Семь дней на любовь, предательство и революцию

Дима вспомнил, как очень давно, обидевшись на учителя за незаслуженно плохую, как ему тогда показалось, оценку, он убежал из детского дома. Была поздняя дождливая осень и по ночам подмораживало. Его искали десятки человек. Милиция, военные… А он прятался в тёплой котельной прямо у детдомовского забора. Когда его нашли и поместили в лазарет, он из окна наблюдал, как на площади перед детдомом выстроили всех, кто его искал. Даже издалека, сквозь голые ветки деревьев он видел радость в глазах усталых людей в мокрых шинелях. Первый раз в своей жизни он испытал такое жгучее болезненное чувство. Ему было стыдно…

Он часто вспоминал об этом дне. И конечно, каждый раз к нему возвращалось чувство стыда. Но со временем к этому добавилось ещё одно чувство. Знание того, что он кому-то нужен. Кто-то заботится о нём. А для детдомовца это значило очень много.

Наконец дверь открылась. Два охранника провели его в большую хорошо освещённую комнату, в которой за длинным столом его ждали консул и директор.

То, что произошло дальше, было для Дмитрия как ледяной душ. Конечно, он не ждал, что прямо после этой встречи его выпустят из полиции, но на сочувствие и поддержку он рассчитывал. И ещё на то, что ему хотя бы объяснят, что происходит.

Нечего этого не случилось.

Консул задал несколько дежурных вопросов и, что-то пометив у себя в блокноте, больше не участвовал в разговоре. Директор несколько раз напомнил о том, что Дмитрий обязан помнить: за разглашение государственных тайн его ждёт строгая ответственность. Даже произнёс длинную напыщенную фразу про измену Родине.

После этого встреча закончилась и за Дмитрием пришли охранники. Уже у двери он обернулся  и спросил про Софию.

– Она гражданка Италии. Нас не волнует её судьба, – холодно ответил консул.

– А тебе надо сейчас не о бабах думать, – добавил директор, – а о том, как жопу свою спасти. Потому что и здесь в Италии, и дома в СССР после того, что ты натворил, к тебе есть серьёзные вопросы.

Диму отвели опять в камеру. Он уходил из неё с большой надеждой, а сейчас от обиды и бессилия ему хотелось плакать, как в далёком детстве.

Через несколько минут дверь опять открылась.

– К вам посетитель, – сказал охранник.

Глава 16

Прошла целая жизнь с тех пор, как Вико Пилини был здесь последний раз. От центра Милана он ехал всего тридцать минут, но казалось, что попал на тридцать лет назад в прошлое. На этой улице он родился. Здесь около старого платана стоял дом, в котором он жил до войны. Отсюда ходил в школу.

Одноэтажное здание школы пряталось в тенистом сквере. Комиссар не спеша обошёл его, заглядывая почти в каждое окно. Кого он там хотел увидеть? Себя?

На месте пустыря за школой, где он когда-то до ночи играл в футбол, и сейчас была спортивная площадка. Только теперь она была покрыта резиновой плиткой и с одной стороны стояли невысокие трибуны. Футбольные ворота были настоящие, с красивой новой сеткой, а раньше игроки обходились двумя кирпичами. Часто из-за этого игра надолго прерывалась. Начинались яростные споры о том, где именно пролетел мяч и попал бы он в ворота, если бы штанги были повыше.

Комиссар осмотрелся по сторонам – ни одного высотного нового дома в округе не было. Всё здесь было точно так, как тридцать лет назад. Вико Пилини знал, почему сюда не смогли влезть вездесущие застройщики. Всё просто – здесь жил его друг детства Альберто Карлони, который их сюда не пускал. К нему он и приехал, чтобы поговорить о важных делах.

Дом Альберто был в конце улицы и ничем не отличался от других домов. О встрече они договорились заранее и хозяин, крупный седой мужчина в белой рубашке и коричневой жилете, уже ждал его на невысоком каменном крыльце.

