Дровосек, или Человек, сумевший наломать дров. Книга вторая

А посмотреть там было на что, если, конечно, ты не равнодушный к людским падениям человек – там, в одной из аномальных зон, почему-то начали спотыкаться и падать люди. Ну а когда такое случается не с одним человеком (напился, вот и всё объяснение), а сразу со многими (а это уже аномалия), то это заставляет задуматься и начать выдвигать свои версии случившегося – ведь вполне возможно, что следующим упавшим можешь оказаться ты, и значит, тебе для того чтобы обезопасить себя срочно нужно найти объяснение происходящему.

– А ведь до этого они не падали и спокойно себе проходили. – Вполне мог и подумал про себя Алекс, как и те люди, кто стал свидетелем этого необычного злоключения. – И ведь этому конца и краю не видно.– Подспудно начал тревожиться за себя Алекс, заметив, что аномальная зона из падающих людей начинает двигаться в его сторону. И Алекс во всё больше охватывающем его волнении начал озираться по сторонам, где вдруг вспомнил о той дылде, которой с её-то высоченным ростом в первую очередь нужно опасаться наката этой аномальной зоны. Но этой дылды и след простыл, что почему-то мало успокоило Алекса, спасателя по жизни, и тогда он решил, что нужно хотя бы помочь той выбранной им девушке в косынке.

Но и в случае с этой девушкой не всё так драматично – она предусмотрительно, а может это так и было запланировано, остановилась сбоку от киоска и ей на этом открытом пространстве, скорей всего не так сильно грозила та напасть, которая сбивает сходу всех тех людей, в том приближающемся к ней пассажиропотоке.

Алекс же ещё раз для большей убедительности окидывает взглядом эту девушку, за которую он чувствует некоторую ответственность и только после этого переводит свой взгляд по направлению надвигающейся опасности, где на этот раз он среди этого растревоженного людского потока обнаруживает Секунда. И Секунд, как это видится Алексом, совершенно не смущён тем, что вокруг него сейчас происходит, и даже ни капельки не сомневается в том, что он сумеет обойти эту, столько уже ног прохожих подкосившую опасность.

Сам же Секунд не стоит на месте, а не спеша двигается по направлению киоска, за которым приостановилась девушка в косынке, так сильно привлечённая чем-то таким для неё интересным в стеклянной витринке киоска, отчего она даже в своём смелом любопытстве вытянула вперёд свой шустрый носик и, уперевшись им в окошко, принялась своим беззаботным видом смущать много чего повидавшего на своём веку киоскёра, но так и не привыкшего к таким картинкам беззаботного счастья.

Алекс же наблюдая за Секундом, начинает замечать некоторую странность – по мере его приближения к киоску люди перестают спотыкаться и падать. Что, пожалуй, должно радовать, но это почему-то вызывает у Алекса другого характера чувства – он начинает связывать происходящее с появлением Секунда.

Тем временем Секунд приблизился к киоску, и так удачно и вовремя для себя, что ему не нужно было задействовать своё обаяние или какую другую не менее уважительную причину, чтобы привлечь внимание к себе со стороны этой девушки в косынке, а всё потому, что она уже налюбовалась собой в отражении окна и как раз выскочила из-за киоска, где как раз непреднамеренно и натолкнулась на Секунда. Но это так могло посчитаться только ею, тогда как ведущий своё пристальное наблюдение за ней и Секундом Алекс, мог бы побиться об заклад, что всё было иначе.

Так Секунд в последний момент при подходе к месту встречи с намеченной целью, в одно мгновение форсировал события и, резко ускорившись, так всё с этой встречей обставил, что у девушки в косынке не было шанса избежать столкновения с ним, и главное, у неё не возникло ни тени сомнения в том, что всё это произошло совершенно случайно.

