Сказка о похождениях молодого князя Кирьяна, приведших его к счастью

9

Было уже далеко за полночь, когда Кирьян примчался в таверну. Жак как обычно находился на своём посту у стойки с вином и сыром, и слегка подрёмывал. Можно сказать, он дневал и ночевал возле этой стойки, а если и удалялся поспать, то оставлял за себя слугу, ведь кабацкое дело не знает длительных перерывов. Работа круглосуточная, иначе просто разоришься. Гости в любой момент могут заглянуть на огонёк. А потому Кирьян, увидев Жака на его привычном месте, ничуть не удивился, и сходу кинулся к нему.

– Хватит дремать, старина!… Ты так всё проспишь, сонная тетеря!… Лучше посмотри-ка, что я сегодня заработал,… и всё благодаря твоему совету!… Представляешь, я совершенно неожиданно познакомился с маркизой и даже понравился ей!… Но сразу хочу разочаровать тебя,… она вовсе не старуха, как ты говорил, а очень милая и обаятельная женщина!… И более того, я прямо сегодня же участвовал в её поэтическом салоне,… сочинил десяток эпиграмм и за каждую получил по золотому луидору!… Да я теперь могу купить себе коня, нанять слугу и даже на год вперёд оплатить жильё!… – буквально с порога начал хвалиться и строить планы князь, отчего Жаку тут же пришлось охладить его пыл.

– Ну-ну-ну!… Эко ты разошёлся!… Сразу тебе и коня, и слугу,… ну к чему тебе такая излишняя роскошь!?… Во-первых, конь требует постоянного ухода,… одного только сена на него не напасёшься,… сплошная морока,… уж лучше брать его повремённо,… на раз куда-нибудь выехать или просто прогуляться!… А во-вторых, все слуги отчаянные плуты и воры!… И обязательно обдерут тебя как липку!… Ну, неужели ты этого не знаешь,… ведь это же так очевидно!… Уж лучше потрать эти деньги на жильё, еду и друзей!… По крайне мере крыша над головой, сытый желудок и верные друзья надёжней всего остального!… – философски рассудил Жак.

– А ведь ты прав, старина!… К чертям прожорливых коней и вороватых слуг!… Я лучше заведу себе друзей!… Впрочем, один друг у меня уже есть,… ведь ты мне друг!?… – хлопнув Жака по плечу, резко спросил Кирьян.

– Да пожалуй, что друг!… Ведь я таких дельных советов как тебе больше никому не давал!… – расплывшись в широкой, белозубой улыбке, мигом ответил Жак.

– Ну вот,… значит, я могу угостить тебя кружкой доброго вина!… И кстати, о еде,… дай-ка мне чего-нибудь перекусить,… но только не сладкого, а то у меня от пирожных маркизы кажется уже изжога начинается,… думаю, окорок с розмарином подойдёт!… – потирая руки, оживился князь.

– Нет проблем, дружище,… окорок у меня есть, да и вина целая бочка,… так что отметим твой почин!… – вмиг откликнулся Жак и махом умчался на кухню за окороком. Кирьян тут же уселся за стол и блаженно потянулся.

– Ах, как же мне сегодня свезло,… всё прошло, как по заказу,… ну, что за чудесная страна эта Франция,… здесь поэтов любят, наверное, больше чем золото,… а за стихи платят воистину по-королевски,… жаль, у нас пока такого нет!… Ах, моя Рассеюшка,… как ты там без меня?… как-то государь себя чувствует?… Небось, опять делом занят,… вот бы порадовался за мой здешний успех!… Эх, кабы не тот граф с его чрезмерной гордостью, жил бы я сейчас дома, а не в изгнании, и государю помогал… – опять затосковал Кирьян и вдруг в его сознании всплыли воспоминания о детских, полных горя слезах в глазах дочери графа.

