«Футляр времени», или Хроники одной хрени

Путь к совершеннолетию у Евгения не отмечен проявлениями каких-то особых талантов. Так – среднестатистический советский школьник.

Как и у многих, по мере взросления, «вектор выбора» будущей профессии шарахался по разным плоскостям и направлениям. От футболиста (в начальных классах) к археологии (восхищался научным подвигом Шлиммана), далее в мечтах стать дипломатом (насмотрелся прибалтийских фильмов о Западе) и, наконец, философия (Гегель, Кант, экзистенциализм – это звучало).

Следя за этими мечтаниями быстро увлекающегося внука бабушка каждый раз резонно замечала:

– Главное будь человеком и не забывай Бога. Тогда все у тебя в жизни приложится.

Церковь не посещала, но и к теории Дарвина относилась скептически. В два года, по ее настоянию, Евгений был крещен. Носила крестик, и по утрам, как бы незаметно от него, молилась на маленькую иконку, стоящую в углу книжной полки.

Помнит, как она ему, подростку, сказала как-то:

– Повезло внуку с бабкой, впрочем, и мне грех жаловаться.

И вот 32-х летний уже Евгений Петрович – кандидат философских наук, президент коммерческого банка, хоронит своих – бабушку Анну Ивановну и … жену.

Они заживо сгорели. Несчастный случай – на его, только что построенной даче, якобы, подвела электропроводка. Так случилось, в доме ночью остались одни, и огонь был неумолим.

      Закрытые гробы. В храме много людей. Ему тогда казалось, что сегодня – в этот майский день навечно рухнул привычный порядок вещей. Не зря, хотя, подчас, дежурно говорят: «Невосполнимая потеря»,– это, конечно, про бабулю.

Остались он и она – Светланка, вцепившаяся в него дочка – второклассница.

Через год врачи поставят Борисову страшный диагноз.

________________________//______________________________

Выпускной класс остался в памяти непроходящим ощущением пустоты и потери. Дни протекали как-то бестолково и один тоскливее другого.

Ирку старался не замечать – это было труднее всего, но всегда здоровался первым. А девушка еще больше расцвела – красота стала утонченней, появилась женская взрослость. Симпатичная девчонка превратилась в юную мадам.

Внешне веселая и вполне счастливая, только с грустинкой в глазах. И хотелось думать, что этот налет печали от невозможности вернуть все, как было. Но такая мысль сразу же убегала, теряясь в закоулках обиды, когда видел как Гоша с ней, сидя за партой о чем-то перешептываются, а она чуть щурится в улыбке.

– Неужели ей лучше с ним, чем со мной? – задавался Жека ревнивым вопросом. И не находил ответа.

Одиночество в любой компании, где ее теперь не было, душило. Занозой сидело – такую девушку он больше никогда не встретит.

Свое февральское семнадцатилетие Жека праздновал шумно.

Анна Ивановна организовала чудесный стол и в ожидании гостей попыталась внушить родному внуку обойтись минимумом злоупотреблений. Евгений согласно кивал и с нетерпением ждал, когда же она уберется к своей давней знакомой.

Вполне ожидаемо позвонила Ирина. Голос задорный, но чувствовалось волнение. После скороговорочного поздравления повисает вразумительная пауза – ждет приглашения. Выдавив из себя вежливое «спасибо», кладет трубку. Живо представил себе, как их разговор слушает ехидно ухмыляющийся Гоша.

В квартиру набилось человек десять сверстников, и день рождения начался отмечаться с далеко не школьным размахом.

Из напитков превалировала водка. Ее принесли проверенные Мастер и Боб.

Ближе к одиннадцати вечера, придя домой, бабушка уже никого не застала. Только привычный интерьер квартиры слегка изменен – сорванная штора в гостиной, на боку стул с надломленной ножкой, разбита любимая ваза, гора немытой посуды, и даже оторванный кусок обоев, причем приличный, да еще полуголая девушка Мила из параллельного, спящая в обнимку с мертвецки пьяным Жекой.

