Света прислала фотки Сонечки в новом платье, это уже не ребенок, красавица. Портит только эта идиотская прическа, аля Тимошенко, Павел ее терпеть не мог. Павлу очень нравились распущенные Сонины волосы. Не густые, не блестящие, но зато можно было провести по ним рукой, как кошку погладить. И еще….если взять их в горсти и поднести к лицу, и поцеловать эти волосы… А выпускной Сонечке подпортила проклятая пандемия, всю страну поставили на уши, но уж тут, как говориться лучше перестраховаться, тем более, что зараза эта и вправду есть, и косит конкретно. В середине лета досталось от нее и Павлу, он серьезно заболел. Благо обошлось без стационара, перенес сносно. Состояние было то еще, раз думал все. Приехали. Ан нет, оклемался потихоньку.
В августе позвонила Соня и радостно сообщила, что ей предложили бюджетное место от городских властей в курском медицинском университете. Важничала, задирала нос и была ужасно занята, так как будто не только окончила предложенный мед, но и заседает уже в городской думе Апраксина в роли, не меньше чем председателя. Сказала, что двадцать пятого уезжает в Курск.
Ну что же, надо снова в ломбард, решил Павел, не без подарка же девочке оставаться. Университет все таки, ни хрен собачий. В ломбарде Павел увидел замечательное женское колечко, с красивыми камушками и удачно заложив свой перстень за целых двадцать семь тысяч целковиков, он умудрился и купить кольцо за пятнадцать, и выкроить деньги на поездку в Апраксин. Он непременно увидит Соню перед отъездом, когда еще придется? Почти шесть лет ведь учиться, а на лето не всегда выпадает отпуск. Все непременно хотят в отпуск летом, но не организацию же из за этого закрывать. Машину гнал лихо, старая пятнашка и не знала даже, что может двигаться сто сорок, сто пятьдесят. Павел уже привык, что поездка в Апраксин обходится ему не менее, чем в два штрафа за превышение. И дело даже не в том, что он злостный там нарушитель, просто тут поезжай хоть со скоростью шестьдесят км и то, где нибудь да схлопочешь. В тот вечер ему совсем не удавалось побыть с Соней наедине, кругом были родственники жены брата, дикая детвора, целые хороводы тех, кого совсем не обязательно было бы видеть. Поговорить толком даже не удалось. В целом поездкой Павел остался не доволен и даже колечко Соне пришлось только лишь на мизинец, хотя она упорно пыталась втиснуть его на безымянный. Только лишь в самом конце, перед отъездом, прощаясь Павлу удалось обнять Соню, нежно поцеловать в ухо и сказать, что он любит ее больше всех на свете. Он даже еще не осознавал, как сильно действительно ее любит….
Следующие двадцать дней прошли в мыслях о Соне. Она все время стояла у Павла перед глазами, как наваждение какое то. Павел продал свою пятнашку знакомому, тот давно уже просил и вырученных денег хватило на выкуп из залога перстня, ну и Соне на обучение до декабря хватит решил он. Четырнадцатого позвонила Сонька и стала поздравлять Павла с днем рождения.
Ты чего совунья? У меня ж завтра оно только, поправил Павел.
А я у папы спросила дядя Паша, он сказал четырнадцатого…расстроилась Соня
Павел рассмеялся…ну ты даешь детка, нашла у кого спрашивать. Папа ваш не знает даже, когда у собственных детей день рождения, а уж тут то…
Говорили о пустяках и оказалось, что Светлана через день едет с сестрой в Курск к Соне, везет ноутбук и всякую хозяйственно-полезную мелочевку девочке. Павел снова сорвался в Апраксин, такой оказии упустить он не мог и сев «на хвоста» девчонкам, уже через сутки он снова увидел Соню, в Курске, в университетской общаге. Дальше фойе их правда все одно не пустили, карантин блин. А на сытом и умиротворенном лице охранника-пенсионера было прямо таки написано…взяток не беру, в комнаты к девочкам не пущу, не велено. Ну ладушки, не велено, так не велено, стоим ждем. Через некоторое время примчалась Соня, вся сияющая, счастливая, радостная…Чудо как хороша. У Павла аж дыхание перехватило от ее вида. Соня полизалась со своими, потерлась носом о Павла и пришел черед решать проблемы насущные, трансфера привезенных грузов в карантинную зону. Сонька и тут не подвела, в очередной раз доказав, что и в огне она не горит, и в студенческой общаге не пропадет. Махнув хвостиком она мигом пристроила проходящего мимо чернявенького студента молокососа, будущую клистирную трубку, к общественно полезному труду по транспортировке грузов на четвертый этаж университетского общежития. Потом они все вместе отправились к машине и мать Сони кормила ее всякими домашними вкусностями. Сонька влезла в открытый багажник хюндая и помахивая ножкой с удовольствием трескала обжаренную куриную голень и прочие вредоносные полезности. При этом она умудрялась болтать без умолку, смеяться, умничать, важничать и кокетничать одновременно. И вот сейчас Павел уже понимал, что любит Соню. Он знал вроде, что так нельзя, так не положено, не принято….,но поделать с собой уже ничего не мог. В тот день он и пропал окончательно.
