Свистопляска

СОРНЯК

Агент риэлтерской конторы «Доверие» Альберт Виноградов сидел в офисе и потягивал кофе. Он любил раскинуться в кресле, врубить на ноутбуке Rammstein и побаловать себя кофейком.

Но сейчас ему было не до лирики. Полчаса назад позвонил шеф и вызвал на «ковёр». То, что это была не простая «оперативка», а именно разбор полётов, он понял из разговора по мобильному.

Хотя какой там разговор? «Виноградов, в десять жду у себя…». На этой «оптимистической» ноте всё и закончилось. Во-первых, почему «Виноградов», обычно же «Альберт»? Во-вторых, сама интонация. Холодная, как лёд.

Вне совещаний шеф изображал из себя либерала. Это не мешало ему раздавать матюки подчинённым. Впрочем, матюки можно пережить. Как бы дальше дело не зашло. Сегодня утром в машине Альберт слушал гороскоп. «Рыбы остерегайтесь деловых встреч…». Попал по ходу. Да, он никак не ожидал, что дело примет такой оборот…

В фирму он пришёл два года назад, окончив экономический. Сперва пугался всего, делал идиотские ошибки. Потом, натаскался, начал расти. Директор, Олег Витальевич, заметил рвение молодого сотрудника, стал опекать, подсказывать. Из чувства благодарности Альберт записался в тот же фитнесс-клуб, что и шеф. По вечерам сгоняли шлаки на велотренажёрах, параллельно обсуждали дела. На одной из тренировок, Олег Витальевич «подогнал» серьёзного клиента, «випа».

– Альберт, знакомься – это Роман Геннадьевич. – Старинный друг, вместе учились в университете. У него есть интересная задумка. Я рекомендовал тебя как одного из лучших. Завтра Роман Геннадьевич подъедет к нам.

– Здравствуйте, Роман Геннадьевич! Рад встрече! – Альберт изобразил добродушную улыбку и крепко пожал тому руку.

Опыт научил его, что лучше прослыть этаким рубахой-парнем, чем сухим политкорректным менеджером.

Утром Роман Геннадьевич пожаловал в офис и изложил свои планы. В июне он собирался строить усадьбу, даже присмотрел местечко. В 60 км от города есть одна деревенька, Юзеевка, почти заброшенная. Мол, и лес там «не засранный», богатый на грибы да ягоды, река чистая. Говорят, карась водится.

– Не вопрос… – заверил Альберт и полетел вместе с «випом» в Юзеевку.

Место, в самом деле, было подходящее. Речка, луг, воздух, пейзаж. Деревня почти вымерла, осталось с десяток домов-развалюх.

– Ляпота…– оценил Альберт.

– Развернуться здесь хочу – стал делиться своими планами Роман Геннадьевич. – Заметьте, какое выгодное место. Земля ровная, никаких бугров или оврагов. Рядом луг. Можно теннисный корт устроить, гольф гонять. Усадьба, парк, ландшафтный дизайн, фонтанчики. А вырубить вон те берёзы, и вся река – как на ладони. У меня дочка живописью увлекается. Я бы ей такую мастерскую отгрохал, на самом верху коттеджа, под стеклянной крышей. Из окон открывается прекрасный вид. Закаты, рассветы…А? Как вам идея?

– Очень интересно.

– Но есть проблемка. Видите, ту хибару?

Альберт повернул голову. Недалеко от них стоял симпатичный домишко. Он выделялся на общем фоне. У всех – кривые крыши, битые стекла, крапива по самое не хочу. Этот же сверкал свежей краской, окна сияли чистотой. Вообще, дом стоял ровно, крепко.

– Миленький домик. Чей он? – спросил Альберт.

– Живёт тут пожилой, из «местных». Баба его, говорят, померла давно. Ну а он здесь бобылем коротает. Пасеку, кажется, держит. Его дом стоит на самом выгодном месте. Ладно бы, где-нибудь, на краю деревни обитал. Можно еще пережить. А то самое козырное местечко выбрал, хитрожопый. Как вы понимаете, хозяйство этого аборигена не вписывается в мои планы. Его можно как-то переселить отсюда?

– Не вопрос. Будем работать.

– Я очень надеюсь – Роман Геннадьевич протянул ему руку. – Олег Витальевич, очень хорошо о вас отзывался. Профессионал…

Альберт улыбнулся:

– Стараемся…

На следующий день началась обработка «аборигена». Сперва Альберт предложил ему продать фирме участок со всеми постройками – «за хорошую цену». На эти деньги купить себе жилище в какой-нибудь деревне, которая поприличней.

