Память совести, или Совесть памяти

– Ну, ведите, – согласился Лу, беря так настойчиво зовущую за собой белокурую даму под руку.

      «А ведь вчера мы не только вместе пили…», – стал перематывать Лу события, так удачно забытые им. Правда, ему сложно было воспроизвести всю последовательность действий, но что он точно помнит, так это то, как он пытался устроиться спать на коленках этой белокурицы, завалившись головой на них. Но костлявость её ног, видимо, не сопутствовало его сну, и Лу, в отместку пощипав курицыны ляжки, изменил свою диспозицию из лежачей в стоячую, дабы, с более широкого обзора найти для себя другой объект для чувственных воздыханий. Нашёл ли он что искал, трудно сказать, но утреннее пробуждение у себя дома документирует всё же бесцельность этих его поисков.

– А где же Летиция? – по дороге к столику спросила «белокурица» у Лу.

      «Какая ещё на фиг, Летиция!», – возмущался про себя Лу. – «Люся Птицына, одно слово!». А ведь такое имя – это всего лишь небольшая блажь, так любящих быть на виду «персон грата», и давайте не будем к ним подходить (если они ещё подпустят!) так уж строго. «Но разве Птицына не внушает?», – зададутся вопросом любители словесности. – «Внушает, только что-то совсем не то!», – вынужден будет сказать им весьма осведомленный человек, вращающийся в кругах шоу-бизнеса. Ведь высший свет – то же самое, что и реал-шоу, где существуют свои правила игры, отступление от которых ведёт к выбыванию из него. Так что налёт таинственности, зывные имена, подборка костюмов, имиджевая составляющая, да и многое другое – являются обязательными атрибутами для участников этого реал-шоу.

– Да где же ей быть, как не дома, – ответил Лу.

      «Ответ на вопрос вроде бы и правильный, но где же эта Летиция и, если она всё же дома, то у кого именно – у себя-то я её точно не видел!», – внезапно озарила мысль Лу. И до него вдруг начинает доходить понимание того, что он, собственно, уже давно (а сколько – не важно, в общем), не слышал ничего от своей, очень верной его благу спутницы жизни.

      Но Лу не из тех импульсивных молодых людей, с нетерпением бросающихся бить тревогу, разрывая трубки своих и не своих знакомых. Нет, наш Лу обладает выдержкой и может подождать, когда события примут форму безвозвратности. Ведь фатализм у него в крови, и раз суждено ему сегодня напиться – он напьется, а если же выпадет шанс нажраться – то и карты ему в руки. Так рассуждая, Лу поднимал рюмку за знакомство, мигом забыв про Люси.

      Конечно, новое его знакомство ни к чему его не обязывало, да и все присутствующие за столом уже номинально друг друга знали (или же слышали), но для вливания в коллектив, нет лучше способа, чем этот, и он был опробован в нашем случае Лу. Но почему-то и новый стартовый запал не вызвал в нём ответного отклика в душе, и даже теребение им костлявых ног «белокурицы» под столом, в ответ на её бедротрение, показалось ему пошлым и не воодушевляющим для дальнейшего развития более близкого кампанейства с ней. Так что Лу решил более внимательно подойти к вопросу фатализма, на ходу меняющего свои правила.

      Но всё же наш Лу тёртый калач, и для него судьбоносность – не та субстанция, которой можно позволить вести себя по отношению к нему так, как ей заблагорассудится. И Лу, опрокидывая в себя очередную порцию спиртного, тем самым пытается в споре с судьбой оставить последнее слово за собой. Но то ли он переусердствовал, то ли сказалась привычка «белокурицы» лезть под руку со своими заявлениями, но результат этих внешних обстоятельств не преминул сказаться на нём. Так поперхнувшись, Лу не смог установить плавность процесса усвояемости принятой дозы и, чувствуя, что возможность дальнейших бесконтрольных действий его организма может привести к мало приличествующим данному месту побочным извергающим эффектам, ринулся в уборную, дабы упредить свой непослушный организм.

