Переброска «пожарных» частей в полосу 3-й танковой из других армий Воронежского фронта, в частности, из 40-й, не ускользнула от внимания немецкой разведки. Эта переброска и подстегнула командование группы армий «Юг» к началу наступления армейской группы Кемпфа. Момент был сочтён чрезвычайно благоприятным. У Кемпфа имелось в распоряжении и подвижное соединение для подобных целей. После некоторой стабилизации обстановки перед фронтом группы её командующий вывел танкогренадёрскую дивизию «Великая Германия» во второй эшелон. И теперь она должна была начать наступление, пройдя через порядки державшей оборону 320-й пехотной дивизии. Двигаясь на северо-восток по правому и левому берегам реки Коломак, дивизия достигала Ковяг и Великополья и, повернув на север, развивала наступление на Богодухов. Совместно с «Великой Германией» должен был наступать левофланговый полк «Туле» дивизии «Мёртвая голова» танкового корпуса СС. В это время с запада на Богодухов наносила удар 167-я пехотная дивизия при поддержке роты «Тигров» «Великой Германии». Наступление должно было начаться в 5.00 утра 7 марта [19; 427], [20; 126 – 127]. Таким образом, к ударам, наносимым на Харьков с юга и юго-запада (два танковых корпуса 4-й танковой армии), немцы присовокупляли удар с юго-запада и запада, наносимый группой Кемпфа с целью обойти город с севера.

7 марта «Лейбштандарт» продолжил атаку на Валки. Город ещё накануне был обойдён частями дивизии с востока. В этот день немцы начали охватывать Валки с северо-востока. В результате оборонявшиеся в городе 143-й и 146-й гвардейские стрелковые полки 48-й гвардейской стрелковой дивизии были окружены, прорвались из окружения и начали отход в северном направлении. Однако они отходили как раз в полосу наступления «Великой Германии» [19; 427], [20; 127].

Тем временем «Лейбштандарт» силами своего 1-го танкогренадёрского полка вёл дальнейшее наступление в северном направлении с плацдарма на реке Мжа. Полк «Германия» дивизии СС «Рейх» наконец-то выбил советские части из Новой Водолаги и тоже захватил плацдарм на Мже в районе Павловки. Через реку спешно организовывалась переправа немецких частей. Второй полк дивизии «Рейх» – «Фюрер» – наступал на Ковяги и Люботин [19; 427 – 428], [20; 127].

Это продвижение соединений танкового корпуса СС и армейской группы Кемпфа приводило к острейшему кризису в полосах 69-й и 40-й армий Воронежского фронта. Сдав Валки и Новую Водолагу, 3-я танковая армия оголила южный фланг 69-й армии, и та вынуждена была начать отход. Одновременно немецкий удар приходился в стык войск этой армии с войсками армии К.С. Москаленко (40-й).

Уже говорилось, что стык 69-й и 40-й армий был обеспечен весьма слабо. Прорыв немцев в промежуток между двумя армиями не сулил этим армиям ничего хорошего. Вероятность отсечения и окружения была для них крайне велика.

Чтобы предотвратить эту опасность, командующий Воронежским фронтом приказал вывести из состава 40-й армии 107, 183-ю и 340-ю стрелковые дивизии, оперативно подчинив их 69-й армии. Цель этих дивизий была в нанесении контрудара на Богодухов, Ольшаны и смычке флангов 69-й и 40-й армий. Однако завязавшиеся на этом направлении кровопролитные бои с противником желаемого результата не дали – сомкнуть фланги армий К.С. Москаленко и М.И. Казакова не удалось [19; 427], [20; 126], [29; 452].

В то же время потеря Новой Водолаги и Валков заставила П.С. Рыбалко вывести из Харькова 62-ю гвардейскую стрелковую дивизию и направить её на рубеж между Мерефой и Борками. Командующий 3-й танковой армией ожидал удара на Харьков в лоб – с юго-западного и западного направлений, и ещё не знал, что немцы намереваются не просто штурмовать город «по прямой», но и обойти его с севера [19; 428], [20; 127 – 128].

