Выживальщик

– Правильно делаешь! Я тоже.

Крепыш прошелся взад-вперед, сделал несколько наклонов, пояснил:

– Представляешь, второй день говорильни, размяться некогда.

Облокотился рядом на парапет и заговорил, глядя то ли на площадку перед зданием мэрии, то ли на весь городок:

– А ведь мне рекомендовали уехать. Последний раз совсем недавно, приблизительно за неделю до всего. Отказался. Что мне делать за бугром, кроме как на пляже валяться? Моя родина здесь. М-да.

– А мы должны были улететь в отпуск. У нас и билеты куплены. Сейчас иногда жалею, ну почему я не взял отпуск на пару-тройку дней раньше.

– Да? – Равилич посмотрел на него внимательным взглядом. Потом опять вернулся к созерцанию окрестностей. – Знаешь, что меня удивляет во всей этой истории? Почему мы оказались не готовы? Сейчас все кажется таким очевидным. Все события последних дней, да что там – месяцев – просто кричали о том, что ситуация не может разрешиться сама собой, что нужно ждать чего-то… страшного.

– Помпеи и Геркуланум, – подала голос Света, – двадцатые числа августа, семьдесят девятого года. Тоже, наверно, косились на Везувий: ведь не мог он взорваться вот так вот сразу, без признаков надвигающегося извержения. С другой стороны, сколько было спекуляций на тему конца света? Самый ближний – две тысячи четырнадцатый.

– А вам, барышня, не отказать в уме, – Равилич показал ей большой палец вверх и повернулся к Артёму. – Ну что ж, Сталкер мне сказал, вы зашли к нам за информацией. У меня была возможность немного к тебе присмотреться, да и за случай в «Авроре» мы, по большому счету, должны. Так что инфой поделимся.

– Я, со своей стороны, готов рассказать все, что знаю о ситуации.

– Скорее всего, все, что ты мне можешь рассказать, я и так знаю. Ну разве что расскажешь мне, что в лесу между городом и нами пошли грибы. – Собеседник наконец взглянул на Артёма, улыбнулся. – Удивлен? Да чему тут удивляться! Весточки из Города к нам поступают регулярно. Вы же явно тащились пешком через лес. Не знаю, какие из вас ходоки, но наверняка не меньше дня топали. Ведь так?

Артёму оставалось только согласиться:

– Да, ушли в ночь после того, как виделись крайний раз. От утра не ждал ничего хорошего.

– Вот как?

– Не прельщает работа за пайку на непонятных мне людей.

– А что непонятного в Гаврилове? Он-то действует как раз в очень понятных рамках. Так, как его учили. В этом сила армии: пока мы, гражданские, будем метаться, вопрошая, что же нам делать; собирать собрания и ждать, пока найдутся сумасшедшие, готовые тащить на себе весь этот груз, – у них есть штатное расписание и устав, отработанные на ученьях действия и дисциплина. Может, их действия будут и не самыми подходящими для какой-то конкретной ситуации, но они будут. А это в тысячу раз лучше, чем бездействие и паника.

– Может, и так, только я там оказался не нужен. Представляете? Такая амеба, как мой соседушка, все достоинство которого служба в армии, нужен. А я, полжизни готовившийся к подобным ситуациям, нет! – Артём даже задохнулся от обиды.

– Понятно, – понимающе улыбнулся собеседник, хлопнул его по плечу. – Пойми, это не плохо и не хорошо, это данность армейского подхода. Твой сосед, раз прошел срочную, знает, что такое субординация и дисциплина. И оказавшись опять в армейской среде, не будет умничать, задавать вопросы и обсуждать приказы. Он их будет выполнять, возможно, спустя рукава. Но для армии это зло известное, методы борьбы с ленью там отработаны столетиями. А вот умник, который вместо исполнения приказа начнет мыслить самостоятельно и делать по-своему, он даже опасен!

– Чем же? Тем, что вместо идиотского приказа сделал так, как было лучше?

