Кстати, сохранение группировки с сосредоточением 2/3 сил фронта на севере вовсе не мешало уделить должное внимание обороне, в том числе и на юге. Думаем, что не ошибёмся, если скажем, что наличие больших сил на северном крыле Крымского фронта было обусловлено не только тем, что там собирались сами вновь наносить удар, но и тем, что там же ждали и контрудар немцев. И именно на севере оборона была подготовлена лучше, о чём ещё будет разговор. Но при этом не надо было забывать и про участок 44-й армии (т.е. про южное крыло фронта). Но про него забыли. Второстепенный участок в ходе советского наступления мыслился второстепенным и в случае наступления германцев. Внимания ему было уделено преступно мало. То, что творилось на нём к 8 мая, нельзя назвать иными словами, как «полное военное безумие». Кого в этом мы должны обвинить? Сталина? Ставку? Генштаб? Василевского? Или всё-таки Козлова и его штаб? Мы останавливаемся на последнем варианте ответа, подозревая при этом, что многие ответят, что виноват был Мехлис. Но таким образом отвечающих мы отошлём к сказанному выше.

Однако от общих рассуждений и исследовательских трактовок событий вернёмся к самим этим событиям.

7 мая в 23.45 состоялся Военный совет Крымского фронта. Сохранилось два документа, по которым можно сделать вывод о вопросах, на этом совете обсуждавшихся.

Первый документ – это телеграмма Л.З. Мехлиса Сталину от 8 мая 1942 года, т.е. отправленная уже после начала немецкого наступления. В ней говорилось:

«Теперь не время жаловаться, но я должен доложить, чтобы Ставка знала командующего фронтом. 7 мая, то есть накануне наступления противника, Козлов созвал Военный совет для обсуждения проекта будущей операции по овладению Кой-Асаном. Я порекомендовал отложить этот проект и немедленно дать указания армиям в связи с ожидаемым наступлением противника. В подписанном приказании комфронта в нескольких местах ориентировал, что наступление ожидается 10-15 мая, и предлагал проработать до 10 мая и изучить со всем начсоставом, командирами соединений и штабами план обороны армий. Это делалось тогда, когда вся обстановка истекшего дня показывала, что с утра противник будет наступать. По моему настоянию ошибочная в сроках ориентировка была исправлена. Сопротивлялся также Козлов выдвижению дополнительных сил на участок 44-й армии» [4; 207-208], [20; 10].

Конечно, кто-то скажет, что по данной телеграмме судить о ходе Военного совета Крымфронта, состоявшегося 7 мая, нельзя: мол, Мехлис телеграммой опять пытался добиться снятия Д.Т. Козлова, а заодно и себя выгородить.

Не спорим, Л.З. Мехлис пытался добиться снятия Д.Т. Козлова. Но при этом он бы не стал лгать. Не стал бы он и трусливо выгораживать себя. Не такой был человек Лев Захарович. Надеемся, что уже убедили предыдущим изложением читателя в его честности и смелости, качествах, которые признавали за ним даже его недруги.

К тому же, есть и второй документ, который как раз и подтверждает, что первый документ не лжёт. Сохранился протокол того самого заседания Военного совета. В нём рукой начштаба П.П. Вечного проставлена дата предполагаемого немецкого наступления – «10–15 мая», исправленная затем на «8–15 мая». В этом документе названы и вероятные направления наступления противника. Причём, в действительности запланированное немцами направление стоит на последнем месте [1; 17]. Из всего этого можно сделать обоснованный вывод, что обстоятельства заседания Военного совета 7 мая изложены в телеграмме Л.З. Мехлиса точно.

О чём вообще говорят материалы этого заседания?

Во-первых, что толчком к нему послужила директива Ставки ВГК № 170357 от 6 мая 1942 года. Это и так можно было предполагать, но тот факт, что на заседании Д.Т. Козлов настаивал на разработке плана атаки Кой-Асановского оборонительного узла немцев, указывает на абсолютную правильность подобного предположения.