Они обнялись и ревниво осмотрели друг друга.

– Да уж, – улыбаясь и похлопывая друга по плечу, произнёс Альберто. – Глядя на старых друзей понимаешь, как быстро летит время.

Они прошли в дом. В гостиной, казалось, ничего не изменилось. Будто вчера мать Альберто кормила их здесь фасолевым супом, а по праздникам угощала котлетами и вкуснейшим ризотто с шафраном.

Вико был сиротой и жил у сильно пьющего дяди. Поэтому все в округе старались его подкормить.

В гостиной у стола их ждала жена Альберто. Комиссар знал, что встретит её, но всё равно растерялся. В те времена, когда она была юной девушкой, Вико любил её. Но она выбрала более решительного Альберто. Может быть, поэтому он уехал из этого района. И, может быть, поэтому стал полицейским.

– Клаудия всё утро, как узнала, что ты приедешь, не выходила из кухни. Наготовила на десятерых.

– У вас здесь всё как прежде, – с ностальгией, присаживаясь за стол, сказал комиссар. – Время как будто остановилось.

– Оно не само остановилось, – Альберто сел рядом и жестом показал жене, что можно накрывать на стол. – Мы его здесь сами остановили.

– К сожалению, это нельзя сделать во всей Италии. Даже тебе.

– Ты прав, – согласился старый приятель. – Стоит на миг отвернуться и чиновники сразу застроят всю округу своими бетонными муравейниками. А потом заселят их бездельниками и всякими грязными мигрантами из Африки и Ближнего Востока. Через несколько лет не поймешь где ты: в Милане или в Каире, в Стамбуле или в Мюнхене, – Альберто не любил приезжих, не любил власти и не хотел перемен. Мысль о том, что рано или поздно ему придётся отступить, мгновенно приводила его в бешенство. – Клаудиа, принеси хотя бы кофе, что мы сидим у пустого стола, – крикнул он жене.

Вико Пилини вспомнил, что и в юности Карлони так же быстро закипал, если что-то шло не так, как он хотел.

– Люди забудут, что они итальянцы, – возмущался хозяин. – У меня шесть братьев и три сестры. Все они живут здесь и не хотят никуда уезжать. Чуть ли не каждый вечер мы встречаемся вечером за этим столом. Вот она, моя родина! Мне плевать на то, что делают в Германии или в Америке. Мне важно, чтобы не лезли ко мне. Важно, чтобы моя семья жила счастливо и спокойно. И я хочу, чтобы мои внуки здесь, в этом доме, пели старые итальянские песни.

Он стукнул по столу огромным кулаком.

– Не хочу, чтобы Италия превратилась в межнациональный винегрет. Этого хотят только наши политики, которые служат или русским, или американцам.

– Я из-за этого к тебе и пришёл, Альберто. Есть одно дело, которое по силам только тебе. Слишком много появилось людей, которые хотят провести в нашей Италии совершенно ненужные нам эксперименты…

Глава 17

Те же два охранника провели Дмитрия по длинному гулкому коридору в ту же комнату, где полчаса назад он встречался с советским консулом и директором.

– Вам, наверное, интересно, кто я такой? – спросил сидевший за столом мужчина, как только за охранниками закрылась дверь и они с Дмитрием остались одни. – Согласно вашей пропаганде – я враг, а по факту – единственный человек, который хочет вам помочь. Меня зовут Генри. Генри Киссен, – представился собеседник. – И как вы, наверное, уже догадались, я представляю те самые американские спецслужбы, которыми вас пугают с самого детства. Здравствуйте.

– Это вы меня сюда запихнули? – стоя перед собеседником и сжав кулаки, крикнул Дмитрий, решив, что нашёл того, кто виноват во всех бедах. Он был готов броситься на этого человека.

