Беседы шалопаев или Золотые семидесятые

– Да уж! На эффект неожиданности рассчитывать не приходится. Остается брать высокодуховностью. Иначе никак.

– И одноклассникам трудно объяснить выбор профессии…

– Ладно, хорош язвить. Это дело благородное, связанное с продолжением человеческого рода…

– Ну, так три шага вперед! Кругом! Пусть посмотрит в глаза боевым товарищам. Пусть ответит перед строем: почему выбрал эту специализацию? Почему не пошел в проктологи?

– Значит, нашел свое призвание, любимое дело.

– Любимое?! А мы что, не любители этих дел? С младых ногтей. Когда тайком рассматривали эти веселые картинки. И в разрезе, и в профиль, и анфас. Но увлечься этим всерьез, на всю жизнь?

– А в качестве хобби можно, да? Ты и сам не против? Понятно.

– Но какую выдержку надо иметь! Чтобы оставаться мужчиной и профессионалом одновременно. В столь щекотливых условиях.

– Немыслимо. По-моему, чистая шизофрения.

– Наверное, со временем вырабатывается привычка. Мы для врачей просто биологические механизмы, подлежащие ремонту…

– А санитарки в больницах работают вообще за копейки. Вот кому не позавидуешь. Таскать вонючие судна, ворочать дряблых, неподъемных старух. Убирать дерьмо из-под мерзких стариков…

– Это что! Золотарями люди работают…

– Даже хуже! Адвокатами. А еще информаторами и дознавателями. Кто-то на работе руки пачкает, а кто-то душу.

– А в моргах? Как тебе вскрытие трупов? Работа на любителя.

– А канализацию ремонтировать не приходилось?

– А общественные туалеты мыть не пробовал?

– На сборах однажды довелось, когда дневалил по казарме. Мне не понравилось.

– То-то же! Разве можно любить такую работу?

– Но ведь кто-то соглашается.

– От безысходности. Кто-то надеется, что временно, а кто-то уже смирился. А женщины берутся, чтобы подработать, помочь семье. Семья важнее всего, остальное можно перетерпеть.

– А если вдуматься, сколько народу каждое утро выходит из дома с тяжелым сердцем, преодолевая отвращение…

– А ты чего хотел? Свободного посещения?

– Но есть же вольные художники, люди творческих профессий.

– Конечно, есть. Те, которых, как и волка, ноги кормят. Беда в том, что кормят не всех и нерегулярно.

– Зато им не нужно по утрам спешить к станку. И спать они могут хоть до обеда…

– И часто позволяют себе это. Просыпаясь в захламленной комнате, среди объедков, пустых бутылок и никому не нужных «шедевров». И с гудящей головой пытаются найти что-то в пустом холодильнике и в столь же безнадежном кошельке. А потом начинают собирать накопившуюся посуду, чтобы опохмелиться…

– Есть время разбрасывать бутылки и время их собирать.

– А когда и они заканчиваются, выбирают что-то из оставшихся картин, чтобы продать за бесценок. И это завидная участь?

– Кому как. Даже если голодный волк позавидует сытой собаке, он не выберет ее судьбу.

– В любом случае жизнь – это будни, а не праздник. Не воскресенье, а понедельник. Еще Воннегут воспел черный понедельник.

– Нет, он сказал: «Прощай, черный понедельник!»

– И как ты с ним простишься?

– Запросто! Нужно «понедельники взять и отменить». Чтобы после воскресенья начинался вторник. Представляешь, какое будет облегчение народу? А если еще ненавистные будильники разбить…

– Давно пора. Неси кувалду!

– Как они портят жизнь простому человеку! Бывает, что с постели встать никаких сил, спать хочется мучительно. Глаза закрываются сами собой, голову от подушки не оторвешь. Поднимаешься только на волевом усилии. Как сонный робот.

– А я так и делаю. Включаю робота. Отдаю сам себе команды: «Встать! Умыться! Одеться! Шагом марш на работу!» И сам же их исполняю. Главное, делать это механически, без сомнений, без мыслей. Кстати, метод универсальный. Помогает в любом неприятном деле. Только важно не расслабляться, до результата. Составляешь план работ и включаешь робота. А он все делает за тебя.

– Эх, если бы так! Бывает, не успеешь прийти на работу, а уже хочется отдохнуть. А после обеда с этим вообще нет сил бороться!

– Опасный симптом. Ты это дело не запускай. Я слышал, один мужик с такой проблемой даже к врачу обратился: «Доктор, помогите. Как плотно покушаю, в сон тянет – просто нет сил!»

– И у меня то же самое. Боюсь, как бы не перешло в хроническую форму. Хуже всего, что храпеть начинаешь, сотрудников будишь. А этому пациенту врачи как-то помогли?

– Увы! Современная медицина бессильна. Болезнь неизлечима. Но для облегчения страданий советуют меньше жрать…

– Как, еще меньше?!

– И от черного понедельника тоже никаких таблеток не существует. Хошь – не хошь, а на работу вставать придется…

– И не говори. Особенно тошно осенью, в плохую погоду. Выходить в промозглую темень, мокнуть на остановке, тащиться в переполненном автобусе, среди угрюмых людей с такими же серыми лицами. А на работе выясняется, что на твоем участке прорвало трубу и нужно ехать на аварию. И там раскапывать ее под дождем, лезть в эту канаву, в холодную грязь… Романтика, блин!

– Да, есть такое дело. Такую работу делают суровые, крепко выпивающие люди. Настоящие мужчины, передовики производства.

– Само собой. Но убивает то, что эта романтика навсегда, на всю оставшуюся жизнь. Что ничего другого больше не будет…

– А это и значит, что дело – труба! Дело всей твоей жизни – труба. Труба – твое призвание на этой земле. Неси ее со смирением.

– Дать бы тебе по башке! Этой самой трубой…

– Но от понедельника и пожизненной трубы это тебя не избавит. Потому что после любого праздника наступает утро рабочего дня. В его суровой реальности. Праздник окончен, господа, займемся же делом! И каждое новое утро – это очередная волна времени, смывающая следы прошедшего, уносящая с собой все лишнее, ненужное, надуманное и наговоренное. Но оставляющая изредка, на берегах нашей жизни, камешки истинных ценностей. Так иди же навстречу понедельнику с улыбкой на лице и радостью в сердце!

– Браво! А ты, оказывается, тоже поэт. Но этот гимн черному понедельнику вряд ли вдохновит людей, сидящих в грязной канаве.

– А никто никому и не обещал легкой жизни. «Это производство все-таки, как-никак». И заниматься придется тем, за что тебе платят.

– Это верно. Если уж взялся за гуж. Как говорят в таких случаях украинцы: «Це дило – гимно, но его трэба розжуваты». И тут выход один: жевать побыстрее, чтобы оно быстрее закончилось.

– Не хочешь растягивать удовольствие? Напрасно. Чем быстрее жуешь гимно, тем больше его тебе навалят. Всемирный закон. Потому что жизнь коротка, а запасы гимна неисчерпаемы.

– Есть мнение, что все в этом мире гимно.

– Кроме мочи!

– Иногда анализы показывают, что моча – тоже гимно.

– Не дай бог! А как само гимно? Что показывают анализы?

– Отличное! На уровне мировых стандартов.

– Это радует. Хоть что-то получается как у людей…

– А бывает и в выходной день – просыпаешься, а за окном мутное сырое утро. На календаре суббота, а на душе понедельник. И тут она и наваливается, тоска-матушка. Какой-то птицы черной тень мелькнула в окнах на рассвете. И родился холодный день. И мир предстал в реальном свете. Был горек истины глоток. И стало вдруг до боли ясно: неутешителен итог. И то, что жизнь прошла напрасно.

– Ну, это лирическое преувеличение! Такая вселенская скорбь свойственна только очень молодым людям. С возрастом проходит.

– В том-то и дело! Лучшие годы проходят впустую…

– А Лермонтов в твоем возрасте уже о-го-го! А Македонский! А Наполеон! А Гайдар полком командовал…

– Да при чем тут Гайдар! Вон однокурсники как продвинулись: один уже остепенился, диссертацию защитил, имеет научные публикации; другой в министерстве отделом заведует, министру доклады готовит; третий, хоть и уехал по распределению в глухомань, а уже начальник крупного объекта. Большим коллективом управляет – и кабинет у него, и служебная машина, и квартира…

– А ты болтаешься в общаге – ни кола, ни двора. И ведешь онегинский, «рассеянный» образ жизни.

– А имя одного не выделявшегося в школе одноклассника, говорят, вошло в «Мировую энциклопедию всех времен и народов»…

– Ни фига себе! А что, есть такая?

– Значит, есть. А удостоился прикладным искусством. С детства делал шкатулки в народном стиле, как его отец. И достиг в этом невиданного мастерства. И теперь у него выставки по всему миру. Говорят, даже у президента США есть его поделки.

– Успокойся. Не завидуй чужому успеху. Еще Монтень заметил, что судьба осыпает своими дарами отнюдь не самых достойных.

– В том-то и дело, что достойных! А ведь ни в школе, ни в институте особо не блистали, звезд с неба не хватали…

– А ты, значит, блистал? И думал, что все самое лучшее в жизни достанется везунчикам, вроде тебя? Ты ведь, небось, и отличником был, и в комитете комсомола состоял, и диплом у тебя красный?

– Ну, было дело. По малолетству…

– Так ты и сейчас блистаешь. В прошлую субботу, у Ленки на дне рождения, ты был звездой вечера. Обаял там всех поголовно: блестящие тосты, остроумные шутки, искрометный юмор. А как ты танцевал! Женский контингент был в восторге. А мужской зубами скрежетал. Если бы тебе еще морду набили, был бы полный триумф!

– Ладно, хватит! Самокритику тут разводить…

– А чего ты хочешь? Персональную «Волгу» и кабинет с секретаршей? Так для этого нужно уехать в глухие, некомфортные места и начинать там с самых низов. Врубаться в технологию производства, в скучные чертежи, в те самые пресловутые СНиП^[3]ы…

– Опять за парту? Я еще от института не успел отдохнуть.

– Отдохнуть? Ну, тогда на твоей карьере можно ставить крест.

– У нас коллектив молодой, и перспектив особых не видно…

– Перспектив масса! Было бы желание. Ты, вообще, как себя позиционируешь? Хочешь сделать карьеру в своей конторе? Еще не определился? Так это уже ответ, причем отрицательный. Не знаю, как пробился твой сибирский приятель, но если хочешь расти по службе, это должно быть твоей каждодневной целью. Ты должен мыслить и вести себя как начальник. Нужно вникать во все проблемы, проявлять активность, вносить дельные предложения. Чтобы все видели, что у тебя есть способности и амбиции к этому делу…

– Плох инженер, который не мечтает стать главным инженером?

– Вот именно. Но из хорошего специалиста может получиться плохой руководитель. И нужно сто раз подумать, когда предложат. Силенки соизмерить, чтобы пупок не надорвать. Потому что это будет судьбоносный выбор. Да-да, именно так! Придется многим пожертвовать, кардинально изменить весь образ жизни. Сейчас ты вольный казак – вышел с работы и забыл о ней. А начальник должен думать об этом своем объекте постоянно. Знать, что происходит на каждом участке, понимать технические детали, планировать работу, обеспечивать материалами, техникой, людьми. И быть готовым днем и ночью выехать на место, если что случится…

– Но не все же сам! Есть и замы, и специалисты, и аппарат.

– Но весь спрос с тебя! С первого дня на тебя обрушится куча срочных дел и неотложных вопросов. И каждый день придется принимать важные решения. И они должны быть правильными, вот в чем канальство! Потому что не имеешь права на ошибку. Иначе недостоин, не справляешься. Ты ведь у всех на виду. Только расслабься, дай маху – сразу заметят, заговорят за спиной…

– Акела промахнулся. Не по Сеньке шапка. Не в свои сани…

– Вот именно. В любой ситуации нужно будет нести нагрузку и держать удар. И самому не дрогнуть, и людей мобилизовать. Но и это не все. Тот, кто занимался серьезным делом, знает, что не все в руках человеческих. Есть и объективные обстоятельства, и природа, и человеческий фактор. И Его Величество Случай. Так что молись богу и надейся на лучшее. Потому что именно ты обязан сдать этот проклятый объект, и сдать досрочно – в подарок съезду. А если подведешь – партбилет на стол! А в былые годы и расстрел.

– Ну, запугал!

– А так оно и есть. Кресло начальника – раскаленная сковородка. Телефоны звонят, совещания наползают одно на другое, люди рвутся на прием. И проверки тебя достают, и отчетность, и начальство долбит: как дела, успеваешь, не подведешь? И сам ты должен давить на подчиненных. И раздражаться от того, что они не работают так, как на их месте работал бы ты сам…

– Об этом еще Толстой писал, в «Анне Карениной». У него там Левин тоже строил планы эффективного хозяйствования и приходил в отчаяние, когда упирался в стену крестьянской инертности. А бывало, сам начинал вкалывать на молотилке, на покосе…

– Это просвещенный помещик мог себе такое позволить. От нечего делать. А крупный руководитель не может, как бы у него ни чесались руки. И воздействовать на процесс ему приходится опосредованно, чужими мозгами и руками. Поэтому главным инструментом начальника является язык…

– С набором соответствующих выражений.

– И не только идиоматических. Потому что иногда приходится требовать от людей невозможного. Как этого требуют от тебя. И постепенно сволочеть от этого. И если все это уложить на одну чашу весов? Не слишком дорогая плата за персональный кабинет?

– Да не в секретарше дело! А самоуважение? Кто-то же строит ракеты, небоскребы, электростанции. Металлургические комбинаты. Каждый день видеть, как по твоей воле поднимаются корпуса, прокладываются дороги. Ты приказываешь: «Делать так!», и оно делается так! Ревут самосвалы, ворочаются бульдозеры, суровые мужики работают днем и ночью, и вот проект, сидевший в твоей башке, становится реальностью. И ты понимаешь, что это сделал ты!

– Успокойся. Не такой уж ты хозяин этим экскаваторам. Грядки копать на дачу послать не сможешь. Разве что тещу туда отвезти…

– На бульдозере?

– Смотря чем руководишь. Если конторой ритуальных услуг, будет еще интереснее. Чтобы привыкала потихоньку. А во-вторых, объект сделал не ты, а большой коллектив специалистов и рабочих…

– А престиж? Знать, что ты на самом верху, среди избранных. Как говорит Виктор Федорович, среди Товарищей, Которые Решают Вопросы. И обладают реальной властью. Согласись, между теми, кто решает задачи, и теми, кто решает вопросы, большая разница…

– Это правда. Власть очень заманчива. Но нужно ли тебе это? Начнем с того, что попасть в круг этих Товарищей очень непросто. Это еще нужно изловчиться и суметь. Заслужить правильным поведением и личной преданностью. То есть унижением.

– И что, обязательно быть лизоблюдом?

– Не обязательно. Честные исполнители тоже нужны. На них удобно свалить всю работу. А заодно ответственность за ошибки руководства. Как в армии все держится на лейтенантах, так и на производстве всю нагрузку несут бригадиры. Ну и пусть несут. До самой пенсии. А на теплые места продвигают своих людей. Своих насквозь, до самого нутра. А чтобы стать своим, придется принять их систему ценностей, их образ жизни. Они предложат тебе, как великую честь, участие в их убогих развлечениях – во всех этих охотах, рыбалках, банях с девками, пьянках, обжираловках…

– И это тоже обязательно?

– А ты как думал! В этих парилках решаются самые важные вопросы. Отказаться невозможно. Иначе ты не свой, выпадаешь из обоймы. Отторгнут, а при случае подставят и спихнут с должности. А то и посадят, назначив козлом отпущения. Так что придется соответствовать. И незаметно для себя ты превратишься в такое же номенклатурное животное – помесь хама и подхалима. Как тебе эта перспектива? То-то же! А ты не думал, что этот твой однокурсник, начальник стройки, завидует твоей свободе и беззаботности?

– Честно говоря, нет.

– Мне вспомнилась одна карикатура. Идут навстречу друг другу два мужика. Один гладко выбрит, аккуратно пострижен, в костюме и сверкающих ботинках, при галстуке и с портфелем. А другой – бородатый и волосатый, в футболке, кедах и драных джинсах, с бусами на шее и гитарой за спиной. И каждый думает: «Подумать только! Совсем недавно и я был таким же чучелом!»

– А тебе самому это все откуда известно? Ты что, стройкой коммунизма руководил? Или танкеры строил?

– По отцу знаю. Я его в детстве дома почти и не видел.

– Понятно. И какой вывод из этой проповеди? Знай свой шесток? Сиди и не чирикай? И не бери лишнего в голову?

– Нет, эти утренние отрезвляющие мысли очень нужны. Они болезненны, но их нужно додумывать до конца. И делать из них правильные выводы. И принимать соответствующие решения…

– Еще чего! Нашелся тут, душеспаситель…

– Опять грубишь. И зря. Помочь тебе хочу. Чувствую, погряз ты в своих комплексах. Придется разгребать эти авгиевы конюшни. Случай, конечно, запущенный, но попробовать можно. Давай, колись, студент. Что в душе таишь, какой дурью маешься?

– Исповедовать меня хочешь? Выведать тайны сердечные?

– Скажите, молодой человек, вы играете на рояле?

– Играю, но плохо – карты скользят.

– А фронтом командовать умеете?

– Не знаю, не пробовал.

– А вот Жуков попробовал, и у него получилось!

– Не сразу. Много народу положил, пока отточил мастерство. А Илья Муромец вообще тридцать три года на печи сиднем просидел. А как развернулся в трудную минуту! Правда, для этого понадобились соответствующие условия: война, глад и мор…

– Значит, и тебе несчастий не хватает? Чтобы раззудить плечо, показать таланты богатырские. А если не повезет с гладом и мором? Так и будешь прозябать? С тобой все ясно. Комплекс Ильи Муромца. Прячешься на печке. Боишься заглянуть в себя, раскрыть карты, которые тебе сдала природа. Боишься, что нечего будет предъявить, слезши с печки. А вдруг там не козыри, а шестерки? Так? Признавайся, как на духу.

– Ладно, хорош язвить! Тебе-то какое дело?

– Ну вот, тебя тычут носом в молоко, как слепого котенка, а ты еще кочевряжишься. Ведешь себя гордо. Как Подающий Надежды Молодой Человек. И никакой благодарности за отеческую заботу…

– Котенка?! Да ты вообще охамел!

Я вышел из его комнаты, хлопнув дверью: «Да кто он такой?! Что себе позволяет? Тоже мне, учитель жизни! Аристотель со склада готовой продукции». Обида от оскорбления не давала покоя. Как всегда, после драки, появлялись блестящие реплики, убийственные вопросы, остроумные ответы. Но больше всего доставало чувство стыда, словно обнажился на глазах у людей. Зачем позволил влезть себе в душу? Какое ему дело до моих комплексов? Хоть в глаза теперь не гляди. Но я же сам виноват – дал слабину, позволил так с собой обращаться. А он воспользовался моментом, распоясался. И шуточки у него нехорошие, ядовитые. Но самое обидное, что по сути-то он прав. Провел операцию на открытом мозгу, вскрыл хроническую опухоль. Причем без наркоза. Болезненно, чего там говорить. Такие процедуры мало кому нравятся, и благодарности у пациентов не вызывают. Большинство из нас предпочитает жить в уютном мире устраивающих нас иллюзий. Вид голой правды смущает людей, и они стремятся прикрыть ее наготу ложью. И я ничем не лучше других, как это ни обидно. Ладно, придется все это переварить, зализать душевные раны.

В конце недели случайно встретились у входа в общежитие. Он, как ни в чем не бывало, пригласил зайти, обсудить идеи на предстоящие выходные. В пятницу вечером я поднялся на третий этаж. Он, как обычно, лежал на кровати с журналом «Наука и жизнь» в руках. Это было одно из немногих изданий, которое он читал регулярно. На магнитофоне крутилась лента с записями «The Beatles». Звучал бессмертный хит Пола Маккартни «Yesterday».

– Ну, привет! Балдеешь?

– А, подающий надежды молодой человек! Привет от поддающего! Потерявшего всяческие надежды…

– Кончай хамить! Разлегся тут, в нерабочее время.

– Имею полное право. После напряженного трудового дня.

– И каковы его итоги? Докладывайте в устной форме! Скольких нарушителей на единицу площади склада задержали за отчетный период? Сколько попыток выноса кабельной продукции с охраняемой территории пресекли?

– Докладываю: план по нарушителям выполнен на сто семь процентов. Без потерь личного состава и казенного имущества. А как вы исполняете решения XXV съезда КПСС? Какие методы оптимизации внедряете и каков их экономический эффект? Сколько перфокарт сэкономили с начала года?

– На десять процентов больше. А как вы участвуете в социалистическом соревновании к славному юбилею? В которое в едином порыве включилась вся страна. Знаете ли вы, сколько пудов зернобобовых на круг намолотили труженики полей Кубани?

– Догадываюсь, что немало. Не меньше, чем хлеборобы Алтая.

– А известно ли вам, с каким неподдельным энтузиазмом обсуждают трудящиеся новую Конституцию СССР, основной закон нашей страны? Страны победившего социализма, которая семимильными шагами идет к победе коммунизма. Под руководством КПСС, ее Центрального Комитета и ленинского Политбюро.

– Я себе это представляю.

– А вы заметили, как неспокойно нынче на берегах Потомака и Капитолийском холме? Как злобствуют вашингтонские ястребы, стоящие на службе у военно-промышленного комплекса США?

– А вы слышали, как тревожно сейчас на Ближнем Востоке?

– Еще бы! Из-за происков американской военщины, протянувшей свои мерзкие щупальца. В тщетных попытках удушить освободительный порыв стран Азии, Африки и Латинской Америки…

– Мы этих поджигателей решительно осуждаем. Но я вижу, ты вдумчиво читаешь передовицы. Заучиваешь наизусть.

– А ты, как тот самый Абрам, уже прочел завтрашнюю газету?

– А чем она лучше вчерашней? Разве в ней будут новости? Как заметил Станислав Ежи Лец, окно в мир можно закрыть газетой…

– Так нужно уметь их читать! Под правильным углом зрения. Мне тут недавно показали одну хохму. Представь себе, что в советской газете опубликована фотография полового акта…

– Ни фига себе! Это в какой же? Трудно представить. В «Известиях» вряд ли. В партийных органах тоже. Скорее всего, в каких-то женских. Какой у женщин главный орган?

– Сам не догадываешься? Журнал «Советская женщина».

– Нет, это немыслимо! Разве что при полном коммунизме.

– Нет, коммунизм наступит, когда из кранов потечет водка.

– Ладно, будем следить. А в чем хохма?

– Погоди, для этого нужна газета. Вот, тебе «Правда», а мне «Известия». А теперь я зачитаю варианты подписей под этой пошлой картинкой. Вот, прямо на первой странице: «Идеи овладевают массами», «Занятия в университете марксизма-ленинизма»…

– Эх, если бы такие! Постой, здесь тоже есть: «Агитаторы пришли в коллективы». «Теплый прием участников областного слета»…

– Неплохо. А вот еще: «Партийная работа на местах». «Молодежь продолжает дело отцов». «Без отрыва от производства». А вот вообще шедевр: «Освоена сверхглубокая скважина»!

– И здесь не хуже: «Уникальный агрегат введен в действие»!

– Круто! А как тебе это? «Мастера машинного доения передают опыт молодежи». «Злобинский метод на Брянщине»…

– «Эксперимент на орбите»! «Новая услуга населению»!

– «Актеры в творческом поиске»!

– «Оригинальная трактовка классического сюжета»!

– «Мастера сцены в гостях у ивановских ткачих»!

– «Дебют молодой балерины»!

– «Новая программа московского цирка»!

– Слушай, я давно так не ржал…

– Ну вот, а ты говоришь, что у нас скучные газеты. Нужно уметь читать между строк. А радио слушать между слов…

– А телевизор смотреть между кадров?

– У нас в общаге был один студент, родом из Коми. Так он все свободное время смотрел телевизор. Когда ни заглянешь в «красный уголок», он всегда там, в полумраке, освещаемый отблесками экрана. Наверное, это было для него чудо. Идет программа «Время», рассказывают о материалах очередного пленума ЦК КПСС, о росте урожайности свеклы, увеличении поголовья скота на Смоленщине – он все это смотрит. Все его считали идиотом.

– И зря. В Древней Греции таких людей уважали. А идиотами называли тех, кто не интересовался политической жизнью страны.

– Да у нас полстраны таких! В древнегреческом смысле.

– А полстраны природных. Которые верят газетам.

– Ну вот, рассчитались на первый-второй.

– А насчет прошлого разговора, ты зря обиделся…

– Но все же пределы должны быть! Шуточкам твоим поганым.

– Ну, ладно, не горячись. Неправ был, занесло малость. Не ожидал, что для тебя это так серьезно. Я сам через это прошел. Пойми: все люди одинаковы, у всех одни и те же комплексы. Но умные люди их излечивают. Ты сам знаешь, что не споешь, как Магомаев, не обыграешь Фишера, не поднимешь штангу, как Юрий Власов…

– А это никому не известно! Как заметил один мудрый таксист, каждый человек способен на многое, но не каждый знает, на что он способен. Может, во мне умер талантливый художник. Или гениальный философ. Или великий ученый…

– А хоть кто-то живой остался? Где они, твои таланты? Давай, выкладывай на стол, предъявляй товарищам. Пересчитаем, проведем инвентаризацию. Думаю, много времени это не займет.

– Опять ты за свое? Исповедальник святой…

– Но ведь других карт все равно не будет. Так играй хотя бы этими! Бывают игры, в которых шестерки сильнее тузов. Найди свою игру! Даже проигравшему достается награда – сама игра. Слушай, а давай плюнем на эту твою паршивую гениальность! Ну ее к черту! На хрен она нужна? От нее одни комплексы. Ну, допустим, нет у человека никаких талантов – что, ему пойти и утопиться? Этак мы кучу народа угробим. Останемся с тобой вдвоем на белом свете. Кто же тогда будет нами восхищаться? Скажу тебе по секрету: бездарность – это даже хорошо. Ты никому ничем не обязан, никому ничего не должен. Ты всем все прощаешь. И тебя все простят.

– За что? За бездарность?

– За бездарность пожалеют. А простят за гордыню твою глупую. Вон Леонид Филатов пишет, что чуть не умер от мысли, что он не гений. По дурости юношеской. Выкинь эту хрень из башки, присоединяйся к нам, простым людям. Будь проще – говори стихами!

– Мне с детства не хотелось изучать науку жизни в этом скучном мире. Манило небо, я хотел летать, плыть над землею в клине журавлином. Но годы шли, и был все дальше он, их зов небесный, горькая потеря, и все сильнее действовал закон зависимости духа от материи. В руках синица, вариантов нет. Своей заботой я ее согрею. Спокойно доживу остаток лет, как будто ни о чем не сожалею. И все реальней под ногой земля. Хочу коснуться крыльев журавля!

– И не стыдно? Витать в небесах в твоем возрасте. Серьезные люди заняты делом и этой блажью не маются. Им плевать, как они выглядят и что о них говорят. Даже Эйнштейн всем язык показал. Только ты делаешь умный вид. Плюнь на эти комплексы, детские заморочки. Твоя судьба – в твоих руках. Ты свободен, как птица! Лети, живи, дыши полной грудью! Ничего не бойся!

– А я и не боюсь. Чего тут бояться?

– Правильно! Давай, включай чувство юмора. Вот прямо сейчас, перед лицом товарищей, торжественно клянись, что ты не гений.

– Простите, братцы, и помилуйте. Отрекаюсь. Я не гений.

– Молодец! Поздравляю! Теперь ты с нами. Раскрой вежды, расправь плечи. Встань и иди! Навстречу мечте. Живи и радуйся, плодись и размножайся. И не бери в голову этих глупостей.

– Ну, спасибо! Просто груз с плеч, камень с души…

– Ну что, опростался? Полегчало?

– Хорошо-то как, господи! Словно крылья выросли. Да я теперь горы сверну! Мне любое дело по плечу! Хоть на рояле сыграть, хоть фронтом командовать. Неси скрипку, сейчас сбацаю! Первый концерт для фортепиано с оркестром. Тебе Моцарта или «Мурку»?

– Не стоит так горячиться. Давай пожалеем скрипку. И Моцарта тоже. Лучше начать с малого: навести порядок в голове, в работе, в личной жизни. А потом уже можно и фронтом командовать. Кстати, как там твои дела с трубой, в грязной канаве?

– Да ничего особенного: раскопали, нашли место протечки, заделали. А в конце дня раздавили с ребятами пузырек. Нормально!

– В бытовке, в антисанитарных условиях…

– С нашим большим вам удовольствием! Дело привычное. А ты не замечал, что самый большой кайф приходит после самой трудной работы? Простейшие радости: выпить, закусить, расслабиться…

– Чем ниже человека опускают, тем меньше ему нужно для счастья. Нет, это не жизнь. К такому счастью привыкать нельзя.

– А тебя не учили, что каждый труд почетен? Что труд облагораживает человека?

– Облагораживает? Да я бы того, кто это сказал, самого загнал в эту грязную канаву! Чтобы он там облагораживался всю жизнь. Еще Горький писал, что все «свинцовые мерзости русской жизни» происходят от тяжкого, безрадостного труда. От этого люди напиваются до беспамятства, калечат и убивают друг друга. И сами вешаются. Потому что такой жизни не жалко – ни своей, ни чужой…

– Нет, погоди! У Горького есть и другие рассказы. Про то, как он ходил с артелью по Руси. И там он описывает совсем другой труд. Который не в тягость, а в радость. Когда ладится дело, когда играет здоровая сила, когда хочется горы свернуть…

– Удаль молодецкая? Раззудись плечо, размахнись рука? Бывает. Молодой жеребец тоже резвится, пока не укатают крутые горки.

– А зачем жилы рвать? Опытный каменщик работает без спешки, но успевает сделать много. Это такой же навык, как ходьба.

– Но каждый день одно и то же! Отупляющий труд, из года в год, всю жизнь. И как они эти пирамиды строили? А Великую китайскую стену? Не представляю. Разве что под угрозой смерти.

– А человек – самое выносливое существо в природе. Адаптируется к любым условиям, ухитряется оживить самое унылое занятие. Помнишь Башмачкина, Акакия? У Гоголя, в «Шинели». Он каждый день, всю жизнь, переписывал казенные документы. Бумагу за бумагой, слово за словом, букву за буквой…

– Свихнуться можно!

– А для Башмачкина каждая буква была как живая. Одни ему нравились, другие нет. Он терпеливо писал обычные буквы, дожидаясь встречи с любимыми. Он с ними даже разговаривал…

– Точно, сумасшедший.

– Да нет же! Это как раз человеческое отношение к труду. Именно в этой потребности одушевлять любую работу и лежат истоки искусства. Древний гончар, изготовляя одни и те же горшки, для развлечения украшал их. Это и покупателям нравилось. И постепенно превратилось в живопись и скульптуру.

– Сомнительно. Древняя наскальная живопись не имела прикладного характера. Все-таки искусство – это самовыражение.

– Ну почему? Ремесло тоже может достичь уровня искусства.

– Ладно, это отдельная тема.

– Но ты меня удивляешь. И где ты набрался такого негатива к физическому труду? На стройках коммунизма что ли?

– Да нет, бог миловал. Но представление имею. На лесосплав пару раз ездил, на шабашку. Бревна ворочал, в верховьях Камы. Там задача простая: зачистить реку от застрявшей древесины. Идешь себе с багром вдоль воды и стаскиваешь бревна в реку. Работа здоровая, на свежем воздухе. Для крепкого мужика – лагерь труда и отдыха. Конечно, были и неприятные моменты. Особенно когда болотистый затон выпадало разбирать, восьмиметровые чушки на руках выносить, утопая в грязи. Ну, еще комарье и оводы донимали. И жратва была однообразная. А так нормально – и заработал, и накачался. Кстати, был там у нас один чудик, из какого-то НИИ. Привез на лесосплав учебник Фихтенгольца. На потеху народу. Пытался совместить умственный труд с физическим. Математический анализ с раскряжевкой топляка. Хорошо, что бревном не придавило. Нет, это нереально. Когда идет серьезная работа, размышлять о постороннем невозможно. Какой там Юлий Цезарь! Посмотрел бы я на него на лесоповале. Или когда бетон идет.