Трудно быть человеком. Цикл «Инферно». Книга девятая

– Коджо! Ты, злое*учий нигер! Мы же договорились! Так какого х*я ты дое*ался?!

После оглушенного взрыва в длинном коридоре гранаты, уже боевой, Саярс притих, а вместо него заговорили автоматы, что из подвала начали прицельными и длинными очередями бить по другому концу коридора:

– Здесь метров тридцать! Точно не докинут!

Саярс – Слышали?! Обходите урода и…

Звук разбитого стакана сменился щелчком чеки, которая прежде упиралась в его стенки, а теперь перебила Саярса на полуслове:

– Вот черт!

Отскочившая от пола граната, заставила и Саярса отскочить вглубь комнаты, а сама вприпрыжку, полетела прямо в подвал, подорвав байкеров и сдетонировав их боеприпасы.

Услышав недолет, Кошмар сорвал вторую гранату с трупа байкера и вырвав кольцо, по заветам ветеранов, что Афгана, что Чечни, засунул гранату в стакан, прижав чеку его стенкой. Закинув гранату в коридор снова, на этот раз уже сперва стакан разбился, высвободив чеку, и только через три секунды сама граната взорвалась, что влетела в подвал:

– Ааа!!!

Мощным подземным взрывом вырвало четверть дома, пол под оставшимися байкерами провалился, а самого Саярса отшвырнуло к подоконнику. Поняв, что остались только втроем, Саярс попытался что-то предпринять, но уже в следующую секунду он остался один, о чем наглядно продемонстрировал поток пламени, что жарко хлестнул его из комнаты напротив:

– Твари черножопые!!!

Увидел же он чернорылого, который высунулся из коридора, и по которому Саярс тут же открыл огонь, в панике отстреляв всю обойму:

– Твою мать! Твою мать! Твою мааа!!!

Перезарядить пистолет Кошмар ему уже не позволил, и снова выйдя из-за стены, выстрелил ему прямо в живот, скрутив в судороге всего одним точным выстрелом.

Добившись своего, он уже не смог остановиться, продолжив отстреливать все лишнее и самое болевое, остановившись лишь после щелчка затвора:

– Ааа!!! Ааа!!! Ааа!!!

Сорвав противогаз, Кошмар показался, готовый испепелить его одним лишь взглядом, но сперва, еле сдерживаясь, спросил, пока тот не истек кровь с простреленными коленями, локтями и всем остальным:

– Зачем? Я же заплатил… вы же получили все, что потребовали…

Саярс нервно подёргиваясь испытал шок, который даровал ему предсмертное облегчение, но и это он спустил самым бездарным способом и как всегда на злобу:

– Так это все это из-за шлюхи?!!!

Кошмар сходу рассвирепел и, выхватив последнюю бутылку, бросил ее в Саярса, спалив его в огне, не имея возможности добраться и прикончить его лично, собственными руками:

– Она была еще ребенком, выродок ты конченный!!!

Саярс горел, жутко корчась от адской боли, а Кошмар, молча наблюдал, умирая вместе с ним, по сути, сгорая в том же пламени. Была ли это месть за Веронику, отчистка мира от подонков или просто отстрел дегенератов, ярости ради, это уже было не важно, так как облегчения это Кошмару не принесло. Если бы не инстинкт самосохранения, он бы так и остался в горящем доме, смотреть пустыми глазами на догорающий труп Саярса. Выйдя из полыхающего дома, он скинул экипировку и пошел прочь, куда глаза глядят, не от кого и никуда.

Со смертью Вероники он потерял последний проблеск в этом мире, теперь понятия не имея, куда ему идти, а главное, чего ради. Продолжать гнить заживо в мире под стать себе он не хотел, но и уйти, предав себя, он не мог. Вечная конфронтация человека, дилемма, перед которой он постоянно предстает, выбирая между своим, хочу и тем, что надо, между животной и разумной своей составляющей. Лишь она у Кошмара и осталась, не раз смущенный разум, уже не в первой попранные принципы и давно забытые заповеди Матери, и все это лишь мешало в мире, где выжить мог лишь зверь, но не человек – «Тупик… парадокс… и плевать…».

