– Haben Sie gesehen? – спросил он сквозь смех. – “Ognifvo!” (10)
Те тоже оскалились.
– Das ist ein teuflische Wagen. (11)
– Wer hätte gedacht, dass es möglich wäre, Feuer zu bekommen? Einfallsreich Wilden… (12)
Отсмеявшись, офицер забрал огниво, сложил все в мешочек и сунул тот в планшет.
– Ich gebe Colonel. Es ist ein würdiges Museum. Aber zuerst müssen wir das Dorf zurückbringen. Das ist Ihr Kommandant. Ohne ihn werden die Russen nicht kämpfen. Du! – он ткнул пальцем в солдата. – Sag allen: wir bereiten uns auf den Angriff vor. Und du bringst den Russen in die Scheune. (13)
Он снял с гвоздя автомат и вышел следом за солдатом, все еще улыбаясь.
– Aufstehen! (14)
Второй солдат ткнул лейтенанта под бок “парабеллумом”, поднял, вытолкал в двери. Провел его через двор, втолкнул в маленький сарайчик и запер за ним дверь на замок.
– Bleib hier. (15)
В сарае было холодно. На промерзшем полу лежала охапка соломы. На нее лейтенант и сел, когда обошел сарай, осмотрел стены и понял, что сколочен он крепко и без шума не выбраться. Внезапно за стеной грохнуло и прогнувшиеся внутрь толстые доски больно саданули его по позвоночнику. Лейтенант вскочил. Еще один взрыв ударил чуть дальше. Потом мины стали рваться почти без промежутков. Сквозь взрывы пробились уже ставшие знакомыми резкие хлопки противотанковых ружей. За стеной что-то орали немцы, потом крики смолкли.
(1) – Обыскать!
(2) – Он бежал первым, господин оберлейтенант. Командовал.
(3) – Понятно. А это что?
(4) – Не могу знать.
(5) – Эй, ты! Что это?
(6) – Не понимает.
(7) – Вызвать Ганса. Он жив?
(8) – Он был у пулемета, герр оберлейтенант. Крупнокалиберная пуля, в голову.
(9) – Значит мы остались без переводчика.
(10) – Вы видели?
(11) – Настоящая чертова машина!
(12) – Кто бы мог подумать, что так можно добыть огонь? Изобретательные дикари…
(13) – Отдам полковнику. Это достойно музея. Но сначала нужно вернуть деревню. Это их командир. Без него русские драться не будут. Ты! Передай всем: готовимся к атаке. А ты сунь русского в сарай.
(14) – Встать!
(15) – Сиди тут.
* * *
– Что тебе сказать, Ваня?.. Плохо твое дело. Даже если я в донесении все это похерю, то солдатикам рты не заткнешь. Командир в плену побывал! Всем расскажут. Дойдет и до особистов, это уж писять не ходи. Им потерю документов не объяснишь.
– Пиши честно, как есть. Чего из-за меня свою-то задницу подставлять? Может, и пронесет.
– Тебя уже пронесло… Как же ты так?
Они сидели в теплой избе, у теплой, протопленной немцами печи. Рота и пулеметчики спешно переоборудовали немецкую траншею. Старались закопаться поглубже, пока немцы не опомнились. В том, что контратака будет и не одна, никто не сомневался. Но с трофейными пулеметами, да со своими в придачу, да еще и с двумя минометами, к которым имелось не меньше сотни мин, они отобьются. Слава Богу, не сорок первый год. Немец осторожнее стал, без танков не полезет, а танки вверх по крутому западному склону не пройдут. Слева болото, справа тоже болото. Добро пожаловать в лоб, как мы три дня назад.
– …я по звукам боя понял, что твои застопорились. Значит никто не подгоняет. Значит Ваня или ранен, или… Взял два расчета, своих бронебойщиков и побежал сюда. Принял командование. Выбили немцев к дороге. Смотрю: минометы стоят. Мы их развернули и вжарили. Это ведь простая машинка. Мину в ствол, да уши закрыть не забывай.
– Они как раз контратаковать собирались. Вовремя ты… – он поднялся. – Голова еще кружится после гранаты той. Пойду, проверю, как там мои окапываются.
– Давай! – Евдокимов кивнул. – Я пока донесение в штаб напишу.
* * *
– Ну и что дальше было?