Пока эсэсовские соединения рвались на север с целью обойти Харьков, группа Кемпфа, начав абсолютно по графику своё наступление (в 5.00 7 марта), действовала весьма успешно. Главная ударная сила её наступления – танкогренадёрская дивизия «Великая Германия», была разделена на три боевые группы. Первая возглавлялась командиром танкового полка дивизии фон Штрахвицем и состояла из 2-го батальона танкового полка, гренадёрского полка, сапёров и истребителей танков. Вторая боевая группа (под командованием Боермана) включала фузилёрный полк дивизии и 1-й танковый батальон. Наконец, третья группа (Вэтьена) была создана вокруг разведывательного батальона дивизии, усиленного батальоном штурмовых орудий [20; 128].

Группа Штрахвица, в течение четырёх часов встречая лишь слабое сопротивление, прошла 10 км и вышла к Ковягам. В районе этого населённого пункта она вступила в серьёзное боестолкновение, и её продвижение застопорилось. Но немецкой разведкой было установлено, что фланги дерущихся под Ковягами советских частей висят в воздухе и никем не прикрыты. Штрахвиц обошёл Ковяги с запада и ударил по открытому флангу советских частей. Эта атака увенчалась успехом – после полудня Ковяги были взяты. К 13.30 Штрахвиц вышел в район южнее посёлка Перекоп (2 – 3 км от Ковяг). Этот район находился недалеко от Валков, где в это время сражался «Лейбштандарт». Вскоре группе Штрахвица представилась прекрасная возможность воспользоваться плодами усилий эсэсовской дивизии. Севернее Перекопа танки группы обрушились на отходящие от Валков 143-й и 146-й гвардейские стрелковые полки 48-й гвардейской стрелковой дивизии (см. выше).

Успехи группы Штрахвица были в этот день наиболее значительными. Наступление двух других боевых групп «Великой Германии» оказалось менее результативно. Группа Боермана медленно продвигалась вдоль шоссе на Коломак. Группа Вэтьена наступала, взаимодействуя с полком «Туле» дивизии СС «Мёртвая голова». Маршрут движения пролегал вдоль железной дороги, идущей на Харьков, по западному берегу реки Коломак. Группа встретилась с ожесточённым сопротивлением частей 69-й армии у станции Искровка и в районе города Шелестово. Во второй половине дня к группе Вэтьена присоединилась группа Боермана, и совместно они продолжили атаки на Шелестово. Бой за город продолжался в течение ночи с 7 на 8 марта при свете пожаров. В целом результаты, которых достигла «Великая Германия» в течение 7 марта, оказались довольно умеренными. Кемпф и Раус, в корпус которого дивизия непосредственно входила, рассчитывали на большее [20; 128 – 129].

7 марта, так же как и накануне, туже всего шли дела у XLVIII танкового корпуса, который рвался к Харькову с юга. Советские войска на оборонительных рубежах южнее Харькова умело применяли противотанковую и гаубичную артиллерию. Поэтому 6-я и 11-я танковые дивизии корпуса практически топтались на месте. За два дня интенсивных боёв им удалось продвинуться всего на 6 – 8 км (и это были лучшие показатели продвижения по корпусу) [19; 428], [20; 128 – 129], [21; 120].

В течение 8 и 9 марта обстановка на левом крыле Воронежского фронта продолжала ухудшаться. Разбитая совместными действиями «Лейбштандарта» и группы Штрахвица 48-я гвардейская стрелковая дивизия выходила из боя для приведения себя в порядок. 104-я стрелковая бригада в боях за Новую и Старую Водолагу потеряла 70% личного состава и, имея острейшую нужду в боеприпасах, отступила к хутору Кут (8 км юго-западнее Люботина) [19; 428], [20; 129], [21; 121].

Теперь командование танкового корпуса СС поставило дивизии «Мёртвая голова» более активные задачи. Дивизия выводилась из-за левого фланга «Лейбштандарта» и должна была принять участие в формировании внешнего кольца окружения вокруг Харькова. Для этой цели она первоначально развернула наступление на Старый Мерчик, которым и овладела к 17.00 8 марта. Затем силы дивизии были брошены к Ольшанам – узлу дорог к северу от Люботина. Ведший наступление на этот населённый пункт полк «Мёртвая голова», усиленный разведбатальоном и батальоном штурмовых орудий дивизии, до конца дня достичь Ольшан не смог [19; 428], [20; 129 – 130].

