Солнце уже успело закатиться за горизонт, отдавая лишь призрачными отблесками последних розоватых лучей, когда же с другой стороны небосвода с всё более быстрым рвением наступала темнота. Небольшой парк, где прорастали ещё совсем молодые деревья, близ коих росли кусты и была выстрижена трава, имена на своей поверхности пути, которые словно примечательные диагонали остроконечной звезды сводились к округлой центральной площади.

На ней имелось массивное сооружение особо сложной формы, скорее в своей верхней проекции отдалённо напоминающая некое подобие многоугольника из области римановой геометрии. Сама по себе имея два обычных этажа с множеством башен, плотно соединённые с плоскостью основного сооружения. Большая россыпь высоких окон с закруглёнными верхушками наполняли здание по всему периметру, когда же в центральной лицевой части, на это обращалось отдельное внимание, ибо здесь парадную сторону обрамляли две башки с золотыми куполами, меж собой имеющие невероятно красивую арку в виде углубления в плоскость здания с гигантским округлым окном. Под ним имелись дополнительные 5 окон, а поднимаясь выше, на удивление можно было заметить прямоугольные формы, по бокам продолжающиеся закруглением, формируя главный большой голубой купол, имеющие под собой множеством поменьше, удерживающие его конструкцию в целостности.

И наконец, над самым большим куполом, словно одна из самых богатых митр, освящённая восточными колоритом возносилась не высокая цилиндрическая башня, завершённая главным куполом с чудными украшениями и таким же закруглённым, подобно жезлу шпилем. Это сооружение – самый настоящий символ мягкости и округлых форм, в некоем смысле живое воплощение параболоида во всём его множестве. Внутри сего сооружения имелся огромный, просто гигантский зал и только лишь некоторые комнаты на втором этаже могли говорить о том, что здесь есть другие помещения кроме этого гиганта, тянущийся по своей высоте до самого верха. Стены переливались в самых различных красках, блистали золотыми украшениями, разнообразной символикой, многочисленные иконы изображали свои сюжеты, собственные истории. Титанических размеров округлые люстры в виде колец спускались вниз с самого верха куполов, которые изнутри были просто исписаны причудливыми картинами, иконами, различными изображениями. Создавалось полное ощущение, что все святые и отдавшие свои жизни на пути веры собрались здесь, когда же всю эту душевную армию возглавлял их предводитель в лице самой огромной картины – гигантского портрета.

В восточном направлении сооружения имелась отдельная галерея, словно здание внутри здания со своими сводами – 2 порталами. В дневное время тут можно увидеть сотни служителей – алтарники, псаломщики, иподьяконы, дьяконы, протодьяконы, иереи, протоиереи и даже пара протоприсвистером. Но они мало задерживались, ровно, как и прибывшие по долгу службы иеродьяконы, иеромонахи, архидиаконы, игумены. Их часто встречали служащие в этом масштабном соборе игумены, архимандриты и епископы, также принимающие большинство населения.

Но теперь, когда уже наступало вечернее время, почти ночное, всё сооружение пустело, наполняясь тишиной. Тем мгновеньем, когда приходили самые глубокие мысли, когда можно созерцать всеобщую красоту и только думать. Нынешний день прошёл довольно богато, особенно учитывая то, