Правда, можно встретить такое утверждение: Ермольева ознакомилась со статьёй Флори и Чейна в августовском номере «Ланцета» за 1940 год не то в июле, не то в августе 1941 года, и вот, мол, эта статья и позволила ей разработать крустозин [75; 458].

Но, как говорится, смотри выше: «из ничего не сделать ничего», да ещё в таких условиях.

Фактом, свидетельствующим о самостоятельности советских разработок пенициллина, является то обстоятельство, что наш препарат получен из другого вида пенициллинового грибка, нежели английский: у нас его получили из Penicillium crustosum (отсюда и название – крустозин), англичане и американцы первоначально работали с Penicillium notatum.

В ряде статей можно прочесть, что уже в 1943 году в СССP был налажен массовый выпуск пенициллина.

Тут возникает вопрос, что подразумевать под словом «массовый»? Если авторы говорят о промышленном производстве, то подобное утверждение ошибочно. Никакого промышленного производства пенициллина в Советском Союзе в 1943 году ещё не было.

А вот довольно масштабный выпуск крустозина в своей лаборатории Зинаида Виссарионовна наладила. Вместе с сотрудниками (Т.И. Балезиной, Л.М. Левитовым, В.А. Севериным, А.П. Уразовой, Ф.Ф. Цуриковым, М.И. Жилабо) она получала, испытывала на активность, стерильность и безвредность значительные партии препарата (200 – 300 литров жидкого крустозина ежемесячно) и отправляла их в больницы и госпитали Москвы.

Применение крустозина давало ошеломляющие результаты. Зачастую людей буквально «возвращали с того света». Так, одним из первых вылеченных стал красноармеец с тяжёлым ранением ноги. Раздробление костей осколками привело к ампутации бедра. Однако после операции начался сепсис, и красноармеец считался безнадёжным. Уже на шестой день применения крустозина состояние больного значительно улучшилось, а посевы крови стали стерильными, что свидетельствовало о победе над инфекцией.

В ноябре 1943 года на Тегеранской конференции Сталин заговорил о пенициллине, продемонстрировав тем самым, что он прекрасно информирован и об английских разработках этого препарата, и о уже существующем в США его широком промышленном производстве. Заявив, что у нас имеется свой аналог лекарства, Иосиф Виссарионович попросил прислать к нам делегацию с образцом английского пенициллина.

Остаётся только гадать, какую хорошую мину пришлось сделать Черчиллю и Рузвельту при плохой игре – ведь ни англичане, ни американцы со своими русскими союзниками информацией о препарате не поделились. Очевидно, проклиная хорошо работающую советскую разведку, загнанный в угол Черчилль пообещал прислать в СССР самого Флори.

Говард Флори прибыл в Москву в феврале 1944 года. Тут-то и состоялось то самое «состязание» по сравнению эффективности оксфордского пенициллина и советского крустозина, о котором рассказывает в своём романе В. Каверин (Флори у него выведен под фамилией Норкросс).

И действительно, советский крустозин «взял верх» в этом своеобразном соревновании. В воспоминаниях Вениамин Александрович специально подчеркнул, что протоколы сравнительных клинических испытаний сохранились. Очевидно, в конце 80-х годов прошлого века, когда вышел его «Эпилог», и когда т.н. Перестройка в СССР не только шла полным ходом, но и «пошла в разнос» всего и вся, уже было немало «прогрессивных» личностей, которые начали обвинять писателя в вымышленности изложенных в романе событий, касающихся разработки отечественного пенициллина. В. Каверин вынужден был защищаться.

А вот и выдержка из итогового протокола:

«…Клинический эффект был получен при лечении как английским, так и русским препаратом, однако следует признать,.. что дозы пенициллина-крустозина ВИЭМ были, при равной клинической эффективности, значительно – до 10 раз – ниже оксфордского препарата…» [59; 4].

Как видим, в «Открытой книге» В. Каверин просто процитировал подлинный протокол испытаний.

Профессор И.Г. Руфанов, в клинике которого (та самая Яузская больница) и под общим руководством которого проводились сравнительные клинические испытания английского пенициллина и советского крустозина, докладывал по их результатам наркому здравоохранения СССР Г.А. Митареву, что наш антибиотик «в некоторых отношениях… превосходит иностранный препарат, требуя для излечения сепсиса значительно меньшего количества единиц» [74; 6].