Глава 123. Друг за друга

Дойдя к вечеру до города, он открыл замок и вошел, но не к себе, а к Монике, которая его встретила в футболке, нижнем белье и дулом пистолета:

– Я ведь тебя пристрелить могла, придурок…

Заметив и у него пистолет, Моника не стала отводить свой, а взглядом попыталась встретиться с его, чтобы распознать намеренья, попутно спросив:

– Ты снова… или..?

Положив на полку две пустые обоймы и пистолет, которым прежде её шантажировал, Кошмар тяжело выдохнул и, достав из-за пазухи бутылку, ответил, наконец, посмотрев ей в глаза:

– Или…

После очередного краткосрочного свидания с прокурором, Моника узнала родственную душу по одному лишь взгляду, и, опустив пистолет, кивнула ему в сторону гостиной:

– Тоже паршивый день?

Кошмар не привык делиться сокровенным и, вспомнив о Жизель, в полубреду воспроизвел приятное воспоминание:

– Стаканы… принеси стаканы…

Оценив его состояние теперь уже пьянее своего, Моника усмехнулась и прошла к себе, чтобы одеться:

– Сейчас принесу… располагайся пока.

По пути она передумала одеваться, так как их секрет, хоть и насильно, в принципе, как и в отделе, но все же был выстроен на более доверительных отношениях, чем прочие. Уже разобравшись, что к чему, Моника попусту доверяла Кошмару больше, чем кому бы то ни было, ведь в отличие от остальных, ему от неё ничего не было нужно. Они будто жили в параллельных мирах, которые единственно чем отличались, это, пожалуй, официальной стороной конфликта и больше ничем. Конечно же, он был её врагом, но опять-таки по официальной версии, а как на самом деле обстояло дело, она все еще не поняла, но оказавшись у края пропасти, как и он, захотела узнать и понять. А быть может, забыв о привычке федерала и вспомнив человека, просто побоялась оказаться у края одной.

Захватив помимо стаканов и свои наработки, она подсела к нему на диван в гостиной и по пьяни с шальным дурманом возмутилась:

– А как же стаканы?

Кошмар – Долго ходила.

Моника – Вздумал меня обогнать… а вот хрен тебе.

Отобрав у него бутылку, Моника, как и положено, разлила обоим и предложила тему для дискуссии, разложив фото:

– Это в ночь, когда прихвостни Коджо пришли меня убить… видать в отместку за крота…

Постыдное клеймо «крота» в адрес Бомани хоть и резануло слух Кошмара, тем не менее, не желая уже ничего, в том числе и правды, он не стал ничего прояснять и опрокинул стакан, тем самым поторопив и Монику:

– Давай еще.

Моника последовала его примеру, а после продолжила:

– А это в ночь убийства Керо… видать… хотя тут мне нихрена не видать… почему или за что ты его убил?

Но Кошмар, будучи равнодушным к правде и всему остальному, не стал делиться ею и с Моникой, и в очередной раз опрокинул стакан:

– Еще.

Моника снова поддержала его, но от своего все же не отступилась:

– Предлагаю повысить ставки.

Кошмар – Мне и так не плохо. Давай еще…

Моника – В этом-то и проблема… Нам давно уже не плохо и не хорошо… настолько давно, что я даже не помню, когда в последний раз было иначе… когда была определенность, хоть какая-то… А хочешь, чтобы стало плохо? Хочешь разом окунуться в самое темное время ночи? В то самое, что перед рассветом…

– А он вообще есть?

Моника улыбнулась и, взяв бутылку, ушла, поманив за собой и Кошмара, который, несомненно, узнал уже хорошо знакомый для себя мотив в её аллегории.

Выйдя на крышу, Кошмар подошел к ней, вернее с ней к краю пропасти:

– Не знаю, как ты, но я точно не так себе представляла эту жизнь… А самое главное, она в один миг полностью обесценила все то, во что я верила… притом моими же руками… В этой игре нужны двое… хотя, о чем я? В любой игре нужно как минимум двое, вот только далеко не в каждой, ставкой является твоя жизнь…

Кошмар – Я согласен.

Достав из-за лямки нижнего белья наручники, Моника приковала Кошмара к своей руке, а посмотрев в глаза, упрекнула:

– Коджо ты так же ответил?