Ну а Секунд тем временем не даёт ей времени продохнуть, и пока она находится в частично разориентированном состоянии, под влиянием случившегося – любая неожиданность, даже такая, казалось бы, что малозначащая, всё равно сбивает с нормального ритма сердцебиение и дыхание, и тебе для того чтобы прийти в себя, требуется некоторое время на восстановление – он задействует всё своё обаяние и с до чего же противной улыбкой (так он видится Алексу, который конечно же субъективен – ему всегда противны такие лицевые выражения, с помощью которых такие беспринципные типы хотят понравиться доверчивым девушкам) начинает что-то завораживающее её взгляд и повышающее градус внимания к нему говорить.

– Наверняка, сейчас говорит ей какую-нибудь чушь, типа, эта наша с вами столь неожиданная встреча определённо произошла не случайно (а ведь не врёт, сукин сын), хотя не без доли вмешательства проведения. Ведь ангелов подобно вам, вот так просто на улице не встретишь, и они только раз в жизни дают нам свой шанс на счастье, так неожиданно являясь перед нами, простыми смертными, как с неба упав нам на голову. И можете мне не верить, но мне хотелось бы, чтобы вы всё-таки поверили, но я совершенно сбит столку, и не только буквально физически, а моё здравомыслие с этого момента безвозвратно нарушено и всему виной моя бесконечная вера в первый взгляд, который всё перевернул во мне при виде вас. –Вглядываясь в эти лицевые переливы Секунда, с которыми он озвучивал свои мысли, обращаясь к этой девушке в косынке, Алекс надуманно вкладывал в его уста такого рода лебезящую трель, которую, как ему думалось и возможно самому иногда хотелось говорить, всегда используют в разговорах с привлекательными собеседницам претенденты на её больше чем дружеское внимание.

– Да вы я, как посмотрю, большой фантазёр и сказочник. И умеете на ходу так складно печь блины из небылиц.– Со сногсшибательной улыбкой на лице (–Вот почему она прячет своё лицо под косынкой, боится за сердечное спокойствие окружающих людей, – догадался Алекс), умела контр аргументирует этому словоохоту Секунду его собеседница. – И без труда мне верится лишь в одно. А именно в то, что вы глазастый малый и на одном взгляде вряд ли останавливаетесь в своём знакомстве. – Алекс вложил в уста незнакомке в косынке, как ему показалось, самый что ни на есть нравственный ответ – а ведь он мог пойти куда дальше, искривив её улыбку язвительностью стервы: «Ещё скажи козёл, что не облапал меня с ног до головы своим плотоядным взглядом», – после чего Секунду только и оставалось бы, как только попробовать удержаться на ногах от неминуемого падения и попытаться вправить обратно со скрежетом отвалившуюся челюсть.

И только Алекс собрался порадоваться за Секунда, как тот начинает демонстрировать полное несогласие с тем, что о нём предпочёл надумать Алекс. При этом поведение Секунда никак не назовёшь благопристойным, а вот удивительно бесцеремонным по отношению к мимо проходящим прохожим, то это ещё легко сказано. Да и вообще, то, что он начал сейчас вызывающее недоумение у Алекса проделывать, без помощи консилиума психологов или на крайний случай специалистов по трюкам и спецэффектам, вот так просто и не объяснить.

Так первым чем попытался удивить Секунд свою собеседницу, вслед за ней близ находящихся прохожих и в конечном счёте Алекса (и поэтому он Алекса не удивил – расстояние, как оказывается, имеет большое значение для твоей убедительности при демонстрации своей популярности и фокусов), так это демонстрацией своей феноменальной щедрости – Секунд для того чтобы поднять себя в глазах своей привлекательной собеседницы, как это делают принцы, небрежно вытащил из своего кармана горсть золотых монет, то есть мелочи (просто всё так случилось неожиданно, и в результате этого он оказался частично не готов к этой встрече и не прихватил с собой горсть золота, так что пока и мелочью можно обойтись), и широким жестом бросил к её ногам все богатства мира.

