на ваше рассмотрение предлагается еще одна полулегенда, связанная с гибелью любовника Елизаветы – супруги Александра I – кавалергарда Алексея Охотникова. Следует отметить, что самого Александра интимные связи его супруги совсем не волновали, как и она сама. Про него говорят, что он любил всех женщин, кроме своей жены, а в данный момент крутил совершенно конкретный роман с Марией Нарышкиной, которая открыто хвасталась всем, что ждет от него ребенка. Елизавета тоже была беременна, причем второй раз и опять не от супруга. И вот, когда до рождения ребенка оставался месяц, на Охотникова напал некто и смертельно ранил кинжалом при выходе из театра. В результате красавец кавалергард умер якобы на коленях любимой, которую в переписке даже именовал своей женушкой (по другой версии – тоже умер на коленях Елизаветы, но от скоротечной чахотки). Та (в обеих случаях) впала в полную депрессию, а тут еще роды, но официальный и благородный супруг ее поддержал. И ребенка признал и помог Елизавете вернуться к жизни.

Современникам, посвященным в дворцовые интриги, больше нравилась первая романтическая версия с покушением (на роль вдохновительницы которого, конечно, была назначена Мария Федоровна, а вот исполнителем некоторые считают Константина, мстящего за брата). Правда или нет, не имеет значения. Но такими историями «чугунная императрица» в общественном мнении постоянно отодвигала возможного претендента от будущего трона (а тут еще, к ее полному удовлетворению, в семье старшего брата родилась девочка, да и та вскоре умерла, как и первая). Наследников нет и не ожидается (она это знала), следующий претендент – неуправляемый и непредсказуемый тип, весь в отца, которого к концу совместной жизни она стала ненавидеть и бояться.

Не успели затихнуть все эти слухи, как у Константина началась вторая «польская» любовь – и он попросил у супруги (Анны Федоровны) разрешение на развод, чтобы жениться на княгине Жанетте Четвертинской, фрейлине императорского двора. Четвертинская была согласна на роман, но только через брак, а супруга уперлась. Отдам только в хорошие руки – желательно немке из владетельного дома.

Пришлось и об этой полячке забыть, и тут ему и подвернулась мадам Жозефина Фридерикс, заменившая ему супругу на долгие годы. Француженка по происхождению, с совсем сомнительным прошлым содержанки, обратилась к Константину с жалобой на своего супруга, фельдъегеря Фридерикса, который, назвавшись за границей бароном и полковником, с ней обвенчался и через несколько недель исчез. Правда, и она себя выдала за богатую невесту из хорошей семьи, но какое это теперь имеет значение? Она нашла сбежавшего Фридерикса в России, он оказался нищим и это ее так оскорбило, что она решила пожаловаться великому князю (на одном из маскарадов упала ему в ноги).

Он ее благосклонно выслушал, пообещал помочь, но возжелал и поближе познакомиться. И вот во время этого «испытательного» периода выяснилось, что пострадавшая, кроме миловидности, веселости и легкости характера, в отличие от сбежавшей супруги, с удовольствием участвует в первобытных забавах своего покровителя. Например, когда он ее травил собачкой, она громко визжала, но не обижалась и вскоре опять смеялась. Это цесаревича настолько устраивало, впрочем, как и его спутницу, что он собрался на ней жениться (в конце концов, Петр I свою супругу тоже не из аристократического салона выудил) и опять стал добиваться развода уже через посредство Марии Федоровны. Не получил, но это не помешало мадам задержаться в его доме аж до 1820 г.

В 1808 г. у них даже сын родился. (И про Константина было много слухов о его бесплодии – вместе с братом в детстве тяжело переболели краснухой, но он ребенка признал и был искренне к нему привязан. Впоследствии тот дослужился до генерал-адъютанта. А его матери Александр со временем дал русское дворянство.)

