Предвижу возражение: «Барвенковский выступ был значительно меньше Курского. И сил для выполнения «срезания» последнего только ударом с юга нужно было больше, чем те, которыми располагал Манштейн». Читатель, приведший подобное возражение, сам и уличит Манштейна. Дело не в том, что силы, которые были в распоряжении Манштейна к началу контрнаступления группы армий «Юг» были недостаточны для окружения советских войск в Курском выступе только ударом с юга, а в том, что когда подобный манёвр сделалался для подчинённой Манштейну группы армий возможным, т.е. когда советские войска в Донбассе и под Харьковом были разбиты и оттеснены за Северский Донец, Харьков и Белгород были взяты, то ГА «Юг» попросту выдохлась. Её сил, действительно, оказалось недостаточно, чтобы в одиночку попытаться сделать то, что проделала группа «Клейст» в мае 1942 года.

Очень ярко это иллюстрируется теми событиями, которые развернулись на фронте после взятия немцами Белгорода.

Соединения 40-й армии К.С. Москаленко, отступив к Томаровке, дальше неё соединения армейской группы Кемпфа не пропустили. Как пишет о боях под Томаровкой сам К.С. Москаленко в воспоминаниях, «в ожесточённых боях воины 40-й армии уничтожили основную массу танков наступавшего противника. В течение нескольких дней враг понёс такие потери, что ему уже нечем было атаковать на нашем направлении. 22 марта его наступление здесь выдохлось. Прекратили и мы свои контратаки и контрудары» [29; 454].

Правда заключается в том, что уже 19 марта, т.е. на следующий день после захвата Белгорода, армейская группа Кемпфа получила приказ командования группы армий «Юг» высвободить дивизии 4-й танковой армии, действующие в её полосе (другими словами, помогавшие ей наступать), и занять оборону по фронту Белгород – Томаровка. Далее последовали бои местного значения по улучшению передовых позиций, которые в полосе 40-й армии, как отмечает К.С. Москаленко, продолжались до конца марта [29; 454 – 455].

Зачем Манштейну понадобилось высвобождать соединения 4-й танковой армии, помогавшие группе Кемпфа, – совершенно ясно. Он стремился максимально усилить удар на направлении действия танковой армии Гота. Но и здесь немцы успеха не добились. С 20 по 25 марта они предприняли несколько попыток развить наступление на Обоянь и на Волчанск. Но к этому времени обстановка в полосе Воронежского фронта уже изменилась. На оборонительные рубежи вышли ещё три советские армии – 21-я, 64-я и 1-я танковая.

21-я армия И.М. Чистякова организовала прочную оборону на позициях, расположенных в 25 – 30 км к северу от Белгорода. Её войска перекрыли разрыв между 40-й и 69-й армиями. Советский фронт на этом участке сомкнулся, и зелёный коридор для движения в северном направлении, которым успешно воспользовались немцы, перестал существовать.

64-я армия М.С. Шумилова вышла на Северский Донец.

1-я танковая армия М.Е. Катукова заняла позиции в районе Обояни. Отсюда она могла наносить удары в любом угрожаемом направлении [21; 122], [29; 454].

В целом, все три армии заняли позиции, предусмотренные планом А.М. Василевского от 15 марта 1943 гола (см. выше) [37; 284 – 285]. Однако ни о каком их наступлении уже не могло быть и речи. Можно согласиться с К.С. Москаленко, который, говоря об этих армиях, отметил:

«Жаль, что они не прибыли раньше, быть может, в этом случае противнику не удалось бы ни вновь захватить Харьков, ни вообще потеснить советские войска на юге» [29; 454].

Что ж? Вполне возможно. Но как сложилось – так сложилось. Немцы оказались более оперативны и выиграли время.

Тем не менее 21-я, 64-я и 1-я танковая армии надёжно прикрыли Курск. Их прибытие на оборонительные рубежи значительно усилило Воронежский фронт. Ударная же группировка группы армий «Юг» была измотана в предыдущих боях с советскими войсками, и усилившийся Воронежский фронт оказался ей не по зубам.

