Знание в контексте

8. Эпистемологический контекстуализм К. ДеРоуза

К. ДеРоуз приводит следующий пример зависимости стандартов для знания от контекста [53]. (См. также анализ эпистемического контекстуализма в статьях Р. МакКенна (R. McKenna) [53].)

Кейс «Банк» А.

В пятницу вечером мы с женой возвращаемся домой на автомобиле и планируем заехать в банк, чтобы оплатить чек. Проезжая мимо банка, мы видим, что внутри длинная очередь. Обычно мы оплачиваем чеки сразу, но в данном случае нет необходимости оплатить данный чек сегодня, поэтому я предлагаю ехать домой и оплатить чек в субботу утром. Моя жена говорит: «Возможно, завтра банк будет закрыт. Многие банки не работают по субботам». Я отвечаю: «Я знаю точно, что он будет открыт. Я был там две недели назад. Они работают по субботам до обеда».

Кейс «Банк» Б.

В пятницу вечером мы с женой возвращаемся домой на автомобиле и планируем заехать в банк, чтобы оплатить чек. И так же, как и в случае А, проезжая мимо банка, мы видим, что внутри длинная очередь. Я предлагаю оплатить чек в субботу, мотивируя тем, что я был в этом банке всего две недели назад в субботу, и он был открыт до обеда. Но в данном случае мы только что выписали важный чек на очень большую сумму. Если не положить деньги на счет до понедельника, то предъявителю чека будет отказано в выплате, и мы окажемся в очень неприятной ситуации. И, конечно же, банк не работает по воскресеньям. Жена напоминает мне обо всем этом. Она также говорит: «Банки меняют часы работы. Откуда ты знаешь, что банк будет открыт завтра?» Имея ту же степень уверенности, что банк будет работать в субботу, как и в случае А, я, тем не менее, отвечаю: «Нет, я не знаю. Пойду уточню» [53, р. 913–914].

Этот пример показывает, что стандарты для знания и, соответственно, наличие знания, могут зависеть от практического контекста атрибутора знания при неизменном эпистемическом контексте. В одном практическом контексте высказывание «я знаю, что в субботу утром банк открыт» истинно, тогда как в другом – ложно. В данном случае атрибутор знания и субъект, эпистемический статус которого оценивается, одно и то же лицо.

Зависимость знания от контекста атрибутора признаётся, однако, не всеми эпистемологами. Эпистемический инвариантизм утверждает независимость знания от контекста атрибутора. Согласно А. Колива, позиция Витгенштейна – эпистемический инвариантизм (см. статья Колива [53]).

С другой стороны, если исходить из того, что объяснение чувствительно к контексту, – например, причинные объяснения сильно зависят от конткста, – а приписывание знания – разновидность объяснения^[36], то можно предположить, что приписывание знания также зависит от контекста. На зависимость знания от контекста указывает также эпистемология добродетелей. Для Э Соса, одного из главных её пропонентов, знание – подходящее (apt) мнение, то есть истинное мнение по причине употребления подходящих когнитивных способностей (или интеллектуальных добродетелей) субъекта, истина которого проявляет себя в их подходящем употреблении. Тогда высказывание «Субъект истинно верит, что р, благодаря своим эпистемическим способностям/добродетелям» равносильно высказыванию «Субъект, знает, что р». Корректное употребление эпистемической способности/добродетели сильно зависит от контекста. Поэтому, можно предположить, что приписывание первого высказывания зависит от практического контекста (наших интересов, целей и т. д.). Но тогда от контекста будет зависеть и приписывание второго высказывания.

9. Общий метод построения случаев Гетье

Как было сказано выше, общая проблема со случаями (типа) Гетье состоит в том, что в этих случаях, даже если субъект применяет свои когнитивные способности, его убеждение оказывается истинным лишь случайно. То есть оно с лёгкостью могло бы оказаться ложным. (Как мы увидим в следующей главе, знание может отсутствовать даже тогда, когда истинное мнение не могло бы с лёгкостью оказаться ложным.) Субъект не знает об этой случайности – эпистемической удаче, – не имеет рефлексивного/интроспективного доступа к ней. Если бы он узнал о ней, он узнал бы, что его истинное убеждение не было знанием. Таким образом, случаи Гетье указывают на существование «внешнего» условия для знания в том смысле, что чистый интернализм оказывается несостоятельным. Эпистемология добродетелей, принимающая во внимание лишь когнитивные способности (добродетели) субъекта, но не условия внешней среды, которые могут оказаться неблагоприятными для знания, даже если субъект безукоризненно применяет свои подходящие эпистемические способности, не может быть общей теорией знания. В лучшем случае она имеет ограниченную область применимости.