Флори искренне поздравил своих советских коллег с победой и заявил, что на него «особенно большое впечатление произвела та энергия и то искусство, с которым… получили результаты с пенициллином в Москве за короткий срок» [74; 3].

Слова об особой энергичности наших учёных были наполнены глубоким конкретным смыслом, а не являлись общей фразой. Действительно, англичанин не мог не восхищаться тем фактом, что в разработке нашего крустозина (чрезвычайно удачной, как следовало из результатов «состязания») участвовало всего 9 человек (это весь штат лаборатории Ермольевой, включая её саму), в то время в англо-американском проекте было задействовано свыше 500 специалистов.

Выступая с ответной речью, З.В. Ермольева, в частности, сказала (просим читателя обратить внимание на её слова):

«Работа по пенициллину привлекла наше внимание потому, что автором этого препарата является Флеминг, являющийся также автором лизоцима, с которым наша лаборатория работала много лет… На препарат пенициллина мы обратили особое внимание с начала войны, когда появились работы Флори и Абрагама, когда мы получили сведения о методе очистки этого препарата и его клиническом применении» [74; 3].

Зинаида Виссарионовна добавила, что планирует также «получить некоторые детали технологического процесса и особенно – подробную химическую характеристику препарата» [74; 3].

Итак, З.В. Ермольева не заявляла ни о каких своих приоритетах. Напротив, подчёркивала первенство англичан и в открытии пенициллина (Флеминг), и в получении чистого препарата (Флори), заявляла, что использовала их информацию, публиковавшуюся в открытой научной печати, в своей работе. Но поскольку отечественная разработка всё-таки стала фактом, то Ермольева официально просила союзников помочь с наладкой промышленного выпуска препарата у нас в стране.

Кстати, ещё в 1941 году Наркомздрав по просьбе З.В. Ермольевой запрашивал у британского правительства штаммы плесени, с которыми работали Чейн и Флори. Тогда англичане попросту отмолчались, и мы нашли свой собственный пенициллин.

В то же время не надо понимать слова З.В. Ермольевой так, что она начала работать над проблемой получения лекарственного препарата из плесени только с началом Великой Отечественной войны. Выделенный нами участок речи исследовательницы («…На препарат пенициллина мы обратили особое внимание с началом войны…») говорит лишь о том, что данная тематика была официально закреплена за лабораторией Ермольевой в это время. Раньше же, как приходится полагать, Зинаида Виссарионовна занималась ей в инициативном порядке, «факультативно», о чём, кстати, свидетельствует её фраза об интересе к работам Флеминга. Увы, для руководства научных учреждений, где работала Ермольева, полезность исследования темы стала очевидной только после того, как об этом заявили на Западе («…Воскреснем ли когда от чужевластья мод?..»), да ещё началась война.

После столь внушительных результатов З.В. Ермольевой и её коллег в получении собственного пенициллина Флори стал уважительно называть Зинаиду Виссарионовну «мадам Пенициллин». Кто-то из сотрудников рассказал ему об афганской командировке Ермольевой, о её величании афганцами уважительным словом «ханум», и о том, что в лаборатории её все так и величают с тех пор (неофициально, конечно, и за глаза). Флори пришёл в восторг, и стал обращаться к З.В. Ермольевой ещё и «Пенициллин-ханум». Всегда обладавшая здоровым чувством юмора Зинаида Виссарионовна подписала совместную с Флори фотографию так: «Пенициллин-ханум и сэр Флори – огромный мужчина».

К осени 1944 года количество производимого лабораторией Ермольевой крустозина было таково, что появилась возможность начать его применение в полевых (т.е. непосредственно фронтовых) условиях.

В ноябре 1944 года Главный хирург РККА Николай Николаевич Бурденко возглавил работу бригад, выехавших в лечебные учреждения 1-го Прибалтийского фронта для применения пенициллина в целях предупреждения осложнений при тяжёлых ранениях. В состав бригад входили хирурги, патологоанатомы и бактериологи. Работой последних непосредственно руководила З.В. Ермольева.

Проверялся как наш крустозин, так и англо-американский пенициллин, предоставленный нам союзниками ограниченной партией. В ходе работы Н.Н. Бурденко выразил сомнения как в отношении меньших дозировок крустозина в сравнении с англо-американским пенициллином в сходных ситуациях, так и в более широком спектре противомикробного действия отечественного препарата. Т.е. на основании клинических данных применения двух видов антибиотика для надобностей военно-полевой хирургии главный хирург РККА поставил знак равенства между двумя этими видами. Надо полагать, основания для подобного вывода у него были.