Манштейн пытался развить наступление в северном (на Обоянь), восточном (на Волчанск) и юго-восточном (через Чугуев) направлении [21; 122].

С 20 по 23 марта основные усилия делались на обояньском направлении. Они оказались тщетны. Прорвать фронт советских войск немцы здесь не смогли. К 23 марта линия фронта в районе Обояни стабилизировалась. Но южнее, по линии Белгород – Волчанск – Чугуев, ожесточённые бои продолжались. Манштейн решил прорваться здесь. Танковый корпус СС и XLVIII танковый корпус вплоть до 26 марта стремились захватить плацдармы на левом берегу Северского Донца и одновременно ликвидировать наш плацдарм на правом берегу реки в районе Мохнача. И если последнее к 25-му числу им удалось (см. выше), то все попытки добиться первого оказались безрезультатны. 25 – 26 марта линия фронта установилась и на рубеже Северского Донца от Белгорода до Чугуева [21; 122], [49; 80 – 81].

Войска Воронежского фронта перешли к жёсткой обороне, образовав южный фас Курского выступа по линии Коренево – Краснополье – Гостищево и далее по левому берегу Северского Донца до Волчанска [21; 122], [29; 454 – 455].

К этому моменту соединения 4-й танковой армии и группы Кемпфа понесли большие потери в людях и технике. Скажем, наиболее «боевой» из её танковых корпусов, т.е. танковый корпус СС, на все три свои танкогренадёрские дивизии имел около сотни боеготовых танков, по 30 – 35 на дивизию [19; 437], [20; 143]. Решать какие-то глобальные задачи, имея войска в таком состоянии, было попросту невозможно. К тому же не надо сбрасывать со счетов и начинающийся период весенней распутицы.

Если предположить, что группа армий «Центр» поднатужилась и всё-таки нанесла удар по советским войскам с Орловского выступа, то был ли способен в этом случае Манштейн сыграть свою часть игры? На мой взгляд, абсолютно нет. Приводимые выше факты это очень наглядно иллюстрируют. Но, может быть, командующий группой армий «Юг» рассчитывал, что действия группы армий «Центр» отвлекут значительные силы русских с его участка фронта? И вот тогда… Полагаю, расчет был абсолютно необоснованным. Сил Центрального и Брянского фронтов было вполне достаточно, чтобы противодействовать наступлению группы армий «Центр» в том её состоянии, в котором она находилась.

Так что, с какой стороны ни взгляни, а упрёк, брошенный Манштейном командованию группы армий «Центр», несостоятелен. Курский выступ в марте 1943 года не был «срезан» не потому, что это командование не поддержало действий группы армий «Юг» по этому «срезанию», а потому, что сама группа армий «Юг» была остановлена советскими войсками.

Если же допустить вариант развития событий с оперативной паузой, т.е. накоплением сил, то надо ясно отдавать себе отчёт, что накапливали бы силы обе противостоящие стороны. И, в принципе, «вариант с паузой» мы увидели в июле 1943 года – это Курская битва. Результат её известен. Говорить о более раннем, чем июль, начале «срезания» – это, во-первых, вступать в область допусков и гипотез, а во-вторых, выходить за рамки рассматриваемой темы. Поэтому делать этого я не стану.