Не дожидаясь его ответа, Моника утянула его за собой, сев на выступ края крыши, прижавшись спиной к спине:

– Скажешь, что напоследок? Или может, спроси..?

Кошмар – Плевать. Какие пра…

Обхватив его ладонь с браслетами на руках, Моника наклонилась в сторону пропасти, наклонив обоих. От неожиданности, потеряв равновесие, Кошмар на автомате схватился свободной рукой за выступ с другой стороны и удержал обоих от падения. Моника же, даже не попыталась схватиться, чего она не ожидала от себя, и что её напугало до дрожи:

– Вот такие… правила… Видать жить ты все-таки еще хочешь.

Осознав, что едва чуть не произошло, Кошмар даже слегка протрезвел и, усмехнувшись, пошутил в своей манере, не то из-за возникшей остроты восприятия, не то из-за защитного рефлекса:

– А с тобой, что не так?

Моника – Наверное сломалась… Нельзя жить в противоречии с самим собой. Ты как считаешь?

Кошмар ничего считать не хотел, а вот забыть всем сердцем желал и, перехватив бутылку, запрокинул её, слегка их, пошатнув и подтолкнув Монику в частности:

– Зачем ты мне помог? С убийцами, а возможно и с Керо тоже…

Желая получить ответ, Моника настояла на нем, снова наклонив их в сторону пропасти, окончательно прояснив правила этой игры:

– Может лучше в Русскую рулетку? Чтобы наверняка.

Моника усмехнулась:

– Уверяю, с крыши девятиэтажного здания плашмя на асфальт, это наверняка… К тому же, мы ведь не враги, чтобы сидеть, напротив.

Кошмар – С чего ты это взяла? Мы ведь оба пытались друг друга грохнуть…

– В оба раза, всплывали одни и те же задние габариты горного мотоцикла в двух-трех кварталах от места происшествия… и знаешь, силуэт в капюшоне, тебе конечно идет, но он ни разу тебя не маскирует… во всяком случае от меня… Так зачем, Итан?

Кошмар не особо дорожил жизнью, но вот расставаться с ней трезвым точно не хотел и принял правила её игры, когда она в очередной раз надавила, наклонив их в сторону:

– Они бы тебя грохнули.

Моника – Кто они?

Кошмар – Да все они… лучше уж ты с ними, чем против… я, по сути, вернул все на круги своя…

– Либо ты пьян, либо я трезва… поделись-ка.

Отдав ей бутылку, Кошмар так же рассказал о наболевшем:

– Бомани не был кротом… он просто хотел покончить с этим.

Моника – Нет… не хотел… не пока ты там, а иначе бы передал всю запись, а не жалкие обрывки, которые стоили восемь жизней.

Кошмар – Семь… жизнь предателя никогда ничего не стоит.

– Предатель не предатель, но он был копом…

Опрокинув бутылку, Моника передала её Кошмару и подвела черту:

– У нас сейчас что-то вроде водяного перемирия, но все же лучше не касаться болевых точек.

Сделав пару хороших глотков, Кошмар напротив, был не прочь уже и коснуться, притом земли, наклонив в её сторону обоих, что вызвало реакцию у Моники, которая их удержала, а после, её нервный смех, которые сменили слезы от нервного потрясения:

– Я убила его… и даже если все так, как ты говоришь… все равного этого не должно было произойти…

Подстать ей и Кошмар рассмеялся:

– Должно было… и произошло именно так, как я и спланировал, а Клэйтон реализовал, так что ты тут вообще не при чем.

– Да? А почему мне тогда так паршиво?

– Не знаю… Я уже и не помню, что и как бывает в первый раз, но поверь, лучше пережить подонка, чем человека.

– Так ты уже знаешь? Кем она тебе была?

Кошмар явно не готов был ни к вопросу о Веронике, ни тем более говорить о ней:

– Тебя это не касается.

Моника – Неужели? Я имею право знать из-за кого могу сорваться и упасть вслед за тобой.

– А разве мы оба здесь не за этим? Чтобы сорвать… Чтобы, наконец, вырваться?

Ощутив неприятный холодок по спине, Моника напомнила об альтернативе, о другой грани лезвия, по которой то он, то она ходили:

– А как же рассвет?