– Хм… – На несколько секунд собеседник задумался. – Вот представь, идет корабль. В каюте лазарет, люди, которые задыхаются и даже могут умереть, если не глотнут свежего морского воздуха. По трансляции поступает команда капитана – закрыть иллюминаторы! Но некто, хорошо разбирающийся в медицине, говорит: приказ – идиотский или даже преступный! Мы можем потерять этих людей. Нельзя закрывать иллюминаторы! И делает по-своему! Вот только он не видит, что идет волна, а иллюминаторы расположены слишком низко, и их захлестнет. Он не знает, что корабль перегружен, имеет плохую устойчивость и даже немного воды на один борт способно его перевернуть!

– Ну так капитан должен просто объяснить, по той же трансляции. Конечно, если открытый иллюминатор может привести к гибели всего корабля, ни один здравомыслящий человек не откажется его закрыть. Тем более несколько минут без свежего воздуха никого не убьют, это точно.

– Не убьют? Ладно, наверно, неудачный пример. В конце концов, я не силен в медицине, я же для примера! Важно другое: в иной ситуации вдаваться в объяснения – упустить время. А не объяснишь, обязательно найдется умник, который скажет: ну что за ерунда, подумаешь, сколько там успеет влиться в маленькое окошко?! Зато военнослужащий рассуждать не будет – старший приказал закрыть, значит, надо закрыть, а не рассусоливать!

– Да что я, дебил, что ли? Не понимаю, что значит выполнение приказа в экстремальной ситуации? У нас тоже, между прочим, бывало, когда один командует, остальные выполняют, а все претензии потом.

– Возможно. Но у тебя же на лбу не написано: «я не дебил, команды исполняю, в сложных ситуациях не умничаю». Вот поэтому проще взять людей, возможно, не таких умелых и сообразительных, как ты, но понятных и прогнозируемых. А как их отобрать? По формальному признаку – служил-не служил.

– Вот и я говорю, не по пути мне с военными. Не подхожу им по этому самому формальному признаку.

Собеседник посмотрел на Артёма долгим внимательным взглядом:

– Ну а с нами? По пути? Нам-то ты как раз подходишь.

– С кем это «с вами»?

– С теми, кто хочет выжить сам и сохранить жизни другим людям. Правда, вот беда, – Равилич развел руками, – нет у нас под рукой массы дисциплинированных исполнителей. Да и с недисциплинированными тоже напряженка.

– А как же ваши волонтеры?

– Ты про Сталкера и его команду? Их шестеро всего. Да, с ними повезло, не часто в наше время встретишь людей, готовых безвозмездно помогать другим. Я так понял, вы пересекались в прошлой жизни?

Артём покачал головой:

– Честно говоря, я о таких и не слышал. Всегда считал, что волонтерство – это какое-то жульничество. Ну кто в наше время бесплатно во всякие экологические пикеты пойдет? Кто их кормить будет?

– Плохо ты людей знаешь. Не скажу за активистов-экологов, наши из ДПСО, – увидел удивленно вскинутые брови, – добровольный поисково-спасательный отряд. Парни до всей этой задницы в свои выходные, за свои бабки занимались поиском пропавших людей. Просто потому, что у ментов со спасателями ресурсов на все не хватает. А теперь так же добровольно, не прося ничего взамен, берут на себя самую неблагодарную работу. Просто потому, что кто-то ее должен делать. А работы ты не представляешь сколько! Мы говорили про то, что неплохо бы знать заранее. Так вот, знал бы заранее…

– Уехал бы, – то ли спрашивая, то ли утверждая, сказал Артём.

– А вот и не угадал! Не уехал! Ни фига! Людей бы нужных постарался спасти. Они наша главная ценность, а не склад с продуктами или медициной.

– Люди, – выдохнул Артём, – это точно, не те люди погибли, не те…

Перед глазами опять встали Влад с Верой, Муха, Толян с Катей, хотя, может, последние трое еще живы. Потом почему-то вспомнился Родионыч и сразу же, без перехода, – штурмующая «Звездный» толпа и перекошенное лицо соседа во время последней встречи. Захотелось сплюнуть, но удержался, продолжил уже другим тоном:

– Ну и скажите, зачем спасать все это стадо? Да, это люди, но… – пауза затянулась, Артём никак не мог подобрать слова.