Но в виду того, что этот неизвестный халиф, за которого себя выдавал Секунд, без причины не разбрасывается словами и тем более золотом, и всю свою жизнь ждал эту причину, то этот его широкий жест, не имея необходимой практики, вышел за пределы норм своей широкости и, брошенная им горсть фигурального золота, упала не к ногам прекрасной незнакомки, а в ноги мимо проходящих прохожих.

Ну а все эти мимо проходящие прохожие, уже в свою очередь оказались застаны врасплох действиями этого неизвестного ни в одном халифате халифа. И как только у них под ногами так звонко и информативно зазвенели под ногами монеты, то они как всё же вначале живые люди, а уж потом последние, а кто и первые ходячие функции, с надеждой на чудо – а вдруг это следствие действий какого-нибудь халифа на час, который вдруг решил бросить все богатства своего королевства или хотя бы их часть в виде горсти золотых монет, к ногам своей возлюбленной, и они все рассыпались – принялись всматриваться вниз к себе под ноги.

Пока же прохожие таким образом отвлеклись от происходящего наверху, – они же, кроме разве что только золотых дел мастера не гоя Либермана, способного по одному звуку определить золото, точно не знают, что там внизу отзвенелось, и значит должны в этом непременно убедиться, – Секунд продолжает свои чудачества.

Так он, видя, что человек за века своего многотысячного существования так ничуть и не изменился (а кому как не им, халифам, об этом подозревать), и всё также остаётся беспечным, и совершенно не видит того, что у него творится под ногами и на его пути, где он в своей увлечённости собой готов не замечать окружающих и сбивать с ног всех тех, кто окажется на его пути, конечно, не может допустить такого пренебрежения по отношению к своей милой собеседнице, на которую летит этот зазевавшийся длинноногий олух с модной бородкой и усиками.

Ну а времени у халифа Секунда на всё про всё и главное, для того чтобы образумить этого потенциального налётчика совсем ничего, и ему нужно действовать немедленно и при этом быстрее, чем он самим собою может перемещаться в пространстве и времени. Что задача даже для халифа Секунда не простая, а что уж говорить о менее значимых фигурах типа Алекса, который, наверное, так ничего бы и не придумал, и допустил бы этого длинноногого с усиками до столкновения с девушкой в косынке.

Но а так как Секунд сейчас халиф и при этом с деньгами, где одна монета, что за удача, залипла в ладони, то он не станет безынициативно взирать на только с виду неизбежность, и он в один бросок монетой в лоб этому ходоку, забывшему об осмотрительности и в следствии этого, потерявшему ответственность за свои ноги сорок пятого размера, сбив с его лица всякую осмысленность, останавливает его на месте в умственном ступоре.

Но если исходящая спереди от Секунда опасность была на первое время остановлена, то этого не скажешь по поводу второй, только что назревшей опасности со стороны его спины и того типа не в просто в дорогом костюме в полосочку, а с намёком на неприкасаемость костюме, в чей зад в результате чрезмерного усердия Секунда в деле своего замахивания и броска монеты, беспощадно и скорее всего неожиданно для обладателя этой массивности, врезалась его нога.

И только благодаря своим за долгие годы наеденным массивным характеристикам своего зада, этот тип бандитского вида и такого же прямолинейного склада ума, получив так под зад, сразу не рухнул об оземь, а в один момент охренев от такой чьей-то наглой предвзятости к нему, замер на месте. При этом он не просто так застыл на месте, а с откусанным ход-догом в руках, кетчуп из которого теперь вытекал из его сжавшейся в кулак руки на его блестящие итальянского пошива туфли, в отражении которых этот тип грозной наружности раньше видел лишь одну игру солнечных зайчиков, а сейчас перед ними предстала трагичная картина красного на чёрном.

Ну а таких драматических видов самого для себя дорогого, о котором ты проявляешь столько заботы, ежедневно намазывая кремами и лелея мягкость кожи специальными тряпочками, у кого хочешь и не хочешь поедет крыша, а что уж говорить об этом типе грозной наружности. И этот грозный тип, с некоторых пор ставший Стендалем (и не спрашивайте почему), уразумев и увидев на своих туфлях нечто большее, чем было на самом деле – кровь, а не кетчуп – вдруг взбеленился и, забыв обо всём, резко разворачивается назад, чтобы поскорее нанести ответный удар тому гаду, кто посмел нарушить его неприкосновенность.

Ну а там он видит, не как им ожидалось, испуганное лицо какого-нибудь менеджера, а нами ожидалось, волнующееся лицо Секунда, а он, и всё благодаря предусмотрительности и расторопности Секунда, с которой он вовремя убрал себя и свою очаровательную спутницу в сторону, вставив на первый план того длинномера, видит искажённую в гримасе ненависти физиономию какого-то невероятно высоченного типа. И этот тип, судя по всему, не собирается останавливаться на достигнутом, и пойдёт так много дальше, что ему (Стендалю) ещё повезёт, если он тот ему ход-дог забьёт в глотку, а не туда, куда он ему пнув под зад, таким образом намекнул.

А такое положение вещей совершенно не устраивает этого грозного типа в костюме в полосочку – он привык к тому, что он таким образом кормит своих голодных неприятелей, которых у него и не пересчитать, а значит, не имеет большого смысла сейчас доискиваться до той истины, чьим карающим инструментов выступил этот длинномер – и поэтому Стендаль, недолго думая, что ему тоже привычно, вначале бросается ход-догом (а такое отношение к себе со стороны Стендаля, косвенно указывает длинномеру на его причастность к ранее совершенному акту нападения на свой лоб), а затем как только длинномер фиксируется на месте вырвавшейся вперёд сосиской (её вид, да ещё и в кетчупе, заставил вздрогнуть некоторые чувствительные сердца случайных свидетелей происходящего), уже сам бросается на него.

Ну а дальше внезапность нападения Стендаля позволила ему завладеть инициативой, вместе с которой он, подогнув длинномера под себя, вместе с ним и рухнул на мостовую, где они и принялись кататься в ногах удивлённых прохожих.

И здесь бы Секунду оставить всё как есть и увести от волнений подальше свою спутницу, но он ведёт себя достаточно странно, и как видит продолжающий своё наблюдение за ним Алекс, Секунд из не понятно откуда достаёт чёрного цвета раскладной зонтик и к зримому удивлению напротив стоящей девушки в косынке, умелыми действиями, по щелчку, то есть нажав на кнопку, раскрывает его над их головами. И только Алекс хочет было подумать, что это неспроста, и теперь для полного эффекта не хватает только дождика, как в тот же момент на головы людей в свете солнечного освещения начинает литься дождик.

А такое неожиданно резкое изменение погоды, вылившееся в дождик, когда ещё пять минут назад казалось, что ничего в этот солнечный день не предвещает грозы, а судя по тому, что на небе до сих пор так ничего и не предвещает такого дождливого, как громом среди ясного неба, что отчасти было так, прошлось и огорошило вдруг замоченных прохожих, заставив их в растерянности ускоряться и разбегаться в стороны, и больше, конечно, к углам домов. И даже те, кто только что барахтался на мостовой, то и они, оставив все эти дела рукопашного характера, повскакивали на ноги. После чего они, обоюдно напомнив друг другу: «Запомни гад, я тебя запомнил», – разбегаются в разные стороны, оставляя на этом местном поле боя киоск с попрошайкой неподалёку и парочку влюблённых, стоящих под зонтом.

И эта парочка, дабы все эти любопытные люди выглянувшие в окна, чтобы подивиться происходящим на улице природным явлением, не лопнули от зависти при виде того, как они целуются под дождём и под зонтом одновременно, к невыносимой ненависти их любопытства, в один момент прикрываются зонтом. И теперь им только и остаётся, как своим взглядом сверлить этот зонт, и гадать и думать, что они там себе посмели такого, страсть хочется знать, позволить.

– Ну и чего ты себе надумал? – поглядывая на Алекса сверху, с той долей небрежности, которую себе могут и позволяют победители, спросил его Секунд, заняв своё место за столом.

– А чего ты там себе с ней позволил? – хотел, но не смог спросить Алекс, а всё потому, что он таким образом в один момент будет раскрыт Секундом – он хотел бы сам в тот дождливый момент находиться под зонтиком. И поэтому он вынужден выказывает заинтересованность в другом.

– Я надумал поинтересоваться и спросить, что это всё было? – спросил Алекс.

– Я же тебе ещё при уходе отсюда об этом говорил. – С долей непонимания говорит Секунд. Но видимо у него сейчас настроение на подъёме и он готов ещё раз повторить ранее сказанное. – Это была своеобразная демонстрация некоторых возможностей тех предлагаемых тебе способностей, с их итоговой реализуемостью на указанном тобою объекте вмешательства, девушке в косынке или Анфисы. Для которой моё значение из ничего незначащего для неё простофили-человека, в одну короткую единицу времени достигло самых верхних околосердечных высот.

– Понятно. – Трагическим тоном удостоверил Секунда Алекс в том, что такое объяснение его не совсем устраивает, и Секунду понятно почему – любая демонстрация мастерства вызывает ревностные чувства у ученика, которому самому не терпится быть на ты с этим мастерским искусством. Между тем Секунд не собирается почивать на лаврах, и он обращается с вопросом к Алексу. – А по конкретней нельзя сказать то, что тебе понятно?

– Вы это о чём? – вдруг вздрогнув, непонимающе спросил его Алекс.

– О чём я? – почесав подбородок, задумчиво вопросил себя Секунд и после небольшого размышления спросил Алекса. – Ты вот мне скажи, что из всего тобой увиденного, тебе показалось …скажем так, ближе всего стоящее к невероятным и не имеющим разумных объяснений происшествиям.

И вновь, первое что пришло в голову Алекса, так это не найти объяснение тому, как так могло случиться, что под зонтом стоял с Анфисой Секунд, а не он. Но скорей всего Секунд, большой ловкач на любого рода объяснения, и на это найдёт убедительное объяснение, так что Алекс придержал свою настоянную на чувствах любознательность и после небольшого размышления спросил его. – Как насчёт дождя?

– Ну, ты меня удивляешь, такое спрашивая. – Досадливо покачал головой Секунд. – Имея на каждом шагу источники подачи воды, разве это такая уж проблема.

– Ладно, принимаю. – Озлившись, сказал Алекс. – А что скажите насчёт того, что при вашем появлении на улице, людской поток начал так странно волноваться?

– Я всегда говорил и буду говорить. Никогда не торопитесь и смотрите себе под ноги. – Сказал Секунд, положив перед собой на стол небольшую бусинку. Алекс же при виде бусинки хотел было накинуться на Секунда с обвинением его в опасном самоволии, но посмотрев на его не пробивное самодовольство, чувствуя, что всё это бесполезно, и понимая, что всё идёт к тому, чтобы обратиться с вопросом насчёт Анфисы, делает попытку отсрочить этот вопрос. Для чего Алекс подбочивается и с использованием не свойственных для него официальных слов, обращается к Секунду.

– Мне кажется, что всё вами продемонстрированное не слишком увязывается с тем, что вы ранее декларировали. – Не моргнув глазом проговаривает эти слова Алекс и, не давая Секунду проморгаться, указывает ему на его бревно в глазу.– И если насчёт демонстрации человеческой реакции я ничего не скажу – я отлично видел, как вы подгибали людей под своё настроение – и даже частично готов согласиться с тем, что вы несколько подняли свою значимость в глазах Анфисы, что не бесспорно, но вы обещали, что ваша значимость в один момент поднимется, если не во всех глазах, то, как минимум, плюс один человек к Анфисе.