Наутро, даже не рассвело, Анна Ивановна, без лишних церемоний и ложного гостеприимства тормошит парочку, и скрюченным от артроза пальцем указывает на дверь «честной давалке и сучьему вымени» – так она назвала ночную подружку внука, и которой год назад еще преподавала. А продравшему с трудом глаза, пребольно стукнула бабусиным кулачком по лбу. И пока Людмила со словами – «извините меня, пожалуйста» – собирала по комнате свою разбросанную одежду, было заявлено с горечью:

– Видели бы тебя, балбеса, сейчас твои родители.

Названный так, потом с полным безразличием, где-то полдня, выслушивал бабкины укоры. Апатия «плитой» давила на его праздничное унылое настроение.

________________________//______________________________

Ведущая вечера, молодая химичка – старается. В красном платье, ярким пятном на сцене. С помощью хрипящего микрофона объявляет белый танец.

Краем глаза Жека видит, как из группы девчонок выдвигается Ирина и идет прямо к нему.

– Можно тебя пригласить? – смотрит в пол.

Он же ликует про себя и почти готов ее простить. Многие с интересом наблюдают за ними – неужели помирятся?

«Настала пора мне быть великодушным», – решает он.

Весь взмок, горячими руками держа ее за гитарную талию, а она с полуулыбкой глядит за его плечо и томит своим молчанием. В зале Гоша не наблюдался.

Школьный ансамбль скверно исполняет «Отель Калифорния». Проходит минута немого топтания и, наконец, прислонившись к уху:

– Женечка, хочу извиниться за то, что сделала тогда больно. Мы с Григорием осенью подаем заявление. Прости меня, глупую, и, когда-то твою,– голос запинается.

– Даже фамилию не придется менять,– вроде попытался сострить.

Музыка закончилась, а они продолжали стоять, уже опустив руки. Зазвучала следующая композиция, кажется, «Дым над водой», а в башке, почему-то, крутится: «Вот и все, что было, ты как хочешь это назови» – строчка из какого-то тогдашнего шлягера. Цедит, не разжимая губ:

– Остается вас только поздравить. Ну, я пошел, с твоего разрешения.

Больше говорить не о чем. Тут же появился, где-то пересидевший танец, Гоша и они сразу куда-то пропали. Видимо, фактом своего отсутствия, щадили Жекино самолюбие и не стали мозолить лишний раз счастливым видом ему глаза.

Дождь перестал, и троица под звездами откупорила последнюю из припасенных бутылок. Ребята деликатно не спрашивали, о чем их товарищ шептался со своей бывшей подругой, и так по выражению его лица, все понятно.

Закончился выпускной – впереди прогулка на ночном теплоходе. Теперь уже вчерашние школьники плотной толпой спускаются по лестнице. Те последние глотки «Кюрдамира» оказались некстати – Борисова вырвало на светлый пиджак Юрия Семеновича – пожилого учителя истории. Запахло рвотой и скандалом.

– Так вам лучше,– икнув, смело заявил плохо соображавший сейчас.

Это «точечное попадание» явилось неким актом возмездия. Весной в программе общегородской комсомольской конференции посвященной выходу книги Брежнева Л.И. «Целина», вторым пунктом значилась дискотека. Готовящиеся к ней трое друзей были замечены этим учителем в туалете Дворца молодежи, распивающими что-то крепленое. Последовало изгнание с экспроприацией двух бутылок.

На следующий день о происшествии доложено директору школы, а поскольку вторая стеклопосудина извлечена из портфеля Жеки – он и был объявлен зачинщиком.

И вылет из школы чуть не стал реальностью. От такого развития событий спас мощный педагогический стаж бабушки в стенах этого же учебного заведения.

С тех пор чувство горького разочарования на почве той впервые взрослой любви стойко ассоциировалось у него с группой «Eagles», терпко-сладким вкусом портвейна и красным от возмущения лицом Юрия Семеновича.

От главного героя:

«Никогда не будет такого, чего нет вообще – это как «потом» не рождается «до».