– Да что же я натворил-то!?… Оставил маленькое дитя сиротой!… Ах, надо было мне тогда государя послушаться и кончить всё миром!… Где-то ты теперь малое дитя?… что с тобой стало?… Ох, как же я виноват перед тобой… – быть может, впервые за всё время в изгнании пожалел князь о той роковой дуэли. А воспоминание о слёзном взгляде маленькой графини теперь рвало его душу на части. Князь уже было чуть не расплакался, но тут как нельзя, кстати, подоспел Жак. Он принёс окорок и большой кувшин красного креплёного вина. Кирьян как остервенелый схватил кувшин и разом опустошил его до половины.

– Что-то очень пить захотелось… – переводя дух, просипел он и отхлебнул ещё один увесистый глоток.

– Да-да, такое бывает от сладкого, пей-пей, уж коли жажда мучает,… я ещё принесу, мне для друга ничего не жалко… – как ни в чём не бывало, отозвался Жак и присел рядом с Кирьяном. От выпитого залпом вина у Кирьяна закружилась голова, и он тут же накинулся на закуску, чтоб слишком не захмелеть. А Жак меж тем продолжил развивать тему дружбы и конечно женщин. О чём же ещё, как ни о прекрасном творении создателя, говорить одинокому кабатчику. А вскоре к нему подключился и Кирьян. Он основательно закусил и теперь был готов к длительной беседе по любому вопросу.

Говорили искренне и долго. Пили вино, судачили о том, о сём, но в основном о том обществе, что собирала у себя маркиза. Уж так сильно интересовала эта тема Жака. Князь решил, что это праздный интерес засидевшегося на одном месте кабатчика, а потому с особым рвением стал описывать Жаку почти каждого гостя салона. При этом сотрапезники так разболтались, что и сами не заметили, как ночь подошла к концу. А едва первые лучи солнца осветили крыши домов, как Кирьян засобирался к себе в комнату поспать. Жак проводил его и оставил на всякий случай на столе кружку с холодной, свежей водой.

– Мало ли,… вдруг опять жажда замучит, так пригодится,… вина-то уже хватит пить,… а вот водички в самый раз… – улыбчиво подметил он и удалился. Кирьян как был, развалился на кровати и сразу заснул. На том этот затяжной день и закончился.

10

Следующим утром князь Кирьян проснулся поздно, почти в полдень. Голова болела, а во рту было сухо, словно в пустыне. Вот тут-то и пригодилась кружка с холодной водой, заботливо оставленная Жаком. Осушив её залпом до дна, Кирьян начал перебирать в голове весь вчерашний день.

– Да уж,… вот же я вчера отличился,… нагрузился винцом сверх всякой меры!… Пожалуй, со мной такого ещё не бывало,… я столько не пил даже во времена пирушек с Петром Алексеевичем,… он хоть и царь, но до такой степени напиваться не заставлял!… А тут простой кабатчик и так меня укатал,… да ещё и о гостях маркизы расспрашивал,… мол, сколько они пьют!?… А я-то перед ним словно соловей весной заливался!… И чего он так, теми вельможами интересовался,… уж не собрался ли свою таверну поближе к Лувру переносить?… – чуть иронично рассудил Кирьян, и внезапно почувствовав лёгкий голод, решил спуститься вниз, перекусить. Наскоро приведя себя в порядок, он вышел из комнаты и осторожно, чтоб не споткнуться, голова-то всё ещё кружилась, стал спускаться по лестнице.

На последнем пролете, когда ему уже была видна обеденная зала со столами и сидящими за ними едоками, Кирьян вдруг обратил внимание на стоящую возле трактирной стойки высокую даму. Она о чём-то живо беседовала с Жаком. Вроде ничего особенного, ведь много всяких женщин обращается к кабатчику. Однако эта дама отличалась от прочих траурным одеянием. Она была одета во всё чёрное, и даже вуаль, покрывающая её лицо, вызывала мрачную скорбь. Впрочем, и в этом не было ничего удивительного, ведь после войны с Испанией по улицам Парижа всё ещё продолжало немало ходить вдовиц в подобном одеянии. Но эта дама отчего-то сразу вызвала у Кирьяна внутреннюю дрожь. Фигура дамы, её осанка и манера держаться показались ему настолько знакомыми, что он даже замер.

