Потентиллум. Книга первая. Четверка и белый вар

Саша, бросив грабли, скинув ботинки и, стаскивая на бегу куртку, уже кинулся к темнеющему пролому. Подскочив к кромке льда, он увидел, как тело медленно опускается в темноту и, набрав побольше воздуха, прыгнул следом.

Тысячи иголок одновременно вонзились в тело – вода была обжигающе холодной. От резко накатившего спазма Саша непроизвольно выпустил почти весь воздух. Но всплывать, чтобы вдохнуть было некогда. Сильными гребками он догонял быстро опускающееся на дно тело. Схватив Румянцева за волосы, Саша из последних сил стал выталкивать себя вверх. Поверхность над головой постепенно светлела, но воздуха в легких совсем не осталось. Почти теряя сознание Саша, наконец, высунул из воды голову и жадно хватанул морозный воздух. Румянцев без признаков жизни сильно тянул вниз.

– Давай,… – Вася и Антон, схватив Румянцева за куртку стали вытягивать его на лед.

Саша пытался тем временем выбраться на лед самостоятельно. В этот момент что-то задело его в воде по ногам. Потом еще раз. Вдруг в воде сверкнула молния, Саша уже нависший грудью надо льдом, потерял сознание. Руки соскользнули, и он плюхнулся обратно, быстро погружаясь на дно.

Свет вверху все слабей. Его уносит в сторону от пролома во льду,… Снова молния. Очнувшись, Саша со всех сил заработал руками и ногами, быстро всплывая и,… стукнулся головой об лед. Не понимая где спасительный пролом, он запаниковал и, выпустив остатки воздуха, вновь стал уходить на дно. Свет, идущий сверху, стал почти не различим,… перед глазами мелькают длинные узкие тени и молнии. Молнии. Молнии. Уткнувшись в дно спиной, он поднял облако ила.

– «Все» – промелькнуло в голове,… он рефлекторно «вдохнул» воду и медленно провалился в холодную темноту…

Глава 33 Вознаграждение

Тренировка на СОМах подходила к концу – заканчивался последний на сегодня заезд. Даша неслась с немыслимой скоростью, ловко огибая препятствия. Вдруг она вскрикнула и, отпустив руль, закрыла ладонями лицо. В этот момент СОМ налетел на очередную перекладину, Дашу резко крутнуло в воздухе и выбросило с трассы…

Саша проснулся и уставился на тускло освещенный потолок. Приснится же такое! Он потянулся левой рукой потереть глаза, но тут же вскрикнул от резкого укола в локте. Капельница! Саша приподнял голову и понял – он находится в лазарете. Тело местами жгло, как при сильных ссадинах. Значит все правда… Он лежал на той же кровати, где притворялся больным для спасения Даши от доктора Шниперсона. Саша повернул голову и увидел Румянцева. Он был без сознания и представлял собой жалкое зрелище: к еще не полностью зажившему носу и ссадинам у глаза, добавились несколько глубоких рваных ран на щеках и шее – там наложили швы; голова почти полностью забинтована, кое-где на повязке проступили пятна мази; обе ноги, перевязанные до колена, лежали на вытяжке; левая рука, загипсованная в полусогнутом состоянии, торчала вверх.

«Как я выбрался?» – думал Саша, – «На улице темно – получается, был без сознания весь день»

– Надеюсь, он в отдельной палате? – за дверью послышался властный холодный голос. Саше он почему-то показался знакомым, – Ему обеспечен наилучший уход?

Саша не разобрал, что сказали в ответ. Спустя мгновение дверь распахнулась, и он прикрыл глаза от яркого света, бьющего из коридора. В палату быстрым шагом вошел Мстислав Александрович – человек в дорогом костюме, следом семенила Любовь Федоровна:

– Он спит после обезболивания, – быстро тараторила она, – Мы провели все процедуры…

Так это отец Румянцева! Поняв, кто этот визитер Саша решил пока не открывать глаз, а наблюдать через почти прикрытые веки.

– …Используем новейший метод сращивания костей, – продолжала быстро говорить Любовь Федоровна, – К сожалению, у мальчика сломаны обе голени, один перелом открытый…

– Оставьте меня! – резко перебил её посетитель.