И птицы вскрик упавшей на изломе, теперь ее не кружит полет,

Закатила глаза словно в сладкой истоме, на асфальте лежит и уже не поет,

Тревога пропала в сердце горячем, спешащие ноги обходят ее,

Тут птичья душа стала тельцем незрячим,

И краткостью трель отзвучала свое.

Так и нам полетавших в фантазиях легких, с лица не стирается старческий грим,

А мы уступаем место под солнцем с кривою улыбкой другим.

________________________//______________________________

Евгений Борисов в полудреме. Громко чихнув, просыпается его спутница. На часах, тех, подобранных на перроне, пять утра. Завтракают «Роллтоном».

      В молчании одеваются. На себя он натягивает вполне добротный полутулуп, вязаную шапочку. Она же в кокетливо подпоясанном пуховике, а голову венчает норковая шляпка с залысинами и узкими полями. Ноги у обоих в валенках. Все это из приношений в ближайшую церковь.

Чуть пригнувшись, преодолевают одиннадцать ступенек (зачем-то, которые каждое утро он в уме пересчитывал), угрюмая пара выходит через низкую подвальную дверь на улицу.

Здесь еще темно, и в свете редкого освещения не видно прохожих. Рано. Невдалеке только дворник-таджик животом толкает фанерный скребок – за ночь прилично нападало снега.

Женя и Света – хорошие знакомые мигранта Курбана. За триста рублей в месяц он позволяет им пользоваться туалетом и душевой кабиной в своей двенадцатиметровой конуре на первом этаже этого же дома, где их подвал обитания. На тех же ведомственных метрах живут еще трое земляков дворника.

Поздоровавшись с работником лопаты и метлы, они спешат совершить утренние процедуры, а торопиться надо – до восьми следует обойти шесть негласно закрепленных за ними контейнерных точек, пока не приехала «мусорка» и не опередила.

Не считая городской свалки, посещаемой ближе к обеду, почти ежедневное ковыряние в баках – основное подспорье бюджету этих людей. Именно на ней от вожака местных бомжей, деда Лени, был получен «надел» со строгими координатами. Соваться на чужие территории строго запрещено – в лучшем случае могут избить, в худшем – изгонят за границу города.

В нынешнем Женькином «мире» есть практически все, как в той «большой жизни»: мафия, животная конкуренция. Та же жестокость, много нелюбви к ближнему и предательства. Разве что, понятие «грязь» в теперешней его среде звучит более натуралистично.

Через пару километров – первые мусорные контейнеры. Холодный и колючий ветер настойчив – так и лезет под полы одежды. От баков привычно воняет. Рядом копается Светка, что-то бормоча. Слышно – безматерно жалуется на судьбу, которой всего-то полтора года. Это обычный словесный «выхлоп» ее похмельного настроения. Припухшее лицо на свету рассматривает выуженное сосредоточено. Руки одеты в часто стираемые белые нитяные рабочие перчатки – в такой «яме» эта женщина продолжает оставаться брезгливой.

С большими полосатыми сумками, набитыми мусорным «добром», бредут к пункту приемки вторсырья.

Рассвело, пошел густой снег, и стало не так ветрено. Во многих окнах домов мелькают тени – утро вкатывается в рабочие будни.

Борисов смотрит в спину впереди идущей соратницы. Хрипло смеется:

– Светуль, сегодня бы надо выпить.

Та, не оборачиваясь, радостно:

– Пусть это будет нашим коллективным соцобязательством.

– Что ты, с другой планеты, знаешь про социализм?

– Где-то отложилось.

– А я думал, что у тебя теперь только соль в суставах может откладываться.

Та только оскорбленно хмыкнула.

________________________//______________________________

Готовиться к вступительным экзаменам мешало то, что все мысли его крутятся вокруг Иришки. Мечтается – вот прозвенит просительный телефонный звонок, и на том конце он услышит ее голос. Он выстраивал диалоги, где все варианты сводились к одному – она умоляет простить и очень хочет вернуться к нему, а Жека непреклонен и безжалостен – лишает всех шансов эту вертихвостку.

Телефон продолжает молчать.

То лето выдалось жарким. И сидя у открытого окна, выходящего во двор, с учебником, не переставал бросать тоскливый взгляд – не идет ли? Умом понимал – ни в дверь, никак еще, Ирина не позвонит.

Воспоминания об их любви разрывали сердце и мутили душу. Стал задумываться о суициде. Правда, подобный финал был, все-таки, оптимистичным – либо, чудесным образом, вовремя, промывается желудок или, едва дышащего, вынимают из петли, а, в результате, изменница осознает – какое сокровище она могла потерять.

Но это были только думы. Молва же, по-прежнему, доносила – у них с Гришей все о,кей. И даже больше – они вместе поступают на геологический факультет того же ВУЗа, куда направил свои стопы и Евгений. Сам этот факт уже предполагал возможные встречи в коридорах выбранного университета. Но сначала надо всем набрать проходные баллы.

И что интересно, там, до четвертого курса, на геологов когда-то давно учились Жекины родители.

________________________//______________________________

Поступил на первый курс философского Борисов почти без напряга и излишнего мандража.

Обычно скуповатая на похвалы Анна Ивановна, даже, как-то по-молодежному, выразила свою радость:

– А ты у меня молоток!

И была ею куплена недельная путевка на теплоход вверх по Волге – так отмечен этот его успех.

Вот уже новоиспеченный студент селится в двухместную каюту, где его соседом оказывается Дима – такой же первокурсник, только авиационного института. Компанейский парень, энергичный ловелас. Они быстро подружились.

Через шесть лет, с отличием закончив ВУЗ, тот самый Дмитрий, неожиданно для всех, уйдет в монастырь, взяв имя Иоанн, так и не проработав ни дня по специальности. Как такой жизнелюбивый, пусть зачастую увлекающийся самокопанием, решился кардинально изменить свою жизнь – блага молодости на келью? – для Жеки того времени осталось загадкой.

Если увлечение движением хиппи или, модным тогда, «оранжевым братством» кришнаитов еще как-то укладывалось в рамки самореализации середины 80-х, то монашеский постриг – ну никак.

Но это будет позже.

А сейчас – громадный речной лайнер, широкая речная гладь и двое, курящих на корме, семнадцатилетних ребят, про себя гордящихся приобретенным ими званием студента.

В путешествии все нравилось – экскурсии по приволжским городам, увиденные Есенинские места, дискотеки на палубе. Ирину почти не вспоминал. Лишь иногда, под неюношеский Димкин храп, когда закрывал глаза, в памяти всплывал ее образ, но нечеткий, словно заретушированный.

Многочисленные девицы, из пассажиров, на протяжении всего плавания были настойчивы в желании обратить на себя внимание этих двух молодых людей, поскольку конкуренция, по другим, в их возрастной категории, практически, отсутствовала. В результате, однокаютники оценивали каждое знакомство с представителями женского пола дурацким высокомерием избалованных повес. В общем, за такое короткое время и на ограниченной водой площади, они попривыкли к своей мужской исключительности.

На пятый день теплоход «Федор Шаляпин» прибыл в Кострому. Запомнился Ипатьевский монастырь, торговые ряды позапрошлого века, суровый облик каменного Сусанина. А вечером, вернувшись, обнаруживают в соседней каюте, вместо семейной пары пенсионеров, разместились новенькие – очаровательные Римма и Роза.

Оказались студентками второго курса техникума легкой промышленности и сейчас едут домой, в небольшой башкирский городок, на каникулы.

Кто эти девушки и откуда, было выпытано за ужином успевшим стать нагловатым Дмитрием. В это время, сидящий за одним столом с ними, опустив от смущения глаза, ковырялся в тарелке Жека – уж очень цепляет эта жгучая брюнетка – Римма, она, как раз, напротив. Под ее задорным взглядом черных, как южная ночь, глаз вмиг слетела маска благоприобретенной, якобы, пресыщенности и самоуверенности.