– Стоит ли спасать всех? – продолжил за него Дмитрий. – Ты не оригинален. Порой и мне хочется плюнуть на все, сказать – да живите как хотите, только потом не плачьте. Знаешь, почему не делаю? Потому что один я, как бы ни был подготовлен, не выживу. И даже небольшой группой таких же, как я, – не выживем.

Он невесело рассмеялся:

– О-о! Вижу скепсис вперемешку с презрением! Думаешь, слабаки? Не то, что ты? Давай я тебе кое-что поясню. Ты из так называемых выживальщиков. Идешь ты, скорее всего, к какому-нибудь выкопанному в лесу бункеру, с запасами гречки и тушенки, в котором, как в подводной лодке, надеешься пережить тяжелые времена… – Ильясов расхохотался, потом еще раз хлопнул Артёма по плечу. – Думаешь, я сейчас начну выпытывать, где твой бункер? Успокойся, на фиг он мне не сдался! Ну, допустим, у тебя там годовой запас жратвы. Фиг с ним, парень ты основательный, скажем так – на десять лет. На двоих. А теперь сам считай: то, что вам двоим на десять лет, двадцать человек съедят за год. Так? А для двухсот? Сколько? Месяц? Ну ладно, пусть чуть больше. А теперь сам считай: у меня народу без малого девять тысяч человек, им твоих запасов – один раз перекусить, и все. Все! Понимаешь? Так что твой бункер интересен будет только тебе да всяким отщепенцам.

Равилич опять прошелся взад-вперед по крыльцу.

– Ты пойми, парень, наступившие времена – это не надвигающийся шторм, который можно переждать на глубине, а потом всплыть к той же обстановке, что и до погружения. И я даже не про то, что жизнь меняется и когда твои запасы гречки подойдут к концу, интегрироваться в какой-то коллектив вам все равно придется. Давай поглядим на более простые примеры. Вот у тебя, как говорит Сталкер, неплохая подготовка в области первой помощи. Может, даже какая-то медицинская специальность есть.

Артём покачал головой:

– Нету.

– Ну, понятно, впрочем, не важно. Я вижу, ты не один, с тобой девушка, – Равилич кивнул в направлении Светки.

– Жена.

– Тем более. А скажи мне, выживальщик, ты не только с ранениями и переломами можешь справиться, ты и роды принять сумеешь?

– Что?

– Что «что»? Это жизнь.

– Ну так рожали же бабы раньше, и без всяких акушеров, – нашелся Артём и покосился на Светку. Та вроде не реагировала, может, не слушала.

– Рожали. А какая при этом смертность была, в курсе? Ты готов оказаться в статистике не в той графе? – Равилич продолжал втаптывать самолюбие парня. – Ты ловко останавливаешь кровотечения на конечностях, а внутриматочное сможешь? Молчишь… Или с ребенком что. Ты педиатрию хорошо знаешь? Я уж не спрашиваю, что будешь делать, если твоя девушка поранится и сепсис пойдет. Или ты ногу сломаешь. Или кто-то из вас глазом на ветку напорется. Или клещ укусит… Да мало ли что?

Равилич замолчал, давая возможность переварить услышанное.

– За те восемь лет, что я хожу в походы, а это отнюдь не простые прогулки выходного дня, бывали разные ситуации. Но ничего – живой до сих пор, – прозвучало это скорее как оправдание, впрочем, Артём и сам почувствовал.

– Оставайся, Артём. Нам вменяемые специалисты позарез нужны. У меня подавляющее большинство людей или продавцы различных мастей и категорий, или водители, токари и тому подобное – то, что еще долго будет не нужно. Нам же сейчас нужны люди вроде тебя. А я в долгу не останусь. Поверь, сейчас это важно. Знаешь, что Гаврилов ввел продуктовые пайки?

– К тому все и шло.

– А то, что иждивенческий паек на уровне прожиточного минимума по калоражу? И не надо так на меня смотреть – это путь, который и нас ждет, ибо еды катастрофически не хватает. Конечно, у нас тут садовые участки под боком, и в следующем году будем засаживать любой клочок обработанной земли. Но это только будущий год, а впереди зима и еду придется распределять! И конечно, придется выбирать: либо всем еле ноги таскать от голода, либо кормить наиболее ценных членов общества. Но тогда остальных оставить за чертой. Вот ты спас Рустама. А знаешь, кто это? Он биолог, последнее время от безысходности выращивал грибы в подвале и был на дух никому не нужен. А сейчас он моя надежда! И я лучше от себя кусок оторву, но он должен выжить. Ибо тогда выживут все остальные.

