Czytaj książkę: «Мирошников. Дело о рябине из Малиновки», strona 3

Могли ли оказаться в конкретном месте одновременно два преступника, которые предпочитают наносить удары сзади по голове, причем прежде этот район был достаточно тихим. Маленькая вероятность.

Поскольку подвергся нападению следователь, расследующий убийство первой жертвы, покушение могло быть намеренным. Охотились именно на Мирошникова. Значило ли это, что преступник все же один, и он никуда из района не делся, но чего-то испугался и решился на нападение на следователя?

Это была бы интересная версия, но она разбивалась о фразу того же доктора, что характер удара похож, а вот сила удара явно слабее. Как сказал эскулап, ударивший не хотел убивать, или орудие удара было слабее, чем ломик в деле Серафимы. Резонный вопрос: зачем нападал, ведь никому и ничем в тот момент Мирошников не угрожал.

И еще важное замечание. На сей раз орудие удара не нашлось. Конечно, Садырин еще порыщет в том районе, но пока ничего похожего не обнаружили.

Зато появилось описание преступника. Его хорошо видели новые знакомые Мирошникова Василий и Мария. Бандит оказался невысоким, но широкоплечим мужиком с бородой и усами, одетым в простую сельскую одежду, в которой ходят все окрестные мужики.

Снова разболелась голова, которую доктор успокоил какими-то снадобьями. Мирошников отхлебнул из оставленного бутылька и принялся считать барашков, которые зачем-то прыгали через изгородь. Уже тридцатый барашек издавал нетипичные для барашков звуки, а после сорокового расчет закончился. Пострадавший следователь мирно засопел и не видел, как Клавдия несколько раз приоткрывала дверь, вслушиваясь в дыхание самого лучшего на всем свете хозяина.

***

Целые сутки Мирошников позволил себе побыть дома. За это время один раз пришла сестра милосердия из больницы и поменяла повязку, мимоходом заглянул доктор, приехал с визитом и по службе полицмейстер и несколько раз прибегали урядники и стражники с записками от Садырина, который развил в Малиновке активную деятельность.

Зловредный преступник не только убил его давнюю приятельницу, но и ранил его начальство, пусть не непосредственное, но все же честь мундира была задета. И теперь Харитон Иванович, что называется, землю носом рыл.

Исследованы были все подходы к месту происшествия выше и ниже по течению реки и опрошены все жители деревни и все приехавшие на похороны. Трех мужиков, которые не очень внятно отвечали на вопросы, Садырин арестовал, решив, что так будет вернее. Среди этих бедолаг оказался и Ипат, поскольку к нему были вопросы еще по первому случаю, а на кладбище во время похорон его никто не видел. Напрасно садовник пытался рассказывать, что от расстройства выпил лишку и уснул в своей сторожке. Садырин сейчас подозревал всех и вся.

Мирошников долго постельный режим выдержать не смог. Сначала он просто посидел на кровати, придерживая пострадавшую голову и справляясь с приступом головокружения. Потом осторожно сполз, набросил на себя халат и сел к столу. Задача становилась еще более запутанной. Нападение на следователя все же, как ни крути, серьезная штука. И сейчас полицмейстер Горбунов заявил, что он берет под свой контроль дело об убийстве помещицы Сысоевой, а также дело о нападении на Константина Павловича. Это хорошо, потому что у Садырина будет теперь достаточно людей, чтобы внимательно осмотреть весь район, включая территорию вдоль реки.

Мирошников сидел, разбирая полученные рапорты и протоколы, когда в кабинет влетела Клавдия:

– Енто что это творится! Дохтур сказал лежать, а он ить опять бумаги марает! Будьте любезные в постелю лечь, да в потолок смотреть, какой он небеленый который год. Его чуть жисти не лишили, а он опять за свои думы взялся. Это какая такая голова столько мыслев выдержит! И думает, и думает! Хучь бы по бабам пошел, прости Господи! Ну, это опосля по бабам-то, как дохтур разрешит! Лягайте, Кистинтин Палыч, не гневите ангелов своих хранителей, что уберегли непутевую голову от смерти неминучей. Дохтуру жалиться буду, это он не меня должон на опыты в больницу взять, а моего хозяина взбалмошного.