– Что вы!? Я, наоборот, пришёл сюда, чтобы вам помочь. Вы присаживайтесь за стол, – Генри указал на свободные стулья. – Я сейчас вам всё покажу, – он понял, что вывел парня из психологического равновесия и, значит, теперь проще будет с ним работать. – Не стойте столбом. Посмотрите на эти документы.

Дмитрий резко подвинул стул к себе, сел напротив гостя и взял протянутые бумаги.

– Это заявление, написанное вашим директором в итальянскую полицию. Он просит найти вас и проверить на причастность к теракту, – прокомментировал Генри верхний документ. – А вот копии его докладов в Москву. В них он сообщает, что вы можете быть причастны к убийству Альде Морьячи, – пояснил он следующие бумаги.

Пока Дмитрий торопливо читал документы, пытаясь осознать, что там написано, Генри откинулся на стуле и, глядя в потолок, философски произнёс:

– Вот как бывает: вчера вы целовались с любимой девушкой, а сегодня сидите в камере размером не больше кладбищенской могилы. Так устроен мир. Всё бренно: люди, страны и даже идеи. Всё превращается в прах. Так есть ли смысл добавлять в свою недолгую жизнь лишние беды и невзгоды? Не лучше ли то, что нам отпущено, использовать для счастья? Тем более вы его, кажется, нашли.

– Все это фальшивка! – возмутился Дмитрий и бросил бумаги на стол. – Консул мне пообещал, что я скоро выйду отсюда.

– Мне кажется, вы пытаетесь себя успокоить, – спокойным голосом произнёс Генри. Затем он встал, обошёл стол и сел рядом с Дмитрием. – А хотите, я расскажу, как всё будет?

– Попробуйте, – согласился Дмитрий хриплым от бессилия голосом. В горле у него пересохло. Хотелось ясности. А ещё больше хотелось, чтобы всё это закончилось как можно быстрее.

– Может быть, ваши товарищи и освободят вас из этой камеры, но вы вряд ли будете этому рады. Лет десять проведёте в советской тюрьме, а потом, если повезёт, вас ждёт работа учителем в каком-нибудь захолустье. И главное, Софию вы не увидите больше никогда, – Генри заметил, как поник его собеседник и решил, что пришло время надавить посильнее: – Вы получите такую психологическую травму, от которой не сможете оправиться. В лучшем случае сопьётесь. В худшем – будете всю оставшуюся жизнь ругать себя, что не приняли моё предложение.

– Вы мне ещё ничего и не предлагали, – произнёс Дмитрий.

– Вы, Дима, сирота. Вряд ли за вас кто-то вступится. А мы поможем вам сделать карьеру. Я помогу…

– Отчего вдруг такая забота? – огрызнулся молодой человек.

– Врать не буду. Разумеется, не потому что вы мне очень нравитесь, – усмехнулся Генри Киссен. – Просто толку от вас на высокой должности будет больше. Мы можем сделать так, что не вы, а ваш директор окажется крайним в этой ситуации. А вы очень скоро займёте его место. Будете жить и работать здесь, в Италии. Рядом с Софией. Возможности у нас для этого есть.

Видя, что Дима задумался, Генри решил ещё немного нажать:

– Сейчас, Дима, вы пешка. Точнее – разменная монета, расходный материал в чужой игре. Инструмент для реализации чьих-то замыслов. А стоит ли тратить жизнь на реализацию чужих планов, в которые вас даже не посвящают? Жизнь имеет смысл, только если ты играешь сам за себя. В свою игру.

Генри кряхтя поднялся со стула и встал за спиной Дмитрия, положив ладони ему на плечи.

– Вы видите только то, что вам разрешают видеть. Иллюзию. Сказку, состряпанную грязными руками.

– Что же мне не разрешают увидеть? –  спросил Дмитрий.

– Может быть, лучше этого и не знать. Как там у Соломона: «Многие знания – многие печали». Но вы, Дмитрий, человек интересующийся, поэтому всё равно полезете. Скажу лишь, что знания – как ваша русская  матрёшка. Каждый раз, когда тебе кажется, что докопался до правды, обнаруживаешь, что внутри есть ещё одна. Только ещё страшнее и неприятнее.

– И что будет, когда ты дойдешь до последней? – поинтересовался молодой человек.

– Внутри последней сидят жаба с гадюкой, – ответил Генри и рассмеялся. – Я не знаю, что в последней. Думаю, что лучше в это вообще не лезть. Всё это не имеет значения.

– А что имеет? – не унимался Дмитрий.

– Любовь, Дима, и любимое дело. Любовь вы, надо полагать, нашли. А дело… Вы, кажется, мечтали написать книгу? Хорошая мечта, – Генри отошёл к окну. – Но не буду от вас скрывать: есть одна проблема. Вашу подругу, как и вас, обвиняют в организации теракта у вокзала.

– Что?.. В чём её обвиняют? Она же не виновата. Это бред. Я же сам её спасал от террористов.

Генри Киссен пожал плечами.

– Это дело итальянской полиции и итальянского суда. К счастью, в Италии нет смертной казни.

У Димы внутри всё оборвалось. Ему казалось, что он сорвался в пропасть и летит вниз, зная, что там его ждут острые камни.

– Сейчас мне нужно от вас лишь принципиальное согласие, – негромко произнёс Генри, рассматривая что-то за окном. – Никаких договоров. Я дам вам время подумать. Но вы должны понимать, что среди тюремных охранников много тех, кто очень не любит террористов. Всякое может случиться. Кстати, по иронии судьбы один из охранников вашей девушки – тот человек, которого она пыталась задержать на месте взрыва…

Он не спеша вернулся к столу. Аккуратно собрал лежащие на нём документы и молча убрал обратно в папку. Застегнув светлый пиджак, Генри взглянул своими колючими чёрными глазами на поникшего Дмитрия и добавил, презрительно усмехнувшись:

– Сегодня утром ваш писатель – Ираклий Шалович Чуклава – попросил политического убежища в США. А ведь какие стихи звонкие писал! Про революционных трубачей и про комиссаров в пыльных будёновках, – Генри, продолжая стоять напротив Дмитрия, отложил папку в сторону, уперся ладонями в стол и спросил: – А вы знаете, что патриоты бывают трёх видов?

Дима не отвечал и даже не смотрел в его сторону.

– Наверху патриоты на зарплате – чиновники, писатели и журналисты. Под ними те, кто не умеет или не хочет думать самостоятельно. Те, чьи мозги обработали патриоты на зарплате. Поверьте, от тех и от других толку для страны мало. А есть патриоты – прагматики. Я вот прагматик. Хочу, чтобы американский народ жил хорошо. Народ сыт – государство в безопасности. А если народу постоянно врут, то рано или поздно он выходит на улицу и сносит власть, которая не может обеспечить ему нормальную жизнь. Это патриотический прагматизм. Вы согласны?

После этих слов Дима будто очнулся. Мозг заработал.

«О чём я, собственно, думаю? Какой у меня выбор? Ведь получается, что Родина меня бросила. Стоп. Не спеши, – он вспомнил детский дом и людей на площади в мокрых шинелях. – Кто-то поступил подло. Но директор с консулом – это не вся страна. Это те самые патриоты на зарплате. При чём здесь Родина? Я отвечаю за себя. За свои поступки. Перед самим собой. Только за самого себя. В своих собственных глазах я не хочу считать себя изменником и подонком, – всё казалось простым и понятным, пока он не подумал о Софии. – Хочешь быть чистеньким? А как же София? Ты не хочешь быть предателем по отношению к стране, а по отношению к девушке? Ведь сейчас её жизнь зависит от твоего выбора…»

Ответа не было. И в этот момент, неожиданно для самого себя Дмитрий произнёс слова, которые появились в его голове непонятно откуда, но которые показались ему правильными:

– Вы правильно сказали. Я сирота. Но родители у меня были. И они похоронены в Ленинграде. В Советском Союзе. После их гибели меня усыновила моя страна. Может, она не самая богатая и заботливая. Может, слишком требовательная. Но родителей не выбирают. И не предают… Не всё можно разложить по полочкам. Есть в человеке то, что делает его человеком: совесть, душа, искра божья, не знаю, как назвать, но твердо знаю, что есть… Никакой прагматизм этим управлять не может.