      И надо отдать должное нашему Лу, его скорости позавидовал бы не один спортсмен, занимающий верхнюю строчку по дисциплине «бег с препятствиями», а ведь препятствий по дороге в туалет было не счесть. Тут и вальяжно рассевшиеся за своими стульями гости, тут и снующие везде официанты, так и норовящие подрезать тебе ход, ну, а о скоординированном заговоре сильно принявших на грудь и говорить не имеет смысла, ведь все знакомы с их внезапностью появления в ненужных местах. А ещё была велика опасность и того, что наш бегун наступит на устрицу, упавшую на пол у зазевавшегося официанта, и только вездесущее провидение, а также ловкий маневр Лу позволил миновать ему эту напасть, чтобы вовремя припасть к унитазу, и выгнать из себя уже напасть другую.

      Что касается его застольников, то его исчезновение даже не было ими замечено, кроме разве что «белокурицы», до которой достучалась её свободность ног. И только она это ощутила, как зал озарился её кличем в пустоту: «Ты куда?», – повис немой вопрос над его местом. Что ж, со всеми бывает, и Лу, выйдя из туалета уже совсем с другим лицом, чем с тем, с каким он забегал туда (при этом до смерти перепугав вездесущую уборщицу), решил, что если уже ничего не лезет, то чем это не подсказка для него, и следовательно, нужно прислушаться к знакам говорящим ему, что необходимо отправиться незамедлительно домой.

      Вернувшись за стол, Лу не стал отвечать на заданный ему вдогонку вопрос, и сообщив, что ему необходимо уехать, оставил доуменных сослагательных самим вариться в своем супе. Правда, «белокурица», приняв за авансы действия Лу под столом, всем своим видом изъявляла желание стать на сегодняшний вечер ручной львицей, но на Лу вдруг снизошла какая-то стена непонимания, и он проигнорировав её, с невозмутимым видом, вначале откланялся за столом, а затем при выходе из зала, отклонился уже от самой «белокурицы», спешащей довыяснить вопрос о порванных колготках.

      Сев в автомобиль, Лу в первую очередь набрал номер своего пресс-атташе (и по совместительству своё доверенное лицо, или же наоборот – трудно сейчас сказать): «Это не телефонный разговор. Давай ко мне!», – без лишних разглагольствований отдал команду Лу.

      «Опять пить зовёт!», – одеваясь, наверное, пробурчал про себя Гера. А как же иначе, нелегко быть доверенным лицом, да к тому же ещё и пресс-секретарем у такого рода господ. Затратное это дело, как для секретаря, так и для его нанимателя. Прессовать нынче надо уметь, это ведь вам не годы подмастерьев и слесарей со своим скобяным инструментом. Сегодня, в век технологий, надо проявлять изобретательность и фантазию, иначе и на твой «порт» найдётся свой «канальный провайдер».

      Так что Гера, одевшись, с кислой миной заявил своим домашним, что его требуют видеть, и что с этим ничего не поделаешь, если всем им хочется проводить отпуск на каком-нибудь «лазурном» берегу, но если есть возражения, то он не против их рассмотреть. Но, видимо, его домашние (жена и две белокурые вреднюсины, а в особенности, их любимец кот-ротозей) не имели ничего против того, чтобы провести отпуск, наслаждаясь очень «лазурным» берегом моря, так что наш страдалец был отпущен на все четыре стороны без всяких предварительных ласк.

      Но почему наш Гера так недипломатично отреагировал на звонок своего босса Лу? Неужели он обладает какими-то экстрасенсорными способностями, и может так, с полуслова распознать желания и малейшие движения души человека? Вполне может быть, но всего вероятнее, всё дело в том, что наш Гера и Лу были знакомы с самой школьной скамьи, и пожалуй, столь долгое знакомство и налагало на него столь ответственный груз знаний о друге.