– А от меня вам какая польза? Я не биолог, не агротехник, я даже картошку последний раз в далеком детстве сажал. И работал простым старшим смены в логистическом распредцентре, командовал грузчиками.

– Иваньковский эрцэ? – заинтересованно спросил Равилич. – Знаю такой, знаю. Человек сто в смене, наверно, было?

– Сто двадцать четыре, это по штату. А так, конечно, кто-то всегда не выходил.

– Понятно. Карщики, комплектовщики, приемщики, кладовщики – все у тебя?

– Ну да, отвечал за всю смену.

Равилич снова хлопнул Артёма по плечу:

– По армейским меркам на роту тянет. А если брать количество служб – батальонный уровень. И Гаврилов просмотрел такого спеца! То, что людьми руководить умеешь, это по «Авроре» было понятно. И первой помощи обучен. А еще, наверно, в лесу хорошо ориентируешься и вообще не пропадешь?

Артём в очередной раз пожал плечами: дескать, ну и что?

– Жена, конечно же, тебе под стать?

– Не, что вы, – откликнулась Света, – Тёма пытался меня брать в лес, но мне в городе привычнее.

– А вы, барышня, чем занимались?

– Я учителем музыки работала.

– Вот как? Я подумал, истории.

– Это так, почти хобби. Замещала иногда историчку.

– Так это же замечательно! – Равилич расплылся в улыбке. – У нас школьный сезон на носу, а в нашей школе большинство учителей, как назло, в отпуска поразъехались, и с концами. Теперь их кем-то заменять надо!

– Какая на фиг школа? – потрясенный Артём выкатил глаза на собеседника. – Ты ж сам только что говорил: на носу голод и непонятно, кто зиму переживет! Ты же собрался пайки резать…

Равилич прищурился:

– А скажи-ка мне, выживальщик, у тебя есть мечта?

– Что?

– Мечта. О чем ты мечтаешь, засыпая?

– Да… ни о чем таком. Я хочу выжить в этом бедламе. А еще у меня есть она, – кивнул Артём на Светку, – и она должна жить.

– Достойно, – покивал Равилич, – по-мужски. А знаешь, о чем я мечтаю? Я тоже хочу выжить и вытащить жителей этого городка. Но есть еще кое-что. Я мечтаю, что и через два-три поколения люди будут цитировать Пушкина и Достоевского, знать о Суворове и Александре Невском, а не только уметь сажать картошку и отличать съедобный гриб от несъедобного.

Артём задумался. Затем спросил:

– Скажите, Дмитрий Равилич, а какой в этом толк, если завтра сюда прикатит на своих бэтээрах Гаврилов и отберет все, что вы здесь навыращиваете?

– Не отрицаю, такой вариант возможен. Но только возможен. А вот если сейчас не озаботиться производством еды и постановкой в стойло всех этих свободно мыслящих индивидуальностей, то завтра эти неповторимые личности перетопчут друг друга за ведро картошки, и никакой Гаврилов или еще кто нужен не будет. Нам уже сегодня нужно жить.

Артём молчал. Равилич выдержал паузу и продолжил:

– Этот городок – моя родина. Я здесь родился, вырос, начинал свой бизнес. Потом, конечно, подался в большой город, там все же возможностей больше. Но тогда, послушав этого коменданта, я вернулся домой, сел на велик и уже ночью был здесь. Потому что обойдется капитан Гаврилов без младшего сержанта Ильясова. А вот мой городок без меня может и не обойтись.

Над крылечком опять повисла тишина. Оба ждали, что скажет собеседник, пауза затягивалась. Наконец Ильясов повернулся лицом к городу, хлопнул рукой по перилам:

– Ладно, выживальщик, поступим так: сейчас ты отправляешься в свой бункер, живешь там с супругой неделю, месяц, год… В общем – сколько влезет. Пока не завоешь на луну оттого, что заняться нечем, что все твои навыки, полученные за многие годы, не к чему применить. Я думаю, что больше месяца не выдержишь, а может, меньше. И вот тогда приходи. Поверь – не обидим. Будет что есть, будет где жить. Будет медобслуживание, все будет. А еще я дам тебе то, что нужнее всего, – чувство нужности. Ах, да! Если будет нужна помощь, любая, тоже приходи. Мы не бросим.