«Лейбштандарт» 8 марта начал своё наступление в 7.30 утра. Целью наступления был Люботин. Успешное наступление предыдущих дней стоило эсэсовцам недёшево. Дивизия имела значительные потери людей и боевой техники. Достаточно сказать, что количество танков в танковом полку дивизии «просело» с 74 (на 5 марта) до 36 машин, т.е. более чем в два раза. Но и противостояли эсэсовцам до крайности ослабленные советские части. Поэтому к 15.00 8 марта «Лейбштандарт» захватил Люботин [20; 130].

А далее произошли события, которые и немецкими мемуаристами трактуются по-разному, и привлекают большое внимание некоторых современных российских историков.

Итак, после взятия Люботина вокруг 1-го танкогренадёрского полка «Лейбштандарта» была создана боевая группа, двинувшаяся прямым ходом на Харьков. Это движение было нарушением приказа командования группы армий «Юг», согласно которому танковый корпус СС должен был обойти Харьков с севера. Не доходя 5 км до Харькова, боевая группа «Лейбштандарта» столкнулась с частями 303-й стрелковой дивизии полковника К.С. Федоровского (из 40-й армии), форсированным маршем переброшенной к Коротычу, и танками 86-й танковой бригады, вошедшей в 3-ю танковую армию из фронтового резерва. В завязавшемся бою эсэсовцы вынуждены были отступить [20; 131]. «Кавалерийский наскок» на Харьков не вышел. Как говорится, победителей не судят. Но в данном случае победы не было. Зато, помимо прямого нарушения приказа, касающегося непосредственно действий самого «Лейбштандарта», была ещё и возможность создать неразбериху в полосе наступления более дисциплинированного правого соседа «Лейбштандарта» – дивизии СС «Рейх», которая продолжала своё продвижение в северном направлении. Скажем прямо, ситуация не очень красивая. Её «некрасивость» усугублялась тем, что для Хауссера это было второе нарушение приказа командования менее чем за месяц. Ничего удивительного в том, что в своих мемуарах он предпочёл умолчать об этом инциденте, поэтому нет. О событиях 8 марта, связанных с действиями «Лейбштандарта», Хауссер упоминает кратко:

«8 марта “Лейбштандарт” продвинулся через железнодорожный узел к северу от Валков, его передовые отряды достигли западной окраины Харькова» [39; 50].

Несколько более подробно, но в то же время и завуалированно об этих событиях повествует Манштейн. Видимо, дав волю своему «армейскому раздражению» против «эсэсовских мазунчиков», которым прощалось то, что не прощалось армейским генералам, «называть имён» и даже дат он всё-таки не стал:

«…Мы хотели оттеснить от Харькова противника, стоявшего южнее, против группы Кемпфа, или отрезать его от переправ через Донец восточнее Харькова. Если бы это нам удалось, то мы могли бы штурмом взять Харьков. Группа при всех обстоятельствах намерена была избежать повторения боёв под Сталинградом, где атаки наших сил захлебнулись на подступах к городу.

Но было неизбежно, что слово “Харьков” магически притягивало солдат и среднее звено руководства армии. Танковый корпус СС хотел преподнести столицу Украины “своему фюреру” в качестве знака победы и кратчайшим путём пробивался к нему (выделено мной; выражение “столица Украины” – ошибка Манштейна, следовало сказать “бывшая столица Украины”, т.к. столицей Харьков был до 1932 года – И.Д.). Потребовалось резкое вмешательство командования группы, чтобы добиться отказа командования корпуса от намерения фронтально наступать на Харьков, иначе бы он застрял здесь и этим дал бы возможность частям противника, действовавшим западнее города, избежать окружения. Наконец, удалось направить танковый корпус СС в обход Харькова с востока» [27; 477].