Константин вяло, привычно отругивался:

– Клавдия, что ты глупости говоришь. Думать – это моя работа. Я за это деньги получаю. И вообще я хорошо себя чувствую, отстань.

Зря он это сказал, потому что ворчание пошло с новой силой в новом направлении:

– И как енто хорошо он себя чувствует! Люди добрые! И сам весь зеленый, даже синий. В гроб, прости Господи, краше кладут. Лягайте в постелю, дохтур сказал!

К счастью для Мирошникова, пришел Горбунов. Он с порога заполнил все пространство маленькой квартиры трубным голосом и густым запахом табака. Глава полицейского ведомства принес новость о дате оглашения завещания Серафимы Сысоевой.

– Голубчик Константин Павлович, вы уж выздоравливайте, – гудел Аркадий Михайлович, – ребята с Садырином во главе денно и нощно рыщут. Конечно, приметы, которые сообщили Куприяновы, не сильно точные. Бородатых да усатых крепких мужиков – хоть пруд пруди. В одной Малиновке таких полно. Их всех допросили, но у каждого алиби – все были на похоронах, значит, умышлять на вашу персону не могли. Их все равно показали Куприяновым, но те точно ни в чем не уверены. Вроде все подозреваемые соответствуют приметам, но вроде и не то. Мнится мне, что малиновские ни при чем. Хотя этот Ипат не был на похоронах, но он здоровый, как бык. Куприяновы категорически сказали, что преступник был невысок.

Брат и сестра показывают, что злоумышленник побежал в сторону Курбатовки и Маляевки. Сегодня там Садырин с утра работает по приметам. Обещал вечером приехать с протоколами допросов.

– Мне бы тоже протоколы нужны были, – вставил Мирошников.

– Да-да, непременно списки с протоколов предоставим.

Горбунов вздохнул и постучал пальцем по стеклу небольшого компаса в деревянном корпусе, стоявшего на столе Мирошникова:

– Что-то у нас происходит нехорошее в уезде. Уж так тихо жили, не то что в городе. Всего и дел-то было, что мужики перепьют и подерутся, или мужик бабу поколотит, или кражи какие пустяшные. А тут и убийство, и кража непонятная, то ли была, то ли нет, и на должностное лицо покусились. Нехорошо-то как, Константин Павлович. Мы тут с Садыриным и Михальчуком посоветовались. Надо бы вам охрану какую учинить. А то и квартирка-то на первом этаже, так что любой злой человек залезет, и с дороги даже ваших окон не видно, и прислуги одна Клавка дурная.

Из-за двери послышался сердитый стук. Полицмейстер, знакомый с разногласиями Мирошникова с прислугой, хохотнул и продолжил нарочито громко:

– Не спасет эта клуша-копуша вас от негодяев. Сама спрячется, чтобы ее не тронули, а хозяина бросит на произвол судьбы. Нужен бравый охранник, чтобы и вас защитил, и чтобы Клавку приструнил, если плохо будет ухаживать за хозяином.

Мирошников уныло прошептал:

– Эх, Аркадий Михайлович, она меня сейчас совсем изведет своим ворчанием. Что за наказание господнее! И про охрану не придумывайте.

– Не изведет, Константин Павлович, наоборот, беречь будет пуще. Я их знаю, этих баб зловредных, – в ответ прошептал пристав, потом подмигнул, и громко продолжил, – так я скажу супруге, чтобы она приискала вам прислугу помоложе, пошустрее, поумнее, которая будет хозяина ублажать и голос поднимать на него остережется. А то – ишь, какая цаца! С хозяином спорит, деревенщина необразованная!

Потом с удовлетворением прислушался к грохоту за дверями, бесшумно поаплодировал сам себе и распрощался, сославшись на дела.