Как вы уже читали ранее, в обыденной жизни Константин отличался добродушием и приветливостью. Никакой надменности или грубости. Последнюю (польскую) жену просто обожал. Зато когда начинались вспышки гнева, полностью терял самообладание, становился безрассудно жесток, карая первых попавшихся. Рассказывают, что во время отступления армии Наполеона Константин, проезжая мимо колонны еле бредущих пленных, спросил у одного офицера, не предпочтет ли тот умереть, чтобы избавиться от страданий? Услышав утвердительный ответ, тут же отрубил ему голову. А что такого, он же сам напросился!

В конце этого, посвященного ему отрезка, приведу мнение Дениса Давыдова из его «Воспоминаний о цесаревиче Константине Павловиче», с которым я почти полностью согласен: «Неглупый от природы и не лишенный доброты, он остался до конца дней своих полным невежей. Имел много сходства с отцом, но умственные повреждения Павла, которому нельзя отказать в замечательных способностях и рыцарском благородстве, были последствием его ужасных жизненных обстоятельств и недостатка воспитания. А у цесаревича, они, по-видимому, были наследственными».

Предвижу вопрос к себе: если он настолько неадекватен и вам самому хочется его пристрелить, как можно его рассматривать в претендентах на любой трон после переноса? Да еще и так детально? С моей точки зрения – никак. Но выбирать-то буду не я, и что-то мне подсказывает, что предсказание Екатерины Великой для некоторых значит больше всех вышеописанных негативных моментов. И его захотят проверить на практике, для чего и посадят на Константинопольский трон (честно говоря, я такую картинку во сне видел, не хочется думать, что Сущность опять окажется права, но она никогда не ошибается). Так что – будем посмотреть.

В завершении могу сказать следующее: восемь корон ему примеряли с детства, но он не стал ни греческим, ни албанским (в Закавказье), ни дакийским, ни шведским, ни польским, ни французским (предложение Карно), ни сербо-болгарским государем. А тем более – русским Императором, о чем, как кажется, нисколько и не пожалел. А вдруг следующая – девятая – как раз и подойдет, византийская? Вот будет эксперимент ради эксперимента.

Екатерина Павловна

Эта Великая княжна, с моей точки зрения, гораздо более подходящая кандидатура на трон Византии (я даже на Большую Грецию согласен буду). Пусть в Афинах царствует, а Константин тихонечко в Константинополе посидит, уж если так кому-то захочется. Может действительно в этом что-то и есть.

Несостоявшаяся супруга Наполеона Бонапарта была одной из самых незаурядных женщин своего времени. Ей, в отличие от сестер, удалось достичь определенной независимости от Императрицы, которая довольно сурово, если не деспотично относилась к вопросам воспитания своих детей. Историки считают, что из них именно у Екатерины были самые выдающиеся способности. Она знала французский, немецкий и английский, но при этом отменно владела и русским, что было редкостью по тем временам, даже для небольшого круга образованных людей конца 18 – начала 19 века. Катиш, как звал ее отец и домашние, преуспела в математике, истории, географии, политической экономии, наконец, она недурно рисовала. Обворожительная и блистательная Екатерина Павловна была одной из самых завидных невест Европы и сама мечтала рано или поздно занять достойный ее трон. Интересно, что первый такой шанс ей представился в 13 лет, когда Павел задумал в обход сыновей сделать своим наследником приглянувшегося ему Евгения Вюртембергского, предварительно женив его на Екатерине (оба были в 13-летнем возрасте). Но успел Женю только в кавалеры ордена Святого Иоанна Иерусалимского возвести, остальное не сложилось.

Зато другие женихи не заставляли себя ждать: в 16 лет (1804 г.) последовало уже второе сватовство герцога Баварского; в 1806 г. – первое от принца Генриха Прусского. В 1807 г. могла реально стать очередной супругой овдовевшего австрийского Императора Франца, но, по слухам, ее репутация не устроила Вену, а изменение политической ситуации – Петербург. Дело в том, что она была девушка самостоятельная и решительная. И пока к ней сватались всякие иностранцы, сама заводила романы в России. И очень активно, но один из претендентов – князь Михаил Долгоруков – погиб на русско-шведской войне. А вот иной ее выбор – князь Петр Багратион – в той истории погибнет только в 1812 г., а до этого будет великолепно воевать, но категорически не устраивать ее родственников именно из-за чувств Екатерины.