Дмитрий замолчал. Он вспомнил о Софии и представил, что она сейчас в крохотной камере. И ей надеяться не на кого.

– Есть многое на свете, друг Гораций, что и не снилось нашим мудрецам… – вспомнив Шекспира, продекламировал  Генри. – Хорошо. Может вы и правы. Решать вам. Я зайду завтра.

Глава 18

Перед встречей с Генри Киссеном Владлен решил погулять по Милану. Он, наверное, первый раз в жизни не знал, что делать. Если опираться на реальные факты и сухие цифры – необходимо принимать предложение американца. Но потрясающая интуиция Владлена – человека, выбравшегося  из обшарпанной коммуналки к вершине власти, – кричала об опасности такого шага. Страна становилась зависимой от планов ни кому неизвестных людей. От пресловутой мировой закулисы.

Владлен шёл по Via Brera в старой части города. Картины местных художников, расставленные вдоль улицы, сувениры, витрины магазинов с модной одеждой его не интересовали. С любопытством он заглянул в несколько католических храмов. Людей в них почти не было. Похоже, что идеи равенства и братства, в какую бы форму их не облачали, уже не пользуются популярностью. Будь то марксизм-ленинизм или христианство. Люди не хотят быть безликими, не хотят быть гайками-болтиками в непонятном им механизме. Хотят хоть чем-нибудь выделяться из толпы. Серые рубища праведников никого уже не манят.

Владлен Семёнович Брахмин будто пытался сам себе доказать, что Генри Киссен прав.

«Советский Союз зашёл в тупик. Звонкими речами и пустыми обещаниями людей работать не заставишь. А без этого невозможно построить крепкую, богатую страну.

Конфронтация с Западом бесперспективна. Если начнётся большая война, победителей не будет. Значит только сотрудничество.

Можем ли мы диктовать условия этого сотрудничества? Конечно нет. И дело даже не в технологиях. Если не слушать горлопанов и прожектёров, то у нас почти не осталось людей, которые умеют и хотят работать. Генри прав: энтузиасты кончились. А за медаль или почётную грамоту желающих вкалывать нет».

Он вспомнил неутешительные прогнозы, которые давали советские  профессора-экономисты.

«Значит, сейчас мы можем выжить только на ресурсах. А дальше? Дальше попытаться подготовить новую элиту. Дать людям новые стимулы.  

А если не получится? Если не получится, мы станем страной третьего мира. Нет грамотных и толковых людей – нет будущего. И никакие великие лидеры, никакие «измы» это не исправят.

Значит, сейчас Советскому Союзу нужен покупатель для нефти и для  газа. Генри обещает, что это будет Европа. В новом мире он отводит ей роль завлекающей витрины.

Чтобы заставить ослика работать, нужна палка и морковка. Вот Европа и станет этой морковкой. А  чтобы «витрина» жила хорошо, кто-то должен эту витрину обеспечивать. Значит, мы за собственные деньги выкормим тех, кто будет нас презирать, ненавидеть и бояться? Тех, кто, может быть, нас и похоронит?.. Да. Но только, если мы не используем свой шанс».

Он вспомнил первую послевоенную зиму. Школу в центре Москвы. Как и большинство учеников, Владлен ходил на занятия в стоптанных валенках с парой заплат на пятках. Однажды он увидел на незнакомом старшекласснике американские военные высокие ботинки тёмно-коричневого цвета из толстой свиной кожи. Их глянцевый блеск мгновенно стал для Владлена символом успеха. Он готов был пойти на что угодно, лишь бы заиметь такое чудо.