Можно предложить следующий общий метод построения случаев Гетье. Начать с истинного обоснованного мнения, которое есть знание и превратить его в истинное обоснованное мнение, которое не есть знание, путём введения двух компенсирующих друг друга случайностей: первая случайность состоит в том, что, несмотря на свою обоснованность, мнение оказывается ложным (это всегда можно сделать, так как с точки зрения традиционной эпистемологии обоснование не фактивно), а вторая – в том, что существует нечто, не имеющее отношения к очевидности и обоснованию мнения, что делает мнение истинным.

Предположим, например, что мы пришли на концерт Юрия Шевчука. На самом деле, артист опаздывает, и на сцену вышел его двойник. У нас формируются ложное убеждение, что на сцене Шевчук. Тем не менее, это убеждение является (интерналистски, не фактивно) обоснованным. Предположим теперь, что через несколько минут настоящий Шевчук оказывается за декорациями практически за спиной у своего двойника, но мы его не видим. Тогда наше убеждение, что на сцене Шевчук, становится не только обоснованным, но и истинным, хотя и не по причине своей обоснованности. Однако, оно по-прежнему не есть знание.

Согласно Линда Загзебски знание не может быть истинным мнением, удовлетворяющим некоторому дополнительному условию, которое с необходимостью не влечёт истинность мнения, поскольку всякое истинное мнение, удовлетворяющее такому условию, может быть сделано ложным, а затем вновь истинным, но уже случайным образом. Формула Загзебски имеет следующий вид: Знание ≠ истинное мнение + Х [54]. Загзебски полагала, что проблему Гетье способна решить эпистемология интеллектуальных добродетелей [55]. Но, как уже было отмечено выше, удовлетворение одному лишь условию подходящего применения когнитивных способностей или интеллектуальных добродетелей субъекта недостаточно для наличия знания.

Д. Притчард эксплицирует два естественных структурных условия, которым должно удовлетворять любое знание и о которых мы уже упоминали выше. Одно из них является, условно говоря, «внешним», то есть относится к условиям окружающей среды, характеризует, насколько последняя является эпистемически благоприятной, а второе – «внутренним», связанным с применением когнитивных способностей познающего субъекта^[37]. Согласно внешнему условию, истинное мнение субъекта не должно быть случайным, то есть не могло бы с лёгкостью оказаться ложным и в этом смысле является безопасным. Согласно внутреннему условию, истинное мнение должно быть результатом применения когнитивных способностей или (интеллектуальных) добродетелей субъекта. Между этими двумя условиями, согласно Притчарду, существует связь, позволяющая их интегрировать в единое целое – знание. Это структурное определение знания – антислучайная (безопасная) эпистемология добродетелей, комбинирующая антислучайную (безопасную) эпистемологию, принимающую во внимание только «внешнее» условие, и эпистемологию добродетелей, принимающую во внимание только «внутреннее» условие [56–57]. (Для обозначения теории, которую мы называем «антислучайной/безопасной эпистемологией», употребляется также термин «противоудачная эпистемология». См., например, статьи А. Р. Каримова и А. З. Черняка [55].) Мы вернёмся к двухкомпонентной теории Притчарда в Главе 2. Основные положения его теории в связи с подходом С. Голдберга и ЭСЗ Уильямсона рассматриваются в Главе 1 Части 4.

Глава 2
Теории знания

1. Эволюция эпистемологических теорий после Гетье

Попытки проанализировать знание в виде необходимых и достаточных условий, предпринимаемые в течение нескольких десятилетий после появления в 1963 г. статьи Гетье, не привели к определённому успеху [58]. Формула «знание = мнение (убеждение, верование) + истина + обоснование + что-то ещё (или же: мнение + истина + что-то ещё), где «что-то ещё» позволяло бы исключить контрпримеры типа Гетье и не отсылало бы к понятию знания, была отвергнута эпистемологией сначала-знания (ЭСЗ) Т. Уильямсона. Всё же, на наш взгляд, усилия, предпринятые в рамках традиционной эпистемологии, нельзя назвать бесполезными. С одной стороны, они выявили пределы традиционной эпистемологии, а с другой – привели к возникновению множества интересных теорий, некоторые из которых совместимы с ЭСЗ, хотя и менее фундаментальны.