– Все хлопоты и моральные издержки мы берём на себя! – заверил риэлтор.

Дед заупрямился.

– Куда я отсюда? Здесь у меня жена похоронена, мать. Вот так оставишь могилы без присмотру – завтра же бульдозером сроют. Сволочной народ пошёл. А сколько труда моего вложено в эту землю? Пасеку держу, подымал с нуля. Сейчас 12 килограмм мёда с каждого улья. А парник ты видел? А сад? Я своими руками каждый клочок здесь перенянчил, а ты меня на бурьян ссылаешь.

Альберту было плевать на парник, на сад и т.д. Стало ясно, что уломать этого «пасечника» непросто. А шеф ждёт…Пришлось подбираться с другого боку.

– Да вы всю жизнь только и пахали! Надорвали здоровье. Что вы имеете? Работать негде, колхоз распался, пенсия – копейки! Кругом алкаши, мародёры! Сами же говорите, ночью без топора не ложитесь. Вы представьте, если завтра эта свора ворвётся к вам? Вот так чё случись – у вас даже мобильного нет. Полиция далёко…Неужели не хочется хоть на старости лет пожить спокойно? Мы вам подыщем приличную «трёшку» в центре города. Ванна, санузел. Все магазины – под боком.

Насчёт «приличной трёшки» он, конечно, загнул. В лучшем случае, старика бы ждала двухкомнатная, где-нибудь на окраине. Но даже идеальный, мифический вариант клиент отверг. Альберт выматерился про себя. Однако так просто он не привык сдаваться.

– Я всё понимаю! Но неужели вам не хочется женского тепла, заботы? Мы могли бы вас устроить в очень хороший пансионат, для пожилых. Там и уход, и врачи. Много одиноких старушек. Вы бы присмотрели кого-нибудь. Вдвоём-то веселей. Деньги от продажи дома положите в банк, процентики потекут.

– Да какой из меня ухажёр? – усмехнулся старик. – Зубов почти не осталось, радикулит замучил. Здесь – простор, свобода, лесной воздух. А там что? Четыре стены, палаты как в больнице? Лежи себе и помирай, смотри телевизор…На кой мне ваш санаторий? Я к земле привык. Без работы не проживу. Сейчас собираюсь ещё один парник ставить. Мне всего-то шестьдесят два.

Что обидно, дед не пил. Если бы пил – за полчаса бы всё разрулили. Альберт поднаторел в этом деле. В своё время оттяпал у алкашей две хаты за бесценок. Стороны остались довольны. Алкаши – налом, клиенты – дармовой жилплощадью, Альберт – «бабосами», на которые приобрёл себе новенькую иномарку.

А этот «труженик полей» – тяжёлый случай. Шеф уже два раза справлялся, как продвигается дело, торопил. Ясно, что сегодняшний звонок неспроста. Надо что-то срочно решать.

Альберт уставился на кофейную банку. «Прими участие в розыгрыше призов! Собери 5 мембран с логотипом компании и стань обладателем внедорожника! Торопись – сроки акции ограничены…» – прочёл он механически. Мдааа….Надо торопиться. Альберт залил в себя остатки кофе и пошёл в «курилку». У него созрела идея.

Николай Кречетов родился в Юзеевке, в том самом 1941-ом. Мать была на сносях, когда объявили войну. Отец так и не увидел сына, который появился на свет в сентябре. А через месяц пришла «похоронка» – погиб под Калугой. Военное детство почти не запомнилось. Да и что вспоминать?

Хлебнули как все. Голод, болезни…Мать рассказывала, чуть не помер от дизентерии. После войны трудился в колхозе, на жнейке. Мужиков почти не осталось, мало кто с фронта вернулся. Бабы на своих плечах подымали хозяйство. Пацаны, подростки, тоже от зари до зари вкалывали.

Всяко было. В третьем классе лягнула лошадь. С чего началось-то? У Саньки Царапова мать скрутило. Докторов поблизости нет, надо везти в райцентр. Николая послали запрягать лошадь. Конь Жиган был смирный, но в тот раз никак не хотел слушаться. Всё норовил вырваться. Психанул Коля и дёрнул за хвост. Лошадь чуть не упала, потом выправилась и как двинула в подбородок. Дальше не помнит. Очнулся уже в больнице. Четырёх зубов тогда не досчитался.