В утверждённой в мае 1945 года «Инструкции по применению пенициллина», учитывающей как результаты испытаний под руководством профессора Руфанова, так и результаты испытаний под руководством Бурденко, были указаны два продуцента препарата – «Penicillium crustosum (Ермольева – Балезина) и Penicillium notatum (Флеминг)» [74; 7], предусматривалась одна и таже дозировка при терапии заболеваний и единые показания к применению.

Т.е., особо подчеркнём это обстоятельство и попросим читателя его запомнить, Бурденко «уравнял» советский и оксфордский пенициллин. Он «отказал» нашему препарату в превосходстве над зарубежным аналогом, но ни сам главный хирург РККА, ни созданная под непосредственным его руководством «Инструкция по применению пенициллина» не указывали на то, что крустозин в чём-то уступает пенициллину Флеминга, Флори и Чейна.

Уже в конце 1944 года на базе фабрики эндокринных препаратов в Москве при непосредственном участии З.В. Ермольевой и научном руководстве с её стороны был открыт экспериментальный цех, который начал выпуск жидкого концентрированного крустозина. С данного момента и можно говорить о начале промышленного производства пенициллина в СССР. В течение 9 месяцев следующего, 1945, года количество предприятий, занимающихся выпуском крустозина, достигло шести. За эти же месяцы совокупный выпуск ими препарата составил 1 млрд 170 млн оксфордских единиц.

Роль З.В. Ермольевой в запуске этих предприятий и организации их работы была огромна.

Мы ниже ещё поговорим о сравнении указанных объёмов выпуска с американскими, а также с объёмами поставки нам западного пенициллина. Действительно, всё постигается в сравнении. Но объёмы выпуска крустозина в 1943 – 1945 годах можно оценивать, не только чисто количественно сравнивая его с объёмами выпуска зарубежного аналога в США, но и по результатам применения этого самого «нашего объёма».

Так вот, по имеющимся данным, применение крустозина привело к снижению смертности в армии от ран и инфекций на 80%, количество ампутаций конечностей снизилось на 20 – 30%.

Оцените эти «скромные» проценты. Это сотни тысяч спасённых жизней, десятки тысяч людей не стали калеками.

Учитывая разработку отечественного пенициллина З.В. Ермольевой, большую проведённую ею работу по запуску производства препарата в промышленном масштабе, Зинаиду Виссарионовну в 1945 году назначают директором Всесоюзного научно-исследовательского института пенициллина, созданного на базе Института биологической профилактики инфекций и позже преобразованного во Всесоюзный НИИ антибиотиков.

Директором этого института З.В. Ермольева была до 1947 года включительно (т.е. примерно два года). Об успехах НИИ в бытность Ермольевой его директором и позже, когда она возглавляла в нём на протяжении многих лет отдел экспериментальной терапии, мы скажем несколько ниже. Весьма внушительные были успехи!

Но… Главной задачей института в момент его создания было усовершенствование методов промышленного производства крустозина, существенное расширение этого производства. Факты таковы: решить эту задачу Зинаида Виссарионовна не смогла, и в 1947 году была снята с должности директора института. В 1949 году министр здравоохранения генерал Е.И. Смирнов представил З.В. Ермольеву и её сотрудников (Т.И. Балезину, М.М. Левитова и В.А. Северина) к награждению Сталинской премией именно за разработку отечественного пенициллина (крустозина). Представление Комитетом по присуждению Сталинской премии утверждено не было.

При этом в 1945 году у Эрнста Чейна в обход американцев закупается технология глубинного брожения. В НИИ эпидемиологии и гигиены Красной Армии, директором которого был Николай Копылов, эта технология осваивается и вскоре запускается в производство.

В качестве основного производственного штамма в данной технологии использовался Penicillium chrysogenum, который американские учёные стали применять с 1943 года.

За эту работу большой группе сотрудников НИИЭГ КА во главе с Николаем Копыловым в 1947 году была присуждена Сталинская премия (и вполне заслуженно!).