Деревня

Где-то в стороне хлопнул выстрел. Артём присел и настороженно замер, обратившись в слух. Сердце на миг замерло, а потом рвануло с места в карьер, как хороший спринтер. Покосился на Светку, та повторила все в точности. Пару мгновений ничего не происходило, только птичье пение как обрезало. Один ветер продолжал шуметь листвой. Успела мелькнуть робкая надежда – показалось. Не показалось: откуда-то справа резанул женский крик.

Рука сама нащупала цевье, ремень аккуратно сполз с плеча. Под аккомпанемент бухающего в висках пульса поднялся на напружиненных ногах, оружие наизготовку, в голове вакуум. Повернулся к жене, зачем-то показал ей прижатый к губам палец. Можно подумать, она и сама не понимает. Стараясь ступать как можно тише, двинулся в направлении шума. Крадучись преодолел метров сто пятьдесят, аккуратно отвел стволом раскидистую ветку какого-то густого кустарника, и глазам предстала картина.

На небольшом прогальчике среди леса друг напротив друга две группы людей. Слева сбились в кучку два парня и две девушки. Яркие цветные банданы и кепки, мембранные куртки и рюкзаки из синтетики. Девчонки, обнявшись, давились слезами, опасливо поглядывая на вторую группу. Парни стояли в международной позе сдающихся в плен, подняв руки, в каком-то офигевании выкатив глаза себе под ноги. Там, в невысокой лесной траве, ничком лежало тело их товарища, над которым заходилась криком еще одна девушка. Именно этот надрывный, отчаянный плач послужил звуковым маяком, приведшим Артёма к полянке.

Группа напротив представляла из себя столь колоритное сборище, что не будь событий последних дней, Артём поискал бы взглядом киношников с аппаратурой во главе с капризным режиссером. Чуть впереди дед: брезентовая куртка с капюшоном, темные штаны, заправленные в кирзачи, и окладистая с проседью борода. Дополняла картину направленная на туристов двустволка, которую дед небрежно держал у бедра. У правого плеча, но на полшага позади, стоял его точный клон, лет на двадцать моложе да борода поменьше и пока что черная. В отличие от деда, губы сжаты в нитку, настороженный прищур, приклад упирается в плечо, а ствол нервно рыщет по сторонам.

Позади – бабка, тетка, как назвать? – женщина, не старуха, но и не молоденькая. Темный платок, из-под такой же брезентовой куртки длинная черная юбка. За руку с трудом удерживает вихрастого подростка. Пацаненка напряжение момента явно не коснулось, и он активно порывался на свободу.

– Смотрите, робя, Федька оклемается, мы рожи-то ваши ему предъявим. Не дай господь, узнает в вас тех, кто его отходил, не сносить вам тогда голов.

– Ты-ты че, дед, я же тебе рус-ским языком говорю, т-туристы мы, вчера еще у К-Козловской балки б-были. Дался нам ваш огород, у нас с-с-сублиматов еще на неделю! – заикаясь и не сводя взгляда со своего убитого товарища, говорил один из парней.

– Неделя кончится, а жрать-то всем надо.

– Погоди, Митяй, может, и не они, – подала голос тетка.

– Че это не они? Федька сказывал, тех тоже шестеро было.

– Там вроде две девки было, – басовито подал голос дедов клон.

– Федька мог и ошибиться в темноте.

– Дед, да как тебе д-доказать, не видели мы никакого вашего Федьки, мы неделю от станции Б-Балково идем. Я б тебе трек на навигаторе показал, но он почему-то т-три дня спутники не ловит.