Школу не любил. Сидеть за партой было скучно. А вот к технике всегда тянуло. После семилетки окончил курсы трактористов. Так и работал до перестройки на тракторе да на комбайне. За грамотами не гнался, хотя, чего греха таить, душа радовалась, когда отмечали. В 1978-ом вручили орден Трудового Красного Знамени. Из райцентра приезжал корреспондент, писал очерк о герое труда. Жена потом этих газет целую сумку накупила, раздала по всей деревне. В общем, было чем гордиться…Вот только с детьми у них не вышло.

Полюбил он свою Лиду с того самого вечера, когда вместе с Витькой Желудковым погожим деньком 1967-го завалились в райцентр. Решили с получки купить костюмы. Приехали в город, а магазин на учёте.

– Старики, вы лучше на «Фантомаса» сходите в киношку! – посоветовал какой-то весёлый паренёк на мопеде. – А у этих третий день учёт. Говорят, проворовался кто-то.

Плюнули – пошли на «Фантомаса». В кинотеатре встретили Верку Найдёнову из своей деревни. В городе она поступила в техникум, жила в общежитии.

– Хотите с подружками познакомлю, тоже в кулинарном учатся?

– Давай! – согласился отчаянный Витька.

– Тогда приходите часа через два в парк культуры и отдыха. Мы там у входа будем стоять.

Верка села в автобус, весело махнув им рукой в заднем окне.

– Ну, Мыкола – засуетился Витька – давай-ка дёрнем для настроения по сто грамм коньячку!

– Разве что по сто…

– Для разгона. Потом где-нибудь засядем с ними. А сейчас быстро дуем в парикмахерскую. Наводим марафет. Всё это в темпе. Потом – «заправляться». Я тут одно место знаю. Во!

В парк пришли «навеселе». До свидания оставалось ещё добрых полчаса. Николай опрокинул в себя стакан яблочного сока, чтобы твердо стоять на ногах. Не хотелось выглядеть алкоголиком. Витька же, напротив, раскочегарился, и замахнул ещё «сапочку». Пока болтали, пришли девчата. Их было трое. Вера представила:

– Знакомьтесь, это Таня, это Лида…

– Я – Николай.

– А я – Фантомас! – огорошил Витька. Все засмеялись.

Потом гуляли по парку, катались на лодках. Играл оркестр, было весело. А когда подошли к танцплощадке, Витька вдруг поскользнулся и рухнул на лотки с пирожными. Николай быстро подхватил друга, и вся честная компания направилась к выходу, пока дело не дошло до милиции. Сорвались танцы, а жаль. Николай так хотел пригласить Лиду.

Витька при падении повредил руку и ввиду чрезвычайных обстоятельств, его доставили на квартиру к Тане Смирновой, которая была единственной из «местных». Благо родителей дома не оказалось – гостили у родственников на Украине.

Пока Витьке оказывали первую помощь, Николай умирал от стеснения в присутствии Лиды и рвался курить на балкон. Смертельно боялся остаться с ней «тет-а-тет». Весь вечер он промолчал и проулыбался. Но когда Лидия стала прощаться и направилась к дверям, Коля вдруг попросил:

– Разрешите, я вас до остановки провожу?

Через полгода сыграли свадьбу. Жили душа в душу. Бывали, конечно, ссоры, да разве это главное?

Однажды в сентябре, ближе к ночи, у Лиды разболелся живот. Николай помчался за фельдшером. Тот сказал: похоже, аппендицит, но не уверен, нужен «специалист». Хирург жил в соседнем посёлке, за двадцать километров от ихнего. Пробовали связаться по телефону – бестолку, никто не брал трубку.

А за окном бушует стихия. Ливень так и хлещет. О машине забудь, всю дорогу размыло. Что же делать? Николай схватил дождевик, фонарь и рванул за трактором. Добирался как по болоту. Уже ночью въехал в посёлок, нашёл дом, где обитал доктор. Хирургом оказался мальчишка, вчерашний выпускник. Попал сюда недавно по распределению.

– Выручай, парень! Поможешь жене – с меня мопед!

Операция прошла нормально. Как только жену выписали из больницы, Николай выкатил из сарая новенький мопед и отвёз хирургу. Но тот отказался. И даже поругал земляка за такие дорогущие подарки.

– Дружно живёте, Кречетовы! – завидовали деревенские.

Дааа…Ладно жили. А в 1984-ом Лиды не стало. Рак желудка. Николай совсем потерял голову. То не пил почти – а тут каждый день запой. В одиночку, запершись в доме. Никого не впускал. Бригадир стучался – и тому не открыл.

– Ну всё, сопьётся наш Коленька… – причитали старухи.

А через месяц, утром, бригадир увидел у себя на пороге Кречетова. Чистый, выбритый.

– Здорово, Петро. Возьмешь к себе назад?

– А чего? – не понял Петро. – Куда назад?

– Ну, меня же уволили…за прогулы.

– Эээ, Коля! Плохо ты обо мне думаешь.

Больше Николай не прикасался к стакану. Забывался работой. Раньше домой торопился, а теперь пропадал до полуночи в ангаре, возился с техникой. Специально себя изматывал, чтобы прийти в пустой дом, пожевать чего-нибудь и забыться тяжёлым сном.

Боль со временем поутихла, но томило одиночество. А тут ещё в деревне стало твориться неладное. На дворе стоял 1990 год. Сельмаг опустел, пропали даже спички и соль. Мужики материли коммунистов. Стали крепко попивать, что ни день – прогулы.

Председатель Кондрат Трифонов, все эти годы державший колхоз в передовых, совсем извёлся. Ночью в сельсовете кто-то разбил все стёкла и вывел на стене: «Х…й на Трифонова и КПСС». Не выдержало сердце старика, через два месяца помер. На его место выдвинулся некий Герчиков, из области. Он называл себя беспартийным демократом, громил «старые методы хозяйствования» и приводил в пример Америку.

– Что такое колхоз? Это агроГУЛАГ, сталинский пережиток. Коллективизация уничтожила Россию! Земля осталась без хозяина! И что мы получили? В 1913 году Россия не только себя кормила, но и баржами возила хлеб в Европу. А сейчас мы побираемся у Запада, надеемся на импорт. На бумаге – одни «перевыполнения», а сами голой задницей сверкаем. Знаете ли, вы что у среднего американского фермера по две-три личные машины, и я ещё не считаю его барышей в банке. Зайдите «там» в обычный магазин – 80 сортов колбасы на прилавках. А у нас за бормотуху глотки друг другу рвут.

Герчиков предложил создать под его началом кооператив свободных фермеров, передать в долевое пользование свои паи.

– Сначала, придётся потерпеть. Возьмём ссуду, закупим технику импортную. Через годик-другой выйдем на самоокупаемость, наладим поставки в область, в Москву. Там, глядишь, за кордон потихоньку начнём продавать. Здесь организуем СП, скажем, с французами. Будем к ним ездить, опыт перенимать. Народ у нас работящий, но избаловал вас Лёнька Брежнев. Пора мужики завязывать с «этим делом». И так уж всю страну пропили. А вообще, если мы упрёмся…вполне реально через год, в каждом дворе, будет стоять своя «девятка». Слабо, мужики?

И мужики пошли за Герчиковым. Впрочем, старик Трифонов тоже за словом в карман не лез. Но это были разные люди. Кондрата уважали за характер. Он смело бодался с райкомовскими бюрократами. Мог рубануть правду-матку перед первым секретарём обкома. Мужики тоже склоняли на все лады «конторских крыс», особенно под водочку, с хорошей закусью. Но одно дело перед земляками трындеть, иное – сказать тем «крысам» прямо в глаза, не таясь. Кондрат же не робел, говорил как есть: на всяких собраниях, съездах, в высоких кабинетах.

– Ох, и хорош вчера был наш Кондрат. Зал битком. Из области «первый» приехал, со своей свитой. Выходит к трибуне этот, из «Красного Октября» и давай хвалиться. Другие тоже бумажки заготовили, выкобениваются. А потом до Кондрата очередь дошла: «Ну, дорогие товарищи, послушали мы сказок, а теперь давайте о деле поговорим»…«Первый» аж рот открыл.

И всё же Кондрат был такой же простой мужик, как они сами. Свой, деревенский. Иное дело – Герчиков. Тоже народа не чурался. Ходил по избам, расспрашивал о житье-бытье. Но было видно, что это человек из другого мира.

Да, носил простую рубаху, анекдоты травил матерные. Зато, когда мужики махру смолили, Герчиков тянул «Мальборо». Бывало, угощал. Веяло от него чем-то новым, непонятным, «не нашим». И это притягивало.