И если в самом начале ответа Алекса, Секунд было видно насторожился, то на завершающей его стадии он расслабился и в таком же настрое ответил Алексу. – А вот мне кажется, что этот минимум, как раз был реализован, если не считать больше. – На этом месте Секунд демонстративно повернулся в сторону внутреннего зала кафе, мол, посмотри туда и ты без лишних слов всё поймёшь. Но Алексу даже не нужно было поворачиваться вслед за ним, чтобы боковым зрением заметить, как одёрнулись назад головы любопытных посетителей. Но такое связанное с любопытством поведение людей, для Алекса по своему объяснимо и он интересуется у Секунда причём здесь оно.

– Любопытство, это та самая первая стадия человеческих взаимоотношений, которая всегда способствует тому, чтобы открыть для тебя двери души или сердца человека. – Пафосно ответил Секунд.– После чего, как говорится в таких случаях, дело техники.

– Хорошо. Частично убедили. – Нехотя согласился Алекс, внутренне всё же имея претензии к Секунду. Ну а Секунд продолжает задаваться собой и вопросами. – Я как понимаю, этот вопрос, хоть и на время, но снят с повестки дня. А раз так, то давай продолжим незавершённое. И я спрошу тебя, что ты ещё заметил такого, что для тебя не находит разумного объяснения? – На что Алекс скорее для приличия, чем на самом деле, немного поразмышлял и дал свой ответ. – Я больше ничего такого не вижу, что можно было причислить к необъяснимому. –Но Секунда такой ответ видимо не устраивает и он просит Алекса о большем внимании к своей памяти.

– Не спеши делать выводы. – Слишком сладко улыбнулся Секунд, отчего Алексу даже стало приторно во рту. – Я понимаю, что в некоторых… да в принципе во всех случаях, центральное событие картины полностью завладевает всем вниманием зрителя и, отвлекая на себя всё внимание наблюдателя, тем самым обезоруживает его взгляд и не даёт ему увидеть другие, не менее важные составляющие сюжета, без которого он был бы не полон.

– Я ничего не пойму. Слишком туманно и пространно объясняете. – Пожав плечами, искренне недоумевая, ответил Алекс, своим ответом взбодрив и приведя Секунда в чувства. И он, отбросив весь налёт вальяжности, наклонившись к столу, принимается более энергично объяснять Алексу то, что он пропустил мимо своего внимания.

– Вы все без исключения, и не даже не думай с этим спорить, – яростно отвлёкся на Алекса Секунд.– И не собирался, – указывал маловразумительный взгляд Алекса. Что убеждает Секунда и он продолжает, – смотрели только на зонт, и не могли ни о чём другом думать, кроме как попытаться разгадать или представить себе, что там сейчас происходит. Когда вполне возможно, что не это самое гласное, что я хотел продемонстрировать тебе. И ладно все остальные, меня совсем не интересует то, что они не заметили, а вот насчёт тебя, то я немало огорчён. – С разочарованием в голосе сказал Секунд, и с какой-то прямо-таки безнадёжностью бухнулся обратно на стул. Что в свою очередь заставило зашевелиться Алекса, который по примеру Секунда придвинулся к столу и нетерпеливо задался вопросом:

– Да скажи ты, наконец-то, что я просмотрел?

На что Секунд повёл себя достаточно странно, а именно как незрелый ребёнок, принявшийся играть в обидки.

– А я не скажу, по крайней мере, напрямую. – Насупившись, сказал Секунд, глядя на Алекса исподлобья. После чего он поелозил по лицу Алекса глазами и, видимо посчитав, что большего от него не добьётся, выказал себя очень отходчивым человеком, и с улыбкой сказав: «Кстати, я что-то я не помню, когда мы переходили на ты», – в один момент вернулся к столу, прямо напротив надувшегося Алекса. И Секунд, не давая ему возможности указать ему на свою крайнюю не внимательность по отношению к нему, а раз так, то какого (!) он требует от него, заявляет:

– А в то время когда ваш полёт мысли занимался всяким непотребством, мой полёт мысли фрагментировал реальность, делая в неё мысленные вставки, позволившие мне … – здесь Секунд задумался, видимо выбирая более точное выражение. А как только надумал, то вкривь и вскользь попытался завершить своё объяснение. – Позволившие мне дать возможность ощутить Анфисе реальный полёт её мысли и при этом вместе с собой в реальности.

