Неоправданная жестокость

Глава 8

Девушка с крючковатым носом и мускулистый юноша-фотограф сидели за компьютерным столом в темной комнате. Комната являлась их «штабом» и находилась в задней части двухэтажного здания, в котором располагалось фотоателье, бутик и ювелирный магазин.

Комнату освещал только экран ноутбука и флюоресцентная лампа, вертикально закрепленная над продавленным диваном. Одна трубка в лампе не горела, другая мигала, обещая вот-вот отправиться на покой.

Кроме стола, за которым сидели фотограф и девушка, в комнате имелось еще два. На одном из них, стоявшем в углу, лежали два альбома – один с газетными вырезками, другой с фотографиями, в основном черно-белыми, военного времени.

Снимки касались Смерти во всех ее проявлениях.

Мертвецы с провалившимися носами лежали в гробах, сложив на груди руки. В их застывших лицах проглядывала холодная злоба, словно мертвецы были исполнены желания укусить каждого, кто приблизится к гробу. Казалось, от этих снимков исходит сладковатый трупный запах.

Другие показывали обгоревшие тела жертв пожаров, горы трупов на полях военных действий, имелись также снимки из концлагерей.

Газетные вырезки были посвящены убийствам, изнасилованиям, казням и расстрелам.

Несколько фотографий из альбома в увеличенном виде висели на стенах – в рамках и под стеклом. Изредка юноша-фотограф отрывался от экрана, опираясь локтем на спинку стула, и с плотоядной ухмылкой смотрел на одну из них, в мерцающем полумраке казавшихся еще более зловещими.

Тогда девушка с крючковатым носом старалась вновь привлечь внимание напарника, со злобными проклятиями дергая «фотографа» за волосы.

В очередной раз проделав эту процедуру, девушка прошипела:

– Не трать время попусту. Мы не можем торчать здесь сутками.

– Успокойся, – беспечным тоном отозвался «фотограф», одаряя напарницу ослепительной улыбкой и потирая затылок. – Нам эту конуру на два месяца сдали. Времени еще полно.

Один за другим он открывал файлы с фотографиями Истоминых и их детей, а также каждого из них по отдельности. Взгляд юноши на несколько секунд задержался на фотографии, которую он сделал на пляже.

Светлана Истомина лежит на животе, расстегнув застежки лифчика и приспустив с плеч бретельки; Виктор, оседлав жену, мажет ей спину солнцезащитным кремом.

– Давай дальше, – нахмурилась девица, наконец-то усаживаясь на стул. – Чего тормозишь?

Юноша, усмехнувшись, нажал на клавишу.

Истомины с детьми выходят из особняка.

Истомины с детьми гуляют в парке.

Особняк Истоминых: вид сзади. Видна металлическая дверь черного хода.

– Откуда снимал? – спросила девица, удивленно вскинув брови.

– Из леса, вестимо. Пришлось переплыть озеро. Фотокамеру и шмотки я заранее оставил на берегу. Потом карабкался вверх по склону холма – а он почти отвесный. Я все руки исцарапал, и подошвы стер. Потом ночью шел через лес. Чуть не заблудился. Наконец добрался до опушки. Забрался на дерево, чтобы домик охранника не загораживал обзор. Целый час на дереве торчал. Дождался рассвета и сделал снимки. Видишь вон ту дверь? Через нее с кухни выносят помои и мусор, а из прачечной – грязную воду из стиральной машины. Помои выносят каждое утро часов в семь, мусор – вечером, где-то в промежутке от шести до восьми. Стирают они каждое воскресенье, а иногда и по средам. Тогда дверь вообще нараспашку с восьми утра до двух часов дня.

– Классно, – сказала девица. – Только вот беда, мой милый: охранник круглые сутки торчит в своем домике.

– Но охранник там не один и тот же. Особняк пасут сотрудники охранного агентства «Монолит». Дежурят по графику два дня через два, и всего их четверо. Обход делают каждые семь часов – это днем; ночью – каждый час. Не знаю, дрыхнут они или нет. Если дрыхнут, скорее всего, днем или ранним утром – ночью в домике свет не выключался.

– Значит, остается время, когда охранник будет делать обход, – заключила девица. «Фотограф» потрепал ее по щечке.

– Умная девочка. Соображаешь.

Девица, зашипев от ярости, вытянула шею, стремясь укусить его за палец. Но юноша вовремя отдернул руку, и девушка только по-волчьи щелкнула зубами.

– Не смей надо мной насмехаться!

– Я и не насмехаюсь.

– Хватит! – девица тряхнула угольно-черными волосами. – Я ведь права? Права или нет?

– Права, да не совсем. Обход занимает всего три минуты, и охранник осматривает участок, а особняк – только снаружи. Внутрь он не заходит. Значит, дверь будет заперта.

– А с парадного никак не зайти?

– Сигнализация.

– А в окно влезть? Решеток вроде нет.

– Радость моя, ты представляешь, как это проделать? Даже если на окнах сигналки нет, способ залезть в окно есть только один – вырезать кусок стекла. Что намного труднее, когда стекло вставлено в раму, а не лежит на столе. Просунуть в дыру руку и отпереть изнутри запор. Все это придется делать ночью, подсвечивая себе фонариком. Даже самый лучший стеклорез издает ужасно громкий скрежет, а возня с запором… Все это займет минут пять, не меньше. Слишком рискованно.

– Господи! – Девица, опершись локтями на стол, обхватила ладонями голову. – Почему Заказчик не нанял профессионалов?

– Емельяненко болтал, типа, Заказчик просто не знает, как нанять опытного киллера. У него нет связей в криминальной среде.

– Ты Его хоть раз видел своими глазами?

– Нет. Все указания через Емельяненко.

– А Емельяненко кто вообще, не поняла? Типа шестерки?

– Когда-то был средненьким бизнесменом. Года два назад разорился, как и многие другие. Заказчик обещал ему крупное вознаграждение, тогда Емельяненко сможет начать все заново.

Девица хлопнула себя по лбу.

– Постой! А подвал?

Юноша перестал ухмыляться. На лбу его образовалась складка, а в глазах отразилось сомнение.

– Вход в подвал у них снаружи. Но дверь стальная. Правда, замок совсем легкий, и если взять клещи…

– Правильно, – закивала девица. – Заодно клещами можно стукнуть по башке охранника. Слушай, а чего мы мучаемся? Проблемы себе создаем на пустом месте? Убьем охранника, и все дела. Чего голову ломать?

– Да, убьем, – раздраженно отозвался юноша. – Кто убьет?

– Ты. Конечно, ты.

– Да? – Юноша откинулся на спинку, завел руки за голову, сцепив пальцы на затылке. Под футболкой вздулись бугры мышц. – По-моему так: ты придумала, ты и делай.

– Молодец, додумался!

– Ты сказала – давай убьем. Я, например, убивать парня не хочу – он всего лишь делает свою работу. К тому же это неразумно.

– Не строй из себя умника. Просто боишься.

– Надо, надо бояться! – Юноша наклонился вперед, наставил на девицу палец. – Это тебе не губы красить! Только идиот пойдет на преступление, чтобы доказать, что он не трус. Прибавку к гонорару за убитого охранника мы не получим, бэби!

– Хорошо, – вздохнула она, поднимая глаза к потолку. – Давай вернемся к моему предложению, до которого ты не додумался.

– В подвал мы забраться можем. Вот только выберемся ли мы из подвала в жилую часть дома? Если дверь будет заперта, нам придется сидеть там и ждать, пока кому-нибудь не придет в голову спуститься. Мы, может, месяц там проторчим.

– Там может быть не так уж и плохо. Я слышала, нувориши подвалы хорошо обустраивают. Бильярдные столы у них там…

– Да, – скривился «фотограф». – А еще коллекция вин и библиотека в придачу. Специально для тех, кто вздумает посидеть там месяцок-другой. Нас ждет двуспальная кровать с балдахином, полуголые девки с опахалами и ванна с джакузи. Да нет, скорее всего, там земляной пол, полно крыс и вдобавок нечего жрать. Не катит.

Некоторое время они сидели задумчивые, подперев головы кулаками, и смотрели на фотографию особняка.

– Интересно, а гонорар нам Заказчик тоже через Емельяненко передавать будет? – спросила девица.

– Скорее всего. Вряд ли Он станет светиться перед таким быдлом, как мы.

– Но Емельяненко Его видел?

– Да, Емельяненко с Ним знаком.

– Надо будет как-нибудь у него выведать, кто Заказчик.

– Он не скажет. Да и зачем?

Они переглянулись.

– Чтобы контролировать ситуацию, – сказала девица.

«Фотограф» потер подбородок.

– Емельяненко сказал, у Истоминых сегодня годовщина. Голубки щас сидят в ресторане «Венеция». И Заказчик тоже сейчас там.

– Зачем?

– Насладиться близостью к жертве.

– Чушь какая-то.

– Нет. – Юноша, обернувшись, взглянул на одну из висевших на стене ужасных фотографий. – Я Его прекрасно понимаю. Такое наслаждение наблюдать за людьми, которых собираешься уничтожить. Смотреть, как они беспечно веселятся, даже не подозревая, что уже находятся в твоей власти, и гибель их неизбежна. Видеть их радость и счастье, и думать с мрачной злобой: «Радуйтесь, радуйтесь. Недолго осталось».

– Как мило, – фыркнула девица. – Я просто счастлива находиться в одной комнате с таким приятным молодым человеком!

– Я тоже рад. Видишь, какие мы с тобой хорошие люди. А Заказчик, наверное, еще лучше.

– Если явится сегодня в ресторан, Он поступит как полный идиот. Логики никакой. Зачем так тщательно конспирироваться, и потом Самому светиться на публике?

– Не знаю. Его дело.

– А мне это все не нравится. Заказчик скрывается от нас, но появляется на публике рядом с жертвой – заранее зная, что мы уже засветились, и нам в «Венецию» соваться нельзя.

– Мы не должны были знать, что Заказчик будет в ресторане. Если бы Емельяненко не проболтался…

– Вот именно. – Девица в упор взглянула на юношу. – Тупость Емельяненко нам на руку.

– Каким же образом, моя дорогая?

– Мы не можем находиться в зале. Но можем сидеть в твоем фургоне у ресторана. И через окно, возможно, мы увидим Его. И тогда ты сможешь Его сфотографировать.

Юноша облизнул губы.

– Прекрасно, радость моя. В зале будет сотни две человек. Как мы узнаем, кто из них Заказчик?

Девица наклонилась к нему. Юноша ощутил на своей щеке ее горячее дыхание. Взгляд напарницы был мрачен, в черных глазах, казалось, горели костры.

– Ты сам сказал, что Он хочет ощутить близость к жертве, – прошептала девица, поглаживая ноги юноши от колен к паху. – Он не удержится и заговорит с Истомиными. Может, сядет к ним за столик. Или будет пристально, не отрываясь, смотреть на них, как паук на муху.

– Это только предположение. – Голос юноши звучал хрипло, дыхание стало прерывистым.

– Боишься рискнуть?

– Ничего я не боюсь! – Юноша оттолкнул ее руки, вскочил. – Если хочешь, давай попробуем. Я знаю – если тебе что втемяшилось в башку, ты не угомонишься.

– Прекрасно. – Девица встала. – Едем прямо сейчас. Истомины наверняка уже там.

Глава 9

Два часа, в течение которых Истомины принимали гостей с их банальными и неискренними поздравлениями, и такими же неискренними и шаблонными фразами благодарили за подарки, тянулись для Виктора мучительно медленно, как в аду, где нет времени.

Снова, как и на открытии нового магазина, он был вынужден стоять рядом с женой в центре всеобщего внимания. Вдобавок нужно было улыбаться, и к тому времени, когда сели за стол, у Виктора от напряжения свело челюсти и онемели губы.

И, конечно же, на протяжении всех двух часов ему хотелось в туалет – и желание это время от времени становилось нестерпимым оттого, что отлучиться нельзя было ни на минуту.

Истомины стояли в центре гостиной, гости подходили к ним по очереди парами. Рукопожатия, обмен лживыми любезностями, подарки в ярких упаковках (когда и где что-то хорошее было в яркой упаковке?), поцелуи и объятия. Гости блуждали по дому или саду, цепкие, хищные взгляды скользили по мебели, коврам, кустам и деревьям; вполголоса или шепотом гости отпускали самые язвительные замечания по поводу внешнего вида, манер, характера и ума Истоминых, а также критиковали весьма безжалостно интерьер особняка. Другие прикидывали, сколько стоит платье Светланы, обитый кожей диван в гостиной и особняк в целом. Третьих живо интересовала карьера Виктора. Четвертым – в их числе Маша – до смерти хотелось узнать, есть ли у него, кроме жены, другие женщины, и сколько их, и что он с ними проделывает и как хорошо, а главное – сколько денег потратил на цветы, рестораны и прочая.

Бедные Ваня и Даша стояли рядом с родителями; то и дело девочка дергала мать за платье и жалобным голосом просилась в туалет – можно было подумать, что она сейчас умрет. Светлана шикала и всякий раз обещала, что сейчас сводит дочку в уборную. Исполнила она свое обещание только по окончании приема.

Ваня переносил свои мучения с выдержкой, которой позавидовал бы античный стоик. Стоял рядом с отцом в черном костюмчике, в белой рубашке и с красным бантом на шее, прижимая к груди букетик незабудок, и с испугом смотрел на гостей. Те, поздравляя Светлану, громко орали, стараясь перекричать друг друга и музыку. Женщинам непременно надо было расцеловать Светлану в обе щеки, и они лезли к виновнице торжества, бессознательно отпихивая мальчика в сторону. Вне всяких сомнений, их визгливые крики восторга казались Ване оглушающими, тяжелый запах духов бил в ноздри не хуже лошадиного навоза, а стук каблуков казался грохотом солдатских сапог по деревянному настилу.

Наконец, сели за стол. Ваню, Дашу и других детей, которых родители приволокли на свой праздник, чтобы беспокойство за них не мешало веселиться, отправили в детскую, где им накрыли сладкий стол. Взрослые расселись за длинным столом в саду. Все жрали и пили, поднимали тосты. Как и на свадьбе, кричали «Горько». Истомины вставали, и под аплодисменты Виктор целовал жену, возвращаясь на восемь лет назад. На публике поцелуи казались непривычно сладкими, особенно после третьей рюмки брусничной настойки. Светлана захмелела – от спиртного, поцелуев, всеобщего внимания и разгоревшихся с прежней силой стародавних чувств, – и была прелестна, как только может быть прелестной подвыпившая женщина.

Гости время от времени отлучались в уборную, где их несло самым неприглядным образом.

В половину пятого начались танцульки. Виктор не отказывался. Танцевал он не ахти, но Светлана этого мило не замечала.

К пяти гости так опьянели, что и комары на них не садились.

В шесть столы убрали, к особняку Тихомировых съехались такси. К половине седьмого всех гостей развезли по домам. Истомины отвезли детей домой и сдали на поруки молоденькой няне, которую все не собрались уволить к чертовой матери. В семь уже сидели за столиком в ресторане.

– Ну? – Виктор с улыбкой поднял бокал красного вина. – За нас?

Бокалы столкнулись. Хрусталь тонко прозвенел.

Пригубив вино, Виктор достал из кармана пиджака маленькую шкатулку малинового цвета. Поставил на стол перед женой.

– Взгляни, – сказал он, потирая вспотевшие ладони.

– Ой, что это? – Светлана открыла шкатулку. Внутри блестело золотое колечко с голубоватым камнем.

Виктор с волнением смотрел на жену. Она подняла глаза, и в них блестели слезы.

– Боже, дорогой, как мило…

– Тебе нравится?

– Конечно.

Он с облегчением выдохнул. Кольцо стоило целое состояние.

– Давай, я помогу. – Он встал и надел кольцо на безымянный палец ее правой руки.

Светлана повертела рукой, растопырив пальцы. Голубой берилл сверкал и переливался в театральном свете свисающих с потолка, подобно огромным белым виноградинам, старинных люстр.

Светлана подняла голову, через плечо глядя на Виктора с нежной улыбкой.

Он наклонился и поцеловал жену в уголок рта. Снова занял свое место напротив.

Подоспевший официант, очень изящно державший поднос на отставленной руке, расставил на столе тарелки с равиоли, спагетти, лазаньей и две бутылки красного вина «с юга Италии». Пока он с помощью штопора откупоривал бутылку, Светлана смотрела на его ухоженные руки.

Когда официант изящно ускользнул, Светлана, склонившись над столом, прошептала:

– Видел его ногти?

Виктор кивнул.

Ногти у официанта были подстрижены ровными полукругами и блистали маникюром, на тонких пальцах сверкали золотые кольца.

– У него в носу все волоски выщипаны!