Однажды, ещё в застойные времена, привезли в их образцовый колхоз иностранных журналистов. Они вызвали жгучий интерес у местных жителей. Страшно хотелось поговорить с этими «франтами», в кожаных пиджаках. Герчиков тоже иной раз щеголял в «коже», и манил своей непохожестью на здешний лад, на здешний люд. Он звал в неведомый далёкий мир, где крестьяне, то бишь фермеры, живут в трёхэтажных домах, катаются на «Мерседесах», пыхтят сигарами.

– Всё это будет и у нас! – внушал Герчиков.

Собрал он как-то мужиков в сельском клубе. Для чего – не сказал. Поставил перед ними телевизор на стол, где президиум обычно заседает. Включил, а там – бабы голые резвятся.

– Это видик. Вставляешь кассету – и пожалуйста, любуйся. У нас такие штуки днём с огнём не сыщешь. Разве что за большие «мани-мани». А в Штатах дали получку, заходи в любой маркет, бери на здоровье….

Потом ещё смотрели фильмы про Америку. Мелькали красивые машины, дома, смазливые бабы. Мужики ушли потрясённые, глотали горькую слюну. «Живут же люди…».

– И мы заживём! – убеждал Герчиков.

И поехало. Сначала были списаны три комбайна. Мол, физически устарели. Травмоопасны. Вместо них закупаются новые, импортные. Обещанных новинок не дождались, зато прежняя техника всё чаще «браковалась», исчезала неведомо куда.

– Я не могу рисковать здоровьем людей. В конце концов, имеем мы право на безопасный труд? – вещал Герчиков. – Нужны современные, классные машины. ФирмА. А эту рухлядь пусть пионеры на металлолом забирают.

Как бы удивились юзеевские мужики, если бы увидели этих «пионеров», которым Герчиков сплавлял комбайны, тракторы, самосвалы, бульдозеры. Не меньшее удивление вызвали бы его личные счета, куда ушла вся ссуда «на развитие кооператива», на закупку импортной техники. Для отвода глаз Герчиков вырыл котлован, якобы для строительства «сервисного центра» по обслуживанию техники. На вопросы же мужиков, когда поступят новые машины, он проклинал таможенников-взяточников, которые без «смазки» не пошевелятся.

– Слышь, Борисыч – заговорщицки шептали мужики. – А, может, в самом деле, «смазать»…

– Ну, уж нет! – кипятился Герчиков. – Пора кончать с круговой порукой. Хватит! Другие времена. В крайнем случае, прессу подключим. А понадобится – до Ельцина дойду.

Часто он мотался в область. Там, по его словам, обивал пороги и ругался с чинодралами всех мастей. На самом же деле, Герчиков распивал с отцами города водку, отдыхал в частных саунах и развлекался с «девочками». А попутно, «развивал» кооперативное кафе и автостоянку. Но заветной его мечтой было казино «а ля рюсс». Он уже присмотрел под это дело один заброшенный кинотеатр. Люди в мэрии обещали помочь. Да и пора уже заканчивать эту деревенскую бодягу. Вся одежда дерьмом пропахла.

Ночью Николай проснулся от стука в дверь. Вскочил с кровати, прошлёпал голыми пятками в сени:

– Кто там?

– Петро это. Сельсовет горит! Скорей, Коля!

Утром прибыла комиссия, которая установила, что причиной пожара стала неисправная электропроводка. Вся документация «кооператива свободных фермеров» была уничтожена огнём. Герчиков слёг в больницу якобы на нервной почве, а потом взял самоотвод.

– Инсульт пророчат. Простите, земляки.

Больше его никто не видел. Вскоре открылось, что за кооперативом имеются колоссальные долги – перед банками, энергетиками и т.д. Отдавать было нечем. Кредиторы начали «выжимать» – отключили электричество, газ. Мародеры воспользовались ситуацией, и распотрошили местную подстанцию, питавшую деревню. Выдрали оборудование, кабели.

А дальше началось бегство. Люди бросали свои подворья, разбредались кто куда. Остались Николай, дед Семён и несколько старух. Нужда и одиночество сплотили их в одну семью. Кормились огородом, держали кой-какую скотинку. Плюс пасека в лесу. Дед Семён в своё время был пчеловодом, знал промысел и Николая научил. Меда самим хватало, ещё и на базар возили.

Целых одиннадцать лет держались юзеевские отшельники. Каждый Новый Год собирались у Николая в избе, ставили ёлку. Они жили, трудились…и умирали. Первой ушла Федотовна, потом – Гавриловна, после смерть забрала Семёна. На новый 2003 год за столом собрались двое: Николай и Ильинична.