Во-вторых, что командование Крымфронта так толком и не представляло, где немцы нанесут удар, – южный участок советской обороны считался самым маловероятным местом удара. Потому и не приходится удивляться, что Д.Т. Козлов не стремился к увеличению сил 44-й армии.

В-третьих, что названная хорватом дата начала немецкого наступления сыграла с командованием Крымского фронта «злую шутку» – оно не ждало удара раньше 10-го числа и пребывало, если можно так выразиться, в весьма «расслабленном состоянии».

И только Л.З. Мехлис был убеждён, что наступление начнётся 8-го числа и, скорее всего, ударом по южному крылу фронта. Откуда у армейского комиссара была такая убеждённость? Прежде всего, по-видимому, Л.З. Мехлис больше Д.Т. Козлова уделял внимание сообщениям фронтовой разведки. Как раз 7 мая на основе разведданных, поступающих с Керченского полуострова, помощник начальника оперативного отдела штаба Северо-Кавказского направления составил докладную записку, в которой, в частности, утверждал:

1. Наступление противника следует ожидать 8-9 мая силами трёх пехотных дивизий и одной танковой дивизии на участке 44-й армии.

2. Возможен массированный удар самолётов.

3. Возможна высадка десанта на шлюпках [1; 16].

Как видим, к 7-му числу наша разведка в основном раскрыла план немцев. Но, увы, было уже поздно. Встречающиеся в литературе утверждения, что наши разведчики чуть ли не с середины апреля вскрыли концентрацию немцев против нашего левого крыла, действительности не соответствуют [1; 15-16]. Немцы очень умело замаскировали свою подготовку на юге и, наоборот, всячески демонстрировали свои наступательные намерения на севере.

Помимо данных разведки Л.З. Мехлис вполне мог руководствоваться и увиденным лично. Мы помним, что он постоянно мотался по войскам (в отличие от Д.Т. Козлова, который предпочитал командовать фронтом из своего кабинета). Впечатления от посещения передовой привели Льва Захаровича к вполне определённым выводам. Тем более что как раз 7 мая противник усилил массированные удары своей авиации по нашим аэродромам, складам и переднему краю. Особенно усиленно «обрабатывались» оборонительные порядки 44-й армии [1; 17].

В общем, заседание Военного совета Крымского фронта 7 мая оставляет тягостное впечатление: фронт был абсолютно не готов к отражению немецкого удара, а командование при этом не проявляет никакого беспокойства. Можно понять А. Мартиросяна, который в статье «Миф о «верном псе» Сталина Льве Захаровиче Мехлисе» восклицает:

«Нарочно не придумаешь!.. все данные бьют прямо в глаза – завтра немцы начнут наступление, а он (генерал Д.Т. Козлов – И.Ю.) в приказе по фронту указывает срок 10-15 мая, а до 10 мая всем проработать план обороны, который давным-давно должен быть готовым. Он всегда должен быть готов и лишь по ходу действия корректироваться в зависимости от ситуации» [20; 11].

Прежде, чем начать изложение событий, развернувшихся на Керченском полуострове с утра 8 мая 1942 года, обратимся к вопросу о силах противостоящих сторон и их группировке (отчасти этого вопроса мы уже касались, но теперь поговорим о нём подробнее).

В состав Крымского фронта входило три армии: 47-я (командующий – генерал-майор К.С. Колганов), 51-я (командующий – генерал-лейтенант В.Н. Львов) и 44-я (командующий – генерал-лейтенант С.И. Черняк).

Всего в подчинении штаба Крымского фронта к началу мая 1942 года числились 16 стрелковых и горнострелковых (156, 157, 224, 236, 271, 276, 302, 320, 390, 396, 398, 400, 404 сд, 63, 77, 138 гсд), 1 кавалерийская (72-я) дивизии, 3 стрелковых (12, 83 и 143-я) и 4 танковых (39, 40, 55, 56-я) бригады, 3 отдельных танковых батальона (124, 126 и 229-й), 2 мотострелковых полка (13-й и 54-й) и 9 артиллерийских полков РГК [11; 272], [25; 43], [39; 2], [14; 1], [12; 44].

