Семь дней на любовь, предательство и революцию

Когда до Дома дружбы осталось пройти метров сто, они остановились перед витриной магазина игрушек. Павел Иванович накануне так и не выбрал подарок для внука и сейчас вспомнил об этом. Всё, что находилось за стеклом, казалось волшебной сказочной декорацией. Он стал с интересом рассматривать яркие машинки и самолёты, кукол, клоунов и зверюшек. В центральной части витрины была выставлена действующая детская железная дорога, по которой ездил маленький паровоз, виртуозно петляя на виражах, преодолевая попадающие на его пути тоннели и мосты и проезжая мимо кукольных домиков. Этот паровозик напомнил старому партизану его детские мечты. Тогда он хотел стать машинистом и работать на таком вот паровозе.

Дима заметил, как подобрело лицо Судохватова, поэтому отважился задать вопрос:

– Если эта забастовка приведёт к гражданской войне в Европе, то, наверное, людям станет только хуже? Не будет работы, не будет еды. Некоторые даже погибнут.

Павел Иванович даже не сразу понял, о чём спрашивает этот парень. У него самого не было никаких сомнений в правильности своих действий.

– Совсем недавно эти милые добрые европейцы думали, как проще и надёжнее уничтожить нашу страну. Как легче убивать нас с тобой. Тогда, тридцать лет назад, у них не получилось… Но люди не меняются. Сейчас эти улыбчивые граждане готовы попробовать ещё раз. Может быть, другими методами. Я солдат. Мне наплевать на Италию. Если понадобится столкнуть лбами в кровавой войне всех европейцев, я ни на секунду не задумаюсь. Мне главное, чтобы в моей деревне на Оке под Рязанью люди жили счастливо и спокойно. Ради этого я здесь. А ты, если не дурак, должен сам всё это понимать.

Судохватов оставил Диму у витрины и пошёл дальше.

Если бы всё было так просто… Павел Иванович прекрасно понимал, что шансы довести дело до конца ничтожно малы. Как только запахнет жареным, из Москвы начнут звонить, требуя остановить протесты. Когда предают генералы, не важно, как бьётся солдат на линии огня. Но это не снимало ответственности с него лично. Свою работу он обязан сделать, несмотря на то, что в его голове всё чаще и чаще появлялись грустные мысли:

«Если во власти твоей страны предателей и бестолковых мерзавцев больше, чем тех, для кого страна дороже всего, то твоя ли эта страна?»

Глава 13

«Если ты не дурак, должен сам всё понимать, – вспомнил Дмитрий слова Павла Ивановича. – Что я должен понимать?..»

Как только он вернулся в Дом дружбы, его опять без всяких объяснений заперли в комнате.

Дмитрий, не раздеваясь, завалился на кровать и у него в голове сразу закрутились невесёлые мысли. Если это домашний арест, то почему ему разрешили пойти с Судохватовым на такую ответственную встречу? Нелогично. Да и должны же ему, наконец, сказать, в чём его обвиняют.

В детском доме на Васильевском острове, где он провёл всё своё детство, порядка было больше, чем здесь. Директор Захар Лазаревич, был для воспитанников представителем бога на земле. И не только для них. Его побаивались и уважали все: от маленьких нарушителей дисциплины до заведующей учебной частью, которая вынесла на себе под обстрелами с поля боя десятки раненых солдат.

Есть в некоторых людях нечто такое, что заставляет беспрекословно и даже с удовольствием выполнять их распоряжения. Захар Лазаревич был именно таким. Если у тебя внутри этого нет, то сколько не тужься, сколько не морщи лоб, делая суровое лицо, сколько не сыпь грозными рублеными фразами, никто тебя серьёзно воспринимать не будет. И тем более уважать.

Дмитрий провёл в Доме дружбы всего несколько дней, но уже понял, что здесь такого человека не было. Поэтому каждый тянул одеяло на себя. В результате бардак.

Но не это его сейчас волновало больше всего. Как ни пытался он не думать о Софии, ничего не получалось. «Где она сейчас? С кем? Что делает?» Дима не мог и сам понять, чего сейчас больше в его чувствах – любви или ревности.

«Ничего хорошего из таких отношений получиться не может, – обреченно твердил себе Дмитрий. – Даже если бы она была свободной, её семья вряд ли обрадовалась бы знакомству со мной. К тому же в любой момент меня могут отправить из Италии обратно в Советский Союз…»

Он повернулся на бок, надеясь заснуть. Не получилось. Как только закрыл глаза, мыслей стало ещё больше.

Вдруг он услышал глухой стук: что-то ударилось в стекло, потом ещё раз. Дима встал и подошёл к окну. Отодвинув тяжелые шторы, увидел внизу Софию. Она подбирала шишки, упавшие с невысокой разлапистой сосны, и бросала их, пыталась попасть в его окно на втором этаже.

Он быстро открыл две задвижки и распахнул узкую створку.

– Я соскучилась, – негромко произнесла София. – Сможешь выбраться?

Его комната находилась на втором этаже, до земли было метров шесть. Чуть ниже окна проходил широкий карниз. Дмитрий вылез, встал на него и осторожно прошёл до водосточной трубы. Цепляясь за нёе пальцами, спустился на землю. Девушка внизу попыталась ему помочь, и из-за этого он сразу упал к ней в объятья. Первым желанием было прижать Софию к себе, но он вспомнил, что здесь лучше не задерживаться. Дима взял её за руку и потащил подальше от здания. Только свернув за угол, в каком-то переулке, уже не в силах сдерживаться, он обнял её и попробовал поцеловать.

– Охранник мне сказал, что тебя арестовали. Это правда? За что? – мягко пытаясь выскользнуть из объятий, взволнованно спросила девушка.

– Правда. Но за что, я и сам не знаю, – ответил Дмитрий, не выпуская Софию и пытаясь губами поймать её губы.

– Это не опасно? Что теперь тебе будет?

– Не знаю, – честно сказал Дмитрий и наконец-то догадался взять в ладони её лицо, чтобы она больше не могла увернуться. – Не хочу об этом думать.

Но поцеловать её так и не получилось. София вырвалась и отбежала на пару метров. Только сейчас Дима заметил, что она одета не как обычно. Сегодня на ней была очень короткая джинсовая юбка и длинная свободная разноцветная рубашка. Она с улыбкой смотрела на него, будто спрашивая: «Ну и как я тебе? Не очень  вульгарно?»

– Я хотела сходить с тобой на одно мероприятие. А это, – София решила объяснить свой наряд и провела пальцами вдоль бедер, сделав балетный пируэт на одной  ноге, – а это униформа для мероприятия. Ты согласен пойти?

– С тобой куда угодно!

– Тогда нам в метро.

Поезд в подземке был забит шумными, весёлыми ребятами с длинными волосами и в потёртых джинсах. От них пахло алкоголем и некоторые курили прямо в вагоне. Все вышли на одной станции, где уже было и так не протолкнуться.

– Почему такое столпотворение? – полюбопытствовал Дмитрий, пытаясь удержать руку девушки и выбраться  на улицу. – Может, уже расскажешь?

– Фестиваль песни, – было так шумно что София почти кричала. – Много итальянских певцов, но главное, это выступление Led Zeppelin. Слышал о такой группе?

– Да. Немного. А как же мы туда попадём?

– У меня есть билеты, – София похлопала ладонью по холщовой сумке, которая висела у неё на плече.

 Они наконец вышли из метро на площадь и сразу поняли, что даже с  билетами пройти на велодром Вигорелли, на котором планировался концерт, будет непросто. Полиция пыталась организовать проход к нескольким воротам, но у неё это плохо получалось. С большим трудом только через час они попали вовнутрь.

Зрители кричали и что-то бросали на сцену, не давая выступать итальянским музыкантам: молодежь требовала выхода британской группы. Всё это мало походило на фестиваль песни. А когда освистали звезду итальянской эстрады Джанни Моранди, расстроенная София сказала, что надо уходить.

– Что они творят? – в изумлении крикнула она в ухо Дмитрию, показывая на обезумевших фанатов. – Они пришли не за музыкой. Это  не люди, это бешеные животные. Бежим отсюда пока нас не затоптали.

Выйти из велодрома было ещё сложнее, чем зайти. Народ всё прибывал и им приходилось проталкиваться через толпу двигающуюся  к сцене. В этот момент на сцене появились те, кого ждали больше всего. После первых аккордов песни «Stairway to Heaven» поднялся такой грохот и визг, что казалось, трибуны сейчас рухнут. Но самое страшное творилось внизу у сцены: часть зрителей попыталась выскочить на сцену к своим кумирам, и полиция, чтобы их остановить, распылила слезоточивый газ…

То, что началось на велодроме после этого, Дима с Софией не увидели. Им удалось выскочить на улицу. Почти бегом они помчались по улице. Навстречу всё ещё шли желающие попасть на концерт или хотя бы послушать его снаружи.

Улица упиралась в железнодорожную станцию, на которой стоял пассажирский поезд. Не разбирая куда он идёт, ребята заскочили в последний вагон и в эту же минуту он двинулся дальше. София что-то узнала у пассажиров, подтолкнула Дмитрия к свободному сиденью и спросила:

– На нём мы можем доехать до Вероны. Ну это там, где Ромео и Джульетта. Поедем? Или выходим?

– А далеко ехать? – Дмитрий замялся. Денег у него было совсем мало. – Что с билетами?

– Билеты надо было брать на вокзале. Сейчас уже поздно, – по горящим глазам Софии было видно, что это неожиданное приключение ей нравится. – Будем надеяться, что контролеров не будет. Ехать всего час.

– Тогда вперёд, – поддержал Дима её порыв.

По дороге они молчали. Возбуждение после побега с концерта прошло и каждый задумался о своём. Дмитрий смотрел в окно. Вдалеке начинались горы. Из-за солнца, собирающегося спрятаться за них на ночь, они казались бордовыми. На равнине перед ними аккуратными рядами протянулись фруктовые сады. Где-то яблони, где-то виноград, где-то сливы. Всё было возделано с любовью и старанием. Иногда среди садов появлялся жилой оазис: домик с красной черепичной крышей, окруженный остроконечными тополями. Кое-где появлялась пыльная дорога  с такими же тополями вдоль обочины.

Дмитрию пришло в голову, что, наверное, он смог бы заниматься таким хозяйством. Лишь бы рядом была любимая женщина. Он взглянул на Софию.  Она тоже смотрела в окно и о чём-то думала.

Ещё утром она решила, что к мужу больше не вернётся. Написала записку и оставила её на столе. София хотела собрать вещи и перевезти их к маме, которая жила неподалёку, но потом подумала, что мама сильно расстроится, будет её ругать, вспоминая старый договор, который когда-то   её отец заключил со своим другом.

«Глупо потратить жизнь на выполнение чужих обещаний. Всё, что скажет мама, я знаю. Выслушаю это потом, – решила  она, – а сейчас надо самой разобраться с тем, что со мной происходит…»

В юности ей хотелось узнать, как люди понимают, что влюблены. «Например, когда человек простудился, он может засунуть под мышку градусник, посмотреть на него и через несколько минут сразу же определить, что болен. А где взять градусник для измерения  любви?»

Ответ она нашла в тот вечер, когда они гуляли по крыше Миланского собора. Там София  почувствовала: такой градусник есть у каждого человека. Он внутри. И когда он показывает, что ты влюблён, ошибиться невозможно. Только что теперь делать с этой любовью, она не знала. Поэтому и молилась тогда в храме, выпрашивая прощения и совета у Святой Марии:

«Здравствуй, Мария, преисполненная милости; Господь с тобой: Благословлена ты среди женщин и благословлен плод утробы твоей, Иисус. Святая Мария, мать Бога, молись за нас, грешников, сейчас и в час нашей смерти. Аминь…»

Им повезло: контролёры так и не появились, и они благополучно добрались до Вероны. От привокзальной площади расходились в стороны несколько узеньких улочек.

– Здесь в Вероне где-то есть гробница Джульетты, – вспомнила София. – Пойдём её искать? – с энтузиазмом предложила она.

– Вообще-то историю про этих влюбленных Шекспир выдумал. Так что эта страшная гробница, скорее всего, ненастоящая. Пойдем просто гулять по городу? – Дмитрий с интересом смотрел вокруг. – Здесь гораздо симпатичнее, чем в Милане.

– Верону американцы бомбили меньше, чем Милан. Поэтому здесь и симпатичнее, – расстроено ответила девушка. – В Ромео и Джульетту ты не веришь. В любовь, наверное, тоже?

Дмитрий не знал, что ответить. Он ещё в поезде понял, что в жизни Софии что-то изменилось. И чувствовал: его ответ очень важен для неё. Говорить что-то банальное ему не хотелось. Он не любил громких фраз. Ответить шуткой было бы глупо: девушка могла обидеться.

– Верю, – быстро произнёс Дмитрий и сильно потянул девушку за руку к себе. – Что, если ты будешь стоять на дороге, то тебя задавит машина, – Дима не обманул: огромный красный автобус промчался по тому месту, где только что стояла София. – Они у вас будто соревнуются в скорости, – добавил он и прижал Софию к себе. – Ты же сама чувствуешь, что с нами происходит. Зачем какие-то слова?

Вытянувшиеся по двум сторонам улицы двух-трёхэтажные домики,  покрашенные во всевозможные оттенки жёлтого цвета, выглядели как игрушечные. Верхние этажи ещё были подсвечены солнцем, а внизу была прохлада и тень. Ближе к центру всё чаще стали встречаться дворцы, католические храмы и остатки древней крепости. На главной площади они обошли вокруг хорошо сохранившегося древнеримского амфитеатра. Дима попытался представить, что когда-то здесь проходили гладиаторские бои, но ничего не получилось: перед глазами всплывала картинка с недавнего концерта. «Хлеба и зрелищ»: вспомнил он чей-то древний девиз управления страной.

«Люди мало изменились с тех времен, – подумал он. – И многим этого вполне хватает и сейчас».

Город оказался маленьким. Когда совсем стемнело, дома закончились и они вышли к реке. Вдоль берега росли густые ивовые кусты, через которые влюблённые попытались пробраться к воде. Из-за жаркого лета её в реке было немного и казалось, что по песчаным отмелям можно выйти на другой берег. Песок был твердым. Они дошли до мокрых, сверкающих под Луной камней. Дальше была вода. Река неслась в темноте мимо них с монотонным шумом. Там, где на её пути попадались большие серые глыбы, появлялись буруны и завихрения.

На противоположном берегу, до которого было уже совсем близко, в темноте можно было разглядеть контуры каких-то каменных стен и высокой квадратной башни.

– Рискнём? – лукаво улыбаясь, спросила София. – Люблю такие места.

– Забирайся ко мне на плечи, – согласился Дмитрий и присел.

– Ну нет, – замотала головой девушка. – Так мы точно грохнемся. Скользко же, – она скинула босоножки и протянула руку. – Держи меня крепче, чтобы не унесло.

– Похоже на старую крепость, – сказал Дима, когда они промокшие выбрались на берег.

– Давай, попробуем забраться на башню, откуда можно всё осмотреть, – предложила София.

У самого берега начиналась стена, сложенная из больших камней. Внизу всё заросло диким виноградом и кустами. Они набрели на заваленный камнями проход, через который, пригнувшись почти до земли, попали внутрь.

Башня была рядом. Вход в неё прикрывала незапертая дверь. Внутри   начиналась чугунная винтовая лестница. Тусклый свет попадал на неё из узких окон. Почти в полной темноте, держась друг за друга и за шаткие перила, они выбрались на открытую со всех сторон верхнюю площадку. Здесь было светло от луны и ярких звезд. С мощной перекладины, покачиваясь, свисали колокола разных размеров. Внизу шумела река, за ней сверкали городские огни. В углу стояла деревянная лестница, по которой можно было подняться ещё выше – на плоскую крышу, – но им уже это было не надо.

Они бросились друг к другу, как будто специально забрались сюда именно за этим. Будто бы только здесь, на этой старой колокольне, им было разрешено не прятать своих чувств. Сбрасывая мокрую одежду, они не могли оторваться друг от друга, забыв о том, что кроме их любви существует что-то ещё.

Целой ночи не хватило, чтобы они смогли утолить свою жажду. Перед самым расцветом, когда от реки поднялся туман, который как ватное одеяло укутал всю равнину до самых гор, они услышали, как  по лестнице кто-то поднимается.

– А жаворонок нас не предупредил, что уже пришло утро, – прошептал Дима, нежно касаясь губами шеи Софии.

– Наверное, это потому, что ты не веришь в Ромео и Джульетту.

Ещё несколько минут они ждали того, кто, покашливая и останавливаясь почти на каждой ступеньке, медленно, но упрямо поднимался наверх. Этого времени им хватило, чтобы одеться.

Старичок в чёрной сутане, опираясь на длинную палку, наконец добрался до площадки. На смуглом лице, покрытом сеткой мелких морщин, светились озорные глаза, которые были словно пересажены от кого-то другого, гораздо более молодого.

– Вижу, что ночь показалась вам очень короткой, – сказал он.

Священник тяжело дышал, но всё равно улыбался. Он поставил посох к стене и присел на маленькую скамейку.

– Я специально пришёл чуть раньше, чтобы вы могли спуститься до того, как я начну свою музыку, – он показал рукой на колокола. – Я-то уже почти привык, но для вас это будет слишком громко.

– Это опять вы? – смутившись, спросила София, узнав в священнике старичка с крыши собора. – Вы знали, что мы здесь?

– Влюбленные пахнут свежестью и надеждой. Я это почувствовал, как только вы перебрались через реку. Так пахнет мимоза ранней весной. А сейчас лето.

– Простите нас, – извинился  Дима. – Мы не думали, что рядом кто-то живёт.

– Вы спускайтесь вниз и справа от башни мой дом, – старик поднялся со скамейки и взял в руки верёвки от колоколов. – Вы наверняка проголодались, а мне грустно завтракать одному. Буду будить тех, кто забыл, что такое любовь…

Никогда хлеб с маслом, омлет и кофе не были такими вкусными. Священник рассказал, что когда-то очень давно здесь был большой монастырь. Но сейчас остался только небольшой приход и эта колокольня, которая скоро разрушится.

– Прихожане редко сюда приходят поблагодарить господа, – пояснил он. – Чтобы они совсем не забыли дорогу к храму, я пеку хлеб. Скоро за ним сюда придут люди.

– А я могу исповедоваться после завтрака? – вдруг спросила София.

– Это лишнее, – священник плавно поднял и опустил руку, будто благословляя. – Я всё вижу. Никакого греха нет. Любовь дарует бог. А судить его нам не дано… Я вас провожу.

Обратный путь шёл по кипарисовой аллее. Дмитрий и София, с интересом слушая старика, прошли через старое заросшее монастырское кладбище. Доведя молодых людей до моста, священник с ними распрощался.

– А что вы делали там, в Милане? – не удержавшись, спросила София. – Странно вот так встретиться ещё раз.

– Все встречи только кажутся случайными. На самом деле всё давным-давно предопределено, – тихо сказал старик. – Вы это ещё узнаете. Но всему своё время.

Старый каменный мост с толстыми опорами был тоже заброшен. По нему, видимо, очень давно не ездили машины, поэтому из трещин пробивалась трава и росли невысокие кусты. На середине моста Дмитрий хотел поцеловать Софию, но она отстранилась.

Он понял, что она ждёт от него слов, которые надо было сказать раньше, на колокольне, но там Дима их сказать не успел. А здесь сказать стеснялся. Его сердце бешено стучало.

– Ты поедешь со мной в Россию? – неожиданно спросил Дмитрий, так и не набравшись смелости прямо сказать о своей любви.

– Странный вопрос, – растерялась София, ждавшая других слов. – Но зачем нам куда-то ехать? У вас холодно. Разве мы не сможем найти дом здесь, в Италии?..

Дмитрий и сам понял, что сказал что-то не то: не к месту и не ко времени. Он уже набрал воздуха, чтобы произнести нужные слова, но сильный порыв ветра поднял и закрутил на мосту у их ног упавшие листья. Потом к шуму журчания реки добавился шум зашуршавших крон прибрежных деревьев, где-то за горами загрохотало, и через несколько секунд на них обрушился теплый летний ливень…

На станцию, они прибежали опять мокрые и в поезде, прижавшись друг к другу, молчали всю дорогу до Милана.

Дима думал о словах, которые не успел сказать и о том, что теперь будет в Доме дружбы. До сегодняшнего дня он серьёзно не задумывался, что можно жить не только в СССР. Переезд в другую страну в Советском Союзе приравнивался к предательству. «Почему моей Родине станет хуже, если я буду жить не в Питере, а здесь с любимой женщиной?»

– Забыла тебе вчера сказать: я  ушла от мужа, – как бы между прочим произнесла София, что-то разыскивая в свой сумке, как только они вышли на перрон. – Тебя это ещё интересует? – она достала расчёску, чтобы привести в порядок слипшиеся после дождя волосы. – И если ты ещё не передумал  взять меня…

Договорить она не успела: к ним подошёл полицейский, попросил документы и пригласил пройти за ним. В отделе полиции им сообщили, что они задержаны по подозрению в организации взрыва того самого автомобиля коммунистической партии Италии.

Глава 14

Глава полиции Милана любил повторять: «Умному человеку инструкции не нужны, а дураку они не помогут».

Недавно он купил домик в Калифорнии на деньги, которых по декларации у него быть не должно. Американцы могли послать запрос в Италию о законности их появления у полицейского чиновника, но не послали. Глава всё понял без слов. Понял, что доверие необходимо оправдать.

Комиссара Вико Пилини, отвечающего за расследование убийства Альде Морьячи, он вызвал, чтобы узнать, нет ли у того информации, которая может быть полезной для его новых друзей. Информация была.

– Без сомнения, политика убили не без участия американцев, –  доложил комиссар. – Им он как кость в горле. Если бы завтра на сотрудничество с СССР пошла бы Италия, то послезавтра – вся Европа. И неизбежно через некоторое время американцы получили бы пинком под зад.

– У тебя есть доказательства их участия? – сухо спросил глава полиции.

– Пока только зацепки. Но в этом деле есть большие шансы на успешное завершение расследования.

– А что по той девушке, убитой в отеле?

– По ней пока ничего нет, – ответил  комиссар. – Я думаю, она что-то знала или что-то видела. Скорее всего, русские её использовали для соблазнения кандидата. И в момент убийства она была с ним. Поэтому её ликвидировали, как ненужного свидетеля. Скорее всего, те же, кто убил Морьячи.

– Американцы?

– Больше некому, – пожал плечами комиссар.

– Вот о чём я думаю, – глава полиции понял, что появился хороший шанс расплатиться с новыми друзьями и решил начать издалека: – Какая лично нам с тобой польза от Советского Союза? Равенство и братство – это только слова, которые красиво звучат. Знаешь пословицу: на дороге, где запрещён обгон, все машины двигаются со скоростью самого медленного автомобиля?

– К чему это вы?

– Равенство во всеобщей бедности мне не очень нравится. То ли дело США – свобода для каждого…

– Зачем вы это мне рассказываете? – перебил начальника комиссар.

– Лучше будет, если мы не будем трогать американцев и оба убийства повесим на русских. К тому же, это устроит и наше правительство, – спокойным голосом ответил полицейский чиновник.

– Зачем русским убивать того, кто хотел наладить отношения между СССР и Италией?

– Всё не так однозначно. У Советов давно уже нет единства по поводу будущего. Кто-то хочет продолжать строить коммунизм, а некоторым хочется иметь личные дворцы и яхты. Да и кто будет что-то спрашивать, если все газеты обвинят русских?

– Я вряд ли смогу найти доказательство их участия, – ответил комиссар.

– Не найдёшь доказательств – ищи другую работу. Иди подумай, что тебе важнее.

Комиссар повернулся и сделал шаг к двери.

– Подожди секунду, – остановил его начальник. – Мне только что доложили, что на вокзале задержали двух человек по подозрению в теракте. И один из них русский.

– Я не знаю, кто и зачем их задержал. Машину взорвали другие люди,  – не стал спорить Пилини. – Я могу идти?

Комиссар прекрасно понимал значение расследования убийства Альде Морьячи. И знал, что его слова про существующие зацепки – пустой звук. Никаких твердых улик ему не найти. На приёме присутствовали десятки людей. И все они или звезды кино, или политики. Устроить перекрёстные допросы, выяснить, кто где был в момент убийства никто бы Вико Пилини не позволил. А полноценно поработать на территории Дома дружбы не разрешили бы русские. Так что он мог только предполагать исходя из того, кому это убийство выгодно.

«Если кто-то зелёный сидит в болоте, квакает как лягушка, прыгает как лягушка, то с большой вероятностью это и есть лягушка», – думал комиссар. Это не первое политическое убийство в Италии, совершенное американцами. И ещё ни разу им не были предъявлены обвинения.

Что касается убитой женщины, то в этом деле тоже вряд ли можно установить виновников.

Администрация отеля утверждает, что она приехала одна и сняла номер на три дня. Из вещей у женщины был небольшой чемодан. Потом к ней заезжал высокий мужчина. Он был в номере минут пятнадцать… Экспертиза установила, что смерть произошла от передозировки. Русские утверждают, что она даже алкоголь не употребляла.

Конечно, если бы удалось найти этого высокого незнакомца… Но наверняка он уже не в Италии. Да и если этот человек и причастен к убийству, то, как исполнитель. А найти заказчиков невозможно.

Скорее всего, комиссар Вико Пилини смог бы устроить всё именно так, как хотел его начальник: обвинить русских. Но была одна проблема. Дело было даже не в том, что он знал про домик своего шефа в Калифорнии. Вико Пилини очень не любил американцев.