– Ох, Николаша, недолго мне осталось. Вчера всю ночь сердцем маялась. Ноги еще болели. Вот так слягу – кому я нужна? На что тебе такая обуза? И совестно мне бревном лежать, пока ты там пластаешься в огороде. И, прости старую дуру, из-под меня убирать кому-то надо. Не тебе же. Как подумаю, со стыда сгораю. Бога молю, чтобы взял поскорее. Легла бы спать, да померла.

– Брось, бабка. Поживём ещё…

– Послушай меня, старуху. Ты бы съездил в город, поговорил с людьми. Пусть в больницу заберут. Там уж и помру.

Николай поехал в больницу. Зав. отделением развёл руками:

– Ну, «сердце болит» – ещё не диагноз. У кого оно сейчас не болит? Стрессы, перегрузки. Включишь телевизор – сразу за валидол. Сплошной криминал. Да и мест у меня нет. Вся кардиология забита. Сколько ей? 81? Ууу, пожила бабка. Нам бы до этих годков дотянуть. Потом, ты ведь сам говоришь – ходит она, по дому прибирается. Таблетки могу выписать. Ну, и покой нужен. Поменьше нагрузок. Так и скажи: хватит бабка корячиться, лежи, отдыхай.

Николай вздохнул:

– Разве послушает. Я вот слышал, в городе дома для стариков специальные есть?

– А, ну это не ко мне. Иди в мэрию.

Чиновник из управления соцзащиты тоже развёл руками:

– Всё переполнено. Думаешь, ты один такой умный? На днях у меня молодожёны сидели. Прописались у родной бабки. Мол, ипотека им не по карману. Сейчас голову ломают, куда её сплавить? Поняли, что здесь не «светит», стали угрожать. В «Комсомолку» напишем, то, сё. Сидите, дескать, штаны протираете. А мы в 2002 году, ко Дню Пожилых одних подарков на 3 млн. рублей роздали. Это как? Почему об этом никто не пишет?

– Так что с моей бабкой-то делать? Сляжет она – уход ведь нужен.

– А ты предлагаешь мне за ней «утки» таскать?

Пока Николай искал правду, Ильинична померла. Отошла во сне, как и хотела.

Остался Николай один на всю Юзеевку. Стало совсем тоскливо. Особенно летними вечерами, когда солнышко уже садиться. Выйдет он на улицу, пройдётся по деревне. Вот здесь Петро жил, тут – Семён, там – Витька Желудков. Под той яблоней свадьбу справляли. Женился друг на Таньке, у которой заночевал тогда, во хмелю. Утром он проснулся, увидал чужие стены, а на столе записка. Мол, выпейте чаю, положите ключ под коврик и отчаливайте. Потом Витька всё в город ездил с букетами, извинялся.

От душевной тоски Николай по привычке забывался работой. Но вот колет дрова, и будто окликнут его. Бросит топор, присмотрится, прислушается. Никого. Выйдет за калитку, глянет на улицу. Пусто. Крикнет вдаль:

– Звал что ли кто?

Тишина.

От одиночества немного спасал пёс Тимоха. Подобрал он его однажды по зиме, у леспромхоза. Щеночек замерзал в снегу. Принёс в дом, отогрел. С тех пор началась дружба человека и собаки. Тимоха был обычной дворнягой, любил «гульнуть», но в хозяине души не чаял.

Часто Николай ходил на кладбище. Разговаривал с матерью, Кондратом Трифоновым, дедом Семёном, старухами. Долго беседовал с Лидой:

– По стряпне твоей соскучился. На базар в субботу ездил, купил тамошних пельменей. Ни рыба, ни мясо, только деньги перевёл. Ну, думаю, не выбрасывать же. Ем их и тебя вспоминаю. Ты всё по выходным лепила. Да разве сравнишь с этими, магазинными? Вот так-то… Душа у меня болит, Лидок. Вспомню тебя и реву как баба. Будто трактором по нутру проехались. Ещё хотел тебе сказать. Вчера полез за «Приусадебным хозяйством». А из подшивки вдруг наша карточка вылетает. Мать честная! 72-ой год. Молодые оба. Помнишь, в санатории отдыхали, под Краснодаром? И тут на меня нахлынуло. Выскочил из дома, и бегу куда-то в поле. Слёзы льют, горло дерёт. Чувствую – задыхаюсь. Устал я без тебя.