– Это как это? – спросил Алекс, продолжая выказывать из себя умственного недотрогу, типа дуба. И тут Секунд явно начал увиливать от прямого ответа, ссылаясь на то, что Алекс не такой уж и неуч, и всё итак отлично понимает. Почему он так себя повёл трудно сказать, но он так себя повёл.

– Ну ты разве не знаешь, как в таких нежданных случаях бывает. – Напирая на зрелость Алекса, таким нечестным образом начал заговаривать Алекса Секунд. – Тебя, когда ты этого совершенно не ожидаешь, но внутренне всегда этого ждёшь, вдруг в один миг, аж дух захватывает, охватывает такое невероятное чувство вдохновения, которому даже нет разумного объяснения, и оно, разбивая все мыслимые и немыслимые ограничения на пути твоего полёта мысли или самого тебя, что в данный момент невозможно понять, в один миг возносит тебя в такие небесные зыби, что ты и вздохнуть не можешь, и стараешься придерживать свои глаза закрытыми, а то не дай бог, сорвёшься вниз. И причиной всему этому состоянию является, как я его называю, резонанс духа. Это когда всё –твои представления о счастье и его трепетное ожидание, мечта с её фантастическим воображением и та капелька чуда, со своим стечением невероятностей в этой точке событий, которая всё это на себе замешивает –в один момент в одно единое целое соединяется.

И хотя Алекс с некоторых пор, а именно со времени своего знакомства с Секундом понял, что более убедительными кажутся наиболее невероятные и фантастические факты и аргументы (для него по крайней мере), нежели обоснованные математическими расчётами и подтверждённые научными исследованиями утверждения, он не стал сразу поддаваться убеждениям этого сказочника Секунда. А он, очнувшись от своего полёта мысли, куда его загнал красочный рассказ Секунда – Алекс слишком восприимчив, и нередко слишком увлекается, примеривая на себе рассказанную историю – спрашивает Секунда:

– А конкретнее?

– Мы взмыли ввысь. – Как само собой разумеющееся сказал Секунд. Но Алекс ещё верит своим глазам и памяти, и он выразительно посмотрев на Секунда, выражает сомнение. – Я что-то ничего такого не видел.– На что Секунд ожидаемо не согласился.

– Ладно, я не буду упирать на то, что нам, главным действующим лицам, совсем неважно было то, что вы видели и в тоже время не видели. И даже не стану напирать на фигуральность нашего полёта, а просто спрошу тебя. Что для тебя значит полёт? – спросил Алекса Секунд. Чем вызвал у Алекса лёгкое замешательство – ведь сами по себе объяснимые вещи почему-то всегда вызывают затруднения в своём объяснении. И Секунд видимо на что-то подобное надеялся и он, не дожидаясь того, когда Алекс выплывет из своих раздумий, начинает через наводящие вопросы, направлять его к нужному ответу.

– Любой нехарактерный ускорению отрыв от земли (это не прыжок и что-то подобное), где земное притяжение преодолевается по своему «рукотворно», мне кажется можно назвать полётом. Ты с этим согласен? – спросил Секунд Алекса. И хотя Алекс подспудно чувствует, что здесь что-то не так, да и такое его определение полёта не слишком информативно, всё же он соглашается с Секундом. Ну а Секунду только этого и было нужно. И он спрашивает Алекса:

– Что ж, если в определении того, что есть полёт, у нас нет разногласий, то я тебя спрошу. Как ты смотришь на то, если высота полёта происходила бы на высоте примерно трёх сантиметров?