Надо, однако, отметить, что, несмотря на большое количество соединений и частей в составе фронта, многие из них имели значительный некомплект личного состава, что явилось следствием кровопролитных боёв февраля-апреля 1942 года. Так, в большинстве стрелковых дивизий на переднем крае недобор составлял от 30 до 50% [1; 10], [14; 2]. Данное обстоятельство, безусловно, очень сильно сказывалось на боеспособности частей и соединений.

Общая численность войск фронта составляла 249 800 человек [6; 179], [31; 311] (по другим данным – 296 000 человек [9; 143], 260 000 человек [15; 207] ).

К маю танковые формирования Крымского фронта частично восполнили свои потери. Общее количество танков в них было равно 238 [11; 272], [25; 44], [1; 12]. Их распределение по формированиям было следующим:

39 тбр – 21 танк (2 КВ, 1 Т-34, 18 Т-60);

40 тбр – 42 танка (11 КВ, 6 Т-34, 25 Т-60);

55 тбр – 46 танков (10 КВ, 20 Т-26, 16 Т-60);

56 тбр – 47 танков (7 КВ, 20 Т-26, 20 Т-60);

229 отб – 11 танков КВ;

124 отб – 20 танков Т-26;

126 отб – 51 танк Т-26.

Всего – 238 танков [11; 272], [25; 43-44].

Кроме того, в составе Крымского фронта значился 79-й учебный отдельный танковый батальон, имевший 7 танков (5 Т-26, 1 ХТ-133 и 1 Pz. IV) [25; 44].

Все танковые бригады и 229-й отдельный танковый батальон находились в подчинении командования фронта, но в случае перехода противника в наступление поступали в подчинение командующих армиями: 55 тбр – 47-й армии, 40 тбр и 229 отб – 51-й армии, 56 и 39 тбр – 44-й армии. 124-й и 126-й отдельные танковые батальоны входили в состав 44-й армии [25; 44].

К 8 мая Крымфронт имел, по разным данным, от 349 до 406 исправных боевых самолётов [9; 143], [4; 207], [1; 12-13]. Составить представление о количестве тех или иных видов боевых самолётов оказывается затруднительно. Так, А.М. Василевский говорит о 175 истребителях и 225 бомбардировщиках (при общем количестве в 400 боевых машин) [4; 207]. В.В. Абрамов пишет, что истребителей было 209, бомбардировщиков – 134 (в их число включён 31 лёгкий ночной бомбардировщик У-2), самолётов-разведчиков – 6 [1; 12]. В.О. Дайнес вообще не расписывает самолёты по типам, а А.В. Исаев, не называя общего количества машин (видимо, по причине как раз противоречивости данных), говорит лишь об 11 штурмовиках Ил-2 в составе авиации Крымского фронта [11; 272], [9; 143].

В.В. Абрамов объясняет причины подобных расхождений (кстати, его объяснение касается не только самолётов):

«Количество вооружения и боевой техники на Крымском фронте в военно-исторической литературе обычно преувеличивается. Называются такие числа: 3 580 орудий и миномётов, 350 танков и 400 самолётов. Это произошло потому, что авторы исследований использовали не фронтовые документы, многие из которых просто погибли, а данные Генерального штаба, где за Крымским фронтом числилось больше техники и оружия, нежели было в наличии. В действительности вся эта «лишняя» техника была утрачена в ходе наступательных боёв зимой и весной 1942 года и в своё время не была списана» [1; 13].

Дельное замечание историка. Принимая его во внимание, остановимся всё-таки на количестве боевых самолётов, приводимом самим В.В. Абрамовым – 349 машин [1; 12]. Однако по видовому составу к В.В. Абрамову есть замечание – при распределении боевых самолётов по видам им не упоминаются штурмовики. Между тем сам он, повествуя несколькими страницами ниже о действиях советской авиации 8 мая, говорит о группе из 10 штурмовиков Ил-2 [1; 19]. Следовательно, на 10-11 единиц придётся уменьшить либо количество истребителей, либо количество бомбардировщиков, так как, по-видимому, В.В. Абрамов учёл штурмовики вместе с одним из этих видов самолётов.