Кошмар – В жопу рассвет… Ведь там не будет ни Коджо, который всех у меня отнял… ни Клэйтона, который тебя повязал, в этот раз уже навсегда…

Посмотрев вниз, Моника очаровалась и позволила себя увлечь пустоте, которая на миг показалась ей притягательной, а главное выходом:

– Мне уже плевать на обоих… Я просто хочу уйти.

Утянув ее обратно, Кошмар возразил Монике:

– Жалость к себе, это не выход…

Чем ее не на шутку разозлил:

– Да? Тогда какого хрена ты тут делаешь со мной, а не там с Коджо?

– Ты думаешь все так легко?

– Что-что, а убивать ты явно умеешь.

– Только не его… мне к нему не пробиться, не достать.

– А я даже и пытаться не стану… Я теперь не вижу особой разницы между мной и Клэйтоном… Где та грань между мной и им? И где она между тобой и Коджо?

Их лодка снова качнулась к пропасти и на сей раз, они оба оказались на одной стороне, один отчаяния и горькой правды, вторая не в силах что-либо исправить – «Не самый плохой вариант…». Кошмар же подумал о другом, и именно память о нем, заставила его схватиться за выступ и удержать обоих – «Не смей сдаваться… как бы паршиво бы не было… не смей». Наказ Бомани, что прозвучал как гром средь ясного неба поставил точку в его смятении и заставил одуматься, а Монику, которая так и не смогла решиться ни на то, ни на другое, расплакаться, так и не найдя выхода из тупика.

Пусть метафоричный рассвет так и не наступил в ее жизни, тем не менее, от первых лучей солнца она все же очнулась с жутко тяжелой головой, а главное на краю, но на сей раз одна. В панике ухватившись за края выступа, Моника выдохнула, и выругалась на Итана, потихоньку отползая от края:

– Вот ведь урод. Просто бросил…

Но на деле, как и прежде, все оказалось не столь однозначно, так как отойти от края она не смогла.

Освободив руку, Кошмар перед уходом снял ремень и, перетянув им трубу под выступом, приковал Монику наручниками к нему, позволив испытать страх, но не смерть. Моника снова расплакалась, но на этот раз уже от щепотки неожиданного счастья, впервые поняв его, и, наконец, прояснив его намеренья на ее счет – «Мы не враги… И я тебе не враг, Итан… Как же тебя вытащить оттуда?».

Но Кошмар и не думал уходить и даже наоборот, сам вернулся, в очередной раз попав под раздачу, которая кончилась дулом пистолета перед его лицом:

– Тебе что было велено, кретин?!

Новый подручный Коджо не внушал страха, да и рычага никакого не имел, ну а смерти Кошмар уже давно не боялся, даже такой. Спустив курок, Эйб попытался выдавить из Белого страх, но наткнулся лишь на каменное лицо, которое даже не моргнуло:

– Он не заряжен, кретин… Все с тобой ясно. Ковбой… Ну ниче. Посмотрим, каким ты невозмутимым будешь при встрече с Сикарио. Он-то тебя научит почтению. Жалко только, что посмертно…

Кошмар – Плевать мне на ваших клоунов, я спать хочу…

Эйб – То есть ты в курсе, почему мы тебя стопорнули?

– Конечно.

Эйб самодовольно расплылся в улыбке:

– Чувство вины подсказало или страх за свою шкуру, бо делов ты натворил знатных?

– Опыт.

– Че?

– Стоит какой-то гниде в пределах города сдохнуть, так вы ребята тут как тут, и сразу бока мне мять…

Рассчитывая уже на признание, Эйб горько разочаровался, особенно клюнув на явную уловку Белого:

– Ах ты, сука! Молись, чтобы мексиканец тебя раньше байкеров на ремни порезал, а иначе…

Кошмар молча выслушал очередную ахинею, а после, вытерев лицо от брызжущей слюны Эйба, который с пеной у рта пытался его запугать, прошел к себе, сперва рухнув на диван, а через две недели в клетке – «Вот и всё…". Сикарио действительно был хорош, и орудовал тесаками как опытный мясник, а Кошмар, ему уже ничего не нужно было, и он проиграл. Напоровшись на проскользнувшее лезвие, он схватился еще не изрезанной рукой за живот, а получив режущий удар по спине, сильно скривил лицо от острой боли и упал.