Но в том же году З.В. Ермольева была снята с поста директора ВНИИ пенициллина, а все работы по крустозину ВИЭМ свёрнуты. В сущности, в СССР стал с тех пор выпускаться адаптированный аналог оксфордского пенициллина, а отечественный крустозин был забыт.

Здесь самое время остановиться и, прервав на время последовательное изложение событий жизни Зинаиды Виссарионовны Ермольевой (да простит нас за это читатель), подробно разобрать все современные нападки и на исследовательницу, и на её крустозин. «Демоправдюки» просто-таки упиваются, изрыгая ложь, извращая ранее известные факты, давая им свои «исследовательские» «правильные» трактовки взамен «неправильных» «идеологических» советских трактовок. А уж когда удаётся подкинуть ранее неизвестный «жареный» фактик, тот тут они просто впадают в «правдоискательский» экстаз, даже не очень заботясь о логичности и непротиворечивости своих «научных» построений.

Нечего и говорить, что всё это зачастую сдабривается уничижительными высказываниями и оценками в адрес «совков», презрительным «пофыркиванием» с использованием каких-нибудь цитаток «классиков» западной литературы. Словом, типичная «демократическая» «порнография».

Трудно понять логику моральных уродов, а в их души и проникать не хочется (миазмы, знаете ли…).

И весь последующий разбор предпринимается нами вовсе не для того, чтобы переубедить этих «демоправдюков» (это, в принципе, невозможно). Во-первых, необходимо защитить память замечательных советских учёных – З.В. Ермольевой и её сотрудников. Во-вторых, надо показать, что советская наука вовсе не была каким-то жалким эпигоном, компилятором, подражателем науки западной, что не надо «заглядывать в рот» западным «светочам» (во всяком случае, в советское время в этом надобности не было). И, наконец, хочется продемонстрировать читателям всю лживость и подлость современных борцов за интернациональный характер науки как таковой, её общечеловеческую ориентированность и сущность. Подобные «интернациональность» и «общечеловеческое ориентирование», в конечном итоге, выливаются в преклонение перед всем западным и в унижение всего отечественного. Это вот такие и им подобные деятели придумали гнусную фразу: «Патриотизм – последнее прибежище негодяя».

Итак, в чём «провинилась» Ермольева, её крустозин и Советское государство перед «ревнителями» исторической истины?

Обвинение первое. Ермольева противилась поставкам англо-американского пенициллина, опасаясь, что если начнутся его поставки, то её разработки крустозина попросту «прикроют».

Причём любопытно, что подобную ложь утверждают не только некоторые «демоправдюки», но и кое-кто из современных горе-«патриотов». Как говорится, «таких “друзей” иметь – так и врагов не надо».

Вот «пассаж» одного из подобных «восхитителей» заслуг З.В. Ермольевой:

«…И в этом же 1942-м Ермольевой удалось синтезировать антибиотик. Можно было даже наладить его производство, но чиновники Наркомздрава не торопились…

– Заметку в “Британском журнале экспериментальной патологии” об аналогичном прорыве Флеминга, Флори и Чейна Ермольева восприняла как личную трагедию: “Опоздала!”, – рассказывает Ольга Волкова, творческий руководитель НТК “Биотекст”, глубоко изучавшая историю создания крустозина. – Но самым неприятным было то, что советские чиновники решили вдруг закупать именно западный пенициллин. Словно не было 10-летних усилий лаборатории Ермольевой, и не был уже получен собственный эффективный препарат…

Но она не сдаётся. Ей удалось добиться отсрочки закупки и согласия создать хотя бы небольшое производство крустозина» [59; 3 – 4].

Ясно, почему подобную версию проталкивают «ревнители» исторической истины. Но для чего её повторяют т.н. «друзья»? Неужели творческому руководителю г-же Волковой не ясно, что каждый день отсрочки закупа препарата (если таковая предполагалась) означал в условиях той войны смерть тысяч раненых? Т.е. З.В. Ермольеву, по сути, обвиняют в массовых убийствах из-за своих научных амбиций. «Ревнители»-антисоветчики именно с целью обвинить З.В. Ермольеву и «запускают в оборот» эту ложь (это лишь частный случай их борьбы со всем советским). Ну а «друг» и творческий руководитель г-жа Волкова, видимо, столь высоко ставит всякое творчество, что нюансы в виде тысяч человеческих жизней её попросту не интересуют, ничего предосудительного в массовых смертях она не видит.

Однако подтверждают ли факты подобную версию?