Именно тогда у Владлена появилась мечта: попасть в круг людей, которые ходят в таких ботинках. Перебрав все варианты, он понял, что у него есть только один путь достичь своей цели – упорство и трудолюбие.

Школу он закончил с золотой медалью, институт с красным дипломом. Делать ставку на успешный брак Владлен не стал. И не только потому, что реально оценивал свою неказистую внешность. Ему хотелось, чтобы женщина его боготворила, а в случае выбора невесты из высшего круга, на это рассчитывать не приходилось.

Со временем зависть к богатым и презрение к бедным и неудачникам стали чувствами, которые будили его по утрам и заставляли действовать: бежать в ванную под ледяной душ, поднимать гири, учить стихи Киплинга и Байрона. Всё это отразилось на его лице. Губы навсегда застыли в кривой высокомерной усмешке. Немигающие глаза потеряли цвет и юношескую восторженность. В них не было даже подобия какого-либо интереса к собеседнику. Он был уверен, что знает о людях всё. И это знание позволяет ему презирать их мысли, их желания – презирать людей с их легко предсказуемыми поступками.

Владлен пришёл в то летнее кафе на маленькой уютной площади, где была назначена их встреча. Рядом со столиками, выставленными полукругом под открытым небом, для привлечения гостей установили площадку с импровизированным кукольным театром. Пока представление не началось, перед высокой сценой худенькая девушка-гимнастка в серебристом трико показывала акробатические номера, демонстрируя чудеса гибкости. К двум высоким шестам были подвешены канаты. Гимнастка раскачивалась на них и, высоко взлетая над зрителями, скручивалась и извивалась так, будто костей у неё совсем не было.

Владлен не сомневался, что, если «генри киссены» добьются своей цели и разломают старые традиционные государства, никакой эры милосердия, никакой демократии и свободы личности не будет. Мир навсегда будет поделён на людей первого сорта и всех остальных.

«Плевать на неудачников. Цель страны – попасть в золотой миллиард».

 А ещё лучше именно ему, Владлену Семёновичу Брахмину, ворваться в число тех, кто принимает решения для всего мира. Именно на эту возможность намекнул ему Генри в их первом разговоре.

Владлен вспомнил своё первое пальто ярко-вишнёвого цвета. Соседка по коммунальной квартире сшила его из старого маминого. Вспомнил, как дразнили его в школе. Вспомнил сказку про Гадкого утенка.

«Сейчас или никогда, – подумал он. – Такого момента больше не будет. У меня нет права на ошибку».

Глава 19

– Здравствуйте, мой дорогой друг! – воскликнул, появившийся будто из ниоткуда, Генри Киссен. – У вас какой-то растерянный вид, – он усадил Владлена за столик и сам, кряхтя, опустился напротив. – Говорят, в такую жару лучше всего пить красное вино. Прочищает сосуды и мозги. Составите компанию?

– Я лучше лимонад, – отказался от предложения Владлен.

Генри снял пиджак, бросил его на спинку соседнего стула и попросил официанта принести вино и лимонад.

– Выбор безалкогольного напитка говорит, что решение вы ещё не приняли. Угадал?.. Не понимаю, что вас пугает.

– Угадали, – Владлен попытался улыбнуться, но у него не получилось. Слишком много серьёзных вопросов, на которые не было ответов, крутилось в голове. Он посмотрел на блестящие коричневые кожаные ботинки собеседника, потом на мятый светлый пиджак на спинке стула, на дурацкую белую шляпу, сдвинутую на затылок, и подумал, что легко мог бы занять место этого толстяка. Знать бы только, кто у них главный.