Пока Сикарио красовался перед публикой над поверженным противником, Кошмар заметил среди отребья и Лилит, рыжую бестию, которая пыталась затеряться в толпе, блуждая за спинами разгоряченной публики – «Забери меня…". Несмотря на его шепот на последнем издыхании среди визжаний и криков бешенной толпы, она явно услышала его просьбу, так как тотчас обернулась – «Бедный мой Волчонок…". Но и в этот раз она ему не уступила, и с её стороны послышался возглас, который кардинально изменил ситуацию, так как его подхватили все:

– Реванш!

Уже начав смаковать сигару в предвкушении потери кучи денег, что его впервые нисколько не заботило, Коджо чуть не подавился ею, вскочив с места:

– Что за бл*дь это выкрикнула?!

Но когда толпа завопила уже в унисон, разбираться было поздно и нужно было решать, что делать и как быть. И Коджо решил впервые пойти против желания толпы, чтобы удовлетворить наконец свое и, глядя на Рефери, провел пальцем по глотке, от чего у того уже в его пересохло:

– По… Послушайте! Какой реванш? Тут и так все ясно…

– Все ясно будет, когда нас с тобой в клетке запрут! Я твою рубероидную жопу на британский флаг порву!

– Реванш!

– А ну свалил, нелегал х*ев!

– Вали нахер в свою Виларибо, Вилабаджо х*ев!

Рефери – Подождите, стойте, он же побе…

– Наша воля – ваш долг! Выпускай коммуняку!

Коджо не стал вступать в открытую конфронтацию со своими клиентами и, умыв руки, просто ушел, скинув все на Рефери, который в конечном итоге уступил толпе и пошел на попятную. Сев в машину под доносившиеся из ангара радостные вопли толпы, Коджо понял, чья взяла и распорядился, чтобы на этот раз Кошмар остался со смертью наедине:

– Довезите до дома и на этом все. Если хоть одна сука ему руку помощи протянет, я лично эту руку вырву и все остальное в придачу…

Эйб – Так он же загнётся, а вместе с ним и все наши бабки.

Сорвавшись всего из-за одной фразы, Коджо в ярости выбил челюсть Эйбу, свалив того с ног, и забил ногой, размозжив его голову об асфальт. Окинув разъярённым взглядом остальных своих сподручных, он прокричал:

– Это мои деньги! Только мои и только мне решать, что и как с ними делать… Уберите это дерьмо отсюда и сделайте так, как я сказал, а иначе станете следующим Эйбом.

Коджо уехал и тут же вышел на передний план новый Эйб, который метил больше в Ганджу, четко исполнив все, что было велено. Кошмара довезли и бросили через порог его дома, оставив истекать кровью на полу, чего он явно был не против – «Выкуси… стерва… Прости… Бомани…». Глубокие порезы, что сочились, не позволили ему более оставаться в сознании, и он отключился, так и не успев высказать о наболевшем, а лишь молча приняв то, что заслужил.

К его удивлению, он все же очнулся, даже можно сказать ожил, сам не свой, а главное все там же, но уже перевязанный и в своей постели. Оттянув повязку, он заметил швы, которыми были перетянуты его глубокие порезы явно на быструю руку – «Спасибо, что хоть не крестиком…». Когда Моника появилась в дверном проеме с подносом в руках, он не сильно удивился, но все же спросил:

– Снова шлюха… а я-то думал, что прикрыл эту лазейку для тебя.

Моника усмехнулась, фыркнула и сев рядом с краю постели, взяла с подноса вату и спирт, и начала обрабатывать его раны:

– Скажем так, она пыталась мне возразить, но… после фото, приправленного блефом, она тут же дала заднюю и под угрозой экстрадиции поменялась со мной… Мой тебе совет: меняй шлюх. Это ведь она привязала Джейкоба к барной стойке в тот вечер… пока ты его машину гонял туда-сюда?

Он не стал отвечать на уже давно неактуальный вопрос, как и квинтет головорезов, что вломились в его дом, не стала спрашивать разрешения на это. Как только Коджо узнал о жрице любви вкупе с жалкими оправданиями, о том, что она с нейтральной стороны, потому ей можно, группа наблюдения пошла на груши для битья, а головорезы заняли её место:

– Расчлените эту суку прямо у него на глазах!

Сам Коджо так же не остался в стороне и, свернув шею претенденту на место Ганджу, а по факту Эйба, выехал на место, решив, наконец, поставить точку в этом мутном деле. Но в этот раз все было иначе, начиная с выбитых окон, в которые явно вылетели головорезы и заканчивая двумя трупами на лужайке, один с ножницами в глотке, а второй с торчащей из спины ножкой от стула:

– Какого..?

Велев Монике бежать через задний двор, сам Инферно вышел на передний с топором в руках, который с ходу метнул в одного из телохранителей, заметив, а главное, продемонстрировав уязвимость. Получив топором прямо по морде, телохранитель тут же замертво упал, укрывшись ногами.

Остальные семеро мгновенно выхватили из-за пазухи ПП, взяв отморозка на мушку и ожидая приказа Босса, который так и не решился дать отмашку, заметив из разбитого окна торчащее дуло пистолета:

– Уоу! Уоу! Уоу! Выдохнули все…

Телохранители выдохнули и убрали оружие, а Инферно выхватил нож, который уже очевидно мог метнуть куда быстрее топора и прямо Коджо меж глаз:

– А ну убрал, немедленно!

Инферно – Какой привет, такой и ответ… Слышал может.

Прогулявшись по своей лужайке, Инферно прирезал остальных трех из тех, кто посмел вторгнуться в его дом. Указав окровавленным лезвием на Коджо, Инферно, пошел до конца и теперь в открытую:

– Моя жизнь не твоего ума дела! Здесь тебе не клетка… да и в клетке теперь твое слово нихера не стоит…

После этих слов, которые услышали соседи, а значит уже через час узнают все, Коджо буквально с цепи сорвался и пошел на Кошмара:

– А ну повтори, чертов ублюдок!!!

Инферно повторил и добавил:

– Тронешь меня вне клетки и тебя тут же сменят на того, кто ставит бизнес выше личного, а не наоборот… А вот мне, не только тронуть, но и порезать тебя можно. Никто по тебе плакать не будет, да и имиджу моему только в плюс пойдет.

Уже после этих слов, Коджо явно замедлился, а остепенившись и вовсе остановился, а после рассмеялся:

– То есть ты… угрожаешь мне? Мне, твою мать! Это мой бизнес и твоя жопа…

Инферно – Ты потешался над теми, кто жил в своих иллюзиях и надеялся, когда-нибудь выйти из дела, живым и богатым… а что же сам? Ты и вправду веришь, что твое слово что-то значит для уродов, для которых даже деньги ничего не значат? Убьешь меня и будь уверен, завтра если ты и очнешься, то только в замурованном гробу. А вот шоу, оно все равно продолжится, но уже с другой мразью во главе.

Коджо – Ааа!!!

Лютый крик приторной злобы подвел некую черту под их отношениями и подвел итог той встречи, которая для одного закончилась приобретением, а для другого сплошными потерями:

– Иди сюда.

Моника – Ты в своем уме? Швы разойду…

Но когда Инферно её подхватил на руки и прижал к стене, Моника уже начала думать совсем о другом, а главное, наконец, в унисон с кем-то, кем парадоксальным образом оказался именно он. Хоть это и была далеко не тихая гавань, тем не менее, лишь к этой пристани она смогла пристать, средь всей той пучины нескончаемых бурь, которые по сути их обоих окружали.

Как Бомани и сказал, лишь борясь за кого-то без тени страха и до конца, можно и самому воспрять, и даже победить не только врагов, но и демонов внутри себя. Поручившись за Монику, как и она за него, Инферно восстановился благодаря её уходу, не только физически, но и ментально. Их близость мало отличалась от былых времен, тем не менее, снова по слову Бомани, они оба довольствовались тем, что у них было, а главное оберегали это, поступившись всем. Инферно перестал нарываться на Коджо и прирезал керамбитами уже трех Сикарио в честь своего Босса, которого публично признал, явно потешив самолюбие того, а Моника отступилась от дела, сдав его в архив:

– Что так?

Моника – У меня от него одни проблемы.

Клэйтон – Разумный подход… Видишь ли в чем дело… наша задача искоренять дефекты, а не ломать отлаженную и выгодную для многих систему… Надеюсь, ты понимаешь, о чем я?

Моника – Предельно… Так что там с гаитянами? Слышала, они чем-то недовольны.

Клэйтон мерзкой ухмылкой подытожил её окончательный переход на их сторону и передал ей дело, касательно допустимого дефекта, что нуждался в искоренении:

– Умничка.

В таком духе шли недели, а после и месяцы. Каждый из них продолжал марать руки, встраиваясь в допустимую систему, один сферы развлечения, другая правоохранительной системы. И это начинало работать, так как Монику уже никто не пытался убить, как собственно и Инферно забить, но главное их объединял секрет, который мало кого волновал извне, пока они исправно исполняли то, что от них требовалось. Их встречи, то у нее, то у него, особенно после боев, когда он нуждался в уходе, были подобны первой, абсолютно абстрагированной от внешнего мира и его проблем.

Каждый из них делился самым важным и сокровенным, что никому другому не откроешь, и что их должно было объединить, соприкасаясь подобно кругам Эйлера, которые мгновенно померкли после новости, которую Моника открыла ему с трепетом в сердце:

– Итан… я беременна…

Инферно от неожиданности рассмеялся, но заметив её суровый взгляд, мигом умолк:

– Извини… Я просто… У меня такое впервые… А это точно?

Нарвавшись на очередной взгляд, Инферно не стал более уточнять и встав на ноги, прошелся по комнате:

– Ну… у меня деньги есть, школа, колледж… у тебя связи…

Вспомнив как раз-таки про её связи, Инферно, чтобы не ошибиться, начал считать на пальцах, мгновенно выдав себя:

– А как ты собрался считать, если ты даже срока не знаешь?

Почесав голову, Инферно согласился с ней, по сути, ничего не зная о последствиях своих похождений, с которыми прежде не сталкивался. Моника же продолжила, наивно полагая, что это его утешит:

– Можешь не считать… Прокурор в резинке был… да и профилактики ради, я после приняла противозачаточные, чтобы точно не залететь…

Но Инферно, понятия не имея о всем том, что начало происходить, как за соломинку ухватился и спросил:

– Так это… профилактика имеет свойство продолж…

Моника – Ты вообще урод что ли?

– Не без этого, но я хочу понять… Моника, какого хрена? Какой вообще ребенок?

– Пошел нахер отсюда!

Очередной романтический вечер для Инферно закончился куда острее, чем он на то рассчитывал. Выдворив его за дверь, Моника захлопнула за ним дверь и прокричала еще пару ласковых на дорожку, окончательно его ошарашив:

– А поговорить? Моника?

Но она ему не ответила, и он ушел, спутав задачу с проблемой. Если Рейчел умело его подстраивала под себя, вынуждая быть рядом с ней мужчиной, то все остальные, наоборот, вынуждены были терпеть его мужланство. И дело тут было не столько в грубости или в его скверном чувстве юмора, а в банальном незнании. То есть он вполне умел управиться с девушкой, но, когда дело доходило до женщины, Инферно всегда пропадал, так как нигде и ни с кем никогда не задерживался, не считая трагической попытки с Жизель.

Пытаясь решить проблему в частности, он не видел, излагаясь его терминами, задачи в общем, ведь Моника, особенно в положении, в первую очередь была женщиной, и только потом боевой подругой. И если Мари пришлось одеть платье, чтобы он её заметил и наконец разглядел, то Монике оставалось лишь ждать, пока он прозреет или и того хуже.

По иронии судьбы, выход из положения подсказал фармацевт, когда Инферно скупил все варианты тестов, сперва покосившись на него:

– Что?

Фармацевт – Ничего.

Вычислив по характерному хамству ментальную принадлежность отнюдь не западного человека, Инферно продолжил:

– И все же?

Та тоже в долгу не осталась и высказала, явно сойдясь с ним в расположении духа, напряженного и раздражительного:

– Если бы мой, так называемый, любимый принес мне это и в таком конском объеме, я бы… я бы… в общем ты труп, парень. Мой тебе совет, купи лучше цветов.

Инферно усмехнулся:

– Нахера? Где здесь логика? Мне нужно узнать…

Фармацевт – Логику ищи в инкубаторе, для которого закупился, а девушкам нужны чувства.

Инферно будто осенило:

– Твою мать…

Фармацевт – А ты мне уже начинаешь нравиться.

– Сдачу оставь себе.

Оставив на кассе, что деньги, что два пакета со всевозможными тестами, Инферно переключился на другую парадигму и пошел каяться, снова нарвавшись на недовольный взгляд из-за заранее отрепетированной речи:

– Что не так?

Моника – Это все замечательно… но где во всем этом ты?

Инферно – В смысле?

– Итан, ребенку в первую очередь нужен отец, а не деньги или связи… Я сама росла без отца и вот итог. По уши погрязла в коррупции, контрабанде, рэкете, шантаже и убийствах, а сплю вообще с Ганнибалом Лектором.

Инферно не стал комментировать, прекрасно понимая, что она имеет ввиду:

– Ребенку нужна моя забота и ласка, но важнее всего стержень в этой жизни, чтобы он не закончил её по глупости на крыше, как мы тогда. Боже, я до сих пор поверить не могу, что мы едва…

Инферно – Лучше не думай об этом. У тебя…

Моментально отреагировав на её реакцию, Инферно тут же поправил себя:

– У нас теперь ребенок… так что…

Моника – Нужно завязывать со всем этим.

Инферно – Так, стоп. Одно дело утешать тебя, но…

– Не надо меня утешать… Помоги мне.

По её взгляду, Инферно понял, что это очередная женская уловка, которая начинается за здравие, а заканчивается в большинстве случаях за упокой:

– Клэйтон еще ладно, но Коджо не достать. Да и нет в этом никакого смысла, поверь. Вырубая один сорняк, на его месте тут же вырастают новые два. Эту гребаную гидру не убить, да и зачем?

Моника – Станешь отцом… когда почувствуешь, что это такое, дарить жизнь, оберегать её и нести за нее ответственность… только тогда поймешь. А пока, поверь лучше мне. В твоих словах больше логики, я это понимаю, но это все неправильно, а я хочу поступить правильно… я должна обезопасить мир, в который его приведу… Итан, бои, в которых ты бьешься, это ведь половина всей правды. Эти ублюдки похищают людей, привязывают их к креслам и пытают на заказ в гребаном прямом эфире и все на это закрывают глаза, как и я… но я больше так не могу. Если есть хоть один гребаный шанс, что наш ребенок может когда-то там оказаться, на месте замученных до смерти, я лучше умру вместе с ним, чем позволю каким-то тварям причинить ему вред…

Инферно – Я сам все сделаю. Ты уедешь, и я с ними разбе…

– Ты меня вообще слушаешь? Я не идеальна, да и ты не подарок, но мы единственное, что у него есть, поэтому никаких ты или я… только мы. И я никуда не уеду без тебя. Я не хочу всю жизнь бегать и оглядываться. Да и какую жизнь мы ему дадим, если так все оставим?

Обняв Монику, Инферно утешил её, в очередной раз соврав:

– Я тебя услышал.

Но не тут-то было:

– Умрешь ты, умру и я… Понимай это как хочешь.

Уже у себя дома, Инферно снова переиграл весь разговор, поняв, что Моника не шутит. Конечно она любила блефовать, но в её положении вкупе с её характером, она была непредсказуема, да и рисковать он не посмел, решившись все же сработать вместе – «Вот только с беременными я еще на дело не ходил… вот су… стер… кобыла упрямая… С таким отцом это ж кто родится? Матерым ребеночек выйдет». Начав все чаще думать о ребенке, даже больше, чем о самой Монике, Инферно постепенно проникся этой идеей – Стать отцом.

И все бы ничего, но каждый из них, по-своему, вызвал подозрение у своих по сути надзирателей, но не тюремных, а системных. Моника, якобы случайно, потеряла камеру хранения, которую тут же по анонимной наводке обнаружили агенты ОВР, а Инферно открыл счет в банке и перевел на него все свои деньги. Если Клэйтон еще и сморгнул, поверив в оплошность, то Коджо, более радикальный, однозначно понял посыл – «Вот ты и попался».