Результат профилактических действий полицмейстера, Мирошников почувствовал сразу. Никогда еще жаркое не было таким вкусным, чай горячим, а Клавдия молчаливой. Даже когда вечером Константин засобирался в «Парадиз», где у него была намечена встреча с Марией и Василием, обошлось без шума и криков о постельном режиме.

Глава 5. Странный вор

Мария в розовом воздушном платье была восхитительна. Все мужчины оборачивались ей вслед, пока она под руку с Василием шла через зал к столику, занятому Мирошниковым. Не обратить внимания на такую прелестницу было невозможно. Она явно понимала, какое впечатление производит, но вела себя очень достойно, мило опускала глазки, стараясь ни с кем не встречаться взглядом.

Весь свет очаровательных голубых глазок достался Мирошникову. Ему показалось, что на какое-то время замерло сердце, а потом заколотилось быстро-быстро, разгоняя горячую кровь, которая пульсировала с неистовой силой. Отчего-то заболела голова под аккуратной повязкой, но какой-то сладкой, головокружительной болью.

А Мария Тимофеевна, которую он про себя уже называл Машенькой, заботливо расспрашивала о его самочувствии, лечении, которое принимает, и о том, кто делает ему перевязки. Василий только помог сестре разместиться за столом, потом сел на свое место и принял нелюдимый отрешенный вид. Он лишь время от времени бросал короткие взгляды на Мирошникова или Машу и снова углублялся в свои мысли, потирая виски и воспаленные глаза.

Никогда прежде обычный светский разговор во время обеда не казался таким увлекательным и полезным. Маша рассказывала, как они с Васей плыли на лодке и собирались уже повернуть домой, когда заметили странную сцену на берегу, на которую не смогли не отреагировать. Подозрительный тип подкрался к сидящему мужчине и нанес ему удар по голове, а потом быстро убежал, не предприняв никаких попыток хотя бы к ограблению. Просто подошел, ударил, убежал. Возможно, ему помешало появление свидетелей на лодке. Все это было очень загадочно. И вскоре Мирошников с удивлением обнаружил, что серьезно обсуждает столь удивительное обстоятельство, почему это злоумышленник не убил его, не обыскал и не взял ничего ценного.

С события на берегу перешли на обстоятельства, из-за которых Мирошников оказался в Малиновке. Маша, охая и ахая, с напряженным вниманием слушала про убийство помещицы Сысоевой. Она подробно расспрашивала про обнаруженные во время осмотров улики, и мило интересовалась тем, какие делаются выводы. Константин сам не заметил, как серьезно и обстоятельство начал обсуждать с девушкой возможные мотивы и поступки преступника. К концу обеда Константину уже казалось, что они с Машей знакомы тысячу лет. И даже молчаливый Василий производил вполне дружелюбное впечатление.

Это ли не чудо произошло? Не для того ли, чтобы случилось это знакомство, так потянуло тогда в Малиновку?

***

Домой Мирошников вернулся окрыленным. Он даже не обратил внимания на витавшие в воздухе вкуснейшие кухонные ароматы и только отмахнулся от Клавдии, которая по привычке принялась выговаривать ему за поздний приход. Константин вошел в свою комнату и бросился на кровать, даже не раздеваясь. Происходило что-то странное, и в этом надо было разобраться. Осмыслить. Систематизировать. Дать оценку. Проделать то, что у него всегда лучше всего получалось.

Константин вскочил с кровати, сел к столу, по многолетней привычке постучал по корпусу компаса, чтобы его стрелочка суматошливо забегала, ища правильное направление, и придвинул к себе стопку бумаги. Надо было описать и понять свое необычное состояние. Лист бумаги и перо всегда помогали ему расставить все по местам. Но на этот раз все было не как обычно. На чистом белом листе не нарисовалось ни одного квадратика или кругляшка, в который было так приятно занести пришедшее на ум обстоятельство. Зато весь лист оказался изрисованным женскими профилями. Не бог весть каким художником оказался Константин Павлович, но рисовал он от души, тщательно выводя кокетливые завитки аккуратной прически и вензеля буквы М.