      «А ведь вчера клятвенно заверял, что сегодня даст мне отдохнуть!», – бурчал про себя Гера. – «А хватило его только до вечера!». Конечно, можно понять Геру, его жизнь практически слилась с жизнью его босса, он стал своего рода его тенью, следующей везде за ним по пятам. Без его юридического сопровождения, Лу и шариковой ручки не брал для подписания контракта, а что уж говорить о «паркере» и «монблане».

      «Нет, что бы он там не заявлял, а пить я с ним не буду. Да и вообще, завтра важное совещание, и надо быть в тонусе!», – летя к Лу на своём чёрном, очень престижном авто, размышлял про себя Гера. Но вот, он подъехал к месту назначения, к одному из стандартных для данной местности особняков. Стандартная двухметровая ограда со своей каменной облицовкой в виде охраны. Стандартный газон, рельефно сопровождающий вас по бокам к самому входу в особняк, который, к слову сказать, ничем выдающим не обладает, всё стандартно в этой трёхэтажном прибежище одинокого олигарха. А ведь можно было бы, по мотивам «Иронии судьбы» снять совсем другое продолжение её первой части, уже с учётом интересов правящего класса, живущего в таких современных стандартных условиях своего бытия. «И ведь стоило Рязанычу только заикнуться об этом, обратившись к нам…», – заявлял один любитель кино, проживающий по данной стандартной схеме, – «Мы бы в один момент, не выходя из парной, нашли бы ему средства на финансирование такого фильма!».

      Но вот Гера заходит внутрь. И что же он видит? А ничего нового, что он раньше не видел. Наш герой Лу всё же не вытерпел перепадов настроения и, приехав домой, решил слегка разбавить свою грусть-печаль, непонятно откуда взявшуюся у него. В разбавлении грусти приняла участие захваченная им по пути домой, всегда на всё готовая, светская и завсегдадатая часть этой тусовки. И её можно понять в этом, ведь она не ограничена всякими религиозными условностями, и пока она светская – то вполне имеет право на не целибат. Так кроме нескольких дам высокого роста, грусть-печаль Лу разбавляли пару вальяжных типов, претендующих, как они говорят, на «уважуху». Но для Геры подобные типы были не в диковинку, и он всегда при общении с ними требует у охраны обеспечить хорошего лежания вещей, чтобы не случилось соблазна у кое-кого прибрать кое-что к рукам, обеспечивая (уже с их точки зрения) надлежащий порядок в доме.

– А, вот и ты, – отталкивая от себя черноокую брюнетку и, вставая навстречу Гере, сказал Лу.

– Я, как смотрю, ты в своём репертуаре, – без обиняков заявил Гера.

– Прости, забыл, но у меня сегодня чёрная полоса в жизни, – промолвил Лу, опять подхватив брюнетку. – Так ведь, лапа?

– А мне не до шуток, – не меняя тона, ответил Гера. – И тебе пора бы остановиться. Завтра важный день, а ты опять не готов. А решение уже вызрело, и завтра его надо обязательно озвучить.

– Да, да, я всё понял, – одним глазом смотря на Геру, стараясь сообразить, что от него хотят и, решив не противоречить, согласился он.

      Гера же, выйдя в центр гостиной, похлопал в ладоши, дабы обратить на себя внимание. Это у него вышло только на среднюю троечку, ввиду большой увлеченности присутствующей публики совсем другими интересными вещами. Но наш Гера дока в разрешении подобных несоответствий его желаний с встречными желаниями противостоящей ему праздной публики. И он, заручившись поддержкой мышечной массы охраны, кого – своим ходом, кого – не своим, вывел всех вон из дома, отправив их в дальнейшее восвояси, где они так любят быть. Правда, на этот раз не всё прошло так гладко, как хотелось бы. И черноокая девица, решив для себя, что все эти призывы выйти вон к ней не относятся, продолжала настаивать на своём особом статусе, вцепившись в диван, на котором и располагался до прихода Геры весь этот бомонд.

      Гера, видя, что словесность в данном случае совсем плохой аргумент, и что ручной метод будет куда эффективней, не раздумывая, пустил его в действие. Черноокая девица только и успела окнуть, когда пара крепких мужских рук потянули её с дивана, и уже, казалось, дело сдвинулось с мёртвой точки, как вдруг девица сумела вывернуться (видимо, змеиная скользкость позволила ей это сделать), и изогнувшись, сумев переместить вес своего тела с заднего «крепкого» аппарата на верхний, тем самым, опрокинулась вместе с охранником на пол. Затем она вытянулась и вцепилась своими руками в ноги всякое видевшего Лу, и при этом далеко не безмолвная (по этическим и цензурным соображением у меня рука не поднимается опубликовать эти трёхэтажные словосочетания, да и цифровая бумага уже не столь терпима) мольба отразилась на её размазанном от потекшей краски лице.

      Лу же смотрел на всё это происшествие с невозмутимостью находящегося в нирване последователя Будды. И даже завершающий штрих в устах этой доверчивой дамы, поверившей в обещание халявы в обмен на необременительную сдачу в наём её столько раз доверявшего различным проходимцам тела: «Да, козёл ты!!!», – совершенно не вывел из себя это погруженное в созерцание ещё одно воплощение тиртханкары. Ну, а что поделаешь, ведь истина одна, и итог поиска этой вечной субстанции, как правило, не блещет разнообразием.

      Как только до представительницы женского пола доходит данная истина, то она тут же, с чувством собственного достоинства удаляется прочь искать уже другого, более покладистого козла. А ведь поиск истины для женщины – это зачастую, не так уж и лёгкое занятие. Ведь даже многочисленные подсказки на это не возымеют своего действия, если вы обладатель больших капиталов, которые так сбивают с толку наших истиноискательниц. Ведь ради этих капиталов они готовы смириться с данной участью, правда, если выпадет удача наградить вас ещё не одной парой рогов, то они это сделают, не моргнув глазом. Но как только они понимают, что их счастью не суждено случиться, то они, ожидая поразить всех своим откровением, а самого обидчика сразить, сбив с копыт наповал, во всеуслышание объявляют эту горькую квинтэссенцию истины: «Козёл, ты!».

      Но разве сатира проймёшь, ведь вся его жизнь построена на таком роде развлечений, пьянства и ловли в свои сети нимф, которым, к слову сказать, только козла и подавай. Так что не козлы мужики, а всего лишь рогатые сатиры. Правда существует и контристина, которую со своей стороны использует мужская половина человеческого рода. Но она не носит характер монументальности, она, в некотором роде, плавающая субстанция, и во многом зависит от женского козлизма, хотя и существуют свои, независимые от женского мнения эксперты, со своими твёрдыми убеждениями в овцовости женского рода. В этом случае, любой расклад их взаимоотношений приводит к обязательному «козлиному» ответу со стороны женской половины, в сторону «овцовому» привету мужского «я». Другая же часть мужского сообщества, наиболее многочисленная, скорее доходит до этой приложной истины, в результате действий дам такого рода, обвиняющих их в сходстве с этим рогатым скотом. Так что их ответ: «Сама, овца!», – есть всего лишь защитная реакция на подобные поползновения в сторону их достоинства. Ну и существует третья, самая малочисленная категория мужского населения, которая на все «козлиные» нападки их благоверных, стойко переносят эту их блажь, но в этом случае, они находят (как ни странно!) свою защиту как раз в женском стане, представители которого выносят свой неумолимый приговор этой паршивой овце, возводя её в ранг козлухи.

      Гера же, проводив даму до развилки её жизненных дорог, правда, ведущих всех в одну сторону, вернулся назад и, подойдя к Лу, всё также сидящему в одной позе, спросил его:

– Ну что, пожалуй, надо закругляться.

      Лу же, глядя в одну точку, не шелохнувшись, с какой-то горечью в голосе промолвил:

– А ведь это итог моей эволюции мечты.

      Гера же, зная Лу с его подобными отступлениями от реальности, в поисках объяснений этих самых реальностей, взял его под локоть и повёл укладывать на кровать, где, по его мнению, философствовать будет более комфортно и результативно.

– Помнишь, как мы хотели прославиться, играя в группе? – разбавлял словами свой ход Лу.

– Да, да, – поддакивал ему Гера.

– А ведь это желание публичности и есть первая вступительная этапность мечты. Она, мечта, вообще по своей структуре проявления, как зебра, чередуется своими целеустремлениями. Первоначальная публичность мечты, сменяется на твои узколичностные желания, и так – по кругу. Я же пришёл к тому, что мне уже ни того, ни этого совсем не хочется, – рассуждал Лу, пока его не довели до кровати.

– Давай отдыхай, и завтра, чтобы был, как огурчик, – не обращая внимания на его разглагольствования, заявил Гера и вышел из спальни. Что ж, он, Гера, выполнив подработку на дому по очистке территории от сопутствующей распутству Лу грязи, теперь может отправиться к себе домой, правда, надо не забыть уведомить охрану о нежелательности беспокойства их хозяина, а то придётся опять приезжать на новый вызов. Видимо, на этот раз его звали не составить компанию, а наоборот – расстроить уже поднадоевшую. Что, не смотря на некоторую хлопотность, весьма экономит личное время Геры.

      Но всё же Гера не сразу отправился домой, а этому его действию помешало неожиданное столкновение в дверях дома с сестрой Лу.

– Где этот козёл? – с горящими глазами ворвавшись внутрь, закричала она.

– Да постой ты, Надя, – остановил её Гера. – Он уже успокоился.

      Надежда, младшая сестра Лу, в гневе была прекрасна, что, в принципе, не ново по отношению к женскому полу, вот только почему-то мужской род в этом случае, вызывает совсем другие чувства, и на них при этом совершенно не хочется смотреть. Но это, видимо, всё-таки игры природы, рисующей устрашающие маски на защитниках дома, чтобы они своим видом могли устрашить неприятеля, и тем оградить дом от опасности.

– Так, где он, – остановившись в проходе, строго спросила она. Гере же это её состояние определённо нравилось, и он, в упор посмотрев на неё с улыбкой, ответил ей.

– Знаешь, когда в течение часа слышишь от разных людей в чей-то адрес одно и то же определение, то это заставляет задуматься. Может и вправду есть в этом что-то близкое к истине.

– Я что-то не пойму, ты это о чём? – спросила Надежда.

– Да так, о своём. А насчёт Лу можешь не беспокоиться. Он уже отключился. Так что, пусть он с утра лучше встретит надежду, чем безысходность.

– Ну, вот ещё, – надув губы, заявила она, и затем уже сама внимательно посмотрела на Геру. – Значит так, хватит мне зубы заговаривать. Я знаю, что ты на это мастер. Лучше дай мне попить чего-нибудь.

      Гера в ответ сходил за водой, а когда вернулся в гостиную, то застал Надежду сидящей на диване.

– Вот, как просили, студёная, ключевая, – поднося ей стакан воды, сказал Гера.

      Надежда же, глядя на него, не торопясь выпила воду и, поставив стакан на столик, спросила:

– Ну как ты, ведь сто лет не виделись?

– Ну, ты же знаешь мой образ жизни. На работе – вожусь с твоим братцем, дома – ждут моих объятий мои маковки. – С какой-то сострадательной улыбкой проговорил Гера.

– Видишь, я не зря говорила, что когда-нибудь ты будешь хорошей няней для своих детей, – с печалью в голосе сказала Надежда.

– Ты и количество угадала, – ответил Гера.

– Ну, с этим не сложно угадать, – ответила она.

– Ну, а ты то как? Что у тебя на личном фронте? – спросил Гера.

– Воюем – тихо ответила она.