Оказывается – нет. Следов протеста Ермольевой по поводу закупа западного пенициллина документы не сохранили. И произошло это по той простой причине, что не было, так сказать, оснований для протеста.

Во-первых, осуществлять закуп лекарства за рубежом – ещё не значит отказаться от производства собственного препарата. Это ведь только современные «демократы» полагают, что зачем что-то производить, если можно это «что-то» купить за границей. Были бы «бабки». В то время советское руководство мыслило совсем по-другому. Отказаться от закупа препарата, пока «доводят» свой собственный – дело немыслимое, означающее убийство своих солдат собственными руками. Но и свой надо «доводить» и производить – никак не иначе. Ведь не отказывалось же Советское правительство от закупа союзнических танков и самолётов, пока своих не хватало, на том основании, что свои мы всё равно произведём. Но и производство своих не прекращало по той причине, что союзники нам их поставляют. Так и с пенициллином.

Во-вторых, союзники долгое время отказывали нам в поставках пенициллина, хотя запросы о таких поставках делались регулярно, начиная с конца 1943 года.

Более того, ещё в 1941 году не кто иной, как Зинаида Виссарионовна Ермольева, пыталась добиться через Наркомздрав, чтобы англичане прислали штамм грибка-пенициллиума, на основе которого они ведут производство пенициллина. Тогда британцы попросту отмолчались.

Но такому «союзническому» поведению союзников «демоправдюки» находят оправдание, ведь Запад, с их точки зрения, – средоточие всего лучшего и светлого и грешным быть ну никак не может (даже если и грешит). «…Британское правительство отмалчивалось. Оно понятия не имело, что делает Флори», – пишет М. Шифрин [75; 458].

Г-н Шифрин позволяет себе неоднократно бесцеремонно заявлять о советской версии производства нашего пенициллина (крустозина): «Это враньё!» [75; 460 – 461]

Поэтому мы без лишних церемоний также скажем о его утверждении, что «британское правительство», мол, «понятия не имело…»: «Это враньё!»

Британское правительство не могло не знать во второй половине 1941 года, чем занимается в Оксфорде Флори и его группа, ведь в 1939 году он подавал правительству заявку на грант для проведения исследований по теме пенициллина; в августе 1940 года было много «шума» в связи с публикацией результатов исследования в медицинском журнале «Ланцет» (это была та самая публикация, из которой Флеминг узнал, что о его пенициллине вспомнили и с ним успешно работают); а в первой половине 1941 года Флори обращался к правительству, пытаясь организовать промышленное производство препарата.

Итак, с конца 1943 года, после Тегеранской конференции, где вопрос о пенициллине поднял Сталин, Советский Союз через Миссию Союза Обществ Красного Креста и Красного Полумесяца СССР (СКК и КП СССР) подавал неоднократные заявки на поставку нам в страну англо-американского пенициллина. Однако ответом до конца 1944 года был отказ.

Заметим, кстати, что в это время З.В. Ермольева не только получила свой крустозин, но уже и производила его в довольно значительном количестве на базе своей лаборатории, уже шли клинические (успешные!) испытания в больницах и госпиталях Москвы, а в конце 1944 года прошли испытания во фронтовых условиях и заработал первый цех по производству препарата.

Так что, как видим, одно другому не мешало: работа над нашим крустозином не исключала попыток закупить крупные партии препарата за рубежом (и наоборот). И то, что оксфордский пенициллин начал поступать только весной 1945 года, – вовсе не результат «происков» Ермольевой (или её «заслуга», как трактуют вопрос т.н. «друзья»). Просто союзники так исполняли свой союзнический долг.

Нетрудно догадаться, что «ревнители» исторической истины и тут стараются оправдать союзников: оказывается, «безусловно, можно упрекнуть союзников в том, что оказывать эту помощь они стали лишь в конце войны» (т.е. поставлять СССР пенициллин – И.Д.), «но нужно учесть, что» им самим, мол, не хватало [74; 5 – 6]. А не хватало до весны 1945 года. И только когда сами «укомплектовались» «под завязку» (до такой степени, что пенициллин был даже пущен в гражданский оборот), тогда и начали свой союзнический долг исполнять. Там, правда, война скоро закончилась.

Но всё-таки будем к союзникам справедливы: поставки они начали и поставили довольно много. (И, кстати, З.В. Ермольева и тут им не помешала; потому что и не думала этим заниматься.)

