Щит веры. Часть 2. Воину-защитнику и гражданскому населению в помощь (ПТСР, боевая психическая травма)

Духовная жизнь и ПТСР

Говоря о психологии, следует разделять популистику и серьезную науку, а также обращать внимание на личность конкретного специалиста. Если психолог как человек сам о чём-то размышляет, двигается, то он подходит к профессиональным задачам совершенно иначе по сравнению со специалистом, который живёт в парадигме секулярного мира, то есть мира, который отказался от традиции, культуры, построенной на христианском базисе. Если этот базис потерян – акцент делается, в основном, на силе переживания: если было сильное переживание, то оно формирует ПТСР. Но если вопрос разбирают специалисты, которые базируются на какой-то духовности, то они больше склонны говорить, что психологическая травма является следствием утраты духовного иммунитета или вовсе его несформированности. Если у человека есть высший духовно-смысловой уровень, который позволяет интерпретировать происходящее с точки зрения высших смыслов, человек не чувствует себя «щепкой в адском котле», понимает смысл истории, свою включённость в неё, осознаёт, что он делает каждую минуту своего времени, – тогда, конечно, у него есть мощный иммунитет, позволяющий противостоять агрессивным разрушительным воздействиям.

В недавно вышедшей книге «Депрессия и травма: как преодолеть»^[105] есть два материала: «Преодоление травматического опыта: христианские и психологические аспекты»^[106] и «„Три Д“ – Депрессия, Деперсонализация, Дереализация. Преодолеть отчуждение: в том числе и о депрессии»^[107]. В этих текстах, в том числе, анализируется травматический опыт Виктора Франкла, австрийского психиатра, пережившего заключение в нацистском концлагере, автора книги «Сказать жизни „Да!“: психолог в концлагере»^[108]. Опытом Франкла гордится западная культура, однако за четыре года жизни в концлагере он, по собственным словам, близко подошёл к апатии, то есть к той черте, за которой возможно психологическое разрушение. Но если мы посмотрим на наших православных священников и мирян, чьих свидетельств у нас бесчисленное множество, – сроки их заключений в советских концлагерях во время гонений XX века исчислялись десятилетиями. Кто-то был гоним всю жизнь, кто-то находился в лагерях, направленных, подобно нацистским, на уничтожение людей. Их примеры и свидетельства показывают, что наличие духовного мировоззрения, веры позволяло человеку не только преодолевать ПТСР, но и вовсе не «заболевать» им.

Один знакомый священник, прошедший в прошлом Чеченскую войну, рассказывал, что те его сослуживцы, у которых не было духовного мировоззрения, во время или после войны сходили с ума. У него также были все шансы сойти с ума: в роте, где он служил, – а это была спецрота из спортсменовразрядников – осталось в живых три человека. Он вспоминал, что те зверства, которые творили противники с русскими солдатами, вызывали у последних чувство негодования и желание мести. По его словам, все, кто поддавался соблазну выместить месть на пленных или раненых чеченцах, в итоге сходили с ума. Несмотря на то, что сам он был свирепым сержантом – мог ударить подчинённого и т. д. – всё изменилось в плену. Раньше он был уверен, что в плену не сломается, но, когда зашли противники и стали его бить, через полчаса он понял, что от его прежней основы ничего не осталось, – как человек он был раздавлен. Но в то же время в этот момент как бы родился феникс: этот сержант был человеком думающим, и в плену он понял, что всё, на чём строилась его жизнь раньше – свирепость, бицепсы – оно не работает. Как христианин он родился на этом стуле, связанный, в крови, и в итоге благодаря этому перерождению не получил ПТСР. Сейчас он жизнерадостный, весёлый человек, он полностью адаптировался к полноценной гражданской жизни.

Другой знакомый спецназовец из очень элитного подразделения краповых беретов рассказывал, что все его сослуживцы живут плохо. Он говорит, что в его жизни было одно сплошное кровавое пятно: Суворовское училище, 1990-е, развал армии, многие знакомые ушли в организованные преступные группировки, были пьянки, тусовки – всё это скребло совесть, не было покоя в душе. Но, когда он обрёл веру, исповедь и духовная жизнь избавили его от ПТСР. Он сожалеет, что не может донести мысль о необходимости духовной жизни до друзейсослуживцев, несмотря на то, что они поддерживают общение. Почти все его товарищи страдают ПТСР. Когда человек живёт только войной, он неизбежно деградирует. Через какое-то время нужно людей выводить из боевых действий, чтобы они пришли в себя, переформатировались. Однако те, с кем служил этот спецназовец, из-за больших зарплат не выходили из боевых действий, и некоторые сходили с ума. Он вспоминает, как сидел в бронетранспортёре, и один человек рядом без конца рассказывал одну и ту же историю. Примечательно, что в фильме «Призраки»^[109] – о гражданских, которые с оружием в руках стали защищать свою независимость, – один из бойцов говорит, что сначала не понимал, зачем их водят на концерты, в театры. А потом он понял: чтобы они не застряли в этой войне. Понятно, что на войне есть много срочных дел, но и переключаться тоже нужно. И вот, этот человек себя не потерял, не подвергся ПТСР, он может вернуться домой, снять форму и снова стать семьянином, оставив войну за порогом. Ухтомский называл это переключением доминант.

Ненависть и прощение

У людей, которые пережили насилие – на войне, в семье, в детстве – очень остро стоит вопрос о прощении. Иногда люди отказываются прощать, но без прощения невозможен полноценный выход из ПТСР. Психолог Эдит Ева Эгер, автор книги «Выбор»^[110] (эту книгу нельзя рекомендовать к прочтению, потому что некоторые техники «выхода» из ПТСР, описанные в ней, неприемлемы для христианского мировоззрения), в юности была заключённой Освенцима. Она тоже некоторое время мучилась вопросом: простить ли Гитлера. Иногда люди, пережившие большую травму, думают, что прощение означает, что зло победило. Но надо понимать, что, когда мы совершаем акт прощения, это не значит, что мы допускаем, что чёрное стало белым. Мы не оправдываем Гитлера или тех, кто совершает насилие. Акт прощения означает, что мы не обязаны рушить свою жизнь только потому, что Гитлер жил на земле. Митрополит Антоний Сурожский говорил парадоксальную вещь: человек ненавидящий заперт с насильником в своей голове. Вроде бы он хочет через ненависть освободиться от влияния насильника, но не может. Евагрий Понтийский называл гневливого человека идолопоклонником, потому что, когда гневливый человек пытается молиться Богу, в его голове присутствует образ обидчика.

Образ преодоления этой ненависти продемонстрировал известный боксёр Василий Ломаченко. Он рассказывал, что первый его бой за звание чемпиона мира был проигран. Хотя зрители были на стороне Ломаченко и его противник пользовался запрещёнными приёмами, судья всё равно присудил победу не Василию. После поражения Василий был охвачен жаждой реванша (по-нашему – мести), он тренировался, непрестанно думая о том, как встретится со своим соперником и уложит его. Но потом, по мере развития Василия, противник перестал его интересовать по всем параметрам: карьерно, финансово. То есть Василий перерос эту ситуацию благодаря внутреннему развитию.

Опасность ненависти хорошо показана в рассказе Варлама Шаламова «Термометр Гришки Логуна». Заключённому, герою рассказа, нужно было написать жалостливое письмо администрации, но он не мог этого сделать, потому что ненависть сожгла его мозг. Ненависть убивает человека. Мозг один, сердце одно, и если ненавидеть человека, который тебя пытал, если его не простить, то можно искалечить себя и эту искалеченную модель поведения передать своим детям.

Известный старец архимандрит Павел (Груздев), которого арестовали и пытали в тюрьме в начале 1940-х годов, вспоминал, как во время допросов следователь кричал: «Ты, Груздев, если не подохнешь здесь в тюрьме, то потом мою фамилию со страхом вспоминать будешь! Хорошо её запомнишь – Спасский моя фамилия, следователь Спасский!» Отец Павел об этом рассказывал: «Прозорливый был, зараза, страха, правда, не имею, но фамилию его не забыл, до смерти помнить буду. Все зубы мне повыбил, вот только один на развод оставил»^[111]. Если бы архимандрит Павел ненавидел этого Спасского, он не смог бы выжить, не смог бы сохранить чувства оптимизма, которое позволяло ему ориентироваться в ситуации.