– Чем больше я о вас знаю, Генри, тем меньше понимаю, кого вы представляете. Раньше я считал, что правительство США, но сейчас я в этом не уверен. Вы ждёте от меня ответа, который изменит будущее мой страны, а я не знаю кто вы, мистер Киссен. Кто за вами стоит.

– Неужели я похож на мошенника или шарлатана? – сделав удивленный вид, развёл руками Генри. Затем не отрываясь осушил принесённый официантом бокал красного вина, посидел несколько секунд с закрытыми глазами, дожидаясь пока вино, пройдя по пищеводу, опустится в желудок и убедительно произнёс: – Я представляю тех, кто пытается сделать этот мир лучше.

– Я часть той силы, что вечно хочет зла, но вечно совершает благо? – с иронией процитировал Владлен.

– Вы мне льстите. Нет, конечно.

– А тогда, кто вашими руками пытается перестроить этот мир по своим лекалам?

Генри стал серьёзным.

– К сожалению, я не могу ответить. Уверен, скоро сами поймете. Но вы правы. Я не выполняю указания президента США. Мои работодатели другие люди. Могу лишь сказать, какая у них цель, – он оглянулся и показал на гимнастку перед сценой. – Вот посмотрите на эту девушку на канате. Равновесие для неё – жизнь. Потеря равновесия – смерть. В нашем мире всё так же, – он развёл руки в стороны, делая вид, что пытается балансировать. – Если не будет равновесия – мир рухнет. Чтобы этого не произошло, я готов на всё. Даже на то, что люди считают злом. Хотя добро и зло – это не  застывшие понятия, хранящиеся в палате мер и весов. Это всего лишь ярлыки. Инструменты для управления толпой. К примеру, не так давно здесь, в Европе, сжигали ведьм на кострах, а у нас в США линчевание негров было делом благим, а сегодня это зло. В Париже и Риме маршировали фашисты, и граждане осыпали их цветами…

– Мне кажется, вы просто держите меня за идиота, –  перебил его Владлен и поднялся со стула. – Если вы не хотите мне говорить, кто ваш хозяин, то вряд ли есть смысл в нашем сотрудничестве.

– Не обижайтесь! – Генри вскочил вслед за ним. – Но я на самом деле не имею права вам что-либо рассказывать. Могу лишь добавить, что «Большая игра», в которую мир с таким энтузиазмом играл несколько столетий, закончилась. В двадцатом веке победили силы, которые я представляю. Теперь весь мир участвует не в «Большой игре», а в «Большом спектакле», сценарий к которому пишем мы. Все роли, даже самые маленькие, исполняют нанятые нами актёры. Все политики, журналисты, тираны, президенты и народные кумиры – всё это актеры, которые получают зарплату в одной кассе, только в разных окошках. Ни одной случайной реплики. Всё только по нашему сценарию, – Генри держал Владлена за локоть, будто боялся, что тот уйдет. – Та интрига, та борьба, которую видят люди, придумана нами только для того, чтобы отвлечь их от главного. А главный приоритет – сохранение человечества и планеты. Да, для этого иногда нужны большие жертвы. Иногда войны. Но цель оправдывает всё, – победоносно объявил Генри и посмотрел на сцену кукольного театра, где начиналась какая-то пьеса. – И в любом случае каждый должен играть свою роль. Не может Пьеро стать Арлекином, нигериец немцем, а Бангладеш Италией. У каждого своё место, которое определили мы. Поэтому для вас сотрудничество с нами – последний шанс удержаться и не скатиться в третий мир. В небытие.

Владлен вспомнил счастливых людей, собравшихся на Красной площади той апрельской ночью шестьдесят первого года. Получается, что сейчас он готовится предать все их мечты и надежды. Ему захотелось ударить этого самодовольного потного американца.

– А если появится Буратино, который захочет создать свой театр и играть в нём свои спектакли? – спросил Владлен.