Утром за завтраком Клавдия отметила у хозяина задумчивый вид, полуулыбку на губах и загадочный блеск в глазах. Он не стал реагировать на провокационное ворчание прислуги, которая хотела вызвать хозяина на слова, что он очень доволен ее работой, свежими пончиками и изумительно сваренным кофе. Подслушанный разговор с полицмейстером ее взволновал, и ей очень хотелось увериться в незыблемости своего положения в доме.

Но Константин Павлович быстро и довольно равнодушно проглотил вкусный завтрак и засобирался на службу. Клавдия попробовала напомнить ему про постельный режим, но Константин только отмахнулся, дескать, заеду к доктору и скажу, что прекрасно себя чувствую.

Наводя порядок в комнате хозяина, служанка увидела на столе листы с ночными художествами Мирошникова. Она долго сидела на стуле, вздыхая и шепча:

– Так-так-так, Клавка, дождалась. Втюрился хозяин. Не могут мужики без ентого сладкого. Ну, посмотрим, авось все и обойдется. Хозяйки еще мне тут не хватало. А как хорошо жили-то! Дружно!

Потом, копируя привычки хозяина, постучала пальцем по корпусу компаса, посмотрела на танец стрелки и снова вздохнула.

***

Следствие застопорилось. Казалось, что допросили всех, осмотрели всё, проверили все возникшие гипотезы, а ни единой зацепочки не нашлось. Пришлось даже отпустить из кутузки заключенных мужиков. Даже Ипата выгнали, поняв, что от него вообще нет толка. Он довел всех до истерики рассказами о том, что пора обрезать кустарники и собирать семена цветов. Без него это никто не сделает, а управляющий работу в саду и цветнике совсем не знает и никого на нее не поставит.

А барыня Серафима Гордеевна всегда свои семена ценила, и потому цветники у нее были всем на зависть. Мысли у садовника на события дня убийства поворачивались туго, из всех печальных дел у него крепко в голове сидело только то, что кому-то не понравилось оформление главной хозяйкиной клумбы. Мирошников, в очередной раз затеяв допрос с ним, в конце концов, плюнул и со словами: «ну, и туп же ты, братец», выгнал его вон.

Огласили завещание. Как и предполагалось, ближники покойной получили небольшие суммы, были завещаны деньги на нужды прихода и назван наследник. Все комнаты дома, кроме личных помещений Серафимы Гордеевной, были открыты, и постепенно жизнь пошла своим чередом в ожидании приезда нового хозяина.

Вот только нераскрытое убийство и покушение на должностное лицо остались висеть тяжким камнем на репутации полицейских и судебных служб. Встречаясь со своими коллегами или находясь в суде, Мирошникову часто приходилось отвечать на иногда насмешливые вопросы, но вскоре и это прекратилось, поскольку новые события заставляли забыть о старых. Дело еще не было закрыто, но о нем все меньше вспоминали.

А у Мирошникова кроме дел по судебной части жизнь была наполнена сердечными отношениями. Машенька казалась ниспосланной небесами.

Они встречались с девушкой очень часто, если не мешали служебные дела Константина Павловича, много гуляли и подолгу сидели на открытой террасе ресторана «Парадиз». Потом Мирошников довозил девушку до домика, который брат и сестра снимали на лето, и передавал ее с рук на руки Василию. Тот присутствовал при встречах Марии с ухажером только в самом начале отношений. Обычно он выходил встречать их, держа в руках очередной томик книги, рассеянно здоровался с кавалером сестры и удалялся. Иногда брата не оказывалось дома, тогда молодые люди еще долго сидели в саду и разговаривали, разговаривали, разговаривали.

В городе уже ни для кого не были секретом отношения завидного жениха, господина судебного следователя, с дачницей из усадьбы Коротково. Маменьки городских девушек на выданье все меньше и меньше надеялись на то, что получится заинтересовать своими дочками молодого человека, семимильными шагами движущегося к алтарю. Это было видно невооруженным взглядом.