– Это что ещё за видение,… столь высокую и стройную женщину с такой тонкой талией я видел лишь однажды,… но не могу вспомнить где,… она явно мне знакома,… так величественно может держаться только дворянка!… Ох, и тяжко же мне сейчас искать ответы у себя в голове!… Нет, надо прекращать пить по столько вина, а то уже мерещиться чёрт знает что… – слегка чертыхаясь, заключил князь, и уже было хотел продолжить свой спуск, как внезапно из-за дамы вышла маленькая девочка примерно лёт трёх-четырёх в простом наряде и в изумительно ажурной шляпке. Правда вся эта ажурность была подстать одеянию дамы, такая же мрачная и печальная.

Было хорошо заметно, как девочка терпеливо ждёт окончания разговора своей матери с кабатчиком. А то, что дама являлась её матушкой, сомневаться не приходилось, они так преданно держались за руки, что их родство было неоспоримым. В какой-то момент взгляды девочки и князя пересеклись. Их глаза встретились. Сначала это не вызвало эмоций ни у того, ни у другого. Что поделать, такое случается. Идёшь порой по улице и непроизвольно вглядываешься в лица встречных прохожих. Однако Кирьян с его вчерашними воспоминаниями об убиенном им графе в ту же секунду узнал эти детские глаза и этот печальный взгляд.

– Да это же дочка графа,… невероятно, но это она,… а значит, та дама в вуали никто иная, как сама графиня,… но откуда они здесь, в Париже?… Что это, опять хмельные миражи преследуют меня, или всё это наяву?… – ошарашенный таким открытием пролепетал князь, и резко выступил вперёд, желая немедленно развеять все свои сомнения. Однако его тяжёлая поступь вызвала в половице лестницы страшный скрип, который было просто невозможно не услышать. В сей же миг дама обернулась. Секунда, всего мгновенье, и она тут же ретировалась, уводя за собой не менее взволнованную дочь. Жак остался стоять один и растерянно улыбаться. Кирьян, быстро миновав лестницу, стрелой кинулся за дамой. Словно коршун за добычей он вылетел из таверны на улицу. И вот что удивительно, дамы с ребёнком уже нигде не было. Князь бросился вправо – пусто, затем ринулся влево, но всё напрасно. Дамы и след простыл.

– Что за чертовщина,… куда они подевались!?… Ну, это же точно была графиня с дочерью,… я не мог их ни с кем спутать,… но где они?… Куда делись?… – лихорадочно заметавшись по улице, всё повторял и повторял князь. И как бы он не вглядывался в прохожих, ища средь них женщину в чёрной вуали, всё тщетно, ничего похожего и близко не было. Тогда Кирьян бросился обратно в таверну, и сразу кинулся с расспросами к Жаку.

– Говори без утайки, что это за люди были!?… Ты их знаешь!?… Кто они!?… Только не ври!… Я их узнал!… Это графиня с дочерью!?… Это так?… – схватив Жака за грудки, отчаянно закричал он. На что Жак повёл себя, как и подобает настоящему кабатчику.

– Тихо-тихо, сударь,… что вы такое творите?… Кругом же люди,… на вас смотрят!… Извольте пройти со мной на кухню, там всё и выясним… – приветливо улыбаясь, мягко попросил он.

– Ну, хорошо,… давай, пройдём на эту чёртову кухню!… – опять чертыхаясь, отозвался Кирьян и чуть ли не волоком потащил Жака на кухню, где и продолжил свой допрос, – ну, говори коли ты мне друг, откуда ты знаешь графиню?… и вообще, что тебе ещё известно?… – уже более сдержанно затребовал он.

– Ну, во-первых, никакой графини я не знаю,… я, как обычно стоял на своём месте у стойки, и тут подошла эта дамочка с ребёнком,… сразу спросила почём у меня комната на проживание и что подают на обед!… Притом говорила она на чистом французском языке,… и я даже не знаю с чего ты взял, что она какая-то там графиня!… По-моему так она простая вдова с провинции,… много их тут ныне ходит в поисках сытного угла… – абсолютно спокойно ответил Жак.