Мысли в голове помчались наперегонки с пульсом. Ясно одно – ребята простые туристы, в походе больше недели, про катастрофу ни слухом ни духом. Шли себе в настроении самом благостном – погода радует, конец маршрута не за горами: от Балково, станции по другой ветке железки, до их города десять дней неспешного хода, тропа нахоженная. И тут им повстречались эти… Кстати, дед что-то говорил про шестерых, из которых две девушки. Смутная догадка мелькнула в памяти. И что делать? Бежать к деду с криками: «Подождите, я вам все сейчас объясню!»? Дед, похоже, сначала стреляет и только потом включает мозг.

В глубине сознания внутренний умник начал загибать пальцы: «У тебя в магазине десять патронов с крупной картечью – это раз. Во-вторых, у них две двустволки, у клона один ствол, скорее всего, разряжен. Первым выстрелом ты по-любому одного выключаешь, остается один с двустволкой против твоей самозарядки». Все так, вот только… стрелять по живым людям, которые тебе еще ничего не сделали? А может, туристы сами виноваты? А может, они первые напали, а эти деревенские защищались? И еще ладно дед со вторым мужиком, но тетка и пацан! С ними-то что дальше делать?!

А может так: руки вверх, бросай оружие? И что потом? Даже если бросят, не пальнут дуплетом на голос и не залягут, что потом?!

Чтоб не затекли плечи, Артём осторожно перехватил «Сайгу» поудобнее, и в этот момент из-за края поля зрения в ствол вцепилась рука и потянула ружье книзу. Да с такой силой, что чуть не вывернула из ладоней. Он на секунду опешил от неожиданности, каким-то чудом подавив испуганный возглас. Растерянный взгляд пробежал по руке, плечу и уперся в широко распахнутые глаза. Лишь миг спустя сознание охватило картину целиком: рядом стояла Светка, мертвой хваткой вцепившись в оружие, и в каком-то молчаливом припадке трясла головой. Нет, не трясла – быстро-быстро мотала ею в стороны, а широко распахнутые глаза молча кричали: «Нет! Не надо!».

Продолжая удерживать левой рукой ружье, правую поднял ладонью перед собой, изобразил жестом «все хорошо», подкрепляя беззвучной артикуляцией. Потом опять прижал палец к губам. Супруга продолжала мотать головой, но уже больше по инерции. Осторожно отцепил ее руку, еще раз повторил успокаивающую жестикуляцию. Убедившись, что Светка берет себя в руки, показал себе за спину, дескать, постой пока там. И вернулся взглядом к полянке, надеясь, что собравшиеся на ней не обратили внимания на какую-то возню в кустах неподалеку.

Как раз в этот момент парнишка наконец высвободил свою руку из плена теткиной ладони, и не успела та что-либо предпринять, бросился к убитому. Дед грозно выкрикнул, тетка вплеснула руками, туристы замерли, даже девушки, казалось, на миг забыли про рыдания. Только подруга убитого не отреагировала никак. Она уже не заходилась криком, а бессильно опустив мелко подрагивающие плечи, сидела в траве возле мертвого тела, и слезы текли двумя ручейками по щекам.

Пацан подскочил к трупу, наклонился и с усилием вытащил из-под него ружье. Минуту разглядывал, а потом радостное выражение сменилось на разочарование. Показалось, что он сейчас в сердцах пнет убитого.

– Андрейка! Уши оборву! – дед, похоже, подходил к точке закипания. – Ну-ка подошел ко мне. Быстро! – и властно вытянул левую руку, другой, меж тем, продолжая удерживать двустволку направленной на туристов.

Андрейка неохотно подошел и отдал добычу. Дед взял ружье, мазнул взглядом и закинул его ремень на плечо.

– Вы уж не сердитесь на него, – тетка оправдывалась, как будто и не держали ребят под направленными стволами ее родственники, – это племяш мой, из города. Родители нам на лето сбагрили, а сами на юга укатили. Теперь, видать, мы его единственная семья.

Дед в это время кивнул своему клону:

– Слышь, Сёма, а винтарь-то, оказывается, пневматика. Выходит, ты парня зря вальнул.

– Может, и не зря, – недовольно пробурчал тот, – если Федька их опознает, мы их так и так закопаем.

– Да вроде не врут городские. Похоже – не они это.

– Ну, значит, парню просто не повезло. Прости, бать, нервы за последние дни ни к черту… а вдруг бы у него настоящий винтарь оказался?