ПТСР как навык души. Интеграция травматического переживания человека в его жизнь

ПТСР можно рассматривать как любой другой навык души. Нейронные сети формируют у нас ту самую доминанту (сам термин может быть разным у разных специалистов, но суть одна). Эта тема очень хорошо разработана в аддиктологии^[112], хотя самого понятия ПТСР там нет, но механизм его развития представлен. У человека формируется определённая модель поведения, и всё, что не вписывается в эту модель, отбрасывается. Эти навыки могут быть как хорошими, ведущими к благу, так и разрушительными. Известный старец Иерофей Дидаскал, житие которого на Афоне считается одним из образцов, старался помочь своим духовным чадам преодолеть именно тип реагирования на реальность. Гневливый человек на всё реагирует гневом, унылый – унынием, человек с ПТСР на всё может реагировать ненавистью. И изменить этот тип реакции на реальность – это шаг к исцелению.

Неким мостиком в понимании вопроса о формировании и преодолении навыков может служить книга профессора Марка Льюиса «Биология желания. Зависимость – не болезнь»^[113], которая практически полностью ложится на православное мировоззрение. В этой книге хорошо показан механизм работы мозга при формировании навыков. Например, если человек всю жизнь любил Лондон, а потом стал ездить в Париж и полюбил этот город, то у него образовались новые нейронные сети, которые отвечают за то, что теперь человек отдаёт предпочтение Парижу. Льюис описывает, что тяга к наркотикам, например, строится на тех же основах, на которых строится любой другой навык человека. Если этого не понимать, мы снова упрёмся в бесконечные популистские разговоры.

К православным источникам, которые так же хорошо описывают идею навыков, но уже в согласии со святоотеческим опытом, можно отнести работы современного православного французского богослова Жан-Клода Ларше. Одна из важнейших его книг на эту тему – «Исцеление духовных болезней. Введение в аскетическую традицию Православной Церкви»^[114]. В ней говорится, что когда мы боремся со страстью (а страсть – это тоже тип реакции на происходящее), то важно не только бороться с этой страстью, но и воспитывать противоположную ей добродетель. Святые отцы, авторы «Добротолюбия», тоже писали, что страсть побеждается через понимание. То есть, иными словами, чтобы победить сформированную модель поведения, нужно не только бороться с ней бесконечно и проговаривать её, но и формировать в человеке новый конструктивный навык, формировать связь с конструктивными сторонами жизни, с новыми людьми, погружать человека в культурный, смысловой контекст. Во всём этом человеку может помогать духовник. И тогда, через понимание жизни, человек перестроит свой навык, свою патологическую доминанту.

Духовник может помочь человеку не столько разрушить симптомы его ПТСР, сколько включить эти симптомы в целостное мировоззрение, в котором они потонут и потеряют свои жала, десенсибилизируется. Виктор Франкл в своей книге «Доктор и душа: Логотерапия и экзистенциальный анализ»^[115] упоминал, ссылаясь и на других специалистов, что никогда никакими психологическими средствами не удаётся разрушить симптом, но этот симптом можно включить в целостное мировоззрение, в котором он утонет.

Некоторые авторы, изучающие ПТСР, пишут, что необходимо провести интеграцию травматического опыта в последующую жизнь человека, чтобы то, что случилось в прошлом, стало частью жизненного опыта. Но если нет смысловой вертикали, если человек не разобрался в том, кто он, к чему он призван и для чего вообще живёт, то вопрос интеграции становится проблематичным. Например, женщина, претерпевшая изнасилование, пошла в проституцию – она тоже по-своему интегрировала опыт насилия в свою жизнь. Военнослужащий, который видел отрезанные головы, – стал язычником, фанатом идеи Вальгаллы, или стал, как эсэсовцы, поклоняться культу смерти^[116]. Он ведь тоже по-своему интегрировал опыт прошлого в свою жизнь…

Стивен Джозеф высказывает справедливую идею о том, что какие-то образы в сознании человека с ПТСР остались необработанными, и поэтому они вторгаются в его психику снова и снова, видимо, пытаясь быть обработанными. Есть данные, что во время депрессии активируется зона мозга, ответственная за принятие решений, – то есть человек что-то недодумал. Следовательно, мы приходим к выводу, что нельзя заглушать в себе травматический опыт. Большинство светских техник по заглушению этого опыта, о которых мы говорили в начале, вызывает опасения. У человека есть потребность обретения, осознания правды, даже если это касается травматического опыта. Другой вопрос – что он будет дальше с этой правдой делать, если у него не выстроен высший уровень личности, как он её осмыслит?

Адаптация к гражданской жизни после перенесённого травматического опыта

Идею ПТСР можно понять как адаптацию со знаком минус. Некоторые врачи считают, что раковые клетки появляются, когда организм отравляется фармацевтикой, химией – возникает токсичная среда, и клетка мутирует, чтобы выжить. Потом эта клетка не принимает участия в работе организма. Так же молодой человек, который попадает на фронт, видит безумие, жестокость, – он начинает адаптироваться со знаком минус, чтобы его психика не так страдала. Он начинает ругаться матом, отрезать врагам уши и так далее. То есть он пытается «спастись» через расчеловечивание, через снижение порога сознания. Но очень важно помнить, что, когда гаснет деятельность разума, человек – не мгновенно, но достаточно быстро – переформатируется, исходя из характера тех импульсов, которые до него доносятся из среды вокруг. То есть он катастрофически меняется, и главная проблема в том, что с этим багажом он возвращается в гражданскую жизнь. И адаптироваться к ней он не может, потому что у него сформировался другой взгляд на людей, на проблему. И слава Богу, если у него были хоть какие-то интересы до фронта или хотя бы способность дружить, – тогда он, обогащаясь лучшим, что может замечать в людях, становится способным переключиться со своей травматической доминанты на что-то более конструктивное. Если же он обладает гордостью и навязывает всем вокруг своё поведение, то он начинает конфликтовать с другими и найти себя может только на войне, что хорошо было показано в фильме «Апокалипсис сегодня», о котором уже упоминалось: герой фильма чувствовал себя на войне как рыба в воде, но в гражданской жизни оказался совершенно деморализован.

Адаптация со знаком минус – это катастрофа. Очень хорошо это было показано американским психиатром Бруно Беттельхеймом в книге «Просвещённое сердце»^[117], где он рассматривает поведение узников концлагерей. Сама книга тяжёлая – не столько потому, что там описаны зверства, сколько из-за факта, что впоследствии сам Беттельхейм покончил с собой: он пережил концлагерь, но не смог пережить смерть жены. Эта книга – свидетельство психиатра о том, что, когда он оказался в концлагере, он понял, что всё, что он знал о психоанализе, перестало работать. Он не мог объяснить поведение людей – как заключённых, так и надзирателей – с позиций психоанализа. Бруно Беттельхейм описал стратегии выживания людей, но стратегии, оторванные от духовности, от мировоззрения, от Бога – сам автор бы неверующим и негативно относился к вере^[118].

Бруно Беттельхейм приходит к выводу, что все стратегии выживания, которые он наблюдал вокруг во время заключения, привели к краху. Мы понимаем, что причина краха в том, что у людей не было высшего уровня, с которого можно было бы по-другому посмотреть на ситуацию, но Бруно, видимо, об этом уровне ничего не знал. Например, одна из описанных им стратегий – это эмоциональное очерствение. То же самое описано в повести Б. Л. Васильева «А зори здесь тихие» – командир обучает девушек тому, что на войне нужно зачерстветь. То есть у человека на душе образуется некая мозоль, которая, может быть, и поможет ему меньше чувствовать боль и страдания на войне, но как он потом вернётся к мирной жизни с этой мозолью? То есть он помогает себе выжить на войне, но в то же время теряет основу для взаимодействия с людьми, которое могло бы напитать его надеждой, информацией, важной для выживания, и т. д.

Также запрещённым приёмом адаптации является расчеловечивание противника. Чтобы преодолеть порог убийства, противника начинают представлять как недочеловека. Нашим воинам важно сохранить в себе человека, не опускаться до мысли, что мы убиваем не людей, а клопов и тараканов. Может быть, проще воевать, когда ты думаешь, что твой враг – недочеловек, но как ты потом с этой мыслью вернёшься домой, как будешь воспитывать своих детей? Если ты привык к тому, что люди – это тараканы и клопы, ты ведь можешь ударить и своего ребёнка, когда он что-то скажет тебе поперёк.

Адаптация же со знаком плюс – это идея воинахристианина. Есть замечательная беседа Марии Шукшиной с иеромонахом Троицкой Лавры Нектарием, где рассказывается о зарождении нового этноса на территории Украины, высказывается мысль о том, что мы воюем не с самой Украиной, а с новым искусственным формированием, которое построено на неоязыческих паттернах. И очень важно остаться при этом человеком. Не нужно закрывать глаза на то, что происходит, но важно при этом иметь такую систему взглядов, основанных на истине, чтобы у тебя была основа для осмысления происходящего, – тогда условный рефлекс не сформируется.

Условный рефлекс и вторая сигнальная система. Эрик Ломакс. «Шантарам». Преподобная Мария Египетская

Условный рефлекс изучал академик Павлов в своих знаменитых экспериментах с собаками. Павлов включал лампочку, давал собаке еду – и у животного вырабатывалась слюна. Через какое-то время при включении лампочки еду уже не давали, но слюна всё равно вырабатывалась.

Этот условный рефлекс в контексте боевых действий был хорошо описан в книге Эрика Ломакса «Возмездие»^[119]. Во время Второй мировой войны он, будучи британским солдатом, попал в японский плен. Как военнопленный он работал на строительстве железной дороги, и у него обнаружили зарисовки и радиоприёмник, по которому он слушал новости с фронта. Японцы посчитали, что Эрик является агентом шпионской сети и его задача – передать планы железной дороги. Эрик не смог объяснить, что радиоприёмник нацелен только на приём данных, но не на передачу. Его пытали. Как можно предположить, причина крушения его семейной жизни состояла в следующем. Во время допросов он привык собираться в комок: мол, я никому ничего не скажу. Когда он вернулся домой, у него остался этот рефлекс: если жена его спрашивала о каких-то бытовых вещах, он по привычке сжимался в комок. Ему никто не мог помочь, и он очень хорошо описал ощущение стыда: мол, я взрослый мужик, зачем я кому-то сейчас буду рассказывать о своих переживаниях? Единственным человеком, который смог ему помочь, была женщина, член организации помощи ветеранам, и смысл её помощи состоял вовсе не в каких-то умных словах – она просто его слушала. Она слушала Эрика не с профессиональным спокойствием психотерапевта, а по-настоящему. И глядя на эту женщину, он понял, что его история имеет шанс не утонуть в бесконечном потоке подобных историй, он почувствовал, что он личность, а не просто статистическая единица в практике этой женщины.

Через тридцать лет жена Эрика узнала, что японец, который его пытал, жив. Он написал в газете, что молится – по-своему, по-буддистски, – за английских офицеров и отдельно упомянул Эрика, которого пытал. Жена Ломакса написала этому японцу письмо: как вы смеете, мол, писать о том, что вы чувствуете, что англичане вас простили, если мой муж жив и вспоминает вас? Эрика испытывал ненависть, он постоянно вспоминал плен. Но постоянные воспоминания не освобождают человека от последствий ПТСР. И тогда Эрик с оружием поехал в Японию, желая убить своего бывшего мучителя. Но оказалось, что японец был готов смиренно принять смерть как некое искупление своего участия в этих пытках. И у Эрика при виде смирения этого японца что-то дрогнуло в душе, и он его простил. И эта глыба ПТСР растворилась.

Джудит Герман – человек, живущий в постмодернистском мире, – в книге «Травма и исцеление» проговаривает, что месть, по её мнению, не освобождает от ПТСР, но что и прощение тоже от него не освобождает. В последнем она ошибается. Об этом и говорит история Эрика Ломакса – о прощении и о том, как выглядит травма. Это, по сути, и есть сформированный условный рефлекс.

К теме прощения есть ещё одна иллюстрация из художественного произведения, известного романа Грегори Дэвида Робертса «Шантарам». Художественные произведения на тему ПТСР тоже важно знать, потому что они дают некую форму, с помощью которой можно помочь человеку, пережившему травму, описать свои чувства. По доносу одной женщины, содержавшей публичный дом, Шантарам, герой романа, оказался в тюрьме и чуть не погиб. Он поклялся, что, когда вернётся с войны в Афганистане, убьёт эту женщину. Вместе со своим товарищем он нашёл её, побил охранников и наставил на неё пистолет. Но вдруг он увидел, что она пьяная, уже деградировавшая женщина, и понял, что, если нажмёт на спусковой крючок, то станет таким же, как она. Отказ от мести стал для него вопросом выживания, в противном случае он опустился бы до такого же уровня.

Также последствия ПТСР очень хорошо описаны в уже упомянутой книге «Выбор» психолога Эдит Евы Эгер. Несмотря на то, что выхода там не показано, – скорее приводится либеральная повестка и предлагаются очень опасные психотерапевтические методы – но то, как выглядит ПТСР, описано хорошо. Побывав в Освенциме, автор после войны перебралась в США, и однажды у неё началась паническая атака в автобусе из-за того, что кондуктор спросил у неё билетик. Из-за повелительного голоса кондуктора у Эгер включилась травматическая доминанта, она вспомнила, как немец в концлагере наставил на неё дуло автомата и что-то спрашивал таким же повелительным тоном. И она от ужаса упала на пол автобуса и думала, что лежит под дулом автомата.

В аскетике очень хорошо знакомо подобное явление, оно называется «предприятие». Предприятие – это не завод, а то ощущение, что примерно испытывала преподобная Мария Египетская. В её житии сказано, что в пустыне у неё возникали желания из прошлой жизни: ей хотелось блуда, вина, мяса. То есть предприятие – это когда в человеке внезапно возникает память о грехе вместе с теми физиологическими процессами и ощущениями, которые были у него тогда, многие годы назад. Как будто из небытия это всё вдруг восстанавливается. Один духовник советовал при возникновении таких ощущений действовать по принципу Марии Египетской: лечь на пол и читать молитву ко Пресвятой Богородице – 10-ю, из утренних молитв. В ней есть такие слова: «Избави мя от многих и лютых воспоминаний и предприятий» – это как раз про то, что было у Евы Эгер и Эрика Ломакса.

В теме ПТСР важно ещё одно понятие – вторая сигнальная система. Это деятельность разума, некие семантические сети. Частично вторую сигнальную систему можно сопоставить с неким логосом, о котором говорят духовные авторы. Деятельность второй сигнальной системы может препятствовать выработке условного рефлекса. Например, есть такая китайская пытка каплями воды: они медленно капают на голову, и человек от этого постепенно сходит с ума. Когда человек сосредоточивается на этой капле целиком, он не может ни о чём больше думать, когда капля падает в миллионный раз, кажется, что сотрясается вселенная. Но человек может с помощью разума переосмыслить этот мучительный сигнал. Например, он может с каждой каплей читать слово Иисусовой молитвы. И тогда капли будут его не уничтожать, а возводить на высшие духовные ступени.

В работе «Три силы»^[120] рассматривается действие трёх сил в человеке: вожделевательной, раздражительной и мыслительной. Мыслительную силу, хотя она активируется Богом, благодатью Святого Духа, можно отчасти сопоставить со второй сигнальной системой. В этой работе описывается рефлекс, по Павлову, и сравнивается опыт языческого воина с опытом Александра Невского, воина-христианина, который был непревзойдённым воином на поле боя и при этом мудрым любящим правителем, когда нужно было что-то решать в отношении мирных граждан.

Здесь также можно вспомнить пример Романа Браги, священника, опыт которого очень хорошо иллюстрирует тему плена. В коммунистической Румынии отец Роман был подвергнут заключению, его посадили в камеру сенсорной депривации, где не было света, чтобы человек сошёл с ума. И он, будучи священником и написав даже книги об Иисусовой молитве, вспоминал потом, что, находясь в этой камере, он встретился с Богом. Эта камера, которая должна была стать источником безумия, послужила для него купелью, в которой он приобщился к глубине богообщения.

Если сознание подавлено ужасом и ненавистью, внешняя реальность начинает накладывать на него уродливые отпечатки. Но если у человека есть понимание происходящего, собственное мировоззрение, то уродливый отпечаток не формируется. Подробнее об этом можно почитать в работе «Интеллектуальная деятельность как стратегия выживания в условиях тотального давления»^[121]. В ней описывается опыт узников концлагерей, но он применим и к теме плена, – как люди могли выжить тогда, когда всё было против них. Основная идея работы в том, что в условиях ужаса плена вторая сигнальная система человека подавляется, формируется условный рефлекс. Но любящим Бога… всё содействует ко благу (Рим. 8, 28). Когда человек постоянно пытается поддерживать связь со Христом, он понимает, что, отклонившись от этой связи, например, через ненависть, он разовьёт в себе это деструктивное чувство, а потом с ним он войдёт в вечность.

Даже Виктор Франкл говорил: главным, что помогает человеку выжить в условиях концлагеря, является точка опоры на будущее. Очень важно, что эта точка опоры – не встреча с любимыми людьми, потому что они могут погибнуть, пока ты находишься в плену, и тогда у тебя не будет мотивации жить после возвращения. Для нас точка опоры состоит в вере, что своё внутреннее состояние мы унесём с собой в вечность. Если я сейчас деградирую, – я войду в вечность в таком состоянии и не смогу в вечности быть со Христом. Когда человек постоянно думает, как эту ситуацию исправить, он всё время развивается в хорошую сторону. За счёт того, что его сознание работает в конструктивном ключе, травматический опыт у него не формируется. Это похоже на образ ручейка, который течёт постоянно, поэтому зимой вода в нём не замерзает.