– А поподробней, нельзя? – спросил он.

– Нет, – зло ответила Надежда, встала с места и продолжила, – всё, пошли отсюда.

      Гера, не ожидавший такой перемены настроения у Нади, безмолвно последовал вслед за ней к выходу. И уже там, посадив её в машину и, пообещав как-нибудь позвонить, заметил проступившие слёзы на её глазах. Нельзя сказать, что он остался безучастным к этим проявлениям женской природы, но страх перед болезненными воспоминаниями заставил его память вытравить из себя самые маленькие наметки на них. Вид же Надиных слёз начал постепенно прожигать в нём выстроенную им защитную стену, и Гера, решив, что возвращаться к прошлому, задача совершенно непосильная ему, схватился за баранку своего автомобиля, и с помощи скорости попытался выветрить из себя все возможные глупости, на которые наводит его сердечная мысль.

      Всё же скорость сделала своё дело, заставив его сердце биться учащённо (а некоторых участников движения и вовсе хвататься за сердце, а в некоторых особо чувствительных случаях, и за биту) не только при мыслях о ней, и Гера, напугав соседских котов и праздных прохожих, заехал в свой двор. Влетев домой, он, можно сказать, перепугал своим видом своих домочадцев, и только когда самая маленькая маковка бросилась к нему навстречу, и подбежав со словами: «Папа приехал»», – обхватила его, только тогда Гера, наконец-то, через эту маленькую чувственность, осознал окружающее и пришёл в себя.

      Лу же, хмуро оглядев свою спальню, наконец-то, решил смириться с ударами судьбы и улечься спать. Но прежде чем завалиться в кровать, он зашёл в ванну, дабы удостовериться в своей вменяемости и ещё слегка добавить на сон грядущий. Зеркало же, видимо, находясь в сговоре с реальностью, не стало приукрашивать что-либо в своём отражении, и выдало Лу всё, как оно есть. Тогда Лу, решив смягчить нрав зеркала, открыл кран в ванной, чтобы набрать в неё воды. «Уж после-то водных процедур, я вновь обрету ясность взора и трезвость мысли!», – размышляя так, Лу стоял в одном положении, наблюдая за тем, как течёт вода из крана.

      А ведь Лу в этот момент забыл о той существующей опасности, которая исходит от твоего долгого стояния на одном месте. А если ещё и смотреть при этом немигающим взглядом на текущую воду, то… Кто знает, что можно дальше увидеть и во что впасть. Ведь сопряжённая с этим текучим действием опасность, заворожиться потоком сознания, а не воды, и уйти в вечность, погрузившись в мыслительную глубину при виде этой текучести, весьма не редкая вещь. И только небезграничность вместимости ванной спасла нашего героя от забвения в этой глубине познания вечности. Так наполненность ванны водой, заявив о себе переливом воды через край, заливая при этом ноги Лу, привели в чувство нашего мыслителя, и он кинулся перекрывать воду.

      Но его горячность вместе со скользким полом привели его не совсем к тем результатам, на которые рассчитывал он. Так поскользнувшись на мокром полу, Лу, надо отдать ему должное, весьма художественно погрузился в свой автономный водоём, совершив при этом очень запоминающиеся полётные обороты. Но если для нас, находящихся по другую сторону литературного листа, они были скорее незапоминающимися, то для самого Лу, приземлившегося, или вернее сказать, приводнившегося головой об стенку ванны – стали даже очень памятным событием. Ведь именно то событие является наиболее памятливым и откладывается в твоей душе, если оно хоть на мгновение, но приводит вас к беспамятству, вот таков парадокс нашей памяти, и с этим ничего не поделаешь, если разве только не забываешь о нём.