– Тоже верно.

Парни тем временем, облегченно вздыхая, стали опускать руки.

– Куда это? Я не давал команды руки опускать! – дед продолжил как ни в чем не бывало. – Может, это и не вы нашего Федора отходили, но что вы за люди, это еще разобраться надо.

Он оглядел их еще раз, а потом скомандовал:

– Значит так, робя, берите свои вещички и товарища своего, нечего ему в лесу валяться, похороним по-людски. И давайте, двигайте за… Андрейка! – закричал он. – Ну-ка давай, топай вперед, будешь дорогу указывать. Вот за ним пойдете.

Парни неуклюже за руки за ноги подхватили своего убитого товарища. Тело еще не окоченело, норовило выскользнуть. Так и двинулись: впереди Андрейка, затем две девушки-туристки, продолжающие утирать слезы, за ними, почти волоча по земле труп, двое парней. Следом дед и не отстающий от него Семён. Замыкали колонну девушка убитого туриста и взявшая ее под руку тетка.

– Ниче, ниче, милая, мы ж не злодеи какие. Кажись, Сёмка твоего случайно стрельнул. Так сейчас неизвестно, чего ждать от человека с оружием. Знать, судьба у вас такая. Его – в землю лечь. А тебе дальше жить. Парня мы тебе найдем, нам сейчас люди ох как нужны. Да вон хотя бы и Семёна? У него жёнка как раз перед всем этим в город подалась, видать, там и сгинула…

Наконец слова стали неразборчивы, и все они скрылись за деревьями.

По-хорошему бы развернуться и уходить, но время шло, а Артём как будто застыл, все глядя вслед ушедшим. То ли ждал чего-то, то ли боялся пошевелиться, он и сам не знал.

– Да-а-а, а это, между прочим, ближайшая к убежищу деревня. А я-то еще думал сходить, так сказать – навести мосты.

Повернулся к жене:

– Идем?

– Тёма, они что, вот так вот просто взяли и убили человека?

– Похоже на то, родная.

– Но ведь их же теперь…

– Что? Арестуют? Посадят?

Светка часто закивала. Артём привлек к себе жену, обнял, пригладил волосы. Потом чуть отстранил, посмотрел прямо в глаза:

– А кто это сделает, солнышко? Милиция, власть?

Та снова прижалась к нему, крепко, как будто стремилась спрятаться у него на груди, и снова закивала головой.

– Малышка, – Артём опять принялся с нежностью гладить ее по волосам, – ну какая теперь власть? Похоже, в каждом населенном пункте своя.

Перед уходом Равилич, как и обещал, рассказал, что было известно ему самому.

– Да кто ж тебе скажет, что случилось? – Ильясов, как бы извиняясь, развел руками. – Это в фильмах, дорогие мои, вам все объяснят закадровым голосом. Или герой обязательно окажется в жутко секретном правительственном бункере, где станет случайным свидетелем разговора посвященных. Ну, или персонаж по пути попадется очень информированный и все поведает как на духу. Вам, кстати, случайно по пути такой не попался? Нет? Жаль, я бы тоже послушал.

Те, кто нанес удар, не представились. Наверху, скорее всего, правду знали, вот только где этот верх? Докатилась информация, что на месте Москвы, Питера и нескольких самых крупных городов – радиоактивный пустырь. Никто из тех, кто это рассказывал, конечно, своими глазами ничего не видел, но здравый смысл подсказывал, что это так. Даже признаков центральной власти не наблюдалось. Хоть Гаврилов на том собрании и говорил, что его назначили, но кто это сделал? Может, сам Гаврилов, кто знает?

Нашлись очевидцы, что была «ответка» – видели старты, еще до удара. Каждый в отдельности сначала подумал про ученья, но потом те, кто выжил и смог рассказать, уже не сомневались – с кем-то мы оплеухами обменялись. А вот что дальше? Начались наземные операции, или каждая сторона, получив по мордасам, решила не лезть на чужие территории, со своими бы разобраться? Никакой информации. Военные, возможно, знали, но поделиться не спешили.

Стало быть, надеяться на некую «центральную власть», что покарает зарвавшихся местечковых князьков и баронов, не приходилось.