– Ничего. С роты сняли, звания тоже лишили, сказали: “Искупай вину!” и отправили обратно в свой же полк. Так до сих пор и искупаю. К сержанту три раза представляли – не прокатывало. Судимый.
– Легко отделался. Тогда с пленными крутенько поступали.
– Согласен… А огниво пропало.
– Тойфель-машинен?
– Да. Обера того так и не нашли. Сбежал, падла. Может, сейчас оно и правда в каком-нибудь немецком музее? Вот так подумать: не провозись я с ним тогда, начни немцы контратаку на десять минут раньше – что было бы? Их ведь Евдокимов прямо перед броском минами накрыл и их гораздо больше было, чем я предполагал. Повезло. Он, кстати, сейчас тут, неподалеку. Разведкой командует у соседей.
– Как там наша дичь? Живот подвело.
– Варится, потерпи.
– Терплю, что остается? До старшины не докричишься. Совсем тыловики растащились!
К ним подошел вылезший из танка заряжающий, принюхался к вкусно пахнущему пару и сказал:
– Вот ты интендантов ругаешь, а зря…
Возчик, который умел говорить по-немецки
“Ругают, ругают… Медленно едешь, мол, поздно приезжаешь… Если бы не приехал вовсе – лучше бы было? Как лошадка тянет – так и едем. У нас грузовиков нету. Пока термосы с кухни притащишь, пока боеприпас выдадут – сколько времени уйдет? Я в полку не один. Каждому надо груз принять, да погрузиться. Ящик с гранатами сколько весит? А если снаряды возишь – тогда вообще! Погрузи, отвези, на батарее разгрузи… И хрена лысого кто поможет. А мне не двадцать лет, мне давно уже за полста… Ящик со снарядами пробовали поднять? И за лошадью следить приходится постоянно. Отойди хоть ненадолго, а она уже лежит и пехтура грустно разводит руками. Пуля, говорят, шальная прилетела. Шальная, как же! Потом с картошкой конину варят, или там с овсянкой. Ругаются еще… Хорошо, хоть грязи нет…”
Мысли возчика тянулись неспешно, как и его лошадка. Телега поскрипывала, колеса вертелись в колеях. Все было, как обычно. Дорога была сухая, март 1945 года в Венгрии выдался сухим и теплым. Дороги уже подсохли, а комарья и мошкары еще не было. Курорт, да и только! Сзади, в телеге, постукивали друг о друга термосы с обедом для стрелковой роты и приданной ей артиллерийской батареи. Война войной, а обед по расписанию.
Зампотыл сегодня без дела нашумел на ездового, пока тот был на складе. Кричал, грозил в стрелковую роту отправить. Непонятно было, что там у него случилось. Вроде мешок сахара пропал…
“Я то при чем? Да отправляй, жалко что-ли!? Сам возить будешь все на передовую, если конечно телега под твоим жирным сранделем не развалится. Думаешь, напугал? Бабушку свою этим пугай, а я и с винтовочкой побегать не испугаюсь… Что-то фронт затих уже второй день. Не стреляют, артиллерия тоже молчит. Не к добру… Под Курском так же было в прошлом году. Хотя нет, погоди, в позапрошлом же! Вот она, война! Ездишь, ездишь, а за два года вспомнить нечего и вроде как меньше времени прошло. Также артиллерия молчала, а потом как началось!.. Сколько же я тогда раненых-то перевозил – вспомнить страшно!”
Ехать было не так уж и далеко. Километров восемь, не больше. Он выгрузил продукты. Солдаты растащили патронные цинки. Раненых не было – и то хорошо. Но когда он начал разворачивать телегу, раздался хруст и передняя ось, давно уже державшаяся на честном слове, развалилась. Лошадь протащила отпавший передок несколько шагов и обернулась с недоуменным видом. Смотревшие на это солдаты засмеялись. Ездовой от души выругался, достал из телеги топор и пошел в близлежащий лесочек за материалом для ремонта.
К ночи он все-же сумел поправить телегу. Ехать в расположение было поздно. Уже стемнело. Отведя лошадь в лес, на молодую травку и стреножив ее, ездовой ушел в землянку к пехотинцам. Его угостили горячим чаем (трофейный, ему он не понравился) и выделили местечко на нарах.