В данной главе мы рассмотрим некоторые теории знания, располагающиеся скорее в раках традиционной парадигмы – как экстерналистские, так и интерналистские теории, а также смешанные теории, комбинирующие элементы экстернализма и интернализма. Рассматривая теории в их взаимосвязи, мы увидим, что в эпистемологии наблюдается определённый, но не решающий, теоретический прогресс^[38].

Первой экстерналистской теорией стала причинная теория знания Э. Голдмана, утверждающая, что S знает, что р, если р истинно и S верит, что p, потому что находится в причинной связи с p. Это экстерналистская теория, так как субъект может не иметь рефлексивного доступа к условиям формирования своего мнения – причинному механизму. Проблема этой теории в том, что причинная связь может быть девиантной, так что истинность р оказывается случайной. Очевидно, что в этом случае истинное мнение не может считаться знанием [59].

Процессуальный релайабилизм Голдмана утверждает, что знание – истинное мнение/убеждение, которое является результатом подходящего надёжного (когнитивного) процесса, то есть такого процесса, результатом которого, как правило, является истинное мнение. Это развитие причинной теории. Классическая формулировка процессуального релайабилизма дана в [60–61]^[39].

Антислучайная эпистемология (anti-luck epistemology) – мы ещё употребляем термин «безопасная эпистемология», так как теория вводит условие безопасности (safety condition) – была развита Д. Притчардом [62]. Теория утверждает, что S знает, что р, если его истинное убеждение не могло бы с лёгкостью оказаться ложным, то есть является безопасным – истинным в ближайших «возможных мирах». (О двух формулировках условия безопасности см. раздел 2.9.) Согласно Уильямсону, это разновидность релайабилизма [1].

Эпистемология добродетелей (эпистемических способностей/ достоинств) (virtue epistemology, cognitive ability epistemology) развивалась Э. Со са, Дж. Греко, Л. Загзебски и другими [51; 52; 54; 63; 64] (см. также [55]).

Как уже было сказано в предыдущей главе, Л. Загзебски показала, что не существует некругового анализа знания в виде «истинное мнение + что-то ещё». В качестве альтернативы стандартной теории знания была предложена эпистемология добродетелей. Эта теория имеет две версии. Одна из них – респонсибилизм – является более интеллектуализированной, чем другая. В респонсибилизме основным понятием является понятие интеллектуальных добродетелей, которые требуют постоянной тренировки. Это рефлексивные способности. Согласно респонсибилизму, S знает, что р, если его истинное убеждение – результат применения его когнитивных интеллектуальных добродетелей. В другой версии эпистемологии добродетелей основным понятием является понятие когнитивных способностей. Примерами таковых являются когнитивные навыки и врождённые когнитивные способности, например, перцептивная способность. Утверждается, что S знает, что р, если его истинное убеждение – результат применения его когнитивных способностей, которые не обязаны быть интеллектуальными добродетелями. Эта теория является более экстерналистской, чем респонсибилизм. Наибольшую популярность приобрела эпистемология добродетелей Соса [63–66]. (Эпистемология Соса рассматривается в Главе 2 Части 4.)

Антислучайная эпистемология эпистемических способностей/добродетелей Д. Притчарда – синтез антислучайной (безопасной) эпистемологии и эпистемологии способностей/добродетелей [47; 57]. Знание – истинное убеждение, удовлетворяющее условию безопасности – отсутствие эпистемической удачи – и являющееся результатом применения когнитивных способностей/добродетелей. Эти условия связаны между собой. (См. раздел 1.9 Главы 1 и Главу 1 Части 4.)

Эпистемология добродетелей без риска – предложенное Притчардом усовершенствование антислучайной эпистемологии добродетелей путём замены понятия модальной удачи понятием эпистемического риска, которое является более фундаментальным [67]. (См. разделы 2.8 и 2.9.)

В рамках стандартной эпистемологии наблюдается, таким образом, определённый теоретический прогресс, наподобие прогресса, который наблюдается, например, в теоретической физике. В то же время, как нам представляется, все теории стандартной эпистемологии сталкиваются с контрпримерами типа Гетье. Как нам представляется, одной из причин этого является то, что различие между интернализмом и экстернализмом вводится в рамках парадигмы модерна, предполагающей существование внешнего и внутреннего миров.