Так прошёл год…

В мае 2004-го взялся Николай править забор. Дело шло к вечеру, жара маленько спала. Хлебнул он кваску и айда работать. Застучал молотком. Вдруг за спиной раздался голос:

– Здорово, отец! Чё, получается?

Николай обернулся. Перед ним стоял незнакомый парень. Лысый, небритый, в олимпийке на голое тело. Лет двадцать пять.

– Да не жалуюсь. А ты откуда будешь?

– Отдыхать, приехал. Лето сам видишь какое. Чё в городе париться? Тут у вас места охеренные. Дома пустые стоят. Я вон ту избу под бунгало устроил. Заходи.

Лысый показал на дом Ильиничны.

– Один что ли?

– Да как один…Девка есть и кореш ещё. Мы эту бабу вдвоём трахаем. Жрать она нам готовит, стирает. Слышь, отец, а чё у вас металл ржавеет?

– Где? – не понял Николай.

– Вон, который с автоматом.

Лысый кивнул на памятник солдатам Юзеевки, погибшим в великую отечественную.

– Какой же это металл? Это память…

– Мля, ты посмотри, сколько в нём весу. Народ уже с кладбищ железо таскает, могилы выставляет, а здесь – целая туша не при делах. Айда, в «пункт» свезём. Бабло поделим.

– Знаешь, что…как там тебя? Мы в войну почти всех мужиков потеряли. А этот памятник сами ставили. Всё село собирало. Старухи свои копеечные пенсии отдавали. У тебя дед тоже небось воевал?

– Отец, ладно, загоняться. Кому он сейчас нужен? Если мы не скоммуниздим, другие сопрут. Чё ломаешься-то?

– Пошёл ты! Совсем уже оскотинились. Только тронь, попробуй.

– О-па-ньки! Ты за базаром-то следи! Рамсы шо ль попутал? Щас закопаем тебя здесь.

Николай взмахнул молотком.

– Давай, подходи…

Лысый напрягся и отпрянул назад:

– Ладно. Живи пока…

Николай собрал инструменты и запер калитку.

Лысый, по кличке «Череп», несмотря на свой гонор, оказался трусоватым и подлым пьянчугой. Получив отпор, стал гадить по-мелкому. Когда Николай уехал на базар, он вместе с корешем Филом полез бомбить его огород. Хотели разжиться клубникой. Прежде заглянули во двор – собака дремала, прикованная цепью. Дружки обошли дом сзади, и ринулись на грядки. Вдруг навстречу выскочил пёс. Это потом они сообразили, что тот просто лежал на цепи. А тогда еле унесли ноги.

С тех пор не ломились. Зато материли соседа на всю деревню. Их баба, Надюха, голая и пьяная расхаживала по улице, перед окнами Николая. А под вечер подгоняли к окнам тачку и глушили музоном, или же «окучивали» Надюху, оравшую благим матом.

– Епать-копать! – неистовал Череп.

Альберт выскочил от шефа весь взмокший. Тряслись руки. Такого матюгальника от этого «либерала» он ещё не слышал. Хотелось вскочить со стула и забить его кроссовками. Или уничтожить «прямым» в челюсть. В мыслях Альберт прокручивал сцены расправы, и понемногу отходил от разноса. Обидно, что крики слышала офис-менеджер Марина. С ней Альберт периодически флиртовал, и не только. Однажды на корпоративной вечеринке, на базе отдыха, она ему «дала» по пьяни. Хотелось повторить тот славный вечерок. Ладно. Когда-нибудь он отсюда срулит. Представил при этом директорскую рожу. Класс…

И всё-таки, виноват, в первую очередь, дед-пасечник. Не ломался бы – никто бы на него, Альберта, не орал. Шеф поставил условие: не разрулишь за два дня – будут проблемы. Клиент тоже нервничал, названивал каждый день. Что ж, пора прессинговать «старпёра». Мирные переговоры зашли в тупик.

Утром Альберт летел на своей «Шевроле» по просёлочной дороге. Не доезжая до деревни метров сто, он затормозил. Двинул через лес пешком, потом огородами, заросшими бурьяном. Вдруг заорала музыка. «Кажется, они здесь…». Приблизился. Двое пацанов с испитыми мордами тянули пиво, устроившись на фуфайках возле своей «десятки». Из всей одежды на них были только семейные трусы.