Имя Хауссера Манштейном не названо, но то, что бывший командующий группой армий «Юг» инициативу самовольного наступления на Харьков с запада предписывает лично Хауссеру, – совершенно ясно. Называется и мотив подобных действий – реабилитация перед фюрером за самовольное оставление города в середине февраля.

Казалось бы, Манштейну в данной ситуации виднее. Тем более непонятна рьяность некоторых современных российских историков, бросающихся на защиту Хауссера.

Вот знаменитый «адвокат» войск СС г-н Соколов:

«На самом деле на этот раз командир корпуса СС никаких приказов не нарушал. Первоначально Хауссер в соответствии с приказом командующего 4-й танковой армии Германа Гота бросил на штурм Харькова части двух дивизий – “Лейбштандарта” и “Райха”. Позднее, когда стало ясно, что с налёта захватить город не удастся, и завязались тяжёлые уличные бои, Хауссер, опять же по приказу штаба армейской группы, вывел из города части “Рейха”, которые, в свою очередь, сменили “Тотенкопф”, направленный в обход Харькова» [39; 49].

Перед нами – наиболее полная «апология» командира танкового корпуса СС. Речь ведётся о событиях после 9 марта, и Хауссер действует по приказу командующего 4-й танковой армией Гота. О том, что происходило 8-го числа, – молчок.

М. Барятинский:

«При описании сражения под Харьковом иногда утверждается, что Хауссер начал штурм Харькова 10 марта 1943 года по собственной инициативе. Однако это не соответствует действительности. 9 марта, получив запрос о возможности захватить город штурмом, Хауссер отдал приказ подчинённым ему дивизиям начать наступление на Харьков 10 марта. Гот был информирован об этом приказе и не возражал. Во всяком случае, никаких распоряжений, отменявших его приказ, Хауссер из штаба 4-й танковой армии не получал.

Скорее всего, так и было, вряд ли Хауссер второй раз за короткий промежуток времени пошёл бы наперекор воле своего начальства» [3; 106].

Хорошо виден нюанс в изложении событий М. Барятинским (в сравнении с изложением Б. Соколова) – никаких приказов начинать штурм Харькова Гот Хауссеру ни 9, ни 10 марта не отдаёт. Он всего лишь не останавливает инициативного командира танкового корпуса СС. И опять о событиях 8 марта – ни слова.

Практически полностью совпадает с описанием М. Барятинского описание событий А. Исаевым:

«Иногда при описании событий под Харьковом утверждается, что Хауссер начал штурм Харькова 10 марта 1943 года по собственной инициативе. Якобы он втянулся в тяжёлые уличные бои, стремясь оправдаться перед Гитлером за оставление Харькова в середине февраля. Однако это не соответствует действительности. В 15.30 9 марта, получив запрос о возможности захватить город штурмом, Хауссер выпустил приказы подчинённым ему дивизиям начать наступление на Харьков 10 марта. Гот был информирован об этих приказах и не возражал. Во всяком случае, никаких распоряжений, отменяющих его приказы, Хауссер из штаба 4-й танковой армии не получил» [20; 133 – 134].

М. Барятинский и А. Исаев – историки добросовестные, и мною ничуть не ставится под сомнение их изложение событий (чего об изложении Б. Соколова не скажу). Однако вопрос сейчас о трактовке событий и выводах. Обращают на себя внимание следующие моменты.

Во-первых, общая для обоих историков фраза: «Иногда утверждается, что Хауссер начал штурм Харькова 10 марта 1943 г. по собственной инициативе» [3; 106], [20; 133].