2. От интернализма к экстернализму

Традиционное определение знания как истинного обоснованного мнения интерналистское в сильном смысле. Предполагается, что субъект в состоянии с лёгкостью, при помощи одной лишь рефлексии/интроспекции получить доступ к обоснованию – рациональным основаниями – своего мнения. Обоснование является нефактивным и в этом смысле интерналистским. Каким бы хорошим оно ни было, оно не гарантирует истинность мнения и знание, которая является чисто внешним условием, тогда как мнение и обоснование находятся «в голове». Мнение рассматривается как ментальное состояние, тогда как знание таковым не считается Проблема Гетье – проблема с традиционным определением знания – показывает, что чисто интерналистский подход непригоден. Требуется ввести внешнее условие – требование антислучайности истинного мнения. Так поступает экстернализм. Но так поступает и современный интернализм, который не является чистым интернализмом. Отличие современного интернализма от экстернализма в том, что первый не ограничивается внешним условием, а требует помимо удовлетворения внешнего условия также и удовлетворение некоторого внутреннего условия, например, наличие рефлексивно доступного обоснования мнения. Знание определяется как истинное (или истинное и обоснованное) мнение с дополнительным условием иммунитета к контрпримерам (случаям) типа Гетье. Вопрос в том, каким образом содержательно артикулировать это дополнительное условие. Одной из наиболее продвинутых теорий, относящихся, скорее, к стандартной эпистемологической парадигме, является упомянутая выше антислучайная (безопасная или «без риска») эпистемология добродетелей/способностей Притчарда. Эта теория будет рассмотрена ниже (подробнее см. также Главу 1 Части 4).

На наш взгляд, однако, в рамках стандартной парадигмы, основанной, в частности, на предпосылке о существовании внешнего и внутреннего миров, ни экстернализм, ни интернализм не способны решить проблему Гетье. Может быть, поэтому А. Колива считает, что Витгенштейн не эпистемологический экстерналист [68]. Как уже было отмечено, наша точка зрения состоит в том, что его петлевая эпистемология не только экстерналистская в смысле к-реализма, но и совместима с раликально экстерналистской эпистемологией Уильямсона.

Проблема Гетье, таким образом, оказывается плохо поставленной проблемой. Это – индикатор того, что традиционная парадигма проблематична. Проблема не может быть решена в смысле нахождения удовлетворительного редуктивного анализа (концепта) знания в виде композиции мнения, его истинности и дополнительного условия.

3. Радикальный экстернализм. Пример «Чак»

Радикальный экстернализм, в отличие от интернализма, утверждает, что условие эксплицитной обоснованности мнения, как, впрочем, и любое другое эпистемическое условие, к которому субъект имеет рефлексивный доступ, не является необходимым для знания. Знание может быть чисто экстерналистским. Д. Притчард приводит следующий пример «Чак» (Chuck) с определением пола цыплёнка: «Чак обладает ярко выраженной способностью различать цыплят мужского и женского пола. Он приобрёл эту способность благодаря тому, что вырос среди цыплят. Он не знает, каким образом ему это удаётся. Он думает, что это может быть благодаря зрению и прикосновению, но не уверен в этом. Он также не потрудился проверить, что его способность действительно надёжна (он просто принимает её за данное). Всё же, если вы хотите узнать, мужского или женского пола цыплёнок, идите к Чаку, и он Вам скажет» [56, p. 14].

Итак, Чак способен выносить надёжные суждения типа «Этот цыплёнок мужского (женского) пола», не имея никакого рефлексивного/интроспективного доступа к эпистемическому обоснованию для них. Выражают ли тогда эти суждения знание Чака? Знает ли Чак, что тот или иной цыплёнок мужского или женского пола? Экстерналисты дают положительный ответ на этот вопрос; интерналисты – отрицательный.

Предположим также, что все говорят, что Чак знает, как определить пол цыплёнка. Можно ли тогда сказать, что Чак обладает знанием-как? Этот вопрос приводит нас к традиционному для современной эпистемологии вопросу о том, является ли знание-как особым видом знания или же разновидностью пропозиционального знания – знания-что^[40]. Также «знание-как» может, строго говоря, вообще не быть знанием, а быть просто способностью (умением). Некоторые антиинтеллектуалисты, следуя Г. Райлу, считают, что знание-как – способность как особый вид знания. (Подробнее см. Главы 2 и 3 Части 5.) В отличие от способности, однако, знание с необходимостью имеет интеллектуальное измерение. Имеет ли интеллектуальное измерение «знание», которым обладает Чак, или же это просто диспозиция? Возникает также вопрос о том, не относится ли знание Чака к тому виду знания, которое называют «ознакомлением» (acquaintance); и какова природа этого вида знания^[41]. На наш взгляд, ответ не однозначен и зависит от дальнейшей спецификации рассматриваемого примера. Понятно, например, что наличие чисто механической диспозиции, позволяющей отделить цыплят мужского пола от цыплят женского пола, не может рассматриваться как знание. В то же время, с точки зрения ЭСЗ, отсутствие рефлексивного доступа к эпистемическому обоснованию не обязательно означает отсутствие знания. Концепт знания предполагает, что мы многое знаем, не имея такого рода доступа.