Поджав губы, Любовь Федоровна тут же развернулась и быстро вышла, закрыв дверь. В палате стало тихо. Почти закрытыми глазами Саша смутно видел, как Румянцев подошел к кровати сына:

– Ничтожество! – после короткого молчания он с досадой дернул головой, – Сколько можно!

Саша настолько не ожидал услышать подобное что, опешив, открыл глаза и немного повернул голову. Румянцев все же заметил незначительное движение Сашиной головы и тут же вперил в него холодные темные глаза:

– Это ты? – он быстро обошел кровать сына и встал рядом с Сашей, – Мне сказали, ты спас его, – Румянцев пренебрежительно кивнул на соседнюю кровать. Тон его оставался презрительно-надменным, глаза превратились в узкие черные щелочки, – Я должен расплатиться с тобой, – сунув руку в карман пальто, он вытащил несколько монет. Он потряс монетами на раскрытой ладони и с силой припечатал их к Сашиной тумбочке, – За спасение наследника!

Саша растеряно посмотрел на монеты – несколько медяшек тускло блестели в свете приглушенных настенных светильников.

– Убер… – Саша прочистил горло, – Уберите свои деньги, – сказал он возмущенно.

– Что, мало? – Румянцев снова залез в карман и, выудив еще одну медяшку, бросил ее на тумбочку. Монетка завертелась волчком. – Держи, я слышал ты детдомовский, – скривился он, – Наверняка, любой копейке рад…

– Я сказал, УБЕРИТЕ СВОИ ДЕНЬГИ! – Саша резко смел монеты рукой и те звонко заскакали по каменному полу. За время жизни в детском доме он и его друзья чего только не наслушались. В основном, конечно, обидчиками были дети, но услышать подобное от министерского работника,… Сашу просто затрясло.

– Как ты смеешь говорить со мной в таком тоне? – узкое бледное лицо визитера покрылось красными пятнами. Он говорил негромко, четко выговаривая каждое слово, при этом его бледные узкие губы почти не шевелились, – Ты, щенок! Одно мое слово и ты пробкой вылетишь из школы.

– Лучше так, чем видеть таких как вы! – выпалил Саша, – Даже сына своего ненавидите! Что, готовили себе достойную замену? Еще одного надменного хозяина жизни? Радуйтесь! У вас получилось!

– Молчать! – вскрикнул Румянцев, сделавшись совершенно белым. Он вытащил Палочку и направил её на Сашу, – Молчать!

– Я не боюсь вас, – внешне спокойно ответил Саша, хотя сердце его бешено колотилось. Он очень жалел, что не знал где сейчас его Палочка, – Я вас презираю…

– Ах ты, щенок! – Румянцев замахнулся Палочкой, но не успел произнести проклятие. В этот момент дверь палаты распахнулась…

– Господин Румянцев! – громко окрикнул его директор, – Я полагаю, вы уже успели выказать свою благодарность студенту, спасшему вашего сына?

– Да, – Румянцев сверля Сашу черными глазами, медленно опустил Палочку.

– В таком случае прошу в мой кабинет, – профессор Быков взял Румянцева за локоть и увлек к двери, – Жаль, что повод для вашего визита столь печален. Но думаю, это не помешает пропустить по бокальчику и обсудить накопившиеся вопросы. Вы конечно останетесь до утра, чтобы переговорить с сыном? – директор остановился, пропуская Румянцева в дверь перед собой. Повернувшись на пороге, директор незаметно для Румянцева озадачено посмотрел на Сашу и, вскинув брови, покачал головой.

– Считаю это лишним. К тому же утром я отбываю в весьма утомительную командировку…

– Свинья! – возмущенно выдохнул Саша, когда дверь палаты, наконец, закрылась. Руки еще тряслись от захлестнувшего его возмущения и гнева.

Через минуту в палату вошла Любовь Федоровна и принялась возиться с капельницей Румянцева. Она проверила и подрегулировала натяжение на вытяжках, поправила повязку на голове и повернулась к Саше. Заметив, что он не спит, Любовь Федоровна улыбнулась:

– Проснулся! Твои друзья и Даша извели уже меня своими визитами, раза по три каждый заглянул. Ну, как чувствуешь себя? Сильные боли? Сделать обезболивающее?

– А что случилось-то?

– Тебя доставили без сознания. Мы с доктором Шниперсоном насчитали одиннадцать!.. – Любовь Федоровна потрясла поднятым вверх указательным пальцем, – …Поражений от электрического вьюна! Обычно два-три удара летальны…

– Жжет, местами, но терпимо, – ответил Саша, и кивнул на Румянцева, – С этим-то что?