Сразу возникает вопрос: кем утверждается. Вот, например, почти каноническая «История Великой Отечественной войны Советского Союза» (М., 1961 г.). Так там это не утверждается. Или современная «Вторая мировая война» историка А.И. Уткина. И там подобного утверждения нет. Даже немецкая «классическая» «История Второй мировой войны» К. Типпельскирха такого не говорит. Наверное, надо сказать прямо, что утверждается это, прежде всего, в мемуарах Манштейна и у тех авторов, которые безоглядно «следуют в кильватере» его изложения событий. А уж Манштейну, повторю, в данном случае видней. Я сам неоднократно подлавливал немецкого мемуариста на искажениях фактов и сейчас не берусь утверждать, что Манштейн ну никак не мог исказить события. Очень даже мог. Однако тут вот что необходимо учесть: речь-то сейчас идёт не о русских, а о немцах, подчинённых самого Манштейна. Посему вряд ли бы он стал опускаться до прямой лжи. Передёрнуть кое-какие факты, не договорить, умолчать – это он мог. Но впрямую клеветать на Хауссера, обвиняя его в том, что он вообще не совершал, приписывать деяния, которых он не делал, – очень и очень маловероятно. Тем более, что когда Манштейн писал и публиковал свои «Утерянные победы» (первая половина 50-х гг. прошлого века), многие участники событий с немецкой стороны были живы, и бывший командующий группы армий «Юг» сильно рисковал встретить самую жёсткую отповедь и заработать обвинения в лживости.

Охотно допускаю, что Манштейн дал выход своему раздражению, которое вызывали у него по старой памяти эсэсовцы, а потому несколько сгустил краски. Но до прямого вранья он в данном случае точно не опустился. И раз уж он пишет, что Хауссер, в нарушение приказа командования группы армий «Юг», пёр на Харьков в лоб, то так оно и было.

Во-вторых. Тут на память приходят слова знаменитого гайдаевского фильма: «А эта странная фраза: “Собака – друг человека”. Странная, если не сказать большего…» Так вот, речь идёт о «странной фразе», имеющейся в изложении событий и у М. Барятинского, и у А. Исаева о некоем запросе о возможности взятия Харькова штурмом. А. Исаев даже уточняет время его получения командиром танкового корпуса СС – 15.30 9 марта.

М. Барятинский вообще не удосужился сообщить, от кого исходил этот запрос. Принимая во внимание события 8 марта, вполне можно подумать, что подобный запрос могли послать своему начальнику командиры эсэсовских дивизий, в частности, командир «Лейбштандарта» Дитрих. А. Исаев в другом месте своего изложения, а также в другой своей работе всё-таки уточняет, что запрос исходил от штаба 4-й танковой армии, т.е. от Гота [20; 133], [19; 429 – 430]. Но, согласитесь, запрос о возможности – это запрос о возможности, а не приказ. И хотя г-н Соколов считает допустимым произвести смысловую трансформацию и запрос, исходящий от Гота, именует приказом Гота (см. выше), но всё-таки надо признать, что права на подобную трансформацию он не имеет. Такие штуки и называются искажением фактов.

И, наконец, в-третьих. Почему-то никто не увязывает события, развернувшиеся сначала под Харьковом, а затем и в самом городе с 9-го числа (речь идёт о лобовом штурме города, предпринятом эсэсовскими дивизиями), с попыткой взять Харьков наскоком, произведённой «Лейбштандартом» 8 марта.