* * *
Утром он какое-то время не мог понять, что происходит. Пехотинцы, матерясь, хватали оружие и выскакивали из землянки. Вокруг гремело, с наката сыпался сухой песок. Высоту обстреливала немецкая артиллерия.
Надев сапоги, он тоже выбежал наружу. Осмотрелся. Починенная телега была цела.
– Эй, ты!
Возчик обернулся. К нему обращался молодой лейтенант.
– Чего встал!?
– Так я…
– У нас раненые! Грузи их и вези в тыл. Немцы что-то затеяли.
– Есть! Я только за лошадью сбегаю.
– Давай!
Он кивнул и побежал по склону вниз, к лесу. Когда вернулся, таща за повод испуганную лошадь, в телеге уже сидели трое солдат. Еще двое лежали. Обстрел прекратился, но с той стороны фронта продолжали бить орудия. Снаряды с воем пролетали высоко над ними куда-то в тыл. Один из раненых, припадая на ногу, помог ему запрячь лошадь и они покатились вниз по склону. Обернувшемуся ездовому послышался сзади глухой рев моторов и он подумал, что сглазил вчера. Все было, как тогда, неподалеку от Орла, два года назад.
На подъеме он соскочил с телеги, чтобы облегчить ее и повел лошадь в поводу. Это их и спасло. Когда они уже выезжали из рощи, в которой он вчера вырубил жерди, заметил из-за кустов бронетранспортеры с крестами на боках. Из машин выпрыгивали фашисты и разворачивались цепью.
Он махнул рукой перед мордой лошади. Та фыркнула и сдала задом. Развернувшись, телега заехала в кусты.
– Что там? – спросил один из раненых.
– Немцы, – ответил ездовой. – Обошли.
– Вот гады! У нас и автоматов-то нет, в роте оставили. Давай твой карабин!
– Сдурел!? Впятером с полком СС воевать собрался?
– Ну а что, ждать, пока нас покоцают тут?
– Сиди тихо. Может, и обойдется…
– Дед дело говорит, – поддержал его один из лежачих. – Сиди. Если они сюда, в лес, не полезли, то и не полезут. Может, и пронесет.
– Меня – уже, – криво усмехнулся тот, что просил его винтовку.
Именно криво. Один глаз у него прятался под бинтом.
– Не ссы раньше времени. Знаешь, почему они в лес не полезут?
– Ну и почему?
– Потому, что он заминирован. Немцы об этом знают, они мины и ставили. На опушке мы с саперами все сняли, а в глубине не стали заморачиваться. Не пойдут они вглубь, так что сидим тихо. И вокруг шастать тоже не надо. Понял ли ты, родное сердце?
– Чего тут не понять? Сидим, значит. Сидеть – дело привычное.
Лежавший усмехнулся и сказал ездовому:
– Он у нас недавно из штрафбата. Вроде как искупивший кровью. Нахватался там у урков.
– Тебе завидно!? Да там и не было урок, одни фронтовики.
Однако он понемногу успокоился, достал кисет, скрутил самокрутку. Немецкая артиллерия между тем снизила темп стрельбы. С востока тоже гремело. Там шел бой. За рощей ревели танковые двигатели.
– Дед, там танки были?
– Были.
– Сколько?
– Не разглядел я. Бронетранспортеров может быть с десяток. Танков… Вроде тоже примерно столько же. Колонна на поле.
– Черт… Хреново! Это они во время артподготовки нас обошли. Не стали время тратить и роту танками утюжить. Опять же: внезапность. Теперь попрут, не остановишь. Какие танки – ты конечно не разглядел?
– Не разбираюсь я в них.
– Тебе-то что? – спросил его еще один из раненых.
– А то, что если там “тигры”, то к своим выбираться мы будем долго. “Тигра” остановить сложно, это я тебе как наводчик говорю.
– И что тогда делать?
– Сейчас – ничего. Ложись, да спи. А я послушаю, где будут пушки бить. Дед, а почему ты решил, что там эсэсовцы были?
– А у них эмблемы были на башнях. На лошадь похоже. Я слышал, что если кроме креста еще что-то нарисовано, то это и есть эсэсовцы.
– Не обязательно. Но тут ты угадал. Они и есть. Эти в плен брать не станут. Имели мы с ними дело. Да вот он хотя бы и имел.
Он кивнул на кривого. Тот сплюнул в сторону.