ГЛАВА IV

ИТОГИ

Итак, зимняя кампания 1942 – 1943 годов завершилась. На южном участке советско-германского фронта последнее слово в ней сказали немцы. Они вырвали стратегическую инициативу у Красной Армии. Но итоги этого перехвата инициативы были далеко не подобны тем, которые гитлеровское командование заполучило в конце мая 1942 года. Тогда немцы оказались способны развернуть широкомасштабное наступление на Волгу и Кавказ, наступление, которое поставило Советскую Россию на грань поражения в войне. Сейчас же, в феврале – марте 1943 года, эффектные действия войск Манштейна в Донбассе и в районе Харькова обернулись ничьей – стратегическим равновесием. Образно говоря, чаши весов замерли на одном уровне. И этот баланс (слово «баланс» переводится с латинского – «равновесие») сохранялся до июля 1943 года. До событий на Курской дуге, когда попытка немцев перетянуть вниз свою чашу весов закончилась в конечном итоге тем, что эта чаша, наоборот, резко пошла вверх.

Конечно, в марте 1943 года гитлеровское командование чрезвычайно преувеличило значение побед Манштейна. Взятие Харькова было представлено как реванш за Сталинград. При этом Гитлер и его клика умолчали о том, что фактически их планы провалились: не вышло ни большого «котла» под Харьковом, ни ещё большего под Курском, не получилось разгрома Красной Армии, подобного разгрому 1941 года, который бы вновь позволил «двигать» фронт на восток. Получилось самим уберечься от военной катастрофы и при этом изрядно «пощекотать нервы» русским. Вот собственно и всё.

И тем не менее поражение есть поражение. Отступление наших войск в Донбассе и под Харьковом привело к образованию линии фронта примерно подобной той, которая существовала на южном крыле советско-германского фронта зимой 1941 – 1942 годов – по Северскому Донцу «от Белгорода до пункта, где ответвляется Миус, и вдоль последнего» [27; 478]. После каскада успешных наступательных операций, больших усилий и жертв наши войска вновь вынуждены были отступить, оставив врагу ряд ранее освобождённых территорий. В руках немцев остались Харьковский промышленный район и значительная часть Донбасса – регионы очень важные для нашей страны в экономическом отношении.

Конечно, тяжёлым был и моральный аспект поражения, которое немцы нанесли войскам Красной Армии после целой серии её впечатляющих побед. Но надо признать, что боевого духа нашей армии это поражение не сломило. Армия, победившая под Сталинградом, разгромившая противника в ходе наступательных операций в январе – первой половине февраля 1943 года, даже после поражения под Харьковом и в Донбассе ощущала себя армией, способной уже в скором времени продолжить изгнание противника с родной земли. Тем более что понесённое поражение не было сокрушительным.

Необходимо отметить, что проигрыш в третьей битве за Харьков имел для советской стороны и некоторые геополитические последствия.

Во-первых, как отмечают исследователи, после поражений под Сталинградом, в боях на Среднем и Верхнем Дону Германия испытала острый кризис в отношениях со своими союзниками [17; 4]. Этот кризис затронул даже отношения с Финляндией, которая не пострадала непосредственно от поражений армии Третьего рейха конца 1942 – начала 1943 года в южном секторе советско-германского фронта. Что уж говорить о румынском диктаторе Антонеску или болгарском царе Борисе III, перед которыми замаячила вполне реальная перспектива увидеть русские войска у своих границ уже летом 1943 года?

Кризис отношений с союзниками был преодолён Германией после стабилизации положения на Украине. Провались контрнаступление Манштейна, кто знает – может быть, ряд союзников Германии пошли на сепаратные мирные переговоры и вышли из войны уже в 1943 году?

Во-вторых, успехи Красной Армии под Сталинградом и в наступательных операциях начала 1943 года породили в правящих кругах США и Великобритании серьёзные опасения возможной быстрой победой своего русского союзника. Английские и американские штабы начали быструю разработку плана «Рэнкин», предусматривавшего высадку англо-американских войск в Западной Европе в 1943 году [17; 4]. Не постигни советские войска неудача в феврале – марте в Донбассе и под Харьковом, второй фронт в Западной Европе вполне мог быть открыт годом раньше. Конечно, в геополитическом плане (имеется в виду расширение сферы советского влияния) Советский Союз тогда, скорее всего, получил бы меньше, чем он получил в реальности. Но сокращение сроков войны, которое, безусловно, произошло бы, будь второй фронт открыт в 1943 году, сохранило бы миллионы жизней советских солдат и сэкономило бы огромные ресурсы нашей страны.

* * *

Когда речь заходит об итогах третьей битвы за Харьков, то неизбежно встаёт вопрос потерь противоборствующих сторон. На нём хотелось бы остановиться подробнее.

В данной работе события излагались в разрезе фронтовых наступательных операций: Острогожско-Россошанской, Воронежско-Касторненской, Белгородско-Харьковской операции «Звезда», Ворошиловградской операции, которую в современной историографии принято именовать «Скачок». Как следствие неудачи «Скачка» были рассмотрены оборонительные бои под Харьковом.

Официальная историография Великой Отечественной войны ещё с советских времён рассматривает все эти операции в рамках двух стратегических операций (одной – наступательной, другой – оборонительной). Отдельно освещается одна наступательная фронтовая операция.

Стратегическая наступательная операция именуется Воронежско-Харьковской стратегической наступательной операцией. Её хронологические рамки: 13 января – 3 марта 1943 года [9; 119], [35; 283]. Она включает в себя Острогожско-Россошанскую наступательную операцию войск Воронежского фронта и 6-й армии Юго-Западного фронта (13 – 27 января), Воронежско-Касторненскую наступательную операцию войск Воронежского фронта и 13-й армии Брянского фронта (24 января – 17 февраля), Белгородско-Харьковскую наступательную операцию «Звезда» войск Воронежского фронта (2 – 16 февраля) и наступательную операцию войск Воронежского фронта после занятия ими Харькова (17 февраля – 3 марта).

Данные о потерях советских войск в Воронежско-Харьковской стратегической наступательной операции берутся мной из работ авторского коллектива генерала Г.Ф. Кривошеева, которые являются сейчас наиболее достоверными и научно выдержанными по вопросам потерь РККА в ходе Великой Отечественной войны (хотя к ним и есть претензии у ряда исследователей). Эти данные следующие:

Воронежский фронт:

численность войск к началу операции – 347 200 человек;

безвозвратные потери – 33 331 человек;

санитарные потери – 62 384 человека;

всего потери – 95 715 человек;

среднесуточные потери – 1 914 человек.

6-я армия Юго-Западного фронта:

численность войск к началу операции – 60 200 человек;

безвозвратные потери – 8 268 человек;

санитарные потери – 12 155 человек;

всего потери – 20 423 человека;

среднесуточные потери – 408 человек.

13-я армия Брянского фронта:

численность войск к началу операции – 95 000 человек;

безвозвратные потери – 13 876 человек;

санитарные потери – 23 547 человек;

всего потери – 37 423 человека;

среднесуточные потери – 748 человек.

Итого по войскам, принявшим

участие в операции:

численность войск к началу операции – 502 400 человек;

безвозвратные потери – 55 475 человек;

процент безвозвратных потерь

к численности войск – 11%;

санитарные потери – 98 086 человек;

всего потери – 153 561 человек;

среднесуточные потери – 3 071 человек [9; 121], [35; 284].

Фронтовая наступательная операция – Миллерово-Ворошиловградская наступательная операция войск Юго-Западного фронта. Её хронологические рамки: 1 января – 22 февраля 1943 года [9; 180], [35; 312]. 29 января начался её этап, рассматриваемый в данной книге. Этот этап именуется Ворошиловградской наступательной операцией, а в современной исторической науке получила распространение тенденция называть его операцией «Скачок», хотя, как было показано выше, это не совсем верно (операция «Скачок» – лишь второй этап Ворошиловградской наступательной операции). По данным авторского коллектива Г.Ф. Кривошеева:

численность войск ЮЗФ (1-я и 3-я гв. армии,

5-я танковая и 17-я воздушная армии, группа

генерала М.М. Попова) к началу операции – 265 180 человек;

безвозвратные потери – 38 049 человек;

процент безвозвратных потерь

к численности войск – 14,3%;

санитарные потери – 63 684 человека;

всего потерь – 101 733 человека;

среднесуточные потери – 1 956 человек [9; 180], [35; 312].

Наконец, стратегической оборонительной операцией является Харьковская оборонительная операция. Её хронологические рамки: 3 марта – 25 марта 1943 года [9; 121], [35; 284].

Исследователи группы генерала Г.Ф. Кривошеева приводят следующие данные о потерях советских войск в этой операции:

Воронежский фронт

(левое крыло – 3-я танковая, 40-я и 69-я армии):

численность войск к началу операции – 281 800 человек;

безвозвратные потери – 29 807 человек;

санитарные потери – 28 437 человек;

всего потери – 58 244 человека;

среднесуточные потери – 2 647 человек.

6-я армия Юго-Западного фронта:

численность войск к началу операции – 64 100 человек;

безвозвратные потери – 15 412 человек;

санитарные потери – 12 813 человек;

всего потери – 28 225 человек;

среднесуточные потери – 1 283 человека.

Итого по войскам, принявшим

участие в операции:

численность войск к началу операции – 345 900 человек;

безвозвратные потери – 45 219 человек;

процент безвозвратных потерь

к численности войск – 13,1%;

санитарные потери – 41 250 человек;

всего потери – 86 469 человек;

среднесуточные потери – 3 930 человек [9; 122], [35; 284].

Таким образом, общая цена побед на Верхнем Дону, в Донбассе и под Харьковом в январе – феврале 1943 года и поражения в Донбассе и районе Харькова в феврале – марте довольно высока. Арифметическое сложение приведённых выше цифр даёт следующие результаты:

безвозвратные потери советских

войск, участвовавших в операциях – 138 743 человека;

санитарные потери – 203 020 человек;

всего потери – 341 763 человека.

Согласитесь, свыше трети миллиона выбывших (общие потери) в результате боевых действий войск – это внушительное число.

Конечно, оперируя всеми этими цифрами, необходимо оговориться. Прежде всего, они несколько хронологически выходят за рамки нашей темы. Первый этап Миллерово-Ворошиловградской наступательной операции Юго-Западного фронта (с 1 по 28 января 1943 года) в этой работе не рассматривается. С другой стороны, Г.Ф. Кривошеев и его коллеги в своих работах не приводят данных о потерях Юго-Западного фронта (за исключением 6-й армии) с 23 февраля по 2 марта 1943 года, т.е. в период наибольшего развития немецкого контрнаступления против войск ЮЗФ. Отсутствие этих цифр, конечно, нужно считать недостатком работ авторского коллектива Г.Ф. Кривошеева. Однако, полагаю, что данные о январских потерях ЮЗФ (с 1 по 28 января) в какой-то мере могут компенсировать отсутствие цифр за девятидневный период немецкого контрнаступления (с 23 февраля по 2 марта). Естественно, речь идёт лишь о том, что в таком случае неточности в подсчёте потерь не приведут к существенным отклонениям от действительных цифр. И это – вынужденная приблизительность.

Тем не менее в современной России есть исследователь, который готов объявить данные Г.Ф. Кривошеева не имеющими ничего общего с настоящими потерями Красной Армии под Харьковом и в Донбассе в начале 1943 года. Речь идёт о Б. Соколове. И чтобы читателю была ясна позиция этого автора, процитируем солидный отрывок его работы «Сражение за Харьков (февраль – март 1943 года)»:

«Принимая во внимание общее соотношение безвозвратных потерь на Восточном фронте, близкое 7:1, с учётом потерь германских союзников, такое же соотношение численности войск не выглядит невероятным (выше в своём тексте Соколов цитирует ту часть мемуаров Манштейна, где мемуарист определяет соотношение сил советских и германских войск на фронте группы армий «Дон» как 7:1 [39; 7] – И.Д.), но только для боевых частей и с учётом вводимых советской стороной пополнений, в том числе призванных непосредственно в части. О них как раз и говорил в своём рапорте Хауссер (выше Соколов также цитировал рапорт Хауссера [39; 2 – 3] – И.Д.). Этих людей бросали в бой не обученными, не обмундированными и почти не вооружёнными (одна винтовка на десятерых), и многие из них погибли или попали в плен в первых же боях. Это был один из важнейших источников колоссального недоучёта безвозвратных потерь в Красной Армии. В базе данных о безвозвратных потерях Министерства обороны, ныне выложенной в Интернете, я пока ещё не нашёл ни одного человека, который бы числился как призванный непосредственно в части. А таких среди погибших должно было быть миллионы… (выделено мной; многоточие поставлено самим Соколовым – И.Д.).

То, что эти необученные новобранцы не причиняли большого урона противнику, есть свидетельства с советской стороны. Так, Воронежский фронт в феврале 1943 года призвал непосредственно в части 20 902 человека, а в марте – 8 984 человека, получив за эти два месяца в качестве централизованного маршевого пополнения 20 838 человек. И это без призванных также непосредственно в части бывших “окруженцев”. При этом часть местных жителей призывного возраста, чтобы не возникало неприятных вопросов насчёт того, почему их не призвали в Красную Армию в 41-м, предпочитали причислять себя к “окруженцам”. Замечу, что общее число призванных непосредственно в части могло занижаться в донесениях армий и фронтов за счёт того, что часть призывников мобилизовывались непосредственно подразделениями – ротами и батальонами, и об их числе не докладывалось по команде (выделено мной – И.Д.).

[…]

Польза от этой «лапотной пехоты» могла быть только при наступлении на более или менее подготовленную оборону противника. «Вороны» (немцы называли таких новобранцев «воронами» из-за обычно чёрного и тёмно-серого цвета гражданских пальто или ватников, в которые они были одеты – И.Д.) подрывали собой минные поля, заставляли противника расходовать на своё уничтожение снаряды, мины, патроны и авиабомбы. Наконец, непрерывно атакующие «чёрные волны» изматывали немцев, действовали на психику обороняющихся. В обороне же от необученных призывников, почти не имевших оружия, не было никакой пользы. Также и при прорыве из окружения они были скорее обузой. Многие из них в условиях окружения предпочитали расходиться по домам, чтобы потом, при вторичном занятии Красной Армией данной территории, опять быть призванными в части. Несмотря на то, что в ряде донесений боевой эффект от применения «чёрной пехоты» оценивался очень низко, практика призыва непосредственно в части приобретала всё большие масштабы по мере освобождения всё новых и новых территорий. В последние месяцы войны, когда боевые действия шли уже на территории Германии и других стран Европы, непосредственно в части призывали освобождённых из неволи «восточных рабочих» призывного возраста. Огромные и совершенно неоправданные потери среди призванных непосредственно в части Сталина и его генералов и маршалов совершенно не волновали. Генералов беспокоило только то, что «ворон» приходилось кормить в обороне и в окружении, где их боевая ценность равнялась нулю. Вероятно, для Верховного Главнокомандующего жители оккупированных территорий были первыми кандидатами на стирание в лагерную пыль. С этой точки зрения их гибель на фронте должна была только приветствоваться: после войны НКВД меньше работы будет.

На протяжении 1943 – 1945 годов доля призванных непосредственно в части, т.е. практически не обученных, а часто и невооружённых новобранцев неуклонно возрастала. Это наряду с очень большими безвозвратными потерями понижало качество советской пехоты.

[…]

То, что официальные данные о советских пополнениях в ходе битвы за Харьков существенно занижены, показывает следующий пример. В ходе Воронежско-Харьковской наступательной операции, продолжавшейся с 13 января по 3 марта, Воронежский фронт, насчитывавший к началу операции 347 200 человек, безвозвратно потерял, по официальным данным, 33 331 человека. Санитарные потери составили 62 384 человека. К началу Харьковской оборонительной операции 4 марта 1943 года группировка войск фронта, действовавшая на Харьковском направлении, насчитывала 281 800 человек. Другая группировка войск Воронежского фронта, начавшая 4 марта наступление на Рыльском и Сумском направлениях, насчитывала 93 770 человек. В сумме это даёт 375 570 человек. Получается, что утверждения советских историков и мемуаристов насчёт того, что к моменту начала немецкого контрнаступления под Харьковом советские войска испытывали острую нехватку личного состава, мягко говоря, преувеличены. Ведь 4 марта Воронежский фронт имел в своих рядах на 28 370 бойцов больше, чем 13 января, когда начинал Воронежско-Харьковскую операцию. Между тем в феврале он получил не менее 30 тыс. человек пополнения. Не известно, получал ли фронт пополнения в январе после 13-го числа. Скорее можно предположить, что части и соединения были пополнены как раз перед началом наступательной операции. Мартовское же пополнение, скорее всего, поступило в войска уже после 4 марта. Если эти предположения верны, то практически февральское пополнение могло компенсировать только официальные, наверняка заниженные безвозвратные потери в Воронежско-Харьковской операции. Даже если предположить, что каким-то чудом все раненые в ходе этой операции успели вернуться в строй к 4 марта (что, разумеется, абсолютно невозможно), войска Воронежского фронта должны были бы насчитывать около 278,5 тыс. человек. Более реалистичным выглядит предположение, что к 4 марта в строй успело бы вернуться не более половины раненых. Тогда численность войск фронта к 4 марта должна была бы уменьшиться до 247,3 тыс. человек, то есть была бы меньше примерно на 97 тыс. человек, чем она оказалась в действительности. Таким образом, войска Воронежского фронта с середины января и до начала марта получили около 100 тыс. человек неучтённого пополнения (вероятно, часть его пришлась на новые соединения, включённые в состав фронта). Правда, качество наспех набранного пополнения, как мы уже говорили, оставляло желать много лучшего» [39; 8 – 10].

В этой пространной цитате, как в капле воды, отражаются, прежде всего, общие взгляды Соколова по поводу потерь Красной Армии в ходе Великой Отечественной войны. И, конечно, она в полной мере демонстрирует отношение Соколова к официальным данным о потерях советских войск в ходе третьей битвы за Харьков (данные эти содержатся в работах авторского коллектива Г.Ф. Кривошеева).

Вкратце коснёмся общих взглядов Соколова по вопросу потерь РККА в ходе войны 1941 – 1945 годов. Их главной чертой является полное отрицание официальных цифр потерь нашей армии. Причём Соколов – один из наиболее «кровожадных» исследователей вопроса. Ещё в 1990 году в книге «Цена Победы» он насчитал, что на советско-германском фронте погибло 14,7 млн советских солдат [25; 71]. Тогда подобные «экзерсисы» всячески одобрялись борющейся якобы с наследием сталинизма, а на самом деле – с Советской властью, горбачёвской кликой. И Соколов вошёл во вкус. Через три года, уже при «демократической» власти, открыто боровшейся хоть и с поверженным, но ещё довольно сильным своим моральным наследием – советским строем, он поднял планку безвозвратных потерь Красной Армии до 26,4 млн человек (в статье «Цена потерь – цена системы»), почти вдвое перекрыв свои предыдущие цифры и втрое официальные данные, представленные в том же 1993 году в работе генерала Г.Ф. Кривошеева и его коллег «Гриф секретности снят» (в этой и последующих работах авторского коллектива Г.Ф. Кривошеева безвозвратные потери Красной Армии в ВОВ оцениваются в 8,67 млн человек) [25; 71 – 72].