      Между тем Лу, зацепив головой стенку ванны, сползает с неё и погружается с головой в этот омут воды. Ну а кто хоть раз погружался с головой в воду в своей или чужой ванной, может подтвердить, что звуки, исходящие извне, совсем по-иному слышимы под водой. Каждому издаваемому звуку сопутствует свой определённый гул, видимо, возникающий из-за препятствующей его движению повышенной плотности воды. Лу же, оказавшись с головой в воде, из-за такой внезапности своего погружения и не успел ничего расслышать, да и не об этом он думал в тот момент. Вынырнув назад на поверхность, Лу протёр глаза, и заметив кровь из раны над бровью, сделал вывод, что падение всё-таки прошло не без осложнений для него. Он омыл лицо, а затем закрыл льющуюся воду.

– Ну, как вы? – неожиданно Лу услышал обращённый к нему голос Консультанта.

– Да ничего, как видите, – совсем без удивления и понимания, смотря в сторону Консультанта и, как ему показалось, ещё стоявших за ним двоих незнакомцев, сказал Лу, потирая свою бровь.

– Так значит, ваше предложение обмена, посредством погружения, вполне работает, – продолжил Консультант.

– Ну, раз вы так говорите, то мне ничего не остается делать, как согласиться с вами, – с каким-то безразличием ответил Лу, всё также сидя в ванной.

– Ну тогда, на первый раз достаточно. Так что давайте сделаем обратный обмен, – без интонации продолжил Консультант.

– Давайте. А что я должен сделать? – мало что соображая и пребывая во всё в той же прострации, ответил Лу.

– Вспомните, где вы только что находились, и что делали. И с этими мыслями погрузитесь обратно с головой в воду, – предложил Консультант.

      Лу, находясь в состоянии, когда от последних его шагов зависит его сонный покой, подчинился требованию распорядителя сна и вновь погрузился в воду. И на этот раз вынырнув обратно из воды, он уже не застал кого-то из посторонних в своей ванне, да и были ли они, кто знает? Плод ли воображения это был, или побочное явление, как результат падения и удара головой, трудно сказать, а тем более, вспомнить завтра. Так что Лу не стал задумываться о странностях своего воображения, которое не раз извлекало из глубин его фантазии такие сюжеты, что только сильно выпивший мог бы найти в них крупицу понимания в…

      Он, выбравшись с осторожностью из ванны, добрался до кровати, где и был сражен своей усталостью.

Глава 4

– А, вот ты где. Что мне нравится в нём, так это его последовательность и твёрдость убеждений, не выбирающих мягкую постель, а принимающих вызов и бросающихся всем своим телом на твёрдую амбразуру жесткого паркета, – сквозь тяжелый сон услышал Лу иронию Геры. Лу же приоткрыв находящийся в более удобном положении глаз, увидел стоящего над ним Геру.

– А ты какими судьбами? – только и спросил Лу.

– Вот те на, – смеясь, ответил Гера.

– А в чём дело? – приподнимаясь с пола, проговорил помятый Лу.

      Да, да, вы не ослышались, именно с пола. А ведь ложился-то в кровать, но что поделать, если земное тяготение избирательно в своих действиях. И если на кого-то сильно давит атмосферное давление, заставляя скакать его сердце, то наш Лу подвержен совсем другой напасти, а именно, земное притяжение слишком тянет его к земле. Так что стоит ему слегка ослабить свой контроль над телом с помощью отвлекающих напитков, то в это же мгновение земное притяжение подключается и начинает работать на подгиб нашего Лу. Так, после первой же рюмки, если его дух воспаряется ввысь, то его тело, в свою очередь, начинает частично сникать вниз. Его плечи получают свой разворот, и вместо того, чтобы быть, как подобает мужчине, расправленными, они, в нашем случае, берут и опускаются вдоль его тела. Следом за ними, в процессе нового дозирования, живот, потеряв свою твёрдость, расплывается в злобной улыбке и, расширяясь, требует от брюк ослабить давление хоть на одну пуговицу. Если же они не прислушиваются к этой просьбе, то усилившаяся настойчивость живота после дополнительной зарядки, уже не желает слушать их доводы о существующих приличиях и с напором вырывает с корнем пуговицу, уже показывая всем своё пузо.