В декабре 1944 года Американский Красный Крест, наконец-то, принял от Миссии СКК и КП СССР заказ на поставки пенициллина в 1945 году.

В течение 9 месяцев 1945 года (начиная с весны) по линии т.н. ЮНРРА²⁹ в СССР было поставлено 10 млрд оксфордских единиц пенициллина [74; 5].

Цифры, действительно, впечатляют. И спасибо союзникам за это!

Однако «демоправдюки» цифры этих поставок используют не только для того, чтобы сказать союзникам «спасибо», но, главным образом, для доказательства того, что советский крустозин и роли-то никакой не сыграл, потому что его было чрезвычайно мало.

Известно, что советское производство пенициллина-крустозина составило за тот же период (9 месяцев 1945 года) 1 мрд 170 млн оксфордских единиц, т.е. почти в 10 раз меньше поставленного импортного. Отсюда делается следующий вывод:

«…Именно импортный, а не отечественный пенициллин в основном и спасал жизни советских воинов в годы войны, а также мирных граждан после её окончания» [74; 7].

Корректным подобный вывод никак не назовёшь. Пока не будем говорить о спасении жизней мирных граждан после войны (тут тоже есть любопытный нюанс). Остановимся на спасении жизней советских воинов. Ещё раз отметим, что ничуть не думаем отрицать это спасение западным препаратом. Но… Советский крустозин спасал жизни наших раненых бойцов, начиная с 1943 года. Продолжал делать это весь 1944 год, а также и в 1945 году. Западный же препарат (пусть его было и очень много поставлено в 1945 году) «заработал» только с весны 1945 года. Да, раненые в госпиталях были и после Победы. Да, была ещё война с Японией. Но всё же, на каком основании «ревнители» исторической истины смеют так хлёстко утверждать, что во время войны раненых советских бойцов спасал в основном импортный пенициллин, когда поставлять нам его начали за полтора – два месяца до Победы? К тому же не забудем, что и отечественный крустозин в эти полтора – два месяца тоже не переставал «работать», после Победы тоже производился, и в войне с Японией тоже «участвовал».

С нашей точки зрения, поставки союзнического пенициллина можно уподобить открытию Второго фронта. Никто не отрицает, что открытие последнего в июне 1944 года сыграло определённую роль в разгроме нацистской Германии. Не приходится сомневаться, что действия союзников спасли десятки, а то и сотни тысяч жизней советских солдат. Однако, в принципе, Второй фронт ничего кардинально не менял: Советский Союз уже в одиночку мог добить врага, разгром гитлеровской Германии был предопределён.

Так и «открытие» «второго пенициллинового фронта»: да, помогло; да, многих наших бойцов спасло. Но большая часть пути была пройдена нами самостоятельно: сами открыли, сами внедряли, сами производили, сами спасали.

Что же касается спасения жизней мирных советских граждан импортированным пенициллином, то факты здесь таковы: для покрытия потребности в препарате на 1946 год (т.е. и для армии, и для гражданского населения) постановлением СНК СССР от 29 мая 1946 года предусматривался закуп за рубежом 150 млрд оксфордских единиц препарата (также, как и в 1945 году, по линии ЮНРРА). Однако начавшаяся «холодная» война привела к скорой приостановке начавшихся поставок. Так что, в 1946 году проблему пришлось решать в основном за счёт отечественного производства (т.е., преимущественно, выпуском того же крустозина).

Говоря о поставках импортного пенициллина, хотелось бы рассмотреть ещё один тесно связанный с проблемой поставок вопрос.

Можно с большой долей уверенности предполагать, откуда взялся гнусный миф о том, что З.В. Ермольева противилась поставкам англо-американского пенициллина и делала это из-за своих научных амбиций: есть версия, что Зинаида Виссарионовна возражала против закупа американской технологии производства антибиотика. Данная версия была озвучена ещё В. Кавериным в романе «Открытая книга», где «книжная Ермольева», т.е. главная героиня Татьяна Петровна Власенкова, убеждает руководство Наркомздрава не закупать у союзников лицензию, а лучше выделить деньги на организацию собственного производства препарата, и добивается в этом успеха.

Не приходится сомневаться, что в определённых научных кругах, в Наркомздраве, да и в правительстве существовало сильное «прозападное лобби»: люди, которые были сторонниками закупа технологии производства пенициллина у союзников. В конечном счёте, данное «лобби» добилось своего: после ряда перипетий технология была закуплена (о чём ниже).