На чём же базируются эти сногсшибательные «открытия» Соколова. Сразу скажу, что все серьёзные исследователи уже давно объявили «изыскания» Соколова научно несостоятельными, указывая ему и на ошибки в методике его подсчётов, и на прямую фальсификацию им данных. Сейчас, читатель, не будем вдаваться во все эти подробности, ибо они не относятся к теме данной работы. Отмечу лишь, что основой для подобных заявлений Соколова послужила его «горячая» «демократическая» убеждённость, что в РККА вопрос учёта потерь был поставлен из ряда вон плохо (как, впрочем, было плохо всё советское). Он даже нашёл документ, не только подтверждающий, по его мнению, этот его тезис, но и дающий ему право на применение коэффициента «3» к официальным данным о потерях РККА (разумеется, в сторону увеличения потерь). Опять же, не будем рассматривать, как он «фигурял», завышая потери нашей армии в три раза. А вот об упомянутом документе стоит сказать подробнее. Речь идёт о приказе заместителя наркома обороны СССР Е. Щаденко от 12 апреля 1942 года. В нём, в частности, есть такие слова:

«Учёт личного состава, в особенности учёт потерь, ведётся в действующей армии совершенно неудовлетворительно… Штабы соединений не высылают своевременно в центр именных списков погибших (выделено мной – И.Д.). В результате несвоевременного и неполного предоставления войсковыми частями списков о потерях получилось большое несоответствие между данными численного и персонального учёта потерь. На персональном учёте состоит в настоящее время не более одной трети действительного числа убитых. Данные персонального учёта пропавших без вести и попавших в плен ещё более далеки от истины (выделено мной – И.Д.)» [25; 27 – 28].

В общем, в приказе «чёрным по белому» написано о несоответствии численного (общего) и персонального (поименного) учёта потерь. Указано ясно, что второй содержит данные только по одной трети людей, учтённых чисто количественно. Т.е. к численному учёту потерь приказ претензий не предъявляет. С этим видом учёта потерь в Красной Армии было всё относительно нормально в течение всей войны, за исключением её начального периода. Но, кстати сказать, Г.Ф. Кривошеев с коллегами учли этот «провал» численного учёта в начальный период войны – они считали безвозвратно потерянным весь личный состав соединений РККА, по которым данные отсутствовали (вследствие гибели штабов или документации штабов этих соединений). Так что, если помыслить логически, могли даже и завысить потери, а не занизить их.

Однако Соколов пытается представить дело так, что само «военное начальство» признавало «базар» в учёте потерь и говорило о их занижении втрое «в отчётности» по сравнению с действительным положением дел. И такая трактовка приказа даётся им как вопреки явному смыслу его текста, так и вопреки обычной бытовой логики – в самом деле, если «воинское начальство» понятия не имело о действительном числе потерь, то откуда оно взяло, что официальный учёт их занижен втрое? А почему не вдвое или вчетверо, впятеро и т.д.?

Полагаю, что Соколов навряд ли настолько невнимателен и недогадлив, чтобы всего этого не видеть и не понимать. Следовательно, он идёт на сознательное искажение смысла документа, т.е. на фальсификацию. Тем не менее его трактовка приказа Е. Щаденко получила широкое хождение в интернете, где её осмысленно или бездумно повторяют другие борцы «с тоталитарным советским прошлым». Собственно, цели своей Соколов достиг – повлиял на многие неокрепшие умы.

В процитированном выше внушительном отрывке из работы Соколова, посвящённой событиям под Харьковом в феврале – марте 1943 года, явно прорисовывается вторая причина недостоверности, по мнению Соколова, конечно, официальных данных о потерях РККА – это неучёт мобилизованных непосредственно в части на освобождённых территориях. Мол, «гребли» их в части без всяких списков, без какого-либо учёта, а потом ими поля минные разминировали и под немецкие пулемёты и танки их бросали даже безоружными. И погибло таких «камикадзе по неволе» миллионы. Но эти-то миллионы никто не считал. Так-то.