Димон же в ударе – бесперебойно травит анекдоты, отвечает за двоих. Его товарищ тихо злится, видя, что тот неплохо освоился в компании – девчонкам было весело. Да еще раздражает, как все окружающие вперились на чересчур шумливый столик, где солирует будущий монах.

После ужина – дежурные танцы. Дима заговорщически, смотря в сторону, где под быстрые ритмы изящно двигаются подружки: «Кого думаешь закадрить, дружила?» Чувствуется, он запал на Римму.

Все решается само собой. Объявляют, что дамы приглашают кавалеров, и та, улыбающаяся, подходит к нему – Жеке Борисову. В висках пулеметно застучало, лоб в испарине. Рядом, в полумраке, теперь переминаются и Роза с Дмитрием.

Римма что-то спрашивает, но держащий ее за талию односложен в ответах-междометиях.

Какая удивительная девушка, мысленно бубнилось ему.

Оставшиеся два дня, до их расставания, волшебным образом разукрасили тот Женин август – у него появилась Римма. Все-таки счастливым быть замечательно.

В его родном городе девчонки пересаживались на поезд – им ехать дальше. Слезы прощания стояли в глазах любимой, у Евгения першило в горле, но терпел, чтобы не появилась на лице предательская сырость.

На залитом солнцем перроне стояли, обнявшись, и, как-то не по-взрослому, клялись друг другу в верности и любви.

Около них, к узкой Димкиной груди припала пергидрольная прическа Розы – тоже, вроде бы, отношения. Только не половые. С первого дня знакомства ухажерам дали понять – постели не будет. По-видимому, сказалось просто строгое воспитание девочек в татарских семьях. И хотя, один более романтичен, а другой, как оказалось, по его же словам, был достаточно настойчив в домоганиях – итог тождественен – обоих продержали на поцелуйно-ласкательной дистанции.

Когда последний вагон совсем скрылся из виду, ребята, не спеша, потянулись к вокзальному выходу. И тогда было решено – в зимние каникулы сделать себе сюрприз – без звонка приехать в Кострому.

От главного героя:

«Ощущение нахлынувшего счастья имеет один существенный недостаток – оно вызывает, как правило, нечаянные мысли о безвременной смерти».

________________________//______________________________

В сентябре студенческая жизнь бывших абитуриентов, как правило, начиналась с сельхозработ. Вот и Борисов едет отбывать трудовую повинность.

А перед этим, как-то совсем неожиданно, его назначают старостой группы. Деятельная замдеканша, женщина лет пятидесяти, получается, усмотрела в нем проблески лидерских задатков. Конечно, польстило, что выбор пал именно на него – с амбициями все было в порядке.

Три часа тряски в ПАЗике, и группа Жеки (шестнадцать девчонок и четверо ребят) выгружается в глухой татарской деревне, около сорока дворов, где старшее поколение почти не говорит по-русски. Центральная усадьба колхоза-миллионера в двух километрах.

Прикрепленный к ним бригадир Ринат, мужик трудноопределяемого возраста и с красным обветренным лицом, разместил прибывших в казенном бревенчатом доме с двумя отдельными выходами. Немногословный и в дальнейшем, думается стеснялся чудовищного акцента, кратко сообщил, что завтра в восемь приедет трактор с прицепом, который и отвезет их в поле.

Так, под нескончаемый моросящий дождь, началось двухнедельное житие-бытие студенческого десанта. Продукты давал колхоз. Завтракали оставшимся с вечера, а обед, он же ужин, мастерили две самовыдвиженки с рифмующимися именами – Маша и Даша. Поварихами они оказались никчемными – вечный пересол и патологическая забывчивость снять с плиты то, что на нее ставилось. Получалось угольное мясо и пригорелые каши.

На возмущение едоков отвечали похоже: «Как такое могло случиться, даже не знаем?». И клятвенно обещали, в следующий раз, удивить всех чем-то особо вкусным, но продолжали готовить гастритный корм, то есть «вчерашние щи» неизменно переходили в завтрашние. На них махнули рукой – все равно других добровольцев не было.

Собирая картофель на раскисшем поле, народ больше отбывал номер – имели место частые «перекуры». Жека не раз слышал матерное негромкое Рината в адрес городских. Молодежь слабо реагировала на такие призывы ударно поработать – чувствовали – каждую осень, встречая студентов, этот человек давно перестал верить в бесплатный энтузиазм.

Лишь староста и парень по имени Айдар не вызывают у него нареканий. Номинальному руководителю группы просто неудобно перед бригадиром – статусность старшего обязывает – хотя, иногда, и возникало желание бросить облепленный глиной корнеплод в впереди тарахтевший «Беларусь». Айдар же, сам деревенский, единственный из всех рабфаковец (успел отслужить в армии и, после подготовительных курсов, поступил без экзаменов) – сам по себе неизнеженный ничем работяга. Его крестьянская основательность, наверное, надоумила привезти с собой целую дюжину водки. И вечерами зычным голосом объявлял:

Кто не со мной – тот дурак,– выставляя очередные поллитра.

На эти ежедневные предложения составить ему компанию откликались немногие – заточенный на новых любовных переживаниях староста, да, изредка, заглядывающий на вечерние посиделки Ринат, со своим самогоном. Пожалуй, и весь состав. Два «ботаника» – Саша и Леня, внешне похожих очкариков, и все, без исключения, девушки которые пользовали вскладчину купленное в сельмаге крепленое – понятно, не в счет.

Сидя на воздухе, если дожди заканчивались, на фоне красиво пропадающего, за горизонтом солнца, наливалось. Спиртное быстро развязывало язык, и мужские разговоры становились восклицательными с небрежной, к дамам, манере. Тот же бригадир, если присутствовал, мог неожиданно выпалить, не соблюдая склонений, что-то вроде: «Скотину по головам считать, а политбюро надо по членам». Откуда такая злость на партию? – вряд ли кто мог догадываться. Было и из надрывного. В русифицированной вариации примерно такое: «Живу как сорняк, никому ненужный! За что мне это все!? Да еб… я всех!». Сидящие враз замолкали. И хотя в его тирадах ничего конкретного – веет мизантропством.

Вбрасывался еще полстакана, и ни на кого не глядя, буркнув: «Всем пока»,– уходил.

Жеку, поначалу, удивляла такая резкая смена настроения этого, вполне, в общем-то, добродушного мужика – словно ни хрена себе переходит в хрен вам.

Спустя дня три, по приезду, Айдар пояснил:

– Ринат десять лет как вдовец, а сын-подросток утонул два года назад и, теперь, он один.

А еще рассмешило, когда бригадиру указали на отсутствие двери в деревянном туалете:

– Зачем она? Все равно тут брать нечего.

От главного героя:

«Энтузиазм, возможно, признак некоторого слабоумия».

________________________//______________________________

Подобную неприкаянность бомж Борисов переживает сейчас. От полного отчаяния спасает, разве что, присутствие Светки.

________________________//______________________________

Незадолго до отъезда большинству, явно, поднадоело это однообразие вечерних застолий – надумали сходить на субботние танцы в клуб центральной усадьбы. Девчонки попросили Рината отвезти их туда. С ними же увязались неразлучники Леонид и Александр. Евгений же и Айдар дружно высказали нежелание подергать ногами под музыку и сели сосредоточено последнюю бутылку из запасов рабфаковца.

Жень, ты веришь в судьбу? – после очередного рыжеусого глотка, хрумкая свежим огурцом, вдруг спрашивает он.

Видимо, тишина вечера располагала к таким вопросам. Евгений не любит таких тем – от них пахнет безысходностью и наивом – даже поперхнулся. Вроде бы, как –то, по-еврейски: «Нет Бога – нечего дразнить, а если есть – нечего портить с ним отношения».

– Айдарище, не страдай ерундой! Озадачь себя еще одной глупостью – зачем мы живем? Прямо как из газетной передовицы – это, может быть, уместно на комсомольских собраниях.

Старший товарищ лишь хмыкнул – не стал отвечать на бестактность собутыльника, который вторую неделю «кушает» его водку. Нет, Борисов не халявщик, просто заявление, еще за первой бутылкой, поучаствовать деньгами, воспринято как личное оскорбление.

После этого разговор не клеится. Нещадно кусали комары. Было видно, что сокурсник обиделся; сведя брови, сидел нахмуренный. Остатки молчаливо выпиты – звуковым фоном являлись неосторожные крики деревенских гусей.

Прошло какое-то время. Стали укладываться. Когда Евгения, почти, «обнял» вкрадчивый сон, в царство покоя ворвался запыхавшийся Леня. Внешний вид плачевный – разбитое в кровь лицо и успевший заплыть, лилово – розовым, глаз.

Разбуженный Жека пытается сосредоточиться, но выпитое крепко держит его в состоянии глухой задумчивости. С соседней панцирной кровати, бодро так, вскакивает Айдар – армейская закалка дает о себе знать.

Из сбивчивого, на всхлипах, короткого рассказа очкарика выясняется, что, в клубе, один из деревенских джигитов попросил у него закурить, и, не дожидаясь ответа вмял, в его переносье, пластмассину оправы. А второй, кто Саша, не стал дожидаться аналогичного вопроса и, куда-то, сделал ноги.

Получается (Ринат уже уехал на тракторе) – девушки остались без должной защиты, в то же время, никто и не предполагал, что эти двое могут создать видимость какого-либо противоядия от домогательств местных.

Истеричный вывод Леонида – девушек надо немедленно спасать из сельского вертепа. Это подтверждает и вслед вошедший Сашок, сохранивший свою прыщавую физиономию нетронутой. Борисову показалось немного странным, что побитый прибежал первым, да и дорога одна.

Девчат, должно быть испуганных, избиением одного из «ботаников» – нет. Евгений, тогда, отстраненно подумал:

– Видимо продолжают кружить под голодные взгляды половозрелых задирал и ревнивыми перешептываниями колхозных соперниц.

– Раз остались, значит, все ничего, нечего и дергаться,– еще сказал он.

Но у бывшего солдата появился повод эмоционально размяться:

– Всем вперед.

Жека этого мушкетерского энтузиазма не очень понимает. Близоруко щурясь уцелевшим оком, пострадавший, визгливо, требует отмщения. На что Борисов резонно замечает:

– Их там целая кодла, а нас Айдар – ты да я, да мы с тобой. А этих «несмешных» только в тыл.

– Не пойдешь, пойду один,– заявляет жаждущий крови.

Все внимательно смотрят на старосту. Тот, нехотя, натягивает штаны. В мыслях некомфортно:

– Ну, на хрена мне это надо?

Вариантов немного – идти и проявить никому не нужное геройство, заранее ему смешное.

И вот, потакая романтическому безрассудству, рабфаковскому «Робин Гуду» вчетвером идут, широко расставляя ноги, над лужами, вызволять своих девиц из «липких» лап похотливых деревенских парней.

Не прошли и километр как на повороте за лесополосой идущая, навстречу, толпа. В ней весело переговаривающиеся, пресловутые, сексуальные «жертвы» и шесть-семь внешне миролюбивых «насильников». Провожались – видно, что позорное изгнание Саши и Лени никак не повлияло на эволюцию женского флирта.

– Ой, мальчишки, вы пошли нас встречать? А у нас все хорошо,– несколько удивляется одна из горе-поварих. В свете тусклой луны рассматривается как ее, это Дарья, за талию приобнял высокий ухажер в ярком петушином батнике.

Облегченно вздохнулось: «Драки не будет». Но по-другому, видимо, рассуждал самовзведенный Айдар: «Ну-ка, девки, отлепитесь от этих «пупырышей» и марш к себе!» – хрипло выкрикивает он.

Один из них, по-видимому, главный – кривоногий и короткий вплотную подходит к смелому:

– Командовать в городе будешь,– лайкнул он, ткнув пальцем Айдару, где-то, в подбородок,– хочешь в «таблище»! – продолжает фальцетить этот «окурок».

Со стороны смотрится, конечно, комично – кряжистый, совсем недлинный, рабфаковец и рядом «тщедушье», смотрящее, ко всему прочему, снизу вверх, но имеющий ворох претензий к факту присутствия на дороге парней-студентов.

Девки, наперебой, затараторили:

– Мальчики, сейчас же прекратите! Хватит вам…

Чуть поодаль стоявшему Евгению живо представилось как его однокурсник, через секунду, вдарит во взъерошенную черепную коробку атамана местных и начнется свара – итог которой, вполне, предсказуем – не в пользу горожан.

Но неожиданно защитник никем необиженных и, судя по всему, довольных девушек перешел на татарский. Вот только, теперь, обняв за плечо своего оппонента, кивает в сторону Борисова и что-то выговаривает негромко. Нескольких девчат, из татарок, чуть слышные слова сокурсника, почему-то, рассмешили, а в лагере деревенских повисает пауза.

При ярком полнолунии, одиноко какофонит, перепутавшая сезон лягушка.

«Цыплячья грудь» разворачивается и идет к своим. Изредка оглядываясь, недавние «кавалеры» вереницей пошагали обратно. Провокаторши, же, в полном составе и без лишних слов прощания – к месту ночлега.

Жека сразу спросил, что такого сказал Айдар – в результате чего назревающая банальная «махаловка», вдруг, обернулась смиренным отступлением превосходящих сил.

Оказалось, нехило сложенный староста группы всегда носит, с собой, нож и представлен как бывший зек «отмотавший целых четыре года за драку, в результате которой кто-то, на всю жизнь, стал инвалидом».

То, что Борисов, вряд ли, выглядел старше своих семнадцати, да и возможность поступления в ВУЗ после отсидки проблематична, по-видимому, не стало препятствием на пути глубокого уверования, в этот бред, «боевитого» и всей его команды.

Импровизация «хитрого татарина» не могла не понравиться и ею, явно, упрочены позиции неформального вожака их группы. Евгений отнесся, к такой возможности, с видимым безразличием, но самолюбие задето – так рождаются комплексы у мужчин.

Получилось, что его задницей «еж страх» чужой раздавлен. При этом, прикрыв трезвеющую трусость.

Осенние работы закончены. Утром пришел автобус. Провожающий ребят бригадир в парадной телогрейке и гладко выбрит. Как-то, несколько невпопад с отъездом, застенчиво предлагает экскурсию по свинокомплексу, что в пяти километрах и показать племенных хряков известной заграничной породы. Кажется, что ему немного грустно расставаться с этой ватагой, в массе своей, нерадивых.

Любопытно, все-таки, было увидеть, как советские мусульмане средней полосы России отвечают за откорм свиней, которых в этой глухомани, уж точно, не употребляют. Любая экономика, если не считать ортодоксальных стран, практически, без примесей религиозных догм, является светской – по-другому, наверное, никак. Производство – агностик атеизма скрещенного с несправедливостью в распределении – и это при всяком политическом строе, пусть даже современного мира.

Гидом по ферме, огромной в размерах, обнаружился тот, с колесообразными ногами. Молчаливо водящий неожиданных гостей по территории смотрел в сторону. Увиденное акцептно комментировал Ринат. В накинутых, понятно, несвежих халата студенты наблюдали гигантских свиноматок, молочно-розовую визжащую молодь.

Наконец, толпа подведена к закутку, где разместилась железная большая клетка, похожая на пенал. Там, в натуральную величину деревянный муляж свиньи, который, в этот момент покрывает настоящий колосс – пятнистый самец. Содрогаясь от желания, он отдавал драгоценное семя. Животное не догадывается, что его нагло обманывают – время естественного гона подменяют онанистическими телодвижениями, а таинство – публичностью.

Девочки смотрят на такой «опорос» открыв, невынужденно, рты и без жеманства. Ринат же, судя по его улыбчивому лицу, был крайне доволен произведенным на молодых посетителей, эффектом.