Семьи директора городской гимназии и главного режиссера театра еще пытались зазвать его на обеды, но он отговорился сугубой занятостью, даже не догадываясь, какие страдания тем самым наносит молоденьким обитательницам домов.

На квартире Мирошникова тоже обстановка грозила локальным бытовым взрывом. Вернувшись вечером домой, Константин даже внимания не обращал на новые блюда, которые готовила Клавдия по рецептам, добытым у знакомой кухарки из образцового, по ее мнению, дома полицмейстера. Часто эти новинки оставались вообще нераспробованными, поскольку хозяин приходил уже сытым. Ему нужны были только свежие белоснежные воротнички на следующий день и чистая постель. Уютные привычные скандалы остались в прошлом, и Клавдия приходила в отчаяние.

Но никакие сердечные увлечения не могли отвлечь Мирошникова от его служебных обязанностей. Наконец завершился затянувшийся ремонт его кабинета, хозяин обживал его, распихивая в многочисленные шкафы папки и справочники, а потом с удовольствием располагался за новым большим столом и работал с документами.

Очень короткий период затишья в преступном мире прервала серия случаев злодейских нападений на обеспеченных горожан. Как правило, ограбленными оказывались люди, не уделявшие должного внимания своей защите. Преступник попадал в дом или через дверь черного хода, которую часто забывали закрывать после ухода приходящей прислуги, или через окно, открытое на ночь по причине духоты, или через дверь, обеспеченную довольно хлипким замком.

Иногда такие ограбления выглядели нарочито дерзкими. Так однажды преступник забрался в дом зубного врача, который работал с клиентом в своем кабинете, а его слуга отправился в лавку за продуктами. Обнаружил ограбление слуга, вернувшийся с покупками. Сам доктор в своем кабинете ничего не слышал.

Почти сразу Мирошников объединил часть таких случаев в одно производство, тому были веские причины. Ни в одном случае ущерб от действий преступника не казался слишком великим. Вор забирал какую-то мелочь, но так, чтобы сразу стал виден предмет ограбления. Во всех случаях преступник беспорядка не наводил, не оставлял следов поспешных беспорядочных действий, как часто бывает, когда вор ищет ценные вещи. Только однажды похищенное оказалось достаточно дорогой картиной, в остальных случаях ущерб был незначительным.

Даже казалось, что у преступника просто стояла цель совершить идеальное преступление, обставить ограбление чисто и эстетично. Виделось что-то в этом демонстративное, дескать, смотрите, как я могу, попробуйте меня поймать! И таких случаев набралось больше десятка за очень короткое время.

Но самое удивительное было не это. Во всех случаях дерзкий грабитель оставлял свой именной знак. На месте унесенной вещи всегда находили небрежно вырезанный кусочек женского рукоделия – искусно связанное изображение грозди рябины. Сразу вспомнилась пропавшая накидка с постели покойной Серафимы Гордеевны. Садырин специально съездил в Малиновку и поговорил с Лидой, которая узнала изделие своей бывшей хозяйки.

Это было очень дерзко.

У преступника получалось удивить, иных следов он не оставлял. Только очень редкие свидетели говорили, что рядом с местом ограбления замечали высокую мужскую фигуру, но и то информаторы не были уверены в своих словах. Мирошников вообще относился к этим заявлениям с изрядной долей скептицизма.

Отчаянный преступник каждым своим преступлением напоминал о своем существовании и о нераскрытом убийстве в Малиновке.

Полицмейстер Горбунов не на шутку озадачился, самолично выезжал на каждое такое дело, судья Дорохов требовал результатов, общественность демонстрировала озадаченность и активно занималась пересудами, городская газета ежедневно плевалась гневными памфлетами в адрес полицейских служб. Каждый номер выходил с огромными заголовками: «Куда смотрит полиция», «Когда прекратится этот позор», «Кто защитит законопослушных горожан», «Рябиновый преступник дурачит полицию».

