– Когда привезли обелиск, я холод почувствовал и еще нечто. Такой сладковато-гнилостный запах. У короба, в котором его привезли, доски прогнили и я подумал, что это от них. В общем, я с головой окунулся в работу, и вы знаете, горе никуда не ушло. И боль утраты стала еще сильнее. Но когда я с головой уходил в работу, боль отступала, и даже становилось немного легче,– старик замолчал. Он поделился с Николаем очень сокровенным и ждал от своего слушателя понимания. Николай молча вел машину.
– Обелиск походил на надгробную плиту,– продолжил Никита Андреевич.– Такой же плоский со скругленным верхом. И смысл текста высеченного на нем звучал как надгробная эпитафия. Но я сразу заметил некую странность в тексте. Клинопись, высеченная на обелиске, немного отличалась от тех, что я видел раньше. Тут полоска была наклонена немного правее, там расстояния между клинышками были чуть больше. Как будто древний автор спрятал внутри обычного текста что-то еще. Тогда я с другой стороны подошел к переводу и обнаружил внутри простого описания обряда погребения тайное послание. Оно гласило: Если ты хочешь вернуть к жизни любимого человека, забери жизнь у другого. Пусть жертва три раза произнесет «Ангиг мула га гелем ши киган мулу» и грязный демон вернет тебе того кого ты любишь, взамен жизни другого. И никто больше не сможет у тебя забрать воскресшего. Ибо каждый живой знает, как ужасно наказание за убийство воскресшего.
– Конечно, тогда я подумал, что все это бред. Но об открытии никому не рассказал. Мой воспаленный мозг цеплялся за любую самую бредовую возможность вернуть мою любимую дочь. И я решил попробовать. В конце концов, что я терял? Я выбрал человека. Пьяницу. Он всем только мешал, как гнойная язва на теле. За бутылку водки он прочел заклинание и… превратился в пепел у меня на глазах. Вы можете себе представить, насколько я был изумлен и напуган в ту секунду. Только тогда я понял, что заклинание действует. А дальше вы знаете, что было. Этот нелепый случай у меня на даче. Я боялся за свою дочь. Что у меня ее снова заберут. Не знал, к чему еще обязывает заклинание. Ведь всем известно, что в воскрешении мертвых нет ничего хорошего. Но я был готов защитить свою дочь любым способом. А потом вы под моим окном. Я испугался. Оружие было у меня под рукой. Я промахнулся. А вы… убили мою дочь. Обелиск не врал. Кара за убийство воскресшего страшна и справедлива. Вы убили мою дочь и обелиск забрал вашу. Но все можно исправить,– в неистовом безумии застонал Никита Андреевич.– В мире столько «падали» не достойной жизни. Вы ведь со мной согласны?
– Рита Васильевна. Она наверно обезумела от горя,– ответил Николай.
– Какая Рита Васильевна?– растерянно спросил старик.
– Не важно. Мы на месте,– сказал Николай.
Педофил жил в ветхой старой избе на краю деревни. Двор окружал покосившийся полусгнивший деревянный забор, покрытый мхом и плесенью. Окна с разбитыми стеклами были завешены старыми дырявыми тряпками. Ветер раскачивал ставни окон, и ржавые петли уныло скрипели в такт ветру. Было раннее осеннее утро. Клочки тумана отрывались от земли и неуверенно поднимались вверх.
Николай повернулся к старику.
– Дайте мне листок бумаги. Я напишу вам заклинание,– сказал Никита Андреевич.
– Вот это?– спросил Николай, достав из кармана клочок бумаги, найденный у Вовчика в квартире.
– Откуда?– удивился старик.
– Вы оставили его на месте преступления,– горестно сказал Николай
– Не повторяйте моих ошибок,– так же горестно сказал старик.
– Уже повторяю,– ответил Николай и решительно вышел из машины.
– Три раза. Надо чтобы он прочел это три раза подряд,– прокричал ему в след Никита Андреевич.
Николай подошел ко входу в избу и постучал. А потом еще и еще. Пока не услышал недовольный голос хозяина.
– Какого хрена так рано заявилась, маленькая шалава?
Николай постучал еще раз.
– Да заходи, бля. Дура что ли? Открыто же. Проголодалась опять? Ну, сначала придется отсосать. А потом так и быть я тебя покормлю, моя шалавенка,– прохрипел сонным голосом педофил.
Николай зашел в избу. Здесь нещадно пахло мочой и нестиранным бельем. Гнилые стены избы пропитались запахом сырого табачного дыма.
– Какого черта тебе здесь надо, мент,– педофил поспешно вылез из под горы одеял и агрессивно уставился на Николая опухшими от многодневной попойки глазами.
На дворе стоял ноябрь месяц, и в не протопленной избе было безумно холодно. Даже холоднее чем на улице. Николай подошел к педофилу и сунул в нос листок с заклинанием.
– Прочти,– спокойно сказал он.
– Ты что сдурел?– оскалился педофил.– Я свое отсидел. Ты нахрена сюда приперся?
Николай достал пистолет и приставил ледяное дуло ко лбу педофила.
– Читай,– хладнокровно сказал он.– Прочти три раза и я уйду.
Педофил изменился в лице. Дуло пистолета приставленное к голове отрезвило его. Он посмотрел на листок и глаза его стали стеклянными.
– Ангиг мула га гелем ши киган мулу,– прочел педофил.
– Еще раз,– приказал Николай и педофил повиновался.
– Ангиг мула га гелем ши киган мулу,– произнес он.
– Еще раз,– дрожащим голосом, почти неслышно сказал Николай.
– Ангиг мула га гелем ши киган мулу,– прохрипел педофил. Он стал мертвенно бледным. Тело его огрубело. Оно стало твердым и хрупким как уголь. А потом рассыпалось в пыль. Николай почувствовал до боли знакомый сладковато-гнилостный запах и поспешно выбежал из избы.
Зазвонил телефон. Он поднял трубку.
– Котик?
– Да, любимая.
– Ми дома. Она в шкафу пряталась. Представляешь. Мы просто не могли ее найти. Она хитрюга у нас, видишь какая. Возвращайся домой. Мы соскучились.
– Скоро буду, кисюля,– он повесил трубку и зарыдал. Слезы счастья катились по его щекам. Его любимая доченька снова была дома. Он, пошатываясь, добрел до машины и плюхнулся на водительское сидение.
– Отпустите меня,– моляще попросил Никита Андреевич и Николай вздрогнул. Он и забыл, что в машине кто-то есть.– У меня тоже дочь и мне тоже нужно ее вернуть. Отпустите. Хотите я, потом сам с повинной вернусь.
– С повинной? В чем? – Николай грустно улыбнулся. Он достал из кармана ключ и расстегнул наручники.– Я довезу вас до города.
– Нет. Отвезите меня к одному человеку. А дальше я сам.
– Это будет пьяница, наркоман, убийца?
– Какая вам разница,– грустно ответил Никита Андреевич.
Николай утвердительно кивнул, и машина двинулась сквозь унылый густой туман к тому, кто не достоин жизни.
***
В узкой маленькой комнатке было не протолпиться. Николай стоял неподалеку от усопшей и ждал команду выносить гроб из квартиры. У его сослуживца и близкого друга скоропостижно скончалась жена. И Николай пришел почтить память умершей, да и просто помочь. Наконец соболезнующие расступились. Пора было выносить тело на улицу, где уже стоял заранее заказанный катафалк. Николай и еще несколько крепких мужиков подхватили гроб. Они с трудом вынесли тело через узкий коридор хрущевки на лестничный пролет и дальше вниз. Пролеты были узкими, и пронести гроб между ними можно было, только поднимая его выше перил. Мужики то задирали гроб к верху, то опускали вниз, и голова усопшей безвольно болталась, словно оторванная от тела. Не смотря на то, что помогающих было много, пару раз гроб чуть не перевернулся. К счастью все обошлось. Гроб вынесли на улицу и поставили на табуретки. Началось спешное прощание с усопшей. Безутешный вдовец пытался успокоить детей. Но что он мог им сказать? Врать, что мама вернется? Говорить, что в гробу лежит кто-то другой, а мама вот-вот придёт? Со временем они свыкнутся с утратой. Это лучше чем глупая ложь. Но сейчас они неистово плакали, разрывая в клочья отцовское сердце.
Николай стоял в отдалении, готовый помочь хоть чем-то в любую секунду. Прошло три месяца с тех страшных событий, о которых он пытался забыть. Вовчика так и не нашли. Да и не искали. Рита Васильевна поправилась и вернулась домой. Но вскоре ее определили в психушку. О Никите Васильевиче Николай никому ничего не сказал. И он исчез, уехал из города. Жена Никлая свято верила, что их доченька просто пряталась в шкафу.
–Представляешь, какой кошмарный сон,– иногда вспоминала она.– Мне даже стыдно, что я тебе тогда набрала. Такую чушь несла. А эта хитрюга в шкафу спряталась и заснула. Дурой себя чувствую. И ты по городу носился, как в жопу раненый. А она в шкафу была. Вот же точно мышуля,– и она весело хихикала.
Николай и сам иногда хотел в это верить. И только клочок бумаги с заклинанием, спрятанный в потайном кармашке кошелька напоминал ему, что все это было наяву. Иногда он доставал заклинание, вертел в руках, желая сжечь. И всякий раз бережно клал на место. Нет, он не жалел о том, что сделал. Педофил заслуживал гораздо более мучительной смерти. И если бы это случилось вновь, он, не раздумывая поступил бы так же. Просто этот листок напоминал ему о том дне. И о том, что Ми умерла тогда. Он не мог избавиться от ощущения, что вместо их дочки в кроватку каждую ночь ложиться искусная подделка. Копия без души. И это ощущение душило его. Не давало жить. Именно поэтому он хотел сжечь заклинание. Потертый листок бумаги, обитающий в кармане его кошелька, не давал Николаю шанса забыть. А в такой ситуации нет большего счастья, чем забвение. Так чувствует себя курица, которая знает, что завтра ее подадут к столу и хочет забыть об этом. Но страх, что его Ми снова исчезнет, был гораздо сильнее. А листок – залогом того, что ее всегда можно вернуть.
Вечером, когда все разошлись, в маленькой хрущевке остались четверо: Женя – муж покойной и его маленькие дочки и Николай. Дети мирно посапывали в своей комнате. Им очень тяжело дался сегодняшний день, и они спали мертвым сном, позабыв ненадолго о том, что их мамы больше нет. Николай и Женя сидели на кухне, и пили водку.
– Коль, мне сейчас так больно. Я ведь люблю ее,– заплетающимся языком сказал Женя.– А она ушла. Так рано. Всего 38 лет. Будь проклят этот чертов тромб. Врачи сказали: он и через 20ть лет мог оторваться. Она бы еще 20ть лет прожила. Чувствуешь разницу,– Женя горестно усмехнулся.– А теперь у меня две дочки на руках и никого больше. Ее родителей уже нет. И мои тоже… сам знаешь. Один за другим ушли. Я ведь теперь и работать должен и их воспитывать. А я не могу. Даже пальцем пошевелить не могу, так больно.
– Тебе нужно жить ради дочек. Мы тебе поможем. Жена с мелкими посидит, когда надо будет. Да и я тоже. Помни, ты не один. Со временем все наладиться,– пытался успокоить друга Николай.
– Да. Конечно,– как-то странно ответил Женя.– Ты наливай пока. Я ща,– он встал из-за стола и, пошатываясь, побрел в сторону туалета.
Николай налил в пустые рюмки водки до краев и стал разглядывать не хитрое убранство Жениной кухни. Дешевая мебель, старая посуда. Паутина в углу на потолке. Занавеска, пожелтевшая от осевшего на нее жира готовящейся еды. Все как у многих. Обычная кухня. И тут Николая стало одолевать непонятное беспокойство. Женя слишком долго не возвращался. Николай встал и пошел к туалету. Дернул ручку. Дверь открылась. Туалет был пуст. Он с минуту тупо смотрел на белоснежный унитаз, красующийся в углу. Незадолго до смерти, Женина жена отдраила его до блеска. Будто чувствовала, что в доме будет много гостей.
– С кухней не успела,– скорбно подумал Женя.
Сообразив, что Женя в туалете не появится, Николай, пошатываясь, побрел к нему в спальню. Когда он открыл дверь, его друг сидел на кровати и вертел в руках пистолет. Николай остановился на входе и замер.
– Ты чего это?– пересохшими губами прошептал он.
Женя приставил дуло к виску. Николай в два прыжка оказался возле друга и ударил его по руке. Прозвучал выстрел. Пуля, никого не задев, ушла в потолок, а пистолет с грохотом упал на пол. Николай со всей дури влепил Жене оплеуху.
– Ты охренел! У тебя дети, дебил! – заорал он на друга.
– Не могу я больше. Не могу я так. Нет мне жизни без нее. Не сегодня, так завтра руки на себя наложу,– стонал, завалившийся на кровать, Женя.– И никто мне не помешает. Я уже все решил. Если она умерла, то и я тоже.