– Здорово, братаны, – Альберт слегка нервничал. – Отдыхаете?

– А чё, проблемы? – спросили те.

– Проблем нет, есть дело. Хотите бабки срубить?

– А чё за тема?

– Старичелло тут у вас живёт. Знакомы?

– Мля, на хрен нам этот баклан? Баклан он и в Африке баклан.

– Меня он тоже стал напрягать. Душить его надо, пусть валит отсюда.

– А те какой прикол?

– Ну а какая разница? Главное – бабло срубите…

– Сколько?

– Пять штук.

– Чё лохов нашёл?

– Семь…

– Мля, пятнадцать.

– Лады, пятнадцать. Тема такая – надо пугнуть старика. Он из своей халупы когда-нибудь вылезает?

– В город, бывает, мотается. На реку ещё ходит купаться.

– Во, как раз. Часто туда ходит?

– Ну, ща пока жара – ходит. А чё?

– Надо будет залезть к нему, навести кипиж. Стёкла там выбить, парник расхерачить. Сами посмотрите. Старика не трогать. Без падла. Вообще, вас никто не должен видеть: ни он, ни другие.

– Мля, пролезть не хрен делать. Но у него псина живёт. Злая, сука…

Альберт задумался.

– У вас аптечка есть?

– Есть.

– Возьмите колбасу, напихайте в неё всякие таблетки.

– Типа «колёс» шо ли?

– Ну, типа.

– Чё, когда надо?

– Сегодня, в течение дня. Успеете?

– Постараемся.

– Вот бабло, половина. Остальное-завтра. Встречаемся здесь. Лады?

– Без базара.

Альберт прыгнул в машину и рванул в офис.

– Фартануло тебе Череп сегодня – Фил сморкнулся в траву.

– Я ж, говорю гавнистый старикан. Всех зае….

– Чё, когда, шмонать пойдём?

– Ща, пожрём. Надюха пусть его дом пасёт. Он ближе к обеду смоется. Ещё покимарить можно децл.

Надюха замахнула полстакана водки, заела сырком и матюгнулась. Выходить из-за стола не хотелось. Но пацаны сказали лезть на чердак и глядеть за стариком.

– Смотри, чтоб не разморило. Иначе тебе – капец. Водяру больше не жрать.

– Злые вы. Курить-то хоть можно?

– Кури…

– Налейте мне чуть-чуть, я тянуть буду.

– Ага, хрен. Вали на чердак.

Череп с Филом принялись уплетать суп из «бич-пакетов», предварительно бухнув туда тушенку. Ели немытыми ложками.

– Во, жрач напал.

– А после бабы всегда на жрач пробивает.

– Ага, и на срач.

Потом разбрелись по матрасам с жёлтыми разводами на ткани. Засыпая, Череп представил, как рушит молотком парник. Может, чё другое придумает…

– Пацаны, хва кимарить, он сваливает! – орала Надюха.

Череп вскочил с матраса и бросился к окну. Дед шагал в сторону реки. Пса, как обычно, не взял с собой. Ладно.

Фил разлил по стаканам.

– Давай, за фарт!

– Лей по полной! Надюха, пихай таблетки в колбасу!

На дело вышли все трое. Надюху отправили на реку, следить за стариком. Сами рванули к его избе. Собаки не было слышно. Череп на цыпочках подошёл к калитке и заглянул. Дворняга дремала у будки на солнцепёке.

– Давай, бросай «колёса» – шепнул Череп.

Фил дрожащей рукой закинул кусок в сторону будки. Ветчина шмякнулась где-то рядом с псом. Тимоха рявкнул. Кореша присели на корточки, затихли. Послышалось чавканье – собака ела колбасу. Череп сделал пальцами «о кей!». Минут десять выжидали. Было слышно, как пёс облизывался, и, вдруг, затих. Череп приник к забору. Тимоха завалился на бок и не шевелился. Череп посвистел. Собака не откликнулась. Он бросил камень – никакой реакции.

– Э, псина, давай, вставай! – осмелел Фил.

– Короче, – засуетился Череп – сейчас в обход, и пробираемся огородами.

– А вдруг он не сдох? – засомневался Фил.

– Не гони, всё нормально.

Кореша ломанулись на участок.

– Э, стоять! – Череп схватился за сердце. – Щас не торопимся. Короче, ты иди за псом следи, мало ли чё. Палку найди какую-нибудь. Проснётся – по башке его. А я тут раздолбаю всё.