– Ну, так это хорошо. – Виктор положил на колени салфетку. – Геи умеют обслуживать.

Виктор взял бокал, до краев наполненный рубиновой жидкостью. Открыл рот, чтобы сказать: «Ну? За любовь?». Поднял глаза.

Приготовленные слова застряли у него в горле. Светлана поверх его плеча округлившимися глазами смотрела на кого-то за его спиной.

Виктор поставил бокал.

– Что с тобой?

Она прошептала:

– Медленно обернись и посмотри вон на того мужика, он сидит за столиком в углу, справа от двери.

Виктор, обернувшись, скользнул равнодушным взглядом по залу, как бы желая взглянуть на музыкантов.

Повернувшись к жене, он спросил:

– Что с ним не так?

– Он уже десять минут смотрит на тебя. По-моему, он тебя знает. И не очень любит.

– Он меня совсем не любит, поверь, – с улыбкой ответил Виктор, стараясь, чтобы голос звучал как можно спокойнее. – Это Литвинов.

– Литвинов? Раньше я его в «Венеции» не видела.

– Я тоже. Он ведет дела в Твери. В Демьяновске раньше никогда не был.

Светлана, бросив за плечо Виктору осторожный взгляд, с волнением сказала:

– Витя, я знаю, зачем он приехал. Он хочет испортить нам праздник!

– Не сходи с ума. Просто не обращай на него внимания.

– Поздно. Он идет сюда.

Виктор, мысленно чертыхнувшись, бросил на стол салфетку.

– Витя, не надо…

Он встал, одергивая пиджак, и с суровым лицом повернулся к приближавшемуся Литвинову.

Тот с широкой улыбкой прошел мимо Виктора, будто совершенно не заметив его. У себя за спиной Виктор услышал:

– Добрый вечер, Светлана Павловна. Прекрасно выглядите. Я давно мечтал с вами познакомиться.

Виктор обернулся. Светлана, откинувшись на спинку стула и чуть склонив голову, с бесстрастной улыбкой смотрела на Литвинова.

– Со мной? – переспросила она, презрительно щурясь. – И с моим мужем, наверное?

– Нет. – Литвинов с откровенным удовольствием оглядывая ее тело под платьем. – С вашим мужем мы уже знакомы.

Он посмотрел Виктору в глаза.

Он взял руку Светланы и поцеловал ее.

Выпрямившись, Литвинов удержал ее руку, явно наслаждаясь тем, что ставит Виктора в неловкое положение.

– Красивый камушек, – лениво, сквозь зубы бросил он. – Муж подарил?

– Конечно. – Светлана высвободила руку. С той же застывшей улыбкой взглянула на мужа, который с каменным лицом сверлил Литвинова мрачным взглядом. – Витя, что ты стоишь? Сядь и налей гостю вина.

– Виктор на меня обиделся. Я ведь с ним не поздоровался.

– Очень невежливо с вашей стороны.

– Он должен понимать, что его прелестная жена намного интереснее его самого.

– Я люблю своего мужа. Он подарил мне чудесное кольцо.

– Только очень дешевое. Я могу подарить вам десять таких колец. Нет, дороже. Я могу осыпать вас золотом.

– И поддельными китайскими игрушками, – сказал Виктор. – Ты будешь в восторге.

Литвинов сел за столик.

– Выпейте вина, – сказала Светлана, глазами показывая Виктору: «Сядь». Он сел, с угрюмым видом глядя на грузного мужчину.

Грузный мужчина налил себе вина.

Задрав голову, Литвинов опрокинул в себя бокал.

– Вода, – сказал он, взял вилку, наколол на нее равиоли и отправил в рот. Он молча пережевывал пищу, с веселым и жестоким выражением глядя на Светлану. Ее взгляд выражал презрение и крайнюю степень отвращения.

Виктор же, внутренне корчась от бессильной злости, сидел с бесстрастным лицом. Почему-то он не мог оторвать глаз от жующего рта Литвинова, торчавшего в самом центре трехдневной щетины. Рот был жадный, хищный. Виктору вдруг пришло в голову, что Литвинов наверняка целует женщину грубо и слюняво, с громким причмокиванием; что ему нравится оставлять засосы на ее груди и ягодицах, как тавро на лошади.

Он опустил взгляд на его волосатые лапищи с толстыми, украшенными перстнями пальцами. Лапищи эти и особенно пальцы (с ухоженными и ровно подстриженными, как у гея-официанта, розовыми ногтями) выдавали грубость натуры, тупость и нежную любовь к самому себе.

Прожевав пищу, Литвинов снова обратился к Светлане, будто Виктора за столиком и не существовало:

– Я в обиде на вашего мужа.

– А что такое?

– Я сделал ему хорошее предложение. Дельное предложение. Но Витя отказался. Считает себя высоконравственным человеком. Я слышал, он и в церковь ходит грешки замаливать. Какие грешки могут быть у этого дурачка с лицом сушеной воблы? Ему, видите ли, неприятно иметь дело с человеком вроде меня. Разве это не оскорбление?

– Оскорбление, – кивнула Светлана. Теперь она говорила с Литвиновым тоном мудрой мамочки, успокаивающей нерадивого сына. – Кстати, вы меня тоже обидели.

– Да? Это хорошо. Я ведь и хотел вас обидеть. А как я вас обидел?

– Вы знаете, как меня зовут. А себя не назвали.

– Послушайте. – В голосе Литвинова появились нотки раздражения. – Что вам мое имя? Вы знаете, кто я такой. Наверняка ваш муженек жаловался на меня, как маленький мальчик, что я плохо веду бизнес и обманываю людей.

– Нет, он говорил, что вы бандит и убийца.

Ухмылка Литвинова стала еще шире, а взгляд – жестче.

– Виктор мне льстит. Я рад. Значит, он боится меня даже больше, чем я надеялся. Я, кстати говоря, тоже в церковь хожу. И дети у меня крещеные. Странно, да? Мы с Виктором – одной веры. И никому это не кажется странным.

Он покосился на Виктора. Тот, нахмурившись, бесцветным тоном сказал:

– Бог всех примет.

– Да. Людей с бабками он принимает особенно охотно.

– Всех, – повторил Виктор.

– На днях я думаю зайти в твою церквуху. Меня, надеюсь, не выгонят?

Виктор промолчал.

– Только боюсь, ты побрезгуешь зайти туда после меня. Забавная штука выйдет, да? Я выживу Виктора Истомина из собственной церкви!

– Вы за этим к нам и приехали? – спросила Светлана.

– Он приехал, чтобы отомстить, – сказал Виктор. – Не мог же я думать, что так легко отделаюсь. Дмитрий Васильевич знал, что у нас сегодня годовщина. И нарочно пришел сюда, именно сейчас, чтобы испортить мне праздник.

Литвинов удивленно взглянул на него.

– Дурак, правда? – Он подмигнул Светлане. – Думает, что его сраный бизнес так важен для меня, что я вот так все брошу и сорвусь в вашу деревню!

– Ясно, – сказала Светлана. – Сейчас вы скажете, что оказались здесь случайно.

– Нет, не случайно. Солидный человек вроде меня не тратит время попусту. Я приехал ради вас.

– Очень зря. Вы мне отвратительны. Я боюсь только, что мой муж сейчас даст вам в морду.

– Я уверяю вас, он этого не сделает. Не станет же Виктор устраивать скандал на людях, да еще в день годовщины собственной свадьбы! Он же благородный человек. Просто беда с этими благородными людьми! Так они боятся поступить некрасиво. Думают, их за это осудят. Потому что считают людей такими же благородными, как они сами. А правда в том, что люди – подавляющее большинство людей – мелкие, подлые, трусливые уродцы. И такие люди, как я, вызывают у них восхищение, потому что многого добиваются. То, что делаю я, в глубине души мечтает сделать каждый. И за это им простят самую ужасную гнусность. А Виктор Истомин – это все, чем люди не хотят быть. Ваш муж, я уверен, даже вам кажется смешным и жалким идиотиком, а больше всего – я точно знаю – вас смешит и бесит его благородство!

– Нисколько, – ответила Светлана. Она, впрочем, уже не улыбалась. – Говорите, чего вам надо, и проваливайте. Я устала от вас.

– Я же уже говорил. Мне нужны вы.

Литвинов попытался накрыть ее руку своей лапищей. Светлана убрала руку под стол.

– Да на что я вам сдалась? Что, кроме меня, баб нет? К тому же я, как вы сами знаете, замужем.

– Не говорите ерунды, – тихо сказал Литвинов, гипнотизируя ее взглядом, как змея. – Вы не любите мужа. Этого дурака любить невозможно. Вы отдаетесь ему с отвращением, а по ночам плачете в подушку, вспоминая своего любимого Сережу Емельяненко.

– Что? – Светлана побледнела, с видимым усилием сохраняя самообладание. – Откуда вы про него знаете?

– От верблюда. Емельяненко был настоящим мужиком, верно? Я знаю, вы до сих пор о нем мечтаете. Он вас бросил, и вам было очень больно. Но по первому его зову вы побежите в его объятия. Ну, а я тот же Емельяненко, только лучше.

– Замолчите! – Светлана вскочила. Щеки ее пылали.

Виктор встал, взял Литвинова под локоть.

– Выйдем, поговорим, – глухим голосом сказал он.

Литвинов поднялся, лицо его выражало насмешливое удивление. Верхняя толстая губа поднялась, обнажив передние зубы.

– На улице, – сказал Виктор.

– Почему не здесь? – спросил Литвинов. Повернулся к Светлане. – Смешной человек! Не хочет драться на людях. Даму защищает, а о приличиях все же думает. Нет, на улицу мы не пойдем. Там ждут мои люди. Тронешь меня – еще, не дай бог, прострелят тебе башку. Пойдем в сортир разбираться.

Светлана с тревожной досадой смотрела, как они уходят в направлении мужского туалета – Литвинов уверенной и довольной походкой, Виктор – угрюмо сгорбившись, вовсе не желая драки, решаясь на нее лишь из соображений чести.

Она без сил опустилась на стул, налила в бокал вина, выпила. Наколола на вилку равиоли, бессознательно подражая Литвинову. Подперев голову рукой, женщина жевала и тоскливо смотрела на стол перед собой.

Прошло десять минут, и Светлана всерьез забеспокоилась.

«Если через пять минут не выйдут, скажу охранникам, чтобы их растащили».

Занятая своими мыслями, она не замечала мужчину лет тридцати пяти в потертом сером пиджаке. Он сидел за столиком неподалеку. Волосы его уже тронула седина.

Он уже несколько минут смотрел на нее.

Нежным и восхищенным взглядом.

Через дорогу от «Венеции» напротив панорамного окна стоял микроавтобус. Правое стекло было опущено. Сидящий в кабине юноша-фотограф, прищурив один глаз, смотрел в объектив «Эпсона».

Когда Литвинов подошел к столику Истоминых, прошептал:

– Вот Он.

Девица с крючковатым носом сидела рядом, просматривая на дисплее мобильника картинки из серии «Лакомые кусочки». Мускулистые мужские торсы, спины и ягодицы быстро-быстро сменяли друг друга.

В кабине грохотала музыка. Павел Воля нудным голосом повторял: «Непременно, непременно, непременно все будет ОФИГЕННО… Непременно, непременно, непременно все будет ОФИГЕННО…».

Через затемненное стекло юноша видел мощную спину и затылок Литвинова. Спустя секунду Литвинов повернулся к Светлане, и в окне показался его профиль. Палец юноши лег на кнопку.

– Попался, голубчик, – прошептал юноша. Он тяжело дышал.

– Смотри, какая попа, – сказала девица. – Так и хочется погладить. Зачем мне мужик, когда у меня есть такая?

Юноша, матернувшись, выключил музыку. Повернулся к напарнице.

– Что? – Увидев картинку у нее на дисплее, брезгливо поморщился. – Ужас. Давно ты себе эту хуйню подключила?

– Вчера. Бабки жрет – о… ть можно.

– Он у нас на крючке.

– Щелкнул Его?

– Да. Это мужик, который вышел полчаса назад вон из той тачки.

Девица, вытянув шею, поверх плеча юноши взглянула на «вольво» в соседнем ряду. Рядом курили двое коротко стриженых мужчин в кожаных куртках. В салоне сидел еще один.

– Что-то больно крутой мужик для нашего Заказчика. Такой урод и профессионального киллера нанять может.

– Крутому мужику и профессиональный киллер не нужен, – раздраженно отозвался юноша. – Крутой сам грохнет и не моргнет. А этот придурок, сразу видно, только вы… тся. С Истоминым даже не базарит, сразу на бабу кинулся.

– Так это ясно. Емельяненко нам сразу сказал: баба – Его основная цель. Опасность больше ей грозит.

Юноша удивленно взглянул на девицу.

– Да? Когда это Емельяненко такое говорил?

Девица нахмурилась.

– Вчера. Скинул SMS на мобилу. Разве тебе он не велел за Истоминой в оба глаза смотреть?

– Не велел, а мы договорились. Это во-первых. Во-вторых, лично мне… не велено, а сказано, чтобы телку Виктора по-любому в живых оставить и тепленькой, прямо из духовки, Заказчику приволочь за волосы.

– Урод этот Емельяненко. – Девица сунула мобильник в карман джинсов. – Головы нам дурит. Что же у них за игра такая, а?

– Не знаю, сестричка, но держаться нам надо вместе, и глядеть в оба.

– Не называй меня сестричкой!

– Почему? Ты и есть моя сестра.

Девица и впрямь приходилась фотографу сестрой, правда, двоюродной.

– Поверь, братец, я совсем тому не рада. Чем ухмыляться, лучше посмотри, что у них там происходит.

Юноша, высунувшись в окно, снова прильнул к объективу фотокамеры.

– Истомин наехал на этого придурка. Идут в туалет. Наверное, хочет набить Заказчику морду.

– Или отсосать. – Девица расхохоталась. – Ладно. Давай, сваливаем, пока эти уроды у «вольво» нас не засекли.

– Зассала? – Юноша спрятал камеру в чехол. – Я думал, ты любишь риск.

– Бабки я люблю еще больше.

Юноша достал из бардачка сложенную вдвое распечатку. Развернул. Несколько секунд он заворожено смотрел на фото Светланы Истоминой, выходящей из ворот собственного дома. Девица хмуро покосилась на него.

– Чего уставился?

– Клевая штучка. – Юноша убрал распечатку обратно в бардачок. – Надеюсь, еще удастся с ней потолковать.

Девица завела мотор. Вырулила на дорогу.

– Сбрендил? Нам же говорили, ее не трогать!

– Нам говорили притащить ее живой. Насчет остального уговора не было.

– Гонорар из-за тебя потеряем.

– Теперь, – Юноша потряс зачехленной фотокамерой перед самым носом девицы, – он нам заплатит в двойном размере и на любых условиях.

Девица, на секунду отвлекшись от движения на трассе, с раздражением покосилась на «фотографа».

– На что тебе сдалась эта старуха?

– Светлана не старуха, – усмехнулся юноша. – А женщина в самом соку. Еще красивая и сексуальная, но уже не дура.

Красный на светофоре сменился желтым, потом зеленым. Девица включила передачу и повернула налево.

Глядя через стекло на ветхие деревянные домишки, теснящиеся по обеим сторонам разбитой грунтовой дороги, юноша поморщился.

– Господи, что за убогие людишки здесь живут?

– Истомин, говорят, тоже когда-то жил в этом районе. Видишь, выбился же в люди.

– Каким путем, милая?

– Не знаю. Он вроде мужик честный.

– Честные не богатеют. Чую я, за торговлей игрушками что-то покрупнее кроется. Знать бы, что.

– Не надо ничего знать. Крепче спать будем. Дело сделаем – и умотаем обратно.

Оба молодых человека были детьми влиятельных и уважаемых в обществе людей.

Оба учились в тверском университете. И умудрялись сдавать экзамены, не числясь в студенческой ведомости. Юноша-«фотограф» – на юридическом факультете. Он собирался стать прокурором. Девица – на факультете лингвистики и международных коммуникаций. Она никем становиться не собиралась. Изучала английский, чтобы уехать за границу и никогда не возвращаться в родную страну.

Светлана ждала мужа. Музыканты на сцене заиграли тягучую романтическую мелодию. Пары в середине зала затоптались на месте в медленном танце.

Она налила еще вина, но сделала только два глотка. Окинула посетителей равнодушным взглядом. Женщина ощущала смутное беспокойство, какое-то сладкое томление. Она приняла эти ощущения за воздействие вина. Но в следующую секунду увидела мужчину в сером пиджаке.

Он смотрел прямо на нее, совершенно влюбленным взглядом. Его голубые глаза – усталые глаза зрелого человека – сейчас лучились нежностью. От этого морщины вокруг глаз разгладились, и мужчина выглядел лет на десять моложе.