– То есть ты уверен, что не знаешь её!?… А ведь ты так мило ей улыбался… – более настойчиво переспросил князь.

– Конечно, уверен,… а мило улыбаюсь я практически всем гостям,… пора бы уж это заметить!… Да и как я мог узнать эту даму, когда она была в вуали, лица-то не видно!… Да и ты как мог разглядеть её с лестницы,… уж не приболел ли ты, дружище?… Может тебе пивком подлечиться,… с утра свеженькое подвезли,… пару кружек, и хорошая отбивная вмиг приведут тебя в норму!… Да, и, кстати, заодно расскажешь мне, что это за графиня такая тебе мерещится… – вновь совершенно спокойно ответил Жак.

– Ну что ж,… ты, наверное, прав,… что-то я после вчерашнего сильно впечатлительным стал,… пожалуй кружка пива и отбивная прочистит мне мозги!… А заодно, как ты и просишь, я исповедуюсь тебе,… расскажу, что за грех я взял себе на душу… – быстро обмякнув, согласился Кирьян, и тут же, прямо на кухне, присел за раздаточный столик. Жак мигом налил ему пива, подал аппетитную отбивную, крикнул слуге, чтоб тот его подменил у стойки, и уселся рядом с Кирьяном слушать его исповедь.

И пяти минут не прошло как Кирьян, сначала отхлебнув изрядную порцию пива, выложил Жаку все подробности той печальной истории, которая так трагично закончилась гибелью графа. Жак, внимательно выслушав Кирьяна, участливо пожалел о содеянном им, и налил ему ещё кружку пива. Таким образом, трапеза вновь постепенно переросла в откровенную беседу двух близких друзей. Князь до вечера так и не встал с места, всё пил и каялся в своих неблаговидных поступках. Впрочем, одно дело каяться, а другое давать зарок впредь не совершать ничего подобного. Тут Кирьян однозначного ответа дать не мог, уж свой ершистый характер он отлично знал. А дальнейшие события показали, что покаяние не является преградой для совершения новых грехов.

11

В тот же вечер едва слегка стемнело, князь Кирьян, дабы проветрить свою хмельную головушку, вышел прогуляться. Идя в полутьме по витым улочкам Парижа он, как ни странно, чувствовал себя защищённым от любых неприятностей сопряжённых с разбоем или воровством. Он был уверен, что на него сейчас никто не посмеет напасть, даже невзирая на то, что вечерний полумрак самая пора для различного рода людишек, промышляющих уличным грабежом. Ну, во-первых, костюм лейтенанта королевских мушкетёров уже отбивает всякую охоту нападать. А во-вторых, острый клинок на перевязи гарантировал князю уважение со стороны разбойничьей братии.

Однако все эти доводы не могли подействовать на человека равного князю по титулу. Иными словами то, что не мог позволить себе босяк с кистенём, то мог допустить дворянин со шпагой. И ведь таковой нашёлся. Это был вполне уже зрелый мужчина, лет тридцати, с выправкой гвардейца, и спесью наглеца-дебошира со стажем – некий шевалье Крюшон. Роста чуть выше среднего, с фигурой слегка располневшего атлета, он не знал себе равных в поединках на клинках. Притом неважно, на каких клинках, будь то шпага или меч, ему всё равно, Крюшон одинаково хорошо дрался на всех. И вполне естественно, что он никого не боялся, и вёл себя на улицах Парижа как хозяин.

Кстати, он мог вести себя так ещё и потому, что у него имелось немало могущественных покровителей, или проще говоря, друзей-вельмож из высших слоёв общества. Поговаривали даже, что он как-то однажды на поединке заколол насмерть одного из любовников фаворитки самого Кольбера, и при этом Крюшону ничего не было, всё минуло безнаказанно. Более того, его потом даже наградили орденом «Святого Лазаря». Так что после того случая дерзости и нахальства шевалье Крюшона не было предела. При любом удобном стечении обстоятельств он атаковал всех, кто ему не нравился или вызывал неприязнь. В общем, он был забиякой и параноиком, каких ещё свет не видывал.