И только теперь Алекс понял всю хитрость Секунда, который и не скрывал этого, широко улыбаясь, глядя на него. Впрочем, его это даже как-то по-особенному развеселило, и он с ответной улыбкой на лице отвечает. – Как смотрю, спрашиваете. – Говорит Алекс. – Да нормально смотрю. И даже допускаю, что всё было так, как вы сказали, хоть этого никто и не заметил. Но меня сейчас интересует совсем другое. – Алекс сделал фиксирующую внимание к вопросу паузу и спросил Секунда:

– Что вы всё-таки сказали Анфисе, когда к ней подошли?

Ну а Секунд как будто бы уже давно ждал этого вопроса, а его всё нет, да нет. И его глаза вдохновенно проясняются и, он с готовностью даёт свой ответ. – Первое, что нужно делать в таких случаях, то через знаковое слово зафиксировать внимание девушки на себе. «Прошу внимания!» – так этим обращением к ней, я обращаю её внимание на себя и задерживаю её ход движения и мыслей.– «Будьте готовы и ничему не удивляйтесь». – Дальше я её совсем немного интригую всей этой туманностью заявления. И не давая ей времени на испуг, говорю самое главное – всё объясняющую причину происходящего. – «Сейчас здесь, на одном кадре будет сниматься кино». – Ну а этого вполне достаточно, чтобы она не просто вовлеклась в происходящее, которое теперь ей виделось в фокусе мною сказанного, но и полностью доверилась мне. – Но тут Алекс не сдержался и перебил Секунда, заявив:

– А вы взяли и воспользовались. – Но Секунд совсем не обижается на него, а он, усмехнувшись, простодушно отвечает ему. – Но финальная сцена разве того не стоила? – И Алексу против этого возразить было нечего – финальная сцена и вправду удалась, раз она всех так зацепила. И Алекс вновь памятливо пересматривает эту финальную сцену и обращается к Секунду. – И это всё?

– Вроде бы всё. – Даёт ответ Секунд. – Правда не нужно забывать о том, что материал без своей убедительной подачи себя, по большей части теряет свой смысл. Так что одного знания того, что нужно говорить, будет мало для того чтобы добиться поставленной цели. – Секунд посмотрел в окно и, проводив глазами прошедший мимо него достойный его внимания объект, продолжил говорить. – Ну а когда дело напрямую касается такого чувствительного пола, как женский, то форма подачи и её интонация, зачастую больше значат, чем сам смысл сказанного. Да и вообще, к ним нужен свой особый подход, зная который и умело применяя, можно достичь невероятно много. И уверяю, если ты как надо эти знания воплотишь в жизнь, то тебя ждут удивительные открытия. И первое, что тебе нужно знать при подходе к ним, так это то, что все они живут в своём автономном мире, в своём роде зазеркалье и видят окружающий мир не напрямую, а через призму зеркального отражения.– С Секундом, в которой уже за сегодня раз, а дальше даже заглядывать страшно, случился перепад настроения, и от его рассеянной вялости в одно мгновение не осталось и следа, и перед Алексом вновь находился энергичный человек, которому море кофе по колено.

– Да одного взгляда на обратный нормальному пошив замков и пуговиц на их одеждах, где без применения зеркала и не застегнёшь эти джинсы, достаточно понять, что либо они нас держат за дураков, таким образом претендуя на свою избранность, ограничивая свои модные наряды от посягательств мужского любопытства, которое никогда не может ограничиться одним визуальным осмотром и ему хочется всё примерить на себя. – Тут Секунд для красочности картинки немного отвлёкся. – Так и представляется неимоверно изумлённая физиономия такого безответственного любовалы, с трудом натягивающего на себя женские одежды и ещё удивляющегося не своим удивительным поступком, а этими странными порядками на одежде: «И как они такое паскудство натягивают на себя, да ещё и по нормальному не застёгивается!». – Секунд видимо очень натурально и живо представил этого безответственного типа странной наружности и неожиданными стремлениями к тому, чтобы своим видом озадачить окружающих, что не удержался от улыбки. Ну а Алекс, глядя на Секунда, не удержался от улыбки по другой причине – он догадался на чём основано такое достоверное видение Секундом этого примерщика женских одежд.