Из 17 авиаполков, которыми располагал фронт, только 8 базировались на аэродромы Керченского полуострова, 9 – на аэродромы Северного Кавказа. Последние находились в 120-330 км от переднего края [27; 3-4]. Такое удаление более половины авиационных сил фронта значительно снижало их мобильность.

По остальным видам вооружения Крымфронта на начало мая данные В.В. Абрамова таковы: 709 полевых, 216 противотанковых орудий, 1026 миномётов (без учёта 50-мм миномётов), 72 реактивных установки, 244 зенитных орудия [1; 12].

Боевой порядок Крымского фронта к 8 мая был следующий: с севера на юг, от Азовского моря к Чёрному, передний край держали части 47, 51-й и 44-й армий. Все они располагались в одну линию на Ак-Монайском (Парпачском) перешейке, имея общую протяжённость линии фронта всего 27 км. Полосы обороны они, соответственно, занимали в 10, 9 и 8 км [1; 10], [11; 272], [27; 3], [14; 1-2], [39; 2-3]. Причём сам перешеек имел протяжённость в 18 км. Увеличение протяжённости полосы советской обороны произошло вследствие наличия выступа на севере в сторону Киета [39; 3], [14; 1].

Таким образом, 47-я армия перестала быть армией второго эшелона, т.е., фактически, резервной для фронта армией, каковой она была в феврале-марте. Правда, 6 мая начальник штаба фронта генерал П.П. Вечный обратился в Военный совет фронта с предложением о выводе в резерв управления 47-й армии с подчинением ему войск 151-го укреплённого района, дивизий и частей фронтового подчинения. Причём соединения и части 47-й армии, державшие оборону на переднем крае, должны были оставаться на своих местах и быть переданы 51-й армии [1; 17]. Таким образом, 47-я армия вновь должна была стать армией второго эшелона, хотя и в новом составе. Видимо, П.П. Вечный был всё-таки обеспокоен возможностью удара немцев и его последствиями и стремился укрепить созданием второго эшелона в виде целой армии оборону фронта. Либо начштаба подобным образом отреагировал на директиву Ставки ВГК № 170357 от 6 мая 1942 года о переходе войск фронта к обороне и совершенствовании оборонительных рубежей. Впрочем, возможно, обе эти причины действовали вместе. Но как бы там ни было, на проведение предложенных П.П. Вечным мероприятий времени уже не оставалось.

Основная масса войск (12 стрелковых дивизий) была сосредоточена на первой позиции полосы обороны. Вторая позиция, именовавшаяся Ак-Монайским рубежом, оборонялась двумя стрелковыми дивизиями и частями 151-го укреплённого района. В полосе 47-й армии вторая позиция проходила в 12 км от первой, в полосе 51-й армии – в 5-9 км, а в полосе 44-й армии – в 2-5 км [1; 10], [14; 2], [27; 4]. То есть вторая позиция 44-й армии фактически сливалась с первой. Именно там, где немцы собирались наносить свой основной удар, построение войск Крымского фронта было самым неудачным (разумеется, Манштейн учитывал и это обстоятельство, наряду с тем, что количественно южное крыло расположения советских войск было наиболее слабым). При столь незначительном удалении второй оборонительной полосы противник имел возможность нанести огневой удар сразу по двум эшелонам обороны армии, а при прорыве первого рубежа очень быстро, не изменяя своего первоначального построения и не сменяя огневых позиций артиллерии, выйти на второй рубеж и начать его прорыв. Другими словами, немцы могли довольно быстро осуществить прорыв не только тактической, но и оперативной глубины обороны 44-й армии.

Первая позиция главной полосы обороны была подготовлена слабо. Она состояла из отдельных стрелковых ячеек, окопов, блиндажей и землянок, разбросанных на местности без всякой системы и порой даже не связанных между собой ходами сообщений. Огневые позиции, инженерные сооружения были плохо замаскированы. Справедливости ради надо сказать, что это было следствием не столько нерадивости наших военных, сколько особенностей местности – совершенно голая, ровная степь, где не только деревья, но и кустарники были редкостью, не позволяла провести качественную маскировку [1; 10], [14; 2].