– Там все куда серьезней. Перелом предплечья, ключицы, обеих голеней, сильная черепно-мозговая травма, множество рваных ран. Ему очень повезло, что вы оказались рядом. Но все равно, неделя восстановления, не меньше.

– Так быстро? – удивился Саша.

– Обычное дело, – спокойно ответила Любовь Федоровна, поправляя Саше постель, – Переломы мы срастим к завтрашнему ужину. Дольше всего придется повозиться с черепно-мозговой. Очень уж этот орган непредсказуем…

– Он что, может стать того? – Саша покрутил пальцем у виска.

– Уверена, – улыбнулась медсестра, – С ним все будет в порядке. Ладно, отдыхай, скоро принесу, чего-нибудь перекусить.

Через пятнадцать минут в дверь палаты ввалились Вася, Антон и Дашка. Она бросилась Саше на грудь, не замечая, как он кривится от боли, крепко обняла и расцеловала брата:

– И это он мне говорит быть осторожней! – приземлилась она на тумбочку.

– Как ты, – Вася, улыбаясь, пожал Саше руку, – С возвращением!

– Мы Саня, конечно, трухнули, – Антон тоже пожал Саше руку, отдал ему Палочку и сел в изножье кровати, – Когда ты весь бледный, в ожогах, вылетел из воды и хряснулся об лед без дыхания.

– Вылетел?

– Да он же не знает ничего, – улыбнулась Дашка, выкладывая фрукты из бумажного пакета.

– Рассказывайте!

– Когда мы приняли у тебя этого, – Вася кивнул на кровать Румянцева, – Ты начал вылезать на лед. Тебя шарахнул вьюн. Ты отключился и быстро пошел на дно. Я отпустил Румянцева и хотел прыгнуть за тобой, но Тоха не смог один его вытащить.

– Ага. Он в куртке мокрой, сам как лось, да еще на коньках! – пояснил Антон.

– Короче вытащили мы его полностью на лед. Я скинул куртку и ботинки и нырнул, но не нашел тебя. Потом Тоха прыгнул. Не знаю, сколько раз мы ныряли, но тебя нигде не было. В последний раз я еле всплыл – свело обе ноги. Тоха тоже нахлебался, будь здоров! Вылез я – давай этого откачивать.

– Я смотрю, в стороне из глубины засверкало, – продолжил Антон, – Я туда. Вспышка за вспышкой, а вокруг темнота – не видно ничего – очень глубоко. Я выстрелил «интерфице максимиз», разбил лед и хотел уже снова нырнуть. Вдруг кто-то как заорет: «Вторыгин в сторону!», поворачиваюсь – Астролябова стоит наверху, у самого обрыва, и машет мне. Я в бок.

– Астролябова? – изумленно переспросил Саша.

– Да! Она как зарядила! Огненный шар мимо меня пронесся, чуть с ног не сбил, – Антон с азартом махнул руками, изображая пронесшийся шар, – Шар, значит, этот мимо меня и в воду. А через несколько секунд тебя из воды-то и выбросило.

– Она сказала, – пояснил Вася, – Что отправилась проверить, как Тоха наказание её отбывает, а тут такое…

– Ну, честно сказать, если б не Астролябова – быть беде. Она через несколько секунд уже рядом была. Снова шарахнула Палочкой тебе и Румянцеву в грудь – вода из вас фонтаном выскочила, вы и задышали. Потом всех обсушила и к Шниперсону.

– Кстати, – добавила Даша, – Шниперсон в полном недоумении как ты жив остался. Он обнаружил очень много поражений электрическим вьюном! Мы думаем, – Даша перешла на чуть слышный шепот, – Это повязка спасла.

– А что это у тебя тут деньги валяются? – Вася встал и, подняв четвертину, протянул Саше, – Твоя?

– Румянцева, – со злостью ответил Саша, – Оставь, где лежало, и не поднимайте больше.

– Так он вроде того, в отключке, – не понял Вася.

Саша подробно рассказал друзьям о визите Румянцева старшего.

– Вот урод! – вскрикнул Вася, – Есть в кого и этому таким же быть.

– Пусть подавится своими деньгами, – одобрительно добавила Даша, – Молодец, все правильно ему сказал.