– Помните, в каморке папы Карла был холст с нарисованным очагом, а за ним та самая дверь в сказочную страну? – Генри отпустил руку собеседника и сел обратно за стол. – Не все поняли этот намёк. В новый мир можно попасть только через огонь. Через страшную войну. Может быть, те, кто выживут в ядерной войне, и смогут создать свой театр, но деревянные куклы просто сгорят. Как сгорела Москва в 1812… Как потом сгорел Наполеон… Всё должно идти по нашему сценарию. Мы и нужны, чтобы не допустить слишком активных игроков до возможности играть в свою игру. К примеру, Альде Морьячи.

– Так это вы его убили? – вдруг осенило Владлена.

– Я его не убивал! Я не сторонник таких методов, – отмахнулся американец. – Любого человека, а тем более политика, можно уничтожить с помощью информации. Вот представьте, что завтра какая-нибудь итальянская газета опубликует материал, что вы продали мне какие-нибудь секретные коды запуска ваших ракет. А на полученные деньги развлекались на яхте с малолетними марокканками. Через день эту информацию перепечатают большие газеты. И всё. Вы станете предателем. Никто не станет проверять, правду напечатала газета или ложь, – Генри пристально посмотрел на Владлена, проверяя, правильно ли тот понял его слова. – Сейчас у вас есть возможность занять достойное место в существующем театре. Пусть не директора, но и не жалкого Пьеро.

– Зачем Советскому Союзу играть по вашему сценарию? Наше вооружение…

– Да кого волнует, сколько у вас бомб и ракет, – нетерпеливо прервал его Генри. – Ни один человек в вашей стране никогда не решится их применить. Это самоубийство. Повезёт лишь тем, кто умрёт сразу.  К тому же миром правят не военные, а банкиры. Миром правят деньги.

– А мне лично зачем участвовать в вашем спектакле?

– Вы будете писать сценарии для миллионов людей. Это огромное удовольствие знать, что их жизнь зависит от вас… Это лучше секса, денег и всего остального вместе взятого.

Взгляд Владлена упал на безупречно начищенные кожаные ботинки Генри. Он вспомнил свои детские мечты, закрыл глаза и тихо произнёс:

– Я согласен. И подготовлю материалы для встречи наших лидеров.

– Какие гарантии нужны лично вам? – мгновенно среагировал американец.

– Я вам верю. Надеюсь, вы меня не обманите.

Генри поперхнулся и так раскашлялся, что чуть не упал со стула. За его многолетнюю практику Владлен был первым человеком, который ничего не потребовал.

– Хорошо. Это правильно, – наконец придя в себя, сказал он. – Но от меня потребуют подтверждения вашего согласия. Подтверждение делом. Там, – он показал рукой куда-то наверх, – словам не доверяют.

– Какие доказательства вам нужны? – спокойным голосом спросил Владлен.

– У нас есть информация, что в самое ближайшее время в Италии начнётся грандиозная забастовка, которая может перекинуться на всю Европу. Возможно, она уже началась. Необходимо её остановить, – объяснил Генри Киссен.

– Да я знаю. Мы её остановим.

– Хорошо, – кивнул головой Генри. – Второе… Поддержку коммунистически режимов необходимо свернуть по всему миру.

– Я постараюсь убедить наше руководство в необходимости этого шага, – кивнул Владлен.

– Да уж. Постарайтесь, – голос Генри изменился. Вместо заискивания в нём теперь зазвучала требовательность. – И третье. Если вы соглашаетесь занять место энергетической державы, то вам незачем развивать некоторые отрасли своей экономики.

– Что вы имеете в виду? – у Владлена, несмотря на жару, на лбу выступила холодная испарина. Он не представлял, как объяснит это в ЦК. – О каких отраслях вы говорите?

– О высокотехнологичных. Об электронике в первую очередь. Об  авиационной и автомобильной промышленности. О станкостроении. Всё это вам не понадобится. Купите у нас.