На мой взгляд, совершенно очевидно, что танковый корпус СС в нарушение приказа командующего группы армий «Юг» стремился взять Харьков ударом с запада, не производя обходного манёвра с севера. Войска корпуса увязли в уличных боях. Недаром Манштейн напишет потом в своих мемуарах про сталинградский сценарий. Он знал, про что писал. По этому сценарию всё и пошло. Хауссеру хотелось столь же лихо лично вернуть Харьков, как лихо он его лично сдал менее чем за месяц до этого. Тогда эсэсовский генерал проигнорировал приказы армейского генерала Ланца, сделав по-своему. Сейчас он менее явно, но тоже игнорировал приказ фельдмаршала Манштейна. В феврале Манштейн, только вступивший в командование группой армий «Юг», в которую включалась армейская группа Ланца, и считавший Хауссера, в конечном итоге, правым, занял пассивную позицию, вяло дублируя приказы фюрера об удержании Харькова любой ценой. Выполнявший эти же приказы Ланц оказался «крайним», а нарушившему их Хауссеру, в сущности, ничего не было (только задержали Дубовые листья к Рыцарскому кресту, которые он должен был получить [3; 106], и всего-то; за год до этого генерал Шпонек за подобные дела угодил под трибунал). Теперь хитрую позицию Манштейна занял генерал Гот. Для него не было секретом, что Хауссер рвётся реабилитироваться перед Гитлером. Причём, как и в феврале, этот эсэсовец весьма волен в своих действиях. Вряд ли дивизия Дитриха 8 марта абсолютно самовольно устроила «прогулку» к Харькову. Думается, Хауссер если и не был изначально в курсе действий гренадёров «Лейбштандарта», то, узнав о них, никаких запретных приказов не отдал. Гот, очевидно, тоже хотел заполучить лавры военачальника, чьи войска вернули вторую столицу Украины. Но ослушаться приказа командующего группой армий «Юг» в открытую он не мог. А вот использовать рвение не в меру вольно ведущего себя эсэсовского командира – это можно было попробовать. Видя, как развиваются события в полосе наступления танкового корпуса СС, безусловно, заметив рывок к Харькову «по прямой» с запада, который предпринял «Лейбштандарт» 8-го числа, Гот в буквальном смысле слова спровоцировал Хауссера на дальнейшее нарушение приказа Манштейна, послав тот самый запрос о возможности начала штурма города, который и без того «роющий копытами землю» Хауссер воспринял как отмашку, – можно начинать штурм! Позиция Гота ясна: авось, что и выгорит. А тогда – победителей не судят. Если же не выгорит… Если не выгорит, то лично он, Гот, никаких приказаний, нарушающих директивы Манштейна, не отдавал. Это командир эсэсовского корпуса в очередной раз своевольничал.

Но «мартовский» Манштейн – это не «февральский» Манштейн. Убеждённый в правоте своих действий командующий группы армий «Юг» на сей раз не намерен был позволять ни Хауссеру, ни Готу ломать свои планы, нарушать свои приказы. Надо полагать, что за словами манштейновских мемуаров о резком вмешательстве командования группы с целью заставить командование танкового корпуса СС отказаться от намерения фронтального наступления на Харьков стоят жаркие баталии Манштейна с Хауссером и «отменная» выволочка, устроенная им Готу (несмотря на все ухищрения последнего). На беду для Хауссера, дела его в Харькове пошли плохо, потому он волей-неволей должен был подчиниться и следовать плану действий Манштейна. Манштейн же в мемуарах припомнил командиру танкового корпуса СС его своеволие, и хоть и рассказал о нём в довольно мягкой форме, но всё-таки не позабыл и, в сущности, назвал вещи своими именами.

Так что, резюмируя, – нарушал ли Хауссер приказ Манштейна? Да, нарушал. Хитрые уловки Гота при этом ничего не меняют по существу.

Но вернёмся непосредственно к событиям 8 марта 1943 года.

В то время как боевая группа, созданная вокруг 1-го танкогренадёрского полка «Лейбштандарта», поменяв, вопреки приказам группы армий, ось наступления, пошла на Харьков с запада, 2-й танкогренадёрский полк этой же дивизии, находящийся на её правом фланге и усиленный дивизионным разведбатом под командой уже знакомого нам Пайпера, продолжал движение в северном направлении, стремясь обойти Харьков [20; 131].

На север наступала и дивизия «Рейх» танкового корпуса СС. В этот день она захватила Пересечное к северо-западу от города. Но продвижение дивизии сдерживалось отставанием XLVIII танкового корпуса. В результате этого отставания правый фланг «Рейха» оголился, и, чтобы его прикрыть, полк «Германия» вынужден был развернуться фронтом на восток, а наступление в северном направлении продолжал один полк «Фюрер» дивизии. Лишь взаимодействие с правофланговой группой «Лейбштандарта» позволяло полку продвигаться вперёд.

Таким образом, отставание XLVIII танкового корпуса начало сказываться на наступлении его левого соседа – корпуса Хауссера. Для исправления подобной ситуации на 8 марта было назначено решительное наступление на этом участке фронта. В 11-й танковой дивизии была создана боевая группа Шиммельмана из 15-го танкового полка, мотопехотного батальона на БТР «Ганомаг» и дивизионной артиллерии. На этот момент в танковом полку дивизии числилось 43 боеготовых танка (36 Pz.III и 7 Pz.IV). Группа Шиммельмана должна была воспользоваться открытым, вследствие продвижения эсэсовцев на север, флангом 253-й стрелковой бригады и сводной группы отремонтированных танков 12-го и 15-го танковых корпусов, оборонявших Ракитное. Ей ставилась задача пересечь реку Мжу в полосе наступления дивизии СС «Рейх» и обойти Ракитное с тыла. С фронта по Ракитному наносил удар 111-й танкогренадёрский полк 11-й танковой дивизии [20; 131– 132].