– Жаль этого, – кивнул на Румянцева Антон, – Сильно покалечился. И чего полез…

– Да всяко обойдется, – добродушно отозвалась Даша, но вдруг стала совершенно серьезной и перешла на шепот, – А если все-таки это он этот «доброжелатель»?

– Так, всё, посетители на выход, – Любовь Федоровна зашла в палату с подносом в руках, – Дайте парню поесть. Всё, всё, – она, поставив поднос на Сашину тумбочку, подталкивала друзей к двери, – Проведаете утром. ИДИТЕ уже!

В нос тут же ударил аромат жареного мяса. Саша только сейчас понял, как голоден – ведь они отправились собирать листья, лишь попив утром чаю.

После съеденного с большим аппетитом ужина Сашу снова потянуло в сон. Но доктор Шниперсон на пару с Любовью Федоровной еще какое-то время мучали его, обновляя повязки со щипучей мазью от ожогов.

Ожоги от электрического вьюна, как выяснилось, штука весьма неприятная. Любовь Федоровна снимала старую повязку, доктор водил над круглым и почти черным ожогом палочкой, шепча заклинание, затем медсестра вновь наносила мазь и фиксировала салфетку колдопластырем. Семь ожогов на ногах, по одному на груди, под левой лопаткой и правом плече обработали быстро. Остался один, но где!

– Ну вот, молодец, – Любовь Федоровна откинула одеяло и ловко поправила простынь на Сашиной кровати, – Теперь ложись на спину и спусти трусы.

Саша почувствовал, что быстро краснеет:

– Может не надо? – сгорая от стыда, с надеждой спросил он, – Само пройдет…

– Ложись! – медсестра мягко подтолкнула Сашу к кровати, и он лег, – Думаешь у тебя там что-то диковинное? Нет. Только сильный ожог в правом паху, – она проворно спустила Саше трусы справа и отклеила старую салфетку, – И совершенно нечего стесняться, мы уже дважды делали обработку, пока ты без сознания был.

Когда, наконец, экзекуция завершилась, Саше еще поставили укол. Следом Любовь Федоровна проверила состояние Румянцева и вполовину притушила свет. После введенного лекарства тепло приятными волнами стало разноситься по всему телу. Едва за медсестрой закрылась дверь, Саша быстро провалился в сон на мягкой и удобной подушке.

Всепоглощающий холод. Это холод пронизывает его насквозь. Саша из последних сил плывет вниз, в черную пустоту. Он старательно работает немеющими руками пытаясь догнать тело, которое быстро опускается на дно. Наконец Саша дотягивается и хватает его за плечо. Рука сминает мокрую одежду без сопротивления. Человека нет! Черная ткань, струясь в воде, обволакивает Сашу. Молния. Еще. Еще. Бесценный воздух крупными пузырями устремился вверх из открытого рта. Молния. Молния. Чернота вокруг. Темнота в голове. Спазм. Вдох воды. Молния.

Саша резко проснулся и понял, что не может выдохнуть. Легкие вот-вот не выдержат, а он все продолжает вдыхать и вдыхать воздух. Спасительный спазм – и Саша зашелся в сильном кашле. Попив воды, через четверть часа он, наконец, забылся в беспокойном сне.

Саша снова резко открыл глаза. Он лежит, не шевелясь и, шарит по палате глазами. За окнами темно – значит еще ночь. Сестринский стол пустует. Горит только пара настенных светильников. Вдруг слева что-то хлюпнуло. Румянцев! Очнулся, значит! Саша продолжал лежать неподвижно. Снова Румянцев хлюпнул носом и здоровой правой рукой провел по лицу. Он что, ревет! Наверно боли сильные.

– Эй, – Саша приподнялся на локте и повернулся к Румянцеву, – Ты чего?

Вместо ответа Румянцев быстро обтер веки рукой и отвернул голову от Саши.

– Сильно болит? Давай я медсестру позову…

– Отстань! – вскрикнул он и будто не в силах больше терпеть зашелся в сильных, но почти беззвучных рыданиях. Грудь его сотрясалась, рука в гипсе, торчащая кверху, ходила ходуном.

– Плохо тебе? – Саша поднялся на ноги и встал рядом с его кроватью.