Штабы армий, дивизий, узлы связи располагались близко к переднему краю и долгое время не менялись [1; 10], [14; 2]. Поэтому не приходится удивляться, что они были хорошо известны противнику.

Вторая позиция главной полосы обороны была укреплена лучше. Перед ней был вырыт противотанковый ров шириной в 10 и глубиной в 5 метров. За рвом располагались доты и дзоты 151-го укреплённого района [1; 10], [14; 2].

Уже говорилось, что существовала вторая и даже третья полоса обороны – Турецкий вал и Керченские обводы. Упоминалось и о том, что позиции эти были к обороне абсолютно не готовы, т.к. работы велись на них в недостаточных объёмах и крайне медленно.

Фронтовые резервы были небольшими и состояли из 1 стрелковой дивизии (156-й), 3 стрелковых бригад (12, 83 и 143-й), 2 мотострелковых полков (13-го и 54-го) и 1 кавалерийской дивизии (72-й). Основная масса резервов была удалена от передовой на 15-20 км. На большем удалении находились только 72 кд (около 50 км, район Марфовки вблизи Турецкого вала) и 156 сд (район Керчи) [1; 10], [11; 271], [27; 3], [14; 2].

Танковые формирования фронта были отодвинуты от передовой, но удаление это было недостаточным: 3 бригады (40, 55 и 56-я) и все отдельные танковые батальоны находились в зоне артиллерийского огня противника. И только 39 тбр, расположенная в 17 км от передовой, находилась вне этой зоны [25; 44].

Надо отметить, что Крымский фронт располагал довольно значительным артиллерийским потенциалом (1951 орудие и миномёт; без учёта зениток и гвардейских миномётов, т.е. «катюш»). Небольшая протяжённость линии фронта позволяла создать высокую плотность артиллерии в расчёте на 1 км – около 72 стволов. При этом противотанковых пушек на 1 км фронта было 8 [1; 12], [27; 4]. Штабом фронта был подготовлен план использования артиллерии на случай немецкого наступления. Однако в противотанковой обороне были допущены серьёзные ошибки: не было организовано системы опорных пунктов для противотанковой артиллерии, командование фронта и армий допустило равномерное распределение орудий по фронту вместо их сосредоточения на танкоопасных направлениях, не было создано сильных подвижных артиллерийских противотанковых резервов [1; 12]. В результате мощный артиллерийский потенциал фронта в значительной степени оказался обесцененным.

В общем, приходится констатировать, что Крымский фронт был не готов к отражению немецкого удара.

Какими же силами располагали немцы?

У них в Крыму действовала по-прежнему 11-я армия генерала Э. Манштейна, которой оперативно были подчинены румынские соединения. Для удара на Керченском полуострове в распоряжении у Манштейна было 5 немецких пехотных дивизий (50, 132, 170, 46-я и 28-я лёгкая пехотная), 2 румынских пехотных дивизии (10-я и 19-я), 1 танковая дивизия (22-я), 1 румынская конная бригада (8-я), 1 моторизованная бригада (бригада Гродека), 1 усиленный пехотный полк (213-й). Действия этой группировки должен был поддерживать VIII авиационный корпус фон Рихтгоффена [19; 260-263], [11; 272], [25; 43], [14; 4].

К началу наступления численность привлечённых к нему немецко-румынских войск составляла около 150 тысяч человек. Немцы имели 2 472 орудия и миномёта, 700 (по другим данным – 800) самолётов и около 200 (по другим данным – 180) танков и САУ [9; 142-143], [25; 43, 46], [14; 4].

Скажем отдельно о танковом потенциале немцев.

Единственная в Крыму их танковая дивизия (22-я) в течение апреля получила значительные пополнения. Прежде всего, её танковый полк был преобразован из двух- в трёхбатальонный. Вошедший в его состав третий батальон прибыл в Крым, имея на вооружении 52 танка (15 Pz. II и 37 Pz. 38(t)). В истории дивизии также приводятся данные, что в апреле в дивизию поступили около 20 Pz. III и Pz. IV с длинноствольными орудиями, которые дали немецким танкистам возможность противостоять в бою советским Т-34 и КВ [11; 270].

Таким образом, за апрель 22-я танковая дивизия получила около 70 боевых машин и не только восполнила потери в ходе попытки наступления в марте, но даже усилилась (напомним, что первоначально в составе дивизии было 142 танка, а в марте она безвозвратно потеряла 32 машины). Количество танков в ней действительно стало около 180. Очевидно, исследователи, останавливающиеся на этом числе, говорят только о танках, не принимая во внимание САУ. Между тем, к маю немцы располагали на Керченском полуострове тремя дивизионами штурмовых орудий (190, 197, 249-м) [13; 400], [25; 43]. Известно, что 190-й лёгкий дивизион имел в своём составе 18 самоходок [25; 43]. Надо полагать, что количество САУ в 197-м и 249-м дивизионах если и было меньше, то незначительно. Следовательно, танков и САУ у германцев было свыше 200.

Если, учитывая все вышеприведённые цифры, сравнивать в чисто количественном отношении советскую и немецкую группировки, то результат получим следующий:

По людям – 1:1,7 (а то и, примерно, 1:2) в пользу РККА.

По общему количеству соединений (расчётных дивизий) – 1:2,3 (9,5 немецких и румынских расчётных дивизий против 21,5 советских) в пользу РККА.

По количеству танков (с учётом САУ) – примерно 1:1.

По количеству орудий и миномётов (принимая данные В.В. Абрамова) – 1:1,26 в пользу немцев.

По количеству самолётов (принимая данные В.В. Абрамова) – 1:2 (а то и 1:2,28) в пользу немцев.

Как хорошо видно, бесспорным было только превосходство Крымского фронта в людях и количестве соединений. По количеству танков (с учётом немецких САУ) наблюдался примерный паритет. Немцы имели незначительное преимущество в артиллерии. Зато авиационные силы 11-й армии в 2 (а то и более) раза были количественно сильнее советской авиации.

Обращение же к качественным характеристикам противостоящих группировок будет совсем не в пользу Крымского фронта.

Многие советские дивизии, как уже отмечалось, имели 30-50%-й некомплект личного состава. К тому же и моральное состояние отдельных соединений оставляло желать лучшего.

Советские самолёты в значительном количестве были устаревших моделей и уступали по своим тактико-техническим показателям аналогичным видам немецких машин. Но главное – немцы выигрывали в организации своих ВВС. Имевший централизованное командование, органы управления, снабжения и обслуживания VIII авиакорпус был гораздо более мобильным и действенным инструментом, чем авиация Крымского фронта, раздробленная на фронтовую и армейскую (из 17 авиаполков 9 находились в подчинении армий (по 2 полка у 47-й и 51-й, 5 полков у 44-й) и только 8 – непосредственно фронта) [27; 3-4].

В целом же качественному превосходству немцев способствовало именно прибытие к моменту начала майского наступления трёх свежих соединений (28-й лёгкой пехотной дивизии, 22-й танковой дивизии и VIII авиакорпуса фон Рихтгоффена), два из которых представляли собой великолепные инструменты прорыва и развития успеха (VIII авиакорпус и 22-я танковая дивизия).

* * *

В 3.45 8 мая предутренняя тишина над линией фронта на Парпачском перешейке была нарушена артиллерийскими залпами. Но это стреляла не немецкая, а наша артиллерия. Дело в том, что командование Крымского фронта запланировало артналёт по местам скопления войск противника. Приказ командования был чётко выполнен артиллеристами, но мощным этот артналёт не был из-за ограниченного количества боеприпасов. Скажем, в полосе 44-й армии в нём участвовало всего два дивизиона (вот уж где надо было пострелять посильнее!) [1; 18].

НА ДАННОЙ СТРАНИЦЕ БУДЕТ РАСПОЛАГАТЬСЯ КАРТА № 2 (ПОЛОЖЕНИЕ ВОЙСК К 8 МАЯ 1942 ГОДА)

НА ДАННОЙ СТРАНИЦЕ БУДЕТ РАСПОЛАГАТЬСЯ КАРТА № 3

(СХЕМА БОЁВ НА КЕРЧЕНСКОМ ПОЛУОСТРОВЕ В МАЕ 1942г)

В 4.45 начали свою артподготовку немцы. Её интенсивность была значительно больше советского артналёта. Вскоре к действиям артиллерии противника присоединилась его авиация.

Уже в 5.30 наземные войска немцев начали наступление. Три дивизии ХХХ армейского корпуса (28 лпд, 50 и 132 пд) атаковали позиции 44-й армии [14; 3], [19; 261], [1; 18], [27; 5], [11; 274]. На передовой позиции этой армии занимали оборону две дивизии – 63-я горнострелковая и 276-я стрелковая. 396-я и 404-я стрелковые дивизии, 13-й мотострелковый полк и танковые формирования находились во втором эшелоне [11; 273]. Основной удар немцев, который они наносили при поддержке 100 танков 22-й танковой дивизии, пришёлся по боевым порядкам 63-й горнострелковой дивизии и частично 276-й стрелковой дивизии. Но первая атака немцев захлебнулась – орудийный и пулемётный огонь буквально смёл цепи наступающих.

Тогда немцы возобновили авиационную и артиллерийскую подготовку. Ещё около часа они «перепахивали» советские оборонительные порядки, а в 7.00, перенеся огонь в их глубину, возобновили наступление [25; 46], [27; 5].

После повторной арт- и авиаподготовки немцам удалось подавить наши огневые средства на участке прорыва. Роковую роль сыграла излишняя придвинутость артиллерии советских дивизий к передовым позициям и её плохая маскировка. Лишившись орудийной поддержки, части 63-й горнострелковой дивизии начали отход на восток.

Одновременно с этой атакой в тылу 63 гсд на восточных скатах горы Ас-Чалуле противник высадил шлюпочный десант (до 500 автоматчиков). Неправы те авторы, которые пишут о безнаказанности этой высадки и отсутствии берегового охранения [25; 46]. Охранение было, но численность его была невелика. Оно встретило немецких десантников ружейным, пулемётным и даже орудийным огнём. Немцы понесли потери. Но остановить десант охранение, вследствие своей малочисленности, не смогло [1; 18].

Отступление частей 63-й горнострелковой дивизии происходило в беспорядке и походило на бегство [25; 46].

Тут надо заметить, что 63 гсд считалась отдельными работниками штаба Крымского фронта ненадёжной. В предыдущих боях она понесла большие потери (более 40% личного состава). Неблагополучной была и моральная атмосфера в соединении: бойцы и командиры устали, упала дисциплина, были перебежчики на сторону врага и даже произошли убийства командира полка и уполномоченного особого отдела [1; 16], [25; 41]. 29 апреля офицер Генерального штаба при командовании Крымского фронта майор А. Житник подал командованию фронта докладную записку, в которой писал:

«Я считаю, что настал момент, когда необходимо либо полностью вывести 63-ю гсд во второй эшелон (это самое лучшее) или хотя бы по частям. Её направление – это направление вероятного удара противника… Вряд ли эти войска способны к серьёзной, стойкой обороне» [1; 16].

На этом документе есть резолюция Л.З. Мехлиса: «Тов. Вечный, надо подготовить ряд указаний» [1; 16].

Подготовил П.П. Вечный указания или нет, рассматривал их Д.Т. Козлов или нет – не известно. Известно только, что за 10 дней никаких действий по выводу 63-й горнострелковой дивизии с передовой и замене её другим, более надёжным, соединением предпринято не было. Дивизия так и осталась в первой линии обороны. Мехлис не проконтролировал свой приказ, а командование Крымфронта особо и «не разбежалось» (вот и говори после этого, что армейский комиссар был к Д.Т. Козлову несправедлив и костерил его почём зря). Майор А. Житник как в воду глядел: немцы нанесли на участке 63 гсд основной удар, и дивизия фактически побежала.