Николай плюхнулся на пол возле кровати. От нервного напряжения кожа зудела и ужасно чесалась. Он стал судорожно тереть ладонями голову, запуская пальцы в густые волосы. Он чувствовал горе своего друга. Ощущал его физически. И ему тоже было больно. Нестерпимо. Как тогда, когда не стало Ми.
– А если она воскреснет?– неожиданно спросил Николай.
– Бля. Мне и так хреново. Перестань издеваться. Иди домой к своей жене и дочке. И цени каждый день, проведенный с ними. А мою не вернуть,– и Женя зарыдал в голос. Николай подождал, пока друг немножко успокоится.
– У тебя есть на уме человек, чью жизнь ты бы забрал, а взамен воскресил жену?– спросил он Женю.
Тот вытер слезы и уставился на Николая тупым не понимающим взглядом.
– Ну? Че смотришь? Есть или нет?
– Да дохрена!– ответил Женя.
– Тогда поехали.
– Куда поехали?– опешил Женя.– Ты с дубу рухнул, что ли?
– Пошли, накатим по одной. Рассказать мне тебе что-то надо,– Николай хлопнул друга по плечу.– А потом поедим.
Они ехали по заснеженной скользкой дороге. Снега выпало в эту ночь по колено. И он все сыпал и сыпал дальше, крупными хрустящими хлопьями.
– Он вот там живет. В той этажке,– Женя был очень возбужден.– Знаешь мразь какая. Нарик конченный. За дозу моего друга тогда пырнул. Тоже зима была, как сейчас помню. Я его до дому на себе тащил. Снег в крови весь был. Прям за ним дорожкой тянулся. Не выдержал он. Умер от потери крови. А этой мрази всего семь лет дали. Теперь живет припеваючи. А моего дружбана черви давно сожрали. Ему еще 20-ти не было. Ребенок месячный остался. Вот скажи, достоин такой человек смерти?– спросил Женя.
– Тебе решать,– ответил Николай.
– Конечно достоин. Еще как достоин,– сжав кулаки, прорычал Женя.
– Тогда возьми вот это и заставь его прочитать,– сказал Николай и достал из бумажника клочок бумаги с заклинанием.– Только пусть три раза подряд прочтет. Иначе не получится.
– Ты со мной?– спросил Женя.
– Нет. Самому надо. Только ты если решил, то заставь прочесть его. Нюни не распускай.
– Не распущу, будь уверен,– сказал Женя и исчез в подъезде.
Зазвонил телефон. Николай поднял трубку.
– Да, дорогая.
– Ты где?
– С Женькой. Хреново ему.
– А ясно. Тут Ми тебя к телефону.
– Может потом.
– Пап, привееет. Ты скоё домой?
– Я с другом солнышко. Ему помощь нужна. Ты же знаешь, что друзей в беде не бросают.
– Угу. Я тогда спать пойду, а ты когда пьидешь, ты же меня поцелуешь?
– Конечно мышуля.
– Тогда ладно. На маму.
– Ладно, котик. Я ее счас спать уложу и тебя ждать буду. Не спится без тебя что-то. Ты там поддержи Женю. Тяжело ему наверно.
– Хорошо, кисюль.
– Я люблю тебя.
– И я тебя тоже люблю. На связи,– и Николай повесил трубку.
Женя вернулся через полчаса. Плюхнулся в машину, словно мешок с картошкой и сказал:
– Езжай.
– Ну что там? Получилось?– спросил Николай.
– От него только пепел остался. Дети плакали только,– словно робот, без единой эмоции, сказал Женя.
– Какие еще дети?– сглотнув подступающий к горлу комок, спросил Николай.
– Его.
– Ты же говорил он наркоман.
– Был. 20-ть лет назад. Теперь семья у него, оказывается. Жена. Дети.
– Так нахрена ты?..– Николай запнулся на полу слове. На рукаве Жениной куртки краснело алое пятно.– А кровь, откуда?– спросил он.
– Не беспокойся. Это не моя, жены его кровь. Кидалась на меня. Бешеная сука. Ну, я ей двинул разок пистолетом по зубам. Кровь брызнула,– Женя ухмыльнулся, вспомнив этот момент.– Но я его заставил. Нюни не распустил. Он понял, что я их всех положу, если он не прочтет. Что дальше делать?– спросил Женя. Опасный огонек загорелся в его глазах.
– Ничего, Жень,– с горечью в голосе, сказал Николай.– Поехали. Дома тебя ждет твоя любимая,– он ощутил каждой клеточкой тела, что совершил ошибку.
Когда они вошли в квартиру их встретили встревоженные дети.