      Но и это ещё не всё, так коленки вдруг начинают осознавать свою большую значимость в структуре организма, ведь уже не раз за вечер приземление на них спасало нашего Лу, правда, и задняя часть организма могла с тем же основанием заявить о своих правах, и только её мягкотелость не позволила ей вмешаться в данный диспут. Так вот, наши коленки, осознав свою значимость, дабы склонить его на свою сторону, начинают подгибать под себя тело Лу. Но и Лу не так прост, как кажется, и ещё не было ни одного случая, чтобы телесность так легко могла взять над ним верх. Нет, ей еще нужно с ним побороться, и вот, весь дальнейший вечер происходит в борьбе его телесности, взятой в союзники с земным притяжением, с духом Лу, не желающим впасть во власть приземленных желаний.

      И ведь что интересно, что не только наш Лу подвержен такому особому выборочному земному притяжению, и у него есть огромная масса последователей, правда обитающих в особых клубных зонах, что, в принципе, может нам дать ключи к раскрытию этой загадки. Возможно, в этих зонах существуют своего рода земные аномалии, действующие подобным образом на людей. Ведь существует же «Бермудский треугольник», со своими таинственными исчезновениями кораблей, а наши клубные аномальные зоны, тоже в своём роде приводят к пропаже хоть и не столь крупных объектов, но всё же, провалы и потеря памяти попавших сюда – чем не таинственное исчезновение, требующее особого внимания. Так что здесь берут не массой, а массовостью.

      И вот, попав под влияние этой аномальности, наши прожигатели жизни под воздействием притяжения земли и обретают такой удивительный вид, что, в принципе, не сильно их выделяет из общей массы таких же удивительных индивидуумов на всё смотрящих, как в первый раз. И что интересно, то их такая особенная стать, безумно-удивленный взгляд, рубаха с пузом навыпуск, ботинки, вывоженные в грязи и, конечно же, принятый тренд в кругу особых оригиналов – расстёгнутая ширинка, кажутся весьма харизматическими и привлекательными для местных нимф.

      Но неужели они столь проницательны, что могут увидеть сквозь налёт пролитого вина и разорванной рубахи ту душевную стать, присущую носителю часов «Филип Патек»? Но нет, всё же найдутся злопыхатели и со своей язвительной точки зрения заметят, что именно такие часы и заметят наши нимфы, чем и будут привлечены к объекту своих желаний. Но мы не будем слушать эти приземленные наветы не имеющих таких часов злопыхателей, и останемся при своём иллюзорном мнении.

      Но что же с Лу? Совладала ли с ним приземленность? Нет! Он всё борется, и вот уже кажется, что наш Лу хоть и на полусогнутых ногах, но устоит перед земным притяжением, но тут, как всегда, опасность приходит оттуда, откуда её не ждешь. Твои духовные метания, стремясь найти для себя душевное пристанище в обществе тобою же и одухотворенных лиц женского пола, приводят вас в одно из уютных мест, где можно с комфортом и без помех успокоить свою душевную требовательность. Вот тут-то, ты и получаешь подножку и, как всегда, приземляешься в свою телесность, покупая ей обратное такси по тройной таксе.

      И что же Лу, неужели он расстроился? Наверное, всё-таки да, раз он вновь открывает бутылку, и с блаженной улыбкой заливает новую дозу в свой организм. «А что поделаешь. Ведь у меня есть мечта. Я хочу научиться летать. А самый близкий путь к этому – левитация, которая зиждется на разности полюсов земли и тела. По моим же расчетам – земля всё-таки имеет положительный полюс, а мы, животный мир скорее несём в себе отрицательный заряд. Так вот, чтобы его усилить, я и веду подобный образ жизни!», – подводит основание под своими действиями Лу.

 Глава 5

– В чём дело? Сегодня у нас общее собрание коллектива, тобою и анонсированное, – вбивает слова в голову Лу Гера.