– А тебе чего! – сквозь слезы огрызнулся Румянцев. Он хотел с вызовом, но получилось как-то жалко, – Отстань! Отстаньте все от меня! – он снова закрыл глаза, утирая слезы, – Ненавижу! Ненавижу вас всех! Тебя, друзей твоих! Его ненавижу! Себя! Жизнь эту никчемную!

– Прекрати! – Саша склонился над ним и чтобы остановить истерику, влепил хорошую пощечину, выбрав менее израненную правую сторону, – Прекрати, я сказал!

– Я не могу больше,… – выдохнул Румянцев и поднял красные глаза на Сашу, – Зачем ты меня вытащил? – он снова повернул голову в сторону. Если б было можно Румянцев, конечно, сбежал бы сейчас. Но конструкция на ключице и обе ноги на вытяжке не позволяли даже повернуться набок.

– Ты чего, спецом что ли? – опешил Саша. Но ярость тут же накатила на него, – Ты чего, придурок! Из-за тебя трое чуть не потонули!

– Я вас не просил! – огрызнулся Румянцев, но в голосе слышалось отчаяние.

– Ты больной совсем! – Саша сел на свою кровать, – О родителях подумал? Каково им будет?

– О родителях,… – тихо повторил Румянцев и, снова отвернув голову замолчал.

Саша лег в кровать и молча уставился в потолок. «Идиот. Ненавидит он всех!» – крутилось у него в голове. Оба долго молчали. Румянцев лишь иногда шмыгал носом.

– Есть хочешь? – спустя какое-то время спросил Саша, продолжая рассматривать потолок, но Румянцев не ответил, – Тоже ведь с утра не ел. У меня тут груша осталась, ребята принесли. Надо?

– Я всегда завидовал таким как ты…

– Детдомовским?

– Настоящим!

– Как это?

– Вы делаете и говорите, что думаете. Вы совершаете… поступки.

– Ты не знаешь, как мы живем…

– А ты не знаешь, как живу я!

– Но у тебя есть все, что ты хочешь, – Саша снова сел в кровати, – У тебя есть семья!

– Только отец,… но я часто завидую сиротам…

– Знал бы, каково это, так не говорил! – покачал головой Саша, – Дашка мой единственный родной человек,… да мы бы что угодно отдали, лишь бы у нас был отец…

– Отец, которому на тебя плевать?! Ему все равно, что со мной происходит,… только бы громкая фамилия Румянцев не была запятнана,… Так всегда было, сколько себя помню…

Саша не зная, что сказать промолчал. Румянцев после паузы продолжил:

– Я слышал ваш разговор, когда он приходил сегодня…

– Слышал?

– Каждое слово. Это я и называю поступком. Ты снова сделал то, что должен был,… Не испугался, а сказал, как думаешь…

Повисла долгая пауза. У Саши не укладывалось в голове услышанное. Румянцев же только и говорил об отце: «Мой папа – то, мой папа – сё». И тут такое! Папаша его, конечно, редкий гад, но…

– А вдруг ты ошибаешься?

– Ошибаюсь? Да он даже не вспомнил о моем дне рождения? В понедельник,… ну, когда ты мне навалял, я утром получил поздравительную телеграмму от,… – Румянцев запнулся, – От его секретаря. Вечером он примчался в школу на комиссию, только потому, что пострадал РУМЯНЦЕВ. А ко мне он даже не зашел…

– У тебя че днюха в понедельник была? – изумился Саша. – Прости за «подарок», – он приоткрыл рот и потыкал пальцем зуб.

– Сам виноват,… – Румянцев вдруг посмотрел Саше в глаза.

Позвякивая лотком, в палату вошла Любовь Федоровна:

– Эй, чего не спишь? – шикнула она на Сашу, который быстро откинулся на подушку и прикрылся одеялом, – Два часа ночи! И ты проснулся? – она заметила открытые глаза Румянцева, – Я к тебе как раз, с лекарством…

После укола Румянцев тут же уснул, и спал уже по-настоящему. Саша – наоборот еще долго крутился, обдумывая минувший разговор: «Да, часто всё совсем не то чем, кажется!»

Открыв глаза, Саша увидел за окнами белую кутерьму. Он сел в кровати и посмотрел на Румянцева – тот лежал с закрытыми глазами – то ли спит, то ли нет.

– Эй, – тихо позвал Саша, но ответа не последовало. Тогда он поднялся, надел пижамные штаны и подошел к окну. Снег большими хлопьями валил с неба так часто, что солнце не угадывалось даже бледным пятном.