И вот этакий бретёр, а проще говоря, заядлый дуэлянт этим же вечером безмятежно прогуливался по улочкам Парижа. А если быть конкретнее, то спешил на амурную встречу к одной молодой овдовелой виконтессе. Опять-таки, все эти проклятые распри с Испанией сделала виконтессу вдовой. И вот теперь она с трепетом ждала любовного рандеву. Но, увы, ему не суждено было состояться, ибо шевалье Крюшон неожиданно для себя наткнулся на добродушно настроенного князя Кирьяна. Всё произошло весьма прозаично. Хам и сноб месье Крюшон широко шагая по узкой улочке, внезапно вышел из-за поворота и прямо схода упёрся носом в затылок князя. Тот как раз стоял на перекрёстке и думал, куда бы ему пойти дальше, направо или налево, и так уж вышло, что он оказался спиной к забияке Крюшону. Естественно, из такого нелепого столкновения ничего хорошего не получилось. Ну, кому же приятно врезаться лицом в спину кого-то другого. Разумеется, Крюшон сразу вспылил.

– Какой болван стоит на развилке и мешает проходу!?… Что за кретин перекрыл мне дорогу!?… – отпрянув от спины Кирьяна, гневно завопил он. Отчего Кирьян тут же развернулся и, продолжая пребывать в прекрасном расположении духа, поспешил извиниться.

– Ах, простите меня сударь!… Я абсолютно случайно задержался в выборе направления и вызвал эту неприятную заминку!… Позвольте просить вас о снисхождении к столь неловкому зеваке из провинции… – уже было начал распинаться в любезностях князь, но наглец Крюшон резко прервал его.

– Что вы там бормочите, сударь!?… Или быть может, костюм лейтенанта мушкетёров связал вам язык!?… Ха-ха,… я всегда знал, что мушкетёры трусливое племя, но чтоб настолько бесславное, никак не ожидал!… Да вы даже извиниться как следует не можете,… блеете, словно пришибленная овца!… – ехидно усмехаясь, рявкнул Крюшон, и даже собрался плюнуть в сторону Кирьяна, однако не успел.

– Ну, сударь, вы и нахал!… Мало того что вам не достаточно моего извинения, так вы ещё и задели честь мушкетёрского мундира!… Мушкетёры никогда не были трусами!… И хоть я мало знаю правила столичного приличия, но я всё же смогу заставить вас изменить своё мнение!… Извольте тотчас взять ваши слова обратно!… – ничуть не испугавшись, парировал Кирьян.

– Что!?… Да как ты смеешь, раззява деревенщина, указывать мне, что делать!?… Да я из тебя сейчас всю твою провинциальную дурь вмиг вышибу!… – взревел Крюшон и, не дожидаясь ответа, выхватил шпагу.

– Эй-эй!… Вы чего это сударь так скоро перешли на «ты»!?… что за хамство такое?… да ещё и где,… в самом Париже!… И потом, ведь это вы налетели на меня, а не я на вас!… так что могли бы и повежливей быть,… смотреть надо, куда идёте!… Ну а уж если вы желаете сразиться,… то извольте, я к вашим услугам!… Но прежде подумайте, надо ли вам это?… – всё ещё стараясь полюбовно замять дело, отозвался Кирьян, лениво достал шпагу и чуть тут же не попал впросак. Его мгновенно атаковал Крюшон, выпад был настолько стремителен и резок, что Кирьян еле-еле успел уклониться. Правда, в следующую же секунду он уже сам атаковал. Впрочем, его атака была больше психологической, чем физической. Князь с разворота так ловко шлёпнул Крюшона по его удаляющемуся заднему месту, что шнурок на подвязке лопнул, и штаны у шевалье немного съехали вниз.

– Ха-ха,… сударь, ну куда же вы!?… Потеря штанов ещё не причина для отказа от дуэли!… Вернитесь, продолжим!… – насмешливо воскликнул Кирьян и вновь занял боевую стойку.