Однако не вся. Её левофланговый 291-й горнострелковый полк, понёсший большие потери в ходе арт- и авиаподготовки противника, продолжал стойко удерживать свои позиции. В результате успешного немецкого десанта с моря и отступления соседей справа полк оказался «в клещах». Ему грозило полное окружение и уничтожение. Командиру полка С.А. Ермакову и командиру одной из рот старшему лейтенанту А.Г. Александрову удалось с боем вывести остатки полка из готовой захлопнуться ловушки [1; 18].

276-я стрелковая дивизия, сосед 63-й горнострелковой дивизии справа, держала свои позиции до вечера, отбив несколько атак пехоты и танков противника. Но отступление 63 гсд привело к охвату левого фланга дивизии. Противник стал заходить ей в тыл. К исходу дня в 276-й стрелковой дивизии были израсходованы все боеприпасы миномётов, на исходе были артиллерийские снаряды и патроны у стрелков. Вечером на ряде участков противник вклинился в боевые порядки дивизии, в окружение попал её 871-й полк. В 18.00, исходя из сложившейся критической обстановки, командир дивизии дал приказ на отступление [1; 20].

Довольно быстро преодолев участок 63 гсд, противник подошёл ко второй линии обороны и начал форсирование противотанкового рва. Здесь он был встречен бойцами и командирами 343-го отдельного пулемётно-артиллерийского батальона 151-го укреплённого района. 343 опаб мужественно удерживал свои позиции до вечера, потеряв при этом до 70% личного состава. Вечером остатки батальона отошли в район совхоза Арма-Эли и балки Чёрная [1; 19]. Туда же отошли и части 404-й стрелковой дивизии, принявшие участие в советских контратаках на данном участке. Однако этому отходу предшествовала ожесточённая схватка в районе второй оборонительной линии.

Когда командованию фронтом стало ясно, что немцы наносят основной удар на своём правом фланге, оно отдало приказ силами 44-й армии и частью сил 51-й армии контратаковать и отбросить противника. Но из-за нарушения связи приказ поступал в соединения и части разновременно, зачастую с большим запозданием [25; 46]. Поэтому контрудары советских войск были разрозненными, и, затормозив продвижение немцев, остановить их наступление всё-таки не смогли.

Во второй половине дня во встречный бой с противником вступили 404-я стрелковая дивизия и 39-я танковая бригада. 404 сд атаковала без артиллерийской поддержки, т.к. входивший в её состав 961-й артполк при выводе дивизии в армейский резерв был оставлен на передовых позициях [1; 20].

39 тбр, выдвинувшись для поддержки контрудара 404 сд и имея задачу атаковать прорвавшегося противника в районе совхоза Арма-Эли, вступила в бой с 16 танками и полком пехоты противника у высоты 50,6. Враг был отброшен. В течение дня бригада отразила ещё несколько атак противника на этом направлении. Немцы потеряли 8 танков и около 400 человек убитыми. Потери бригады составили 7 танков из 21 (среди подбитых оказались 2 КВ, т.е. все машины этого типа, входившие в состав бригады), 47 человек убитыми и ранеными, 25 пропавшими без вести [25; 47]. Таким образом, бригада в первый же день боёв лишилась трети своих танков. Надо отметить, что между бригадой и частями 404 сд не было должного взаимодействия. Во всяком случае, успешные действия танкистов не получили поддержки со стороны стрелков [25; 47], [1; 20].

126-й отдельный танковый батальон, непосредственно входивший в 44-ю армию, контратаковал противника от совхоза Арма-Эли в направлении феодосийской дороги (на юго-запад). В результате контратаки батальон потеснил наступавших немцев и достиг противотанкового рва. При этом было уничтожено 2 средних танка противника, 8 противотанковых орудий, 6 станковых пулемётов и до двух рот пехоты. Собственные потери батальона составили 4 танка Т-26, 4 человека убитыми и 24 ранеными [25; 47].

Части 56-й танковой бригады, приданные 44-й армии, также в течение дня 8 мая контратаковали противника, уничтожив при этом 7 средних танков, 5 противотанковых орудий, до трёх рот пехоты и артиллерийский обоз противника на феодосийской дороге, потеряв при этом 17 танков (в том числе 7 КВ; все танки этого типа в бригаде), 15 человек убитыми и 25 ранеными [25; 47].