Снегопад наверно шел всю ночь, поскольку везде, где только мог задержаться снег, выросли внушительные, сантиметров по тридцать, шапки и сугробы.

Настенные часы показывали девять сорок, когда прорвавшись через кордон Любови Федоровны – «спят еще» – ребята вошли в палату. Дашка тут же громко затараторила:

– Видел, что на улице делается? – она чмокнула Сашу в висок, – Привет, как спал? Болит?

– Тихо, – Саша приложил палец к губам и кивнул на спящего Румянцева, после пожал руки Васе и Антону, – Здорово,… – Саша потянулся, широко зевнул, – …Нормально я. Пошли, в холле поболтаем…

– Ну чего, как ожоги, проходят? – Антон запрыгнул на подоконник.

– Уже лучше, – кивнул Саша. – Мазь хоть и щипучая, но помогает хорошо, – смущенно улыбнувшись, добавил, – Перевязки только очень стрёмные…

– С варом все по плану пока, если не считать этого, – Антон показал тыльную сторону левой ладони с большим красным пятном. – Добавил в котел жабью кожу, а он как плюхнет и на руку.

– Румянцев-то всё в отключке? – спросил Вася.

– Нет. Мы ж с ним даже поговорили ночью.

– Да ладно!

– Да. Прикиньте, у него днюха была второго ноября, ну когда я ему нос-то свернул, а папик его даже не поздравил.

– Вот уж, семейка,… – покачала головой Даша.

Румянцев проспал почти все воскресенье. Любовь Федоровна будила его трижды ставить уколы и один раз почти силой заставила хоть немного поесть. Все время, которое он не спал, Румянцев пролежал, отвернув голову от Саши.

Перенеся еще две «постыдных» перевязки Саша, после ужина, наконец, был отпущен из лазарета. Кроме «угу» в ответ на Сашино прощальное «бывай» Румянцев не проронил за воскресенье ни слова.

Хотя ожоги почти прошли, общее состояние Саши доктор нашел «весьма посредственным» и продлил уколы еще на три дня. Саша должен был приходить в процедурный утром, перед учебой и вечером, после ужина.

Глава 34 Снежновницы

Профессор Астролябова буравила ребят на заднем ряду недобрым взглядом:

– Некоторые студенты, видимо, имеют непреодолимое желание расстаться с жизнью еще до первой сессии! Во всяком случае, прикладывают к этому максимум усилий.

Друзья даже ждали, что лекция по ботанике начнется, с чего-нибудь подобного.

– Чего на нас-то смотришь? – прошептал Саша себе под нос, исподлобья глядя на профессора, – Мы что ли, в этот желоб-то полезли…

– Злится, – отозвался Вася почти беззвучно, – Мы ж могли утонуть и тогда всем её планам каюк…

День прошел без особых происшествий. Приятной неожиданностью для Антона стало освобождение от вечного дежурства на практике по ботанике:

– Интересно, – рассуждал он, спускаясь с друзьями по лестнице, – Ботаничка только на сегодня от меня отступилась, или навсегда?

– Да кто эту грымзу разберет-то, – негромко отозвался Вася, пропуская стайку весело болтающих студенток вперед.

– Ну что, отдудонили денек, можно и отдохнуть? – улыбнулся Кирилл, догоняя ребят. Его, Артема и еще нескольких одногруппников Астролябова задержала на выходе и что-то долго им выговаривала.

– Чего Астролябовой надо-то было? – спросил Саша, остановившись поправить шнурок на ботинке.

– Говорит, что у нее есть подозрения, мол, мы не сами пишем домашние работы, – ответил Кирилл, с улыбкой посматривая на Антона.

– Хоть в чем-то она права, – усмехнулся тот.

– Да, сказала, будет за нами следить и на следующем коллоквиуме, возможно, пересадит, – продолжил Артем.

– Значит, придется и вам хоть чего-то поучить…

После ужина Саша отправился в лазарет на укол. Он шел по переходу, размышляя над словами Румянцева о его отце. Вообще вся эта история не выходила у Саши из головы. Как такое вообще может быть! Для него, выросшего в детском доме, обретение семьи оставалось главной мечтой в жизни. Татьяна Николаевна, конечно, была всегда очень добра к ним, беспокоилась, учила самостоятельности, ответственности, но это все же другое. Она замечательная, ребята к ней очень привязались и полюбили, но…

– Очень хорошо, – Любовь Федоровна приклеила новую полоску колдопластыря, фиксируя салфетку на груди Саши, – К завтрашнему утру и этот затянется, – она обработала единственный еще не полностью заживший ожог.