– Пап, там тетя какая-то в комнате. Говорит, что тебя ждет,– сказала старшая дочь. Ей недавно исполнилось 8 лет. Не по годам смышлёный ребенок.
Друзья удивленно переглянулись, и Женя неуверенно открыл дверь своей комнаты.
– Марфа?!– толи спросил, толи воскликнул Женя. Он побледнел и оперся на дверной косяк.
На углу кровати сидела миловидная светловолосая девушка, лет 17-ти на вид. Она даже отдаленно не походила на его умершую жену.
– Женя, кто эта девушка?– спросил полностью протрезвевший Николай.
Марфа подскочила, подбежала к Жене и обняла его, крепко-крепко.
– Как же я скучала по тебе,– сказала она и прижалась к его груди. Потом отстранилась. Пристально посмотрела на его белое словно мел лицо и волосы с сединой.– Как же ты постарел, любимый.
Женя попытался освободиться из ее объятий, но девушка лишь сильнее к нему прижалась. Тогда он с силой оттолкнул ее. Так, что она неуклюже упала на пол.
– Ты же сказал, что воскреснет моя жена,– он смотрел на Николая и в глазах его был ужас и смятение.
– Заклинание воскрешает любимого человека. Наверно, того кого ты любишь больше всего,– пробормотал невнятно Николай.– Кто она тебе?
Марфа поднялась с пола и потирала ушибленную от падения руку.
– Жень, ты, что забыл про меня?– удивленно спросила Марфа.
Женя вздрогнул. Вопрос этот ударил его словно нож в сердце.
– Никогда. Я помнил о тебе каждый день своей проклятой жизни. Моя маленькая,– сказал Женя. Он подошел и обнял ее. Зарылся в ее волосах, он так скучал по их запаху. И стал вспоминать, как они первый раз поцеловались. Как ходили вместе за ручку по улице у всех на виду и гордились тем, что они пара. Все должны были знать, что они любят друг друга. Как уединились в Жениной квартире, когда его родители уехали на дачу. И как ее насмерть сбила машина. Он плакал. Пил, как тварь каждый день. Пытался заглушить свою боль. Его верный друг неотступно следовал за ним в эти дни. Не отпускал ни на шаг. Как, после очередной попойки, они вместе шли по заснеженной улице. И к ним подошел наркоман. Он вынул нож.
– Деньги. Быстро,– сказал он.
Надо было просто отдать деньги. Друг отдал. Женя – нет. Он надеялся, что грабитель пырнет его ножом и все закончиться. И он пырнул, но не Женю. Друг закрыл его грудью. А потом алый от крови снег. Женя так спешил. Но кровь текла слишком быстро. Липкая. Он был весь в ней. С тех пор он боялся крови. Он пытался повеситься. Мать вытащила его из петли. Психушка. Со временем чувство вины сменилось обретением смысла жизни. Во что бы то не стало, Женя решил жить в память о своем друге. Спустя год он встретил Веру и полюбил ее. Она родила ему дочку. А потом еще одну. И Женя вновь обрел покой и счастье. Он любил ее и она умерла. А потом воскресла, но не она, а эта. Та, про которую он почти забыл. Та, которую возненавидел за эти годы. Что-то нашло на Женю. Он стал все сильнее и сильнее сжимать Марфу в своих объятиях.
– Женя, мне больно. Женя, отпусти меня. Женя! – но Женя не слышал. А Николай просто стоял и смотрел. Все происходящее казалось ему галлюцинацией. Пьяным бредом отравленного алкоголем мозга. Он очнулся, когда было уже слишком поздно. Марфа растаяла в Жениных руках, осыпавшись на пол серым пеплом. И вслед за ней его старшая дочь превратилась в пыль.
– Где она?– спросил, обезумевший от увиденного, Женя.
Николай смотрел на горстку пепла на полу. Сладковато гнилостный запах быстро распространился по квартире. Женя не смог справиться с собой. Он упал на четвереньки и вырвал прямо на пепел, а затем поднял глаза и посмотрел на Николая.
– Мы вернем ее. Обязательно,– пообещал Николай.– Я знаю пару человек, чья жизнь ничего не стоит. Надеюсь, ты не потерял заклинание?
– У меня в кармане,– сказал Женя. Он вставал с колен и вытер рукавом рот.
Ночь тянулась бесконечно долго. Когда друзья вернулись домой, их вновь встретила Марфа. Старшая дочь Жени что-то пыталась объяснить младшей. Марфа убирала Женину блевотину с пола.