Могла ли возражать против закупа лицензии З.В. Ермольева? Принципиально – да. И, очевидно, возражала (ведь роман В. Каверина основан на многих имевших место фактах).

Весь вопрос в том, когда она это делала? И интерес к указанному вопросу не просто чисто научный. Он имеет ещё и этическую составляющую. Согласитесь, одно дело возражать против закупа зарубежной технологии, когда ты всего лишь ведёшь работы в соответствующей области, но результатов на руках у тебя нет (пусть они и близки). Тогда сопротивление закупу лицензии ничем не отличается от сопротивления закупу готового препарата, когда у тебя самого его пока не имеется, или он есть, но в крайне недостаточных количествах, – это преступление, поступок, обрекающий на смерть и страдания тысячи людей.

Совсем другое дело – возражать, когда препарат у тебя есть, он испытан и готов к запуску в промышленное производство. В подобных условиях убеждать правительство не тратить деньги на закуп иностранной технологии и время на организацию производства в соответствии с ней, а истратить лишь часть этих денег на организацию производства в соответствии с отечественной технологией – поступок в высшей степени правильный, благородный и патриотичный. И то, что он ещё и согласуется с научными амбициями исследователя, вовсе не преступление, а счастливый случай совпадения личных и общественных интересов.

В книге В. Каверина Т.И. Власенкова действует как раз по последнему описанному сценарию: она готова к запуску в промышленное производство своего крустозина и борется с намерением ряда лиц из научной среды и ряда должностных лиц из Наркомздрава закупить технологию производства пенициллина у американцев. Происходит это, судя по излагаемым событиям, где-то в конце 1943 года.

Ну а что же реальная, а не «книжная» Ермольева? Когда она могла высказывать свои возражения? Посмотрим.

В 1941 году Зинаида Виссарионовна через Наркомздрав запрашивает у англичан штамм плесневого грибка, из которого получен пенициллин (см. выше). Понятно, что лабораторные исследования этого штамма в конечном итоге приведут к организации промышленного производства на его основе. Стало быть, никаких возражений по закупу технологии З.В. Ермольева, в принципе, не могла сделать. Да и предмета для возражений не было: тогда никто и ничего ещё не собирался закупать.

Часть 1942 года (до весны), по воспоминаниям сотрудницы З.В. Ермольевой Т.И. Балезиной, ещё ждали присылки штамма англичанами, затем, потеряв надежду, активизировали свои работы и получили пенициллин из грибка Penicillium crustosum. Т.е. в 1942 году З.В. Ермольева не возражала против закупа технологии или какой-то её части (в виде производственного штамма), а как раз наоборот. Но, опять-таки, союзники-англичане молчали по поводу штамма, а Наркомздрав СССР ещё не ставил вопроса о закупе технологии в полном объёме.

Февраль 1944 года. Москва. Визит англо-американской делегации учёных во главе с Говардом Флори. Выше мы уже цитировали отрывок из речи З.В. Ермольевой, обращённой к иностранным гостям. Напомним, что наша исследовательница говорила, в частности, о том, что очень рассчитывает «получить» от западных коллег «некоторые детали технологического процесса и особенно – подробную химическую характеристику препарата» [74; 3].

Получается, что и феврале 1944 года З.В. Ермольева не возражала против приобретения у союзников хотя бы отдельных элементов их технологического процесса.

Так когда же могла иметь место полемика между Ермольевой и отдельными «функционерами» Наркомздрава по поводу закупа западной лицензии?

Со всей очевидностью «оконтуривается» дата – 1943 год.

Её можно ещё более конкретизировать, задав следующий вопрос: а когда некоторые «функционеры» Наркомздрава могли выступить с инициативой закупа западной лицензии на производство пенициллина? Тогда же, когда Советский Союз обратился с просьбой к союзникам о поставках ему пенициллина, т.е. в конце 1943 года, после Тегеранской конференции, на которой «пенициллиновую проблему» поднял Сталин.

29. ЮНРРА (UNRRA) – сокращение от английского United Nations Relief and Rehabilitation Administration – Администрация помощи и восстановления Объединённых Наций. Организация создана в 1943 году для оказания помощи территориям, пострадавшим от действий стран нацистского блока.