– Спасибо. А Румянцев как? – Саша лег на кушетку и приготовился к уколу.

– В общем-то, неплохо, – Любовь Федоровна набирала лекарство в шприц. – Вчера вечером сняли гипс с руки, а сегодня после обеда Яков Семенович разрешил снять и с ног, – Она проворно обработала кожу спиртом и ввела жгучее лекарство. – Подержи ватку,… почти все ссадины и раны у него уже затянулись, кроме старых. В прошлый понедельник-то он не дал обработать лицо,… мы исправили только нос.

– А можно к нему? – кривясь от жжения, Саша медленно поднялся.

– Попробуй. К нему почему-то совсем никто не приходит. Он даже в библиотеку сегодня сам ходил.

Саша не стал стучать в дверь, а просто вошел в тускло освещенную палату:

– Здорово, – Саша сел на соседнюю кровать.

– Здорово, – не отрываясь от чтения, процедил Румянцев. Он высоко сидел в кровати, опершись спиной на подушку, на коленях лежала какая-то книга. – Нормально. Колдовское право, – буркнул Румянцев, опережая возможные Сашины вопросы.

Саша медленно кивнул глядя на Румянцева, но не сказал ни слова. После молча взял верхнюю из стопки книг и глянул название: «Практика дисциплинарных слушаний 2000-2005гг.». Он вернул книгу на место и тут заметил, что вся стопка состоит из одинаковых томов – отличались только годы.

В палате слышались лишь мерное тиканье настенных часов и быстрые шаги снующей туда-сюда по своим делам медсестры за дверью. Саша вдруг сообразил, что Румянцев совсем не перелистывает страницы. Ну не может же он столько времени изучать один разворот книги!

– Я звонил ему в пятницу, – наконец не выдержал долгой тишины Румянцев, – Просил отозвать заявление, но он и слушать не стал. Он совсем ничего не ответил, просто положил трубку…

– После субботнего теперь уж точно не отзовет. Не парься, что будет – то будет, – отмахнулся Саша. Он был теперь полностью уверен «черный» – не Румянцев. Впервые он об этом подумал еще ночью в субботу, когда заглянул в его затравленные, умоляющие о помощи глаза.

– Тебя ж отчислят, – Румянцев резко поднял голову от книги и уставился на Сашу, – Я знаю, вам нельзя расставаться.

– Откуда? – насторожился Саша.

– Подслушал, – Румянцев слегка покраснел, и тут же поспешно добавил, – Случайно!

– Где и что ты слышал? – голос Саши стал твердым и требовательным.

– Один раз, когда учился держать равновесие на СОМе в подтрибунном, на стадионе. Услышал, что заезд кончился и хотел убраться оттуда. Дверь приоткрыл – Дарья идет прямо на меня. Я обратно и в кладовку. Следом за Дарьей и ты пришел.

– А еще?

– Еще в гостиной в прошлую пятницу, после Дашиной тренировки.

– А чего на стадионе-то не тренировался?

– Чтобы отец не узнал.

– В смысле?

– Да он с раннего детства не разрешает мне ничем заниматься. Спорт, гулянки, друзья – все под запретом.

– Он за тебя так переживает,… ты болеешь чем-то?

– Нет. Просто он не хочет краснеть за мои неудачи…

– Как это?.. Нельзя же научиться ездить на велике, например, ни разу с него не грохнувшись.

– Он говорит, что людям нашего круга нельзя попадать в неловкие и глупые ситуации. Я постоянно слышу от него: «Не общайся с этим-то – его родители неблагонадежны, это повредит моей карьере. Не дружи с теми-то – это дурная компания, они не нашего круга». Наш круг! Одно враньё, зависть и лесть – вот наш круг…

– Слушай, но тебе уже шестнадцать! Ты совершеннолетний! Ты чего, всю жизнь будешь отца слушаться и жить, как хочет он?

– Я раньше думал, если буду делать, что он хочет – у нас наладятся отношения, но все становится только хуже.

– Своей головой надо жить.