Глава 3 Признание.
Павел еще не в состоянии был осознать, как следует поступить дальше и только лишь пребывал в твердом убеждении, ощущении того, что он должен быть рядом с Соней. Он не знал как, он даже не понимал имеет ли на это право, но хотел этого больше всего на свете. Наконец набравшись храбрости, аргументируя для себя, что мужчина должен совершать мужские поступки Павел набрал ее номер. Он выбрал для этого воскресенье, так как не желал выбить Сонечку из учебного процесса своим признанием. Соня звонка его не ждала. Удивлена была тем, что оказывается выходной, учебная программа универа штука загруженная и Соня утопала в своей латыни даже и в свободные от занятий дни. Павел говорил. Говорил много и сбивчиво. План разговора который он составил рушился на глазах, он только хотел успеть сказать все, чтобы только Сонечка не бросила трубку. Он говорил, что любит ее, любит так, что дышать не может. Что он хочет приехать в Курск к Соне, снять там квартиру, устроиться на работу, чтобы заботиться о ней. Зарабатывать, готовить, стирать, убирать, носить ее на плече из универа уставшую и таскать для нее обеды….Он просил только ее подумать. Вдруг, ну хоть самую чуточку он ей нужен? Каялся, что разница в возрасте велика и говорил, что если есть хоть капля любви, то все остальное не имеет никакого значения. Когда Павел наконец закончил на другом конце связи зависло глухое молчание, а потом…..потом его оглушил рев маленького ребенка, девочки, ребенка обманутого им Павлом, обиженного ни за что, ни про что человеком, которого она считала близким, родным, хорошим……И дальше только гудки, жуткие насмехающиеся гудки отбоя. Павла словно раздавили эти гудки, расплющили по земле, раскатали по заплеванному асфальту…Что же он черт возьми наделал, что натворил, он же обидел ее, самую нежную, самую родную, любимую, самую лучшую в этом долбанном, проклятом мире. Как он добрался домой он не помнил. Отдышавшись он пытался звонить еще, но безрезультатно, отбой за отбоем. Ну, ведь он просил ее подумать, до совершеннолетия, есть еще четыре месяца, может надежда есть?
Человек абсолютно безумное животное и безумие его состоит в том, что его не оставляет надежда даже в тех случаях, когда надеяться уже больше не на что. Так осужденный положив на эшафоте голову на плаху палача еще надеется, авось промахнется…
Павел решил действовать споро, твердо. Он уже осознал, что совершил большую ошибку. Не сам факт признания, а то что сделал он это по телефону, когда Сонечка находилась для него вне досягаемости. Нужно было оказаться рядом, выбрать момент, а там по накатанной….у нее не было бы практически никаких шансов. Ну и сволочь же я, думал Павел. Ну, что сделано то сделано. Форсируем Днепр где пьяные ежики собаку перебрасывали….
Павел стал забрасывать Соню смсками, писал стихи, записывал и выкладывал в нете для нее песни, тишина. Он то злился, то уговаривал. Стихи были хорошие, иногда злые, но всегда хорошие. Вот они:
Глава 4. Стихотворная
Колыбельная.
Спи Лисенок светлый мой,
Словно в небе звездочка,
Пусть хранит моя любовь,
Совушкино гнездышко,
Ты прекрасней всех собой,
Мой символ мироздания,
Я придумал образ твой,
Что нежней дыхания.
Или просто угадал,
Или сердцем чувствую,
Я его тебе отдал,
С песней этой грустною.
Спи Лисенок, боль моя
Утро занимается,
Над тобой встает заря,
Путь лишь начинается.
Эти слова Павел положил на мотив известной детской колыбельной, они буквально сами просились к музыке. Записав отправил на фейсбук Сонечке. Тишина.
Оригами.
Я бы превратился в оригами.
Что пылиться занимая полку,
Может прикоснешься ты руками,
Раз в году украсишь мною елку.
Пыль смахнешь, а вместе с нею время.
Годы, что как пропасть разделяют,
Я несу любовь свою как бремя,
Мне тебя безумно не хватает.