Но 8 марта захват Ракитного не состоялся, немецкие планы провалились. Группа Шиммельмана не смогла достичь пункта, который был определён исходным для атаки на Ракитное с тыла, а лобовой удар 111-го танкогренадёрского полка успеха не принёс [20; 132].

6-я танковая дивизия XLVIII танкового корпуса в этот день предприняла атаку на Соколово. В её составе на конец дня 7 марта было всего 30 танков. С этим количеством боевых машин она и атаковала Соколово [20; 132]. Интересно отметить, что, по советским и чехословацким данным, в боях под Соколово 8 марта принимало участие до 60 танков с немецкой стороны [21; 121], [49; 78]. Очевидно, помимо каких-то просчётов, подобная разница в данных может быть объяснена тем, что с нашей и чехословацкой стороны за танки принимались немецкие штурмовые орудия.

Но при чём же тут чехословацкие данные? Всё дело в том, что в первых числах марта (по одним данным – 3-го числа [49; 75 – 76], по другим – 5-го [20; 125]) в состав 25-й гвардейской стрелковой дивизии 3-й танковой армии был включён отдельный чехословацкий батальон под командованием полковника Людвика Свободы. Батальон был усиленным – насчитывал в своём составе около тысячи человек. Вот как описывает чехословаков Николай Григорьевич Штыков, с полком которого они непосредственно соседствовали:

«Наших новых соседей я увидел уже на следующее утро (речь идёт о 3 марта – И.Д.), когда с офицерами штаба и комбатами проводил рекогносцировку южнее Соколово. На чехословаках – шинели английского покроя цвета хаки, светло-жёлтое снаряжение с двумя наплечными ремнями, русские шапки-ушанки с металлическими кокардами. Все вооружены нашим, отечественным оружием» [49; 76].

Батальон свободы занимал позиции в районе Соколово. В самом селе оборонялась 1-я рота батальона под командованием надпоручика Отокара Яроша. В составе роты было 350 человек (т.е. рота так же, как и батальон, была усиленной). На её вооружении состояло: 4 орудия ПТО, 3 76-мм орудия, 8 противотанковых ружей, 24 ручных пулемёта Дегтярёва, 3 82-мм и 3 50-мм миномёта, 6 станковых пулемётов [20; 132], [21; 121], [29; 442]. Именно на роту Яроша немцы, стремившиеся захватить Соколово, обрушили основной удар. Соседом слева у чехословацкого батальона был 73-й гвардейский стрелковый полк (командир – майор Н.Г. Штыков) 25-й гвардейской стрелковой дивизии. Непосредственный стык с чехословаками обеспечивала рота лейтенанта Н.Г. Бекшина, занимавшая высоту 162,3 [49; 77].

Первый удар утром 8 марта немцы нанесли именно по стыку позиций 73-го гв. сп и отдельного чехословацкого батальона. Николай Григорьевич Штыков вспоминает:

«Утром 8 марта разведчики и артиллерийские наблюдатели полка донесли на НП о движении пехоты и колонны танков противника в сторону Соколово и высоты 162,3. Мы видели, как врага тут же встретила огнём из Соколово дивизионная артиллерия, поддерживающая чехословацкий батальон. А вслед за этим пришло тревожное донесение и от лейтенанта Н.Г. Бекшина, оборонявшего со своим подразделением высоту:

– Товарищ майор! Нас атакуют танки и до роты пехоты противника. Принимаю бой! Поддержите огоньком.

Рубеж перед высотой был заранее пристрелян. Командую артиллеристам. Те ударили дружно, точно. Вражеская атака на какое-то время приостановилась. Но вот танки снова пошли вперёд, увлекая за собой и автоматчиков. Всё ближе, ближе к высоте… Сможет ли выстоять против этой лавины одна лишь рота Бекшина?