– Уже попробовал…

Саша оказался прав насчет Румянцева старшего. Во вторник утром, перед занятиями, он получил еще одно уведомление о дисциплинарном слушании. Даша пробежала глазами министерский бланк, озвучив только самый конец:

– …Ввиду рассмотрения вашего дела в особом порядке, заседание состоится в Большом зале Судебной коллегии министерства магии, тринадцатого ноября сего года в четырнадцать часов,… – она медленно опустила руки с бумагой, – Что это, особый порядок? Почему в министерстве?

– Это полным составом коллегии, вроде, – отозвался Кирилл.

– Да, это в самом министерстве, в Питере, – кивнул Артем.

– Тринадцатое – это когда? – оседая на стул, растеряно спросил Саша.

– Пятница этой недели, – подсказал Антон, складывая книги, – Слушай Сань, тебе надо поговорить с Быковым.

– Да, – согласился Вася, натягивая форменный джемпер, – Ты студент – он директор школы. Быков наверняка будет на слушании.

Учебный день сегодня казался друзьям просто резиновым. Ребята не могли думать ни о чем кроме предстоящего слушания.

На практике по основам защитной магии профессор Ястребов впервые за все время был не доволен их работой. Он сделал несколько серьезных замечаний каждому из четверки.

Практическая работа по биологии магических существ сегодня проходила в парке и хоть немного отвлекла друзей от дурных мыслей. Профессор Тэрон дал студентам задание, разбившись на пары найти трех-четырех снежновниц и собрать яд – минимум по два миллилитра. Эти милые на вид пушистые комочки похожие на снег имели весьма угрожающее жало.

– Брать только сверху, в перчатках из драконьей кожи, вот так, – Андрей Александрович ловко выхватил из сугроба комок, который тут же залился истошным визгом. – Главное не бросайте, испугавшись крика, не то она вас отравит, – он приложил угрожающе торчащее жало к краю склянки и умело сцедил яд, – Теперь она не опасна, – профессор с силой запулил снежновицу в далекий сугроб, – Приступайте!

Вскоре весь парк наполнился визгами снежновниц и… студенток. Первые были недовольны, что их потревожили, вторые кричали от ужаса быть ужаленными.

– А! Укусила! – Егор Федоров резко отдернул руку от сугроба, схватился за неё и повалится на дорожку. Работающая с ним в паре Поникушина Ира мгновенно побледнела и завопила.

– Плохая шутка. Вставай, симулянт, – профессор снисходительно улыбнулся глядя на корчащегося от «боли» Егора.

– Ой,… ма-ма! – негромко и медленно раздалось сзади.

Профессор быстро повернулся и увидел Павла Ромашина со стремительно раздувающимся носом. Он, скосив глаза в кучу, смотрел на свой, больше похожий на сардельку, шнобель, который продолжал быстро раздуваться.

– А вот это уже нехорошо! – Андрей Александрович проворно достал из-за пазухи небольшой флакон и пару раз пшикнул на продолжавший раздуваться нос. – Как в нос-то. Жало осталось?

– Нет, не ужалила. Я только яд в пробирке понюхать хотел и задел…

Парня, конечно, было жаль, но никто не смог сдержать смех. Даже профессор Тэрон не выдержал и расхохотался:

– Ну, пальцы – бывает! – заливался он, – Но чтобы нос!

Заметив, что нос начал понемногу уменьшаться, к всеобщему веселью присоединился и Паша.

Отсмеявшись, друзья кое-как «надоили» по паре миллилитров.

– А зачем этот яд нужен-то, – поинтересовался Антон, подавая профессору закупоренную пробирку.

– Используется в медицине, а еще им, правда несколько разбавленным, пропитывают мячи для жгучей лапты. – Профессор, видя недоумение ребят, пояснил, – Это такая командная игра. Что, не слышали?

– Мой папа со своей командой получил кубок школы в двухтысячном, – отозвался Володя Ушаков, подавая склянку профессору, – Он мне рассказывал.

– А отца не Сергеем зовут?

– Да…

– А я-то смотрю лицо мне ваше знакомо! – просиял профессор, – Сергей Ушаков – замечательно талантливый был студент! Передавайте ему от меня большой привет, – Володя смущенно кивнул, когда профессор похлопал его по плечу, – А на лапту приходите! Тренировки в зале с февраля по апрель, игры команд май – июль. Всем советую попробовать, это очень весело!