4. Вероятность и модальность. Случай лотере

Выше мы выявили проблему, на которую указывают случаи Гетье. Знание отсутствует, если истинное мнение оказывается истинным случайно. Урок Гетье, таким образом, в том, чтобы исключить случайность в формировании истинного мнения. В то же время существуют случаи обоснованных истинных мнений, которые не являются знанием, хотя, на первый взгляд, их нельзя назвать случайными. Более того, их вероятность может быть очень высокой^[42]. Например, в случае лотереи с большим числом возможных исходов и только одним возможным выигрышным исходом, я не могу сказать, что я знаю, что я не выиграю (или не выиграл – если лотерея уже разыграна, но мне ещё не сообщили её результат), хотя моё убеждение, что я не выиграю (не выиграл) хорошо обосновано и я действительно не выиграю (не выиграл). Это так даже в том случае, если вероятность, что моё убеждение истинно, сколько угодно близка к единице^[43]. В этом случае нельзя также сказать, что одна случайность (удача) компенсирует другую, как это имело место в примерах типа Гетье, которые мы привели выше. Поэтому некоторые эпистемологи, как, например, Э. Соса, считают, что я всё-таки знаю, что не выиграю.

На самом деле требуется сделать различие между вероятностью и модальностью. Действительно, с вероятностной точки зрения закономерно, что я не выиграю в лотерею. Но с модальной точки зрения, принимающей во внимание, что могло бы быть при тех же или подобных исходных условиях (при том же методе формирования мнения), – или, как говорят, что имеет место в возможных мирах, близких к актуальному миру, в котором мы находимся, – моё истинное убеждение истинно случайно, так как я с той же лёгкостью, с которой вытянул невыигрышный билет, мог бы вытянуть выигрышный билет (хотя вероятность вытянуть выигрышный билет очень мала, она в точности такая же, как и вероятность вытянуть любой другой (невыигрышный) билет). В этом смысле нет модального отличия между миром, в котором я вытягиваю выигрышный билет, и миром, в котором я вытягиваю невыигрышный билет. То есть возможный мир, в котором я вытягиваю выигрышный билет, близок к актуальному миру. Понятие близости существенно. Не все возможные относительно имеющейся очевидности миры оказываются релевантными, а только близкие к актуальному. Льюис вводит несколько правил, которым должны подчиняться релевантные в данном контексте относительно имеющейся очевидности возможные миры. Одно из этих правил – правило подобия – требует наличие сходства между релеватными возможными мирами и актуальным миром [5].

Поясним различие между вероятностью и модальностью ещё на одном примере. Иван паркует свой автомобиль недалеко от дома. Из окна своей квартиры он не может видеть, на месте ли автомобиль. Тем не менее, рано утром, перед тем как выходить из дому, он уверен, что ночью автомобиль не был угнан. Его убеждение истинно и обоснованно. На самом деле, Иван знает, что автомобиль на месте, несмотря на то что вероятность, что он не угнан, значительно ниже, чем вероятность убеждения, которое у него было накануне, что он проиграет в лотерею. Иван действительно накануне проиграл в лотерею. Но он не знал, что он проиграет. Дело в том, что возможный мир, в котором автомобиль Ивана угнан, достаточно близок к актуальному в смысле объективной вероятности, но достаточно удалён от него в модальном смысле, то есть он не является релевантным. Эти миры не удовлетворяют правилу сходства в смысле Льюиса. Объективная вероятность сама по себе не позволяет сделать различие между знанием и незнанием.

Таким образом, рассмотренные примеры показывают, что концепты объективной вероятности и модальности играют в эпистемологии различные роли. Высокая объективная вероятность, что убеждение истинно, не означает, что оно является знанием; и наоборот. В примере с автомобилем именно модальность (доступность возможного мира – реальные возможности) определяет знание. Это рассогласованность между вероятностью и модальностью устраняется, если обратиться к понятию вероятности, условной на очевидности как знании, введённому Уильямсоном [71].