На раздумья нет времени. Высоту нужно во что бы то ни стало удержать! Хотя бы ещё несколько часов.

Срочно создаю группу в составе трёх взводов. Возглавить её приказываю молодому коммунисту лейтенанту А.И. Бабцу.

Помощь подоспела очень своевременно. Силы роты лейтенанта Н.Г. Бекшина были уже на исходе. В строю оставалась едва ли треть бойцов, к тому же многие из них были ранены. Вот почему, когда вражеская атака на высоту всё же была отбита, я приказал отвести остатки этой роты за реку Мжу, в Чемужовку. На высоте осталась лишь группа лейтенанта Бабца. В течение нескольких часов она стойко сдерживала вражеский натиск. И лишь во второй половине дня тоже отошла за Мжу.

Теперь противник сосредоточил весь свой удар на Соколово. Со стороны Тарановки, обойдя её с севера, он бросил в бой до шестидесяти танков, свыше десятка бронетранспортёров и два пехотных батальона» [49; 77 – 78].

О том, как развивались события в Соколово, узнаём из доклада полковника Л. Свободы командиру 25-й гвардейской стрелковой дивизии генералу П.М. Шафаренко:

«…В 13.00 около 60 танков, 15 – 20 бронетранспортёров, около батальона мотопехоты в масхалатах проникли постепенно на северо-западную окраину Соколово и оттуда к церкви двумя колоннами. Немцы оперировали танками «Рейнметалл», открывали сильный огонь из орудий и пулемётов, а также массово применяли огнемёты (в составе 6-й тд немцев в это время находились 6 недавно прибывших огнемётных танка Pz.III [20; 132] – И.Д.), которыми сожгли посёлок. Танки разбили постройки, занимаемые нашими воинами, и уничтожили все дзоты со станковыми пулемётами.

Вражеская пехота вела сильный миномётный огонь. В 16.00 пехота и автоматчики проникли в посёлок с хутора Куряче и Прогоня на юго-восточную окраину посёлка. Бой продолжался в окружении, в церкви и в окопах возле неё. В результате боя враг занял Соколово. Реку Мжу не перешёл.

Подбито и сожжено 19 танков, 4 – 6 бронетранспортёров с автоматчиками. Враг потерял убитыми около 300 человек.

Наши потери: все противотанковые средства, кроме 2 ПТР, 5 станковых пулемётов, 3 – 82-мм миномётов, 2 – 50-мм миномётов, 16 ручных пулемётов.

К 23.00 количество убитых и пропавших без вести около 200 солдат и офицеров. 60 раненых, которые были вынесены или самостоятельно вышли. Среди убитых командир 1-й роты (начальник обороны) надпоручик Ярош и его заместитель надпоручик Лом (командир пулем. роты). В случае поддержки обороны хотя бы 10 танками – Соколово было бы удержано.

К 9 марта 1943 г. батальон занимает оборону: Миргород, Артюховка. Промежуток между Миргородом и Артюховкой обороняется четырьмя танками 179-й танковой бригады и ардивизионом.

Полковник Свобода Л.И.»

[29; 443].

Необходимо добавить, что за этот бой 84 солдата и офицера чехословацкого батальона были награждены орденами и медалями СССР, а надпоручику Отокару Ярошу посмертно было присвоено звание Героя Советского Союза. Он стал первым из иностранцев, удостоенных этой высочайшей советской награды [21; 121].

Полковник Л. Свобода в своём донесении посетовал на то, что роте Яронша не была оказана поддержка. Но, отправляя свой доклад в 23.50 8 марта, сразу по горячим следам после окончания боя за Соколово, он просто не знал, что его сосед слева, 73-й гвардейский стрелковый полк Н.Г. Штыкова, даже получил приказ совместно с 81-м гвардейским стрелковым полком быть готовым к нанесению удара на север, на помощь чехословакам. Однако обстановка в районе Тарановки, в которую ворвались немцы, заставила командование 25-й гвардейской стрелковой дивизии бросить все наличные силы на удержание этого населённого пункта [49; 78].