Полиция показывала чудеса оперативности, осведомители искали сведения по своим тайным каналам, которые полиция знать не знала, но информации было ноль. Даже держатель криминальных тайн, глава ночного города Иван Сыч, с которым пришлось встретиться Горбунову и Садырину, и тот разводил руками и не понимал, кто этот странный преступник. Дошло до того, что Сыч озлился и взялся за свой личный розыск.

***

Незаметно прошло лето. Мирошников, сильно озадаченный серией ограблений, не сразу понял, о чем идет речь, когда Машенька сказала, что они с братцем уезжают, поскольку тому надо срочно показаться доктору. Василий и вправду плохо выглядел. Он все больше кашлял, его глаза постоянно горели лихорадочным блеском, очень часто он вообще не выходил из своей комнаты. Маша сильно переживала за брата и даже несколько раз отказывалась от встреч, поскольку брат скверно себя чувствовал.

Медлить было нельзя. Потерять Машу казалось невозможным. Константин чувствовал, что надо делать решительный шаг.

Отложив дела, он с утра отправился в ювелирную лавку. И именно с нее началась цепь каких-то неурядиц и задержек, завершившихся совсем неожиданно.

Когда следователь вошел в лавку, тотчас же появился сам ювелир, господин Хаим Ицкович. Отодвинув в сторону приказчика, он потащил Мирошникова в дальний угол помещения, таинственно нашептывая:

– Я таки знаю, зачем вы здесь, господин главный по преступлениям.

– Э-э-э, – Константин даже не сразу нашелся, что ответить на такое странное именование его рода деятельности, – называйте меня лучше Константин Павлович.

Довольно посмеиваясь, ювелир замахал руками:

– Ой, и не надо мине уговаривать, я и так соглашусь, уважаемый самый главный господин следователь, драгоценный, как природный алмаз, Константин Павлович! И я готов послушать за вашу просьбу! Дайте угадать? Ви таки хотите подарить колечко вашей матушке?

Константин, уже немного привыкший к тому, что все в городе знают о прекрасной дачнице из Коротково, даже немного растерялся:

– Матушке? Почему матушке? Ну, конечно, и матушке. Но вообще-то девушке!

– Вей з мир! Девушке? Кто эта прекрасная лань, которая получит сегодня самое красивое кольцо с самым большим брильянтом, что найдется в лавке старины Ицковича! Кто родители этой красавицы, которые сделали такой великолепнейший гешефт и получили такого шикарного кавалера, что скупит сейчас все в этой лавке? Бедняжке Хаиму опять придется день и ночь, не разгибая спины, делать дорого-богато для других покупателей. Скажите имя, а я в удивлении кину брови на лоб!

– Уважаемый господин Ицкович, – Мирошников мучительно краснел, не в силах преодолеть специфический говор старого ювелира, – позвольте не разглашать имя.

– Ша! Господин главный по преступникам! Я застегнул свой рот на все пуговицы из драгоценного огненного опала, попросту говоря, гидрата диоксида кремния! Я молчу, как та рыба, которую моя жена приготовила, чтобы сделать форшмак! Только дайте мине сделать свое мнение. Вы еще не видели мою дочь. Я все ждал, что вы придете и скажете: «Ицкович, поговорим за вашу дочь Рахель, я хочу с ней жениться». И вот вы почти у цели.

Ювелир бросился к двери во внутренние помещения лавки, отворил ее и закричал во все горло:

– Рахель, Рахель! Где моя дочь, которая созрела, как персик в саду у тети Шошаны! Рахель!

Растерянный Мирошников схватился за голову:

– Господин Ицкович, не нужно никого звать. Я лучше поговорю с вашим приказчиком и тихо-спокойно выберу нужный подарок!

– А шо такое? Возьмите глаза в руки – какой цветочек вырос на радость папе-маме!