– Ах, ты стервец!… Ты ещё имеешь наглость издеваться надо мной!… Ну, я тебе покажу!… – опять взревел Крюшон и, подтянув штаны, снова ринулся в атаку. Но Кирьян и тут не оплошал. С грациозностью лани отскочив в сторону, он сходу рассёк и второй шнурок на штанах пролетевшего мимо Крюшона.

– Ха-ха!… Сударь, да ну хватит вам уже раздеваться!… Вон, штаны-то у вас, почти до колен слезли,… если так дело и дальше пойдёт, то вы вовсе голым останетесь!… – уже откровенно смеясь, воскликнул Кирьян.

– Ну, всё!… ты меня окончательно вывел, сморчок,… сначала я думал всего лишь проучить тебя, но теперь определённо прибью!… – натянув повыше штаны и наскоро перехватив их уцелевшим шнурком, рявкнул Крюшон и снова кинулся в атаку. Резкий выпад и удар с налёта стал для князя несколько неожиданным, ведь редко когда противник рвётся в бой с полуспущенными штанами. А тут на тебе, дворянин, благородный шевалье и с таким остервенением бросается, да ещё и сквернословит как золотарь, ну просто фарс какой-то. К тому же Кирьяну не очень-то и хотелось драться при свете луны, звёзд и фонарей, его уже изрядно потянуло спать, а потому он решил по-быстрому закончить этот затянувшийся спектакль.

В очередной раз, ловко уклонившись от выпада противника, князь теперь уже не стал миндальничать и проткнул зазевавшемуся Крюшону его правую ягодицу. Он, конечно, мог бы и левую уколоть, и даже две сразу, но решил подпортить именно ту, с которой всадник обычно заносит ногу в седло, это на какое-то время лишает его удовольствия пользоваться лошадью. Отчего Крюшон взвизгнул, словно ошпаренный поросёнок и схватился за раненое место.

– Ты что творишь, мерзкий мальчишка!?… Ты что хочешь опозорить меня на весь Париж!?… У меня на завтра назначена верховая выездка, а теперь всё пропало!… Как я покажусь!?… Такое ранение просто унизительно!… – громыхая внезапно прорезавшимся баском, заорал Крюшон, корчась от боли.

– Сударь, но вы сами начали,… вы первый достали шпагу,… я пытался вас остановить и вот что получилось!… По крайне мере теперь вы никогда не скажете, что мушкетёры трусливое племя!… И впредь будьте осторожны,… мало ли кто ходит по ночным улицам Парижа!… На этом я считаю, инцидент исчерпанным,… идите и лечитесь!… А мне с вами драться что-то совсем расхотелось,… вы скучный противник,… к тому же вы теперь ранены в то место, каким думаете,… так что адью, сударь!… ха-ха-ха… – поставив, таким образом, точку в дуэли, рассмеялся Кирьян и, убрав свою шпагу в ножны, проследовал дальше. Ему было уже всё равно, что там в след кричит поверженный Крюшон, проклятья или просто стонет, абсолютно неважно. Хотя Крюшон выкрикивал всего лишь жалкие упрёки от обиды, что схватка закончилась для него столь бесславно. Покричав и поворчав так ещё с несколько минут Крюшон плотно зажал свою раненую ягодицу рукой и поплёлся обратно к себе домой, о ночном рандеву с прекрасной вдовушкой не могло быть и речи. Ну, какая уважающая себя дама примет вас с таким позорным ранением, ведь это же просто смешно.

А тем временем Кирьян, сделав ещё небольшой кружок по центральным улицам, благополучно вернулся в таверну. Крикнул на ходу Жаку что-то на вроде «спокойной ночи», и тут же удалился к себе в комнату, так и не рассказав ни про дуэль, ни про её зачинщика, ни про что другое. У него сейчас просто не было желанья говорить, всё, что он теперь хотел, так это лишь хорошенько выспаться. Жак, надо отдать ему должное, ничему не удивился и спокойно продолжил обхаживать засидевшихся вечерних клиентов. Так медленно и верно, и этот день подошёл к концу.