Твой бездушный, пыльный оригами,
Спрячет глубоко живую душу,
Не притронется к тебе руками.
И покой твой юный, не нарушит.
Эти стихи Павел написал оттого, что соня в детстве любила кропотливо собирать из маленьких треугольничков причудливые фигурки. Павел называл их оригами, хотя черт знает, что они такое на самом деле. Можно погуглить…Тишина.
Пустота.
Клокочущая пустота. пустыня, остров.
Пустынной пустошью пройти всегда не просто,
В пустое зеркало гляжу,
пустынным взглядом,
Тебя я в нем не нахожу,
отравлен ядом,
Отравлен пулей из свинца
злой нелюбовью,
Черты усталого лица
скривило болью,
Живая мысль в хаосе дней канула в лету,
Стреляю ей по куполам и минаретам.
И ощущаю я хребтом, чужую подлость,
Молчать не сложно, ведь сказать мешает гордость,
Но может лучше чем молчать, самой подумать?
Смолчать, не лучше чем кричать, почти что плюнуть.
И может лучше, чем предать, встать со мной рядом?
И не таким уж окажусь я монстром, гадом.
Мне на пути моем темно без покаянья,
Я свет твоей звезды, приму как подаянье.
Тишина, тишина, тишина…Павел сошел с ума окончательно. Он рассчитался с работы, связался с риэлторами и выставил свою подмосковную квартиру на продажу. Он решил переехать в родной Сонин город Апраксин и быть рядом любой ценой…
Тем временем он бомбил Соню смсками, стихами и постами на всех доступных ресурсах…..
Лучшая на земле.
Ты для меня единственная,
Лучшая на земле,
Далекая и таинственная,
Я рыцарь на белом коне.
В сверкающем солнцем доспехе,
Забралом на грустном лице,
Нескладный такой, неказистый
Почти, что в самом конце.
Начала ведь быть не может,
Меня не узнаешь ты
Ни бог, ни черт не поможет,
Забралом прикрыть черты.
А за стальною решеткой
Прожитых лет следы,
И вряд ли в такого рыцаря
Способна влюбиться ты.
Юная, чистая, нежная
Как быстрая лодка скользишь,
Мимо устало заснеженного,
Глянешь и промолчишь.
Нет, ты не жаждешь обидеть
Веры в любовь бойца
Просто не хочешь видеть,
Шрамов его лица.
И сердце твое не тронет
Злая моя беда,
Ведь нет виноватых кроме,
"НЕ СБУДЕТСЯ НИКОГДА"
Павел мало спал, выглядел уставшим, спасали только систематические занятия спортом, да теплящаяся в душе надежда на счастливый исход. Умом он уже понимал, что хорошего из этой затеи не выйдет, что это молчание не естественное, но сердце упорно требовало «продолжения банкета» или скорее болезненной любовной вакханалии. Телефон упорно молчал…
Злая с… любовь
Ты меня не ругай, не суди за любовь,
Просто в жилах моих зло пульсирует кровь,
Седина на висках, сердце сжато в тиски,
Будто вздето в кольцо неизбывной тоски.
Я как в омут кидаюсь в последний рывок.
Чтобы в сердце жестоком сыскать уголок,
Отогреться и руки любимой согреть,
Но как холодно мне, в твоем сердце гореть.
Я не нужен тебе и себе ни к чему.
Отчего же я выбрал тебя?
Не пойму,
Я бы стал, да не смог,
Я бы был, да никак,
Ты не любишь,
Не видишь,
И пусть будет так.
ОКТЯБРЬ 2020.
Спустя два месяца после сентябрьских событий Павел продал квартиру. Продал быстро, потерял не меньше трех сотен тысяч, но деньги сейчас не имели для него значения, только Соня. Так же быстро как продажу собственности Павел организовал переезд в Апраксин. Более того, он снял двухкомнатную в соседнем подъезде Сониного родного дома, компактно разместил там немногочисленные пожитки, дрязг, хлам и рухлядь, как поминал незабвенный Федор Михайлович и вплотную занялся поиском постоянного жилища. Родственники встретили его дружным вопросом, а чего он сюда собственно приехал? Павел так же дружелюбно буркнул, что мол там один, теперь вот тут буду. Апраксин тоже русский город и в нем тоже люди живут. Ясный перец никто никому не поверил, всем давно уже было все известно, а как же? Мамина дочка. Никогда Соня не была самостоятельной, как Павел не пытался вбить в голову детям: думайте, думайте обо всем, не принимайте на веру чужое мнение, рассматривайте альтернативу, принимайте независимое решение. Да и какая к черту самостоятельность в таком возрасте? Может и к лучшему оно, так то….