Ювелир схватил за руку вошедшую в дверь девушку:

– Каждый, кто имеет глаза, скажет, что это шедевр! Какая лялечка получилась у папы с мамой! Ой вэй, господин главный по преступникам!

Девушка была и впрямь прекрасна. Черноглазая стройная брюнетка строго и несколько недоуменно смотрела на своего отца, который страстно размахивал руками и подталкивал ее к незнакомому мужчине.

– Папа, ты что хотел?

– Дочь, в нашем доме праздник: этот молодой человек, который на короткой ноге знается со многими ужасными преступниками, пришел и спрашивает свой вопрос, как там Рахель поживает в этом дивном городе. Он хочет увидеть портрет твоего лица! Счастье пришло прямо сюда, в эту лавку, не дожидаясь приглашения!

Рахель и Мирошников не выдержали одновременно:

– Господин Ицкович!

– Папа!

Мирошников торопливо проговорил, опасаясь, что говорливый Ицкович опять не даст высказаться:

– Мадемуазель Рахель, вы меня простите, но ваш папа что-то напутал. Я просто пришел в лавку сделать покупки! Мне очень приятно знакомство с вами, но у меня были свои планы.

Девушка гневно сверкнула глазками:

– Можете не продолжать, сударь. Я знаю своего отца и почти привыкла к его странным выходкам. Прошу прощения, сударь. Но, папа! Сколько можно! Ты так распугаешь всех своих покупателей. Я не нуждаюсь в знакомствах с молодыми людьми!

Старый ювелир печально смотрел на свою гневную дочку и даже не пытался возражать, только примиряющее бормотал:

– Ну-ну. Мой рот молчит и не откроется до самого обеда, потому как перед хумусом твоей мамы он не может устоять. Я удивляюсь, что за характер у тебя весь по диагонали, как говорит портной Семион, размахивая своими портновскими ножницами. И это все твое учение, говорил я, что не доведет оно до добра. Приличная еврейская девушка должна сидеть дома безо всякого учения и ждать подходящего жениха! А ведь господин самый главный по душераздирающим преступлениям…

Договорить ему не дали. Рахель подошла вплотную к отцу и отчетливо проговорила, глядя ему в глаза: «Уйду из дома!». Потом резко повернулась так, что толстая коса взметнулась в воздух, и направилась к двери. И уже оттуда сказала:

– Прошу прощения, сударь, за семейную сценку. У нас такое случается все чаще и чаще.

Старый еврей постоял, держась за сердце, потом схватил Мирошникова за рукав, артистично показал движение крест накрест возле губ и жестом подозвал улыбающегося приказчика. Тот, видимо, не в первый раз наблюдал такие сцены.

– Моя непокорная дочь, – все же Ицкович не выдержал обещания молчать, – так сердится на своего любящего папку, так сердится! А я так устал все это слушать, мое старое сердце не выдерживает такие выходки собственной дочери. Пойду я поработаю пока, господин Мирошников, только так я могу успокоить свои нервы, которые дергаются изо всех сил в разные стороны. Вы заходите чаще, я всегда буду рад вас видеть. Уж не обижайтесь на старого дурака!

Мирошников даже не сразу сообразил, что Ицкович оставил свой еврейский говор и разговаривал общепринятыми фразами.

Уже из ювелирной лавки Константин вышел с головной болью и ощущением чего-то неправильного. Вроде все было сделано как надо, в кармане лежало очень красивое кольца, а настроение оказалось испорченным.

В цветочной лавке он столкнулся со знакомой дамой, супругой нотариуса Приходько. Дама была сильно надушена, очень навязчиво расспрашивала, как у него личные дела и для кого это господин Мирошников среди дня покупает такие великолепные цветы. Константин с трудом вынес разговор, чуть было нее расчихался от навязчивого тяжелого аромата духов и покинул лавку в состоянии легкого бешенства. Веточки зелени, которыми цветочница украсила прекрасный букет роз, согласно кивали пушистыми макушками, соглашаясь, что неприятные встречи отравляют даже самое радужное настроение.