В марте 1944 года, когда ВВС США бомбили рабочие пригороды Милана, погибли его родители и два брата. Их завалило обломками ночью в кроватях, когда одна из бомб взорвалась прямо на крыше старенького дома.

Поэтому сразу из управления полиции он поехал к приятелю детства Альберто Карлони. Когда-то давно они вмести гоняли на пустыре футбольный мяч и вместе ходили в одну школу. Прошло много лет. Вико стал комиссаром полиции, а Альберто возглавил влиятельную преступную группировку.

Глава 15

Комиссар Вико Пилини действительно не знал, кто и зачем задержал Софию и Дмитрия. Это могли сделать полицейские по просьбе каких-нибудь  спецслужб, которые никому не докладывают о своих мотивах, но могли и просто не самые умные служаки ради красивого рапорта начальству.

В действительности всё оказалось куда сложнее.

Когда в Доме дружбы обнаружили, что Дмитрий сбежал, директор тут же решил, что получил хороший шанс на реабилитацию. Ведь выходило, что он был прав, когда подозревал молодого переводчика в причастности к убийству. Борис Ильич немедленно сообщил о побеге в Москву, не забыв добавить, что ещё пару дней назад распорядился отправить Дмитрия под домашний арест. Москва дала указания срочно принять меры к поиску беглеца.

Директор ликовал. Он этого и ждал – не теряя времени, послал запрос в полицию Милана, дополнительно упомянув про тот самый теракт.

Борис Ильич знал о том, что Дмитрий спас девушку, которая была на месте взрыва. Значит, подумал он, они оба причастны к этим событиям. А кто в какой роли, пусть разбирается полиция. Прекрасно зная, как работает бюрократическая машина любой страны, директор надеялся, что, если получится привязать Дмитрия к теракту, то может получится привязать его и к убийству Альде Морьячи. И тем самым уменьшить в глазах Москвы свою личную вину. Так что исчезновение переводчика случилось как нельзя кстати.

Поэтому, когда Борис Ильич вместе с советским консулом приехал в отдел полиции, где находился Дмитрий, к нему вернулась надежда: «Может быть, и не придётся уезжать из солнечной Италии».

Посещение задержанного было скорее ритуальным мероприятием. Пользы для Дмитрия в нём не было. Обычные официальные вопросы от консула: «Как обращаются? Как кормят? Есть ли жалобы на условия содержания?» Консул не мог помочь Дмитрию, а директор и не собирался этого делать.

Пока они ехали по миланским улицам, Борис Ильич рассказывал  консулу о своих подозрениях. Старый прожжённый дипломат, конечно, всё понимал и даже сочувствовал Дмитрию, но влезать в эти игры не хотел.

А вот для Дмитрия их визит был чуть ли самой главной надеждой. Он не мог понять, за какие грехи на него свалились все эти проблемы. Сначала домашний арест в Доме дружбы, а теперь арест итальянской полицией.

Сразу после задержания на вокзале их с Софией разделили. Его поместили в крохотную камеру, а её увели непонятно куда.

Больше всего он переживал из-за того, что не смог там на мосту рассказать ей о своих чувствах. Постеснялся. Не смог подобрать слов. Если  бы сейчас он мог хоть на одну минуту оказаться с ней рядом… Но сейчас он мог лишь, как лев в зоопарке, метаться по своей клетке. Три шага в одну сторону, три шага в другую.

Внезапно к нему пришла мысль: «А может я тогда не смог ничего сказать, потому что только сейчас понял, как много она для меня значит? Ведь там, на мосту у монастыря, казалось, что так будет вечно. И ласковое утреннее солнце, и журчащая по камням река, и счастливые глаза Софии…» Сейчас в полутемной крохотной камере всё это казалось далёким и нереальным.

Он пытался что-нибудь узнать о девушке у охранников, но ему лишь сказали, что скоро приедет советский консул и он сможет у него узнать всё что нужно. Поэтому встречи с ним Дима ждал, считая даже не минуты, а секунды. Он прислушивался к гулким шагам в коридоре, надеясь, что это идут за ним. Но каждый раз проходили мимо.

Неизвестность сводила с ума. Он пытался успокоиться и подумать, где и что он сделал не так. Но сосредоточиться не получалось. От напряжения заболела голова, заболела до тошноты.