– Имел я их!..
– А что было? Расскажи, все равно сидим.
– Ничего хорошего. Под Сталинградом я в танковом полку служил и попали нам один раз в плен два молодых засранца. Тоже эсэсовцы. Мне их поручили в штаб полка отвести. Ну сказано – значит делаем. Идем по дороге, а рядом с ней наш танк горелый стоит, “тридцатьчетверка”. Эти идут мимо и скалятся. Такое меня зло взяло! Думаю: “Вы, суки, наших сожгли, а теперь радуетесь?” Ну и полоснул из ППШ им по ногам. В штабе доложил, что при попытке к бегству, но оказалось, что кто-то это все видел и молчать не стал. Меня под трибунал и в штрафную роту на три месяца.
– Правильно сделал…
– Веришь, нет – ни грамма не жалею.
* * *
День прошел. На востоке непрерывно грохотал бой. По его звукам понятно было, что немцы продвигаются вперед. За лесом то и дело слышался шум моторов, а вечером по небу разлилось зарево пожара. Бой понемногу стихал. Уже перед самым наступлением темноты рядом с рощей разорвалось несколько тяжелых снарядов.
– Ну что, дед? – спросил наводчик, посмотрев на возчика. – Разведаешь, что там и как на дороге?
Тот хмуро поднял с телеги карабин и пошел по тележной колее к опушке. Долго смотрел из-за кустов на дорогу и испятнанное свежими воронками поле. Дорога была пуста. На обочине лежал на боку перевернутый взрывом грузовик, рядом с которым валялись три трупа в серых мундирах. Последний снаряд явно не пропал зря.
Вернувшись, он рассказал об увиденном. Раненые хмурились. Ясно было, что немцы дорогу без контроля не оставят и что с утра, а то и нынче же ночью по ней снова пойдет техника. Можно было вернуться через лес в роту, но там в окружении тоже никто перевязкой заниматься не станет, даже если немцы не будут завтра атаковать ее позицию, во что никто не верил. Это та же самая смерть, только с отсрочкой. Оставалось только ехать по полю, держась к юго-востоку, откуда звуков боя слышно не было и надеясь на выносливость лошадки орловской породы. На этом они и сошлись. Ездовой повел телегу к выходу из леса.
У дороги его окликнули сзади.
– Дед, постой! Слышишь? Останови!
Он остановился. Лошадь тоже встала, низко наклонив голову и нюхая трупы немцев.
– Чего еще?
Один из раненых спрыгнул с телеги и, стараясь беречь перевязанную руку, подошел к опрокинутому грузовику.
– С виду-то он вроде целый. Даже гусеницы не слетели.
– Думаешь, заведется?
– Не знаю… Попробовать можно, машина надежная. Танкист, что скажешь?
Тот пожал плечами, глядя на машину одним глазом.
– У нас был такой же, трофейный. Под Харьковом достался. Завести – ничего сложного нет. Зато если поедет, то и по полю пройдет. Он же полугусеничный.
– Ну и как его перевернуть? Нас тут три с половиной инвалида.
– А лошадкой! Дед, выпрягай ее. Вон у них трос буксировочный на крюках, им и зацепим.
Трос натянулся, люди уперлись в кабину и в задний борт “Бюссинга” и тот, тяжело качнувшись, встал на гусеницы. Раненый с помощью возчика выволок из кабины убитого водителя и уселся на его место.
– Лишь бы электролит не вылился из батареи…
Стартер зажужжал и этот звук сменился глухим рыком мощного двигателя.
– Нормалёк! Давайте тяжелых в кузов.
– Только меня, – подал голос наводчик. – Этот уже полчаса, как не дышит. Так и не очнулся. Помогите переползти.
Они разместились в кузове. Возчик, поколебавшись, все-таки снял с одного из немцев китель и подобрал с земли чужую каску. Лошадь привязали сбоку. Поехали. Вел кривой танкист.
Китель он одел сверху, на ватник. Мертвый немец был широк в плечах, вполне налезло. Каску кое-как пристроил на голову и перелез в кабину. Водитель покосился, хмыкнул, но острить не стал. Рана беспокоила его все больше, болела и дергала. Было не до шуток.
Проехали поле, потом обогнули лес, снова выехали на поле, на котором черными громадами, почти не различимыми в багровом свете, идущем с неба, стояли подбитые танки. От них несло гарью и паленым мясом.