То, что рядом с коляской, стоявшей у лавки, топтался и подпрыгивал от нетерпения мальчишка – посыльный, радости не добавило. Посыльный передал ему записку, что судья Дорохов срочно приглашает господ судебного следователя и полицмейстера для серьезного разговора. Даже гадать не стоило. Тема совещания была ясна: все те же странные недоограбления. Видимо, Бориса Ивановича снова посетили или газетчики, или дамы из женсовета, и тому пришлось дать обещание, что все службы будут немедленно задействованы, а негодяй пойман и предан справедливому суду.

Когда через два часа пустых разговоров в прокуренном кабинете Мирошников вышел на улицу, тщательно подобранный букет, оставленный им на сиденье коляски, выглядел жалко: на лепестках роз обозначились ранее незаметные дефекты, в аромат добавилась нотка залежалости, даже колючки уже не казались такими острыми. Пришлось ехать вновь в ту же цветочную лавку, но там лучшие цветы были проданы с утра. Понадобилось объехать еще три лавки, прежде чем нашелся более-менее приличный букет.

И тут находящийся уже в не очень уравновешенном состоянии Константин вдруг почувствовал ужасный голод. Настолько ужасный, что он был готов проглотить барана или какого-нибудь верблюда. Пришлось заезжать в ресторацию. Наученный горьким опытом Мирошников попросил служителей поставить букет в воду, пока он будет утолять голод. Ботвинья с белорыбицей ему не понравилась, бифштекс показался жестким, кофе холодным. Обычно сдержанный в эмоциях господин следователь высказал свои претензии работникам и отправился дальше.

Отъехав до конца улицы, он вспомнил про оставленные в ресторации цветы. Пришлось немного посидеть, успокоиться и возвращаться назад. Там его встретил встревоженный хозяин, которому передали недовольство постоянного клиента. Константин с трудом выслушал извинения и уверения, что больше такого не повторится. К концу беседы Мирошников уже чувствовал, как болят стиснутые зубы.

Подъезжая к небольшому домику в Коротково, где жила любимая Машенька, Константин чувствовал, что твердый настрой делать сегодня предложение дал трещину. Он был зол, он был очень зол, и потому даже не сразу заметил, что ставни дома закрыты. Он посидел, успокаивая дыхание и выравнивая эмоциональный фон, и уже почти спокойно спросил у подошедшей экономки:

– А что, господа дома ли? Барышне доложи, что я приехал.

Ответ удивленной вопросом Марфы его ошарашил:

– Так нет их уже, уехали дачники. Часа три или четыре как уехали. За ними карета из города пришла, они и поехали. Все утро мы с Марией Тимофеевной собирались. А как барин Василий Тимофеевич вернулся из города, так они сразу погрузились и поехали.

Константин не сразу все понял и несколько раз переспросил, втайне надеясь услышать что-то не столь жестокое:

– Как уехали? Куда? Когда обещали вернуться?

– Так они ж собирались домой давно. Как осень пришла, так и засобирались. Барину к доктору надо было, сильно недомогал он. А как письмо пришло, так они быстро и поехали. Не могу знать куда, не говорила барышня. Только говорила, что к доктору срочно надо. И что не вернутся больше.

– А письмо? Письмо мне не оставляла?

– Нет, барин, не оставляла она ничего, – экономка явно понимала состояние Мирошникова и пыталась немного облегчить свои слова, – только что-то переживала очень, глаза заплаканные были. Я в их комнатах убрала уже. Нет там ничего.

Не скоро получилось вернуться в нормальное состояние. Даже мысли воедино не собирались. Константин сидел и только фиксировал какие-то обрывки:

– Часа три-четыре… если бы не напрасные разговоры у судьи… цветы… кольцо… ресторация… мог успеть… уехала… где искать… дурак… упустил… ангел Машенька… упустил… даже не знаю, где они живут… вот дурак ты, Костик, неудачник.

Мирошников не сразу услышал, что экономка приглашает его зайти, выпить чаю и просто посидеть.