– Чьи это? – спросил возчик, чтобы не молчать.
– Немцы, – отозвался водитель. – Видимо их тут подловили. Наши пушкари в засаде сидели и дали прикурить по бортам. Засаду немцы конечно размазали потом. А может, и нет.
Поле кончилось. Следы танковых гусениц слились в одну колею. На нее же свернула и их машина.
– Здесь, похоже, проход в минном поле они сделали, – пояснил танкист тихо. – Значит и нам здесь ехать. Лишь бы прямо в корму “тигру” не уткнуться. А, черт! Накликал.
Впереди мигнул свет. Ручной фонарик. Машина приняла вправо, объезжая его и тут прозвучало короткое:
– Halt! (1)
– Сиди, не отвечай ничего. Понял? – прошептал возчик и, не дожидаясь согласия, высунулся из кабины, задев каской верх двери.
– Hier Verwundets. (2)
Луч фонарика скользнул по капоту “Бюссинга” и сквозь стекло уперся в лицо сидевшему за рулем танкиста. Тот зажмурился. Бинты на голове были видны превосходно. Немец спросил:
– Wer sind Sie? (3)
– Das fünfte Bataillon. Feldwebel Speer. Kein verwandter. (4)
В темноте рассмеялись.
– Bring Sie weiter, Speer. Es gibt einen Verband, du wirst Sie entladen. (5)
– Ich würde die Russen nicht treffen. In welcher Seite sind Sie? (6)
– Drehen Sie nicht aus der Straße und schalten Sie die Scheinwerfer. Sie sind nach Süden zurückgezogen. Morgen früh angreifen. (7)
– Es ist klar. (8)
Ездовой захлопнул дверь и кивнул водителю: “Поехали”. Тот нажал на педаль. Грузовик тронулся, проезжая по обочине мимо стоящих на дороге немецких танков. Когда те кончились, он сказал:
– Ловко ты отбрехался. Хорошо по-ихнему шпрехаешь.
– Я же учителем до войны работал. Немецкого языка. Попал под оккупацию, а как наши вернулись – призвали. Вот и служу.
– Что ты ему сказал?
– Правду. Что раненых везу. Он сказал, что наши справа от дороги. Сейчас отъедем и я на лошади туда поскачу.
– Зачем?
– По машине палить начнут сдуру. Предупредить нужно. Ты, если кто из фрицев подойдет, говори: “Цум тойфель!” Запомнил? И за башку держись, вроде как страдаешь.
– Цум тойфель.
– Ja, ja…
(1) – Стой!
(2) – Здесь раненые.
(3) – Кто вы?
(4) – Пятый батальон. Фельдфебель Шпеер. Не родственник.
(5) – Вези их дальше, Шпеер. Там перевязочный пункт, выгрузишь их.
(6) – Не встретить бы русских. В какой они стороне?
(7) – Не сворачивай с дороги и не включай фары. Они отступили на юг. Завтра с утра атакуем их.
(8) – Понятно.
* * *
– Дед уехал на кобыле своей, а я остался. Сидел, время от времени спички зажигал. Мы с ним договорились, что это сигналом будет. Через час ко мне двое наших разведчиков вышло. Добрался дед на своей лошадке, значит. Я завел машину и доехал до самых окопов. Потом в тыл, в санбат. Подштопали.
– Вишь как оно… И учитель пригодился.
– А ведь с виду – натуральный чмошник был. Пилотка на ушах и сопля из носа, но не будь его – я бы здесь не сидел. И как его звали – не спросил, вот что обидно.
Танкист потер длинный шрам у виска.
– Да я же ничего не говорю. Но ведь воруют.
– Воруют-то не ездовые. Старшина, который с кухни супешник привозит, много не сопрет. Даже если он сало одно трескать будет, то не в три же глотки. Воруют те, что с большими звездами.
– Если открыть амбар с честностью, то вот эти цыплята – тоже не сами в танк запрыгнули.
– Сравнил! Одно дело – у своих, другое – вот как сейчас. Но можешь не есть если такой честный.
– А чего сразу “честный”? Я это к тому, что святых здесь нет.
– Святых нигде нет…
Солдат достал из ножен на поясе финский нож и потыкал им варящуюся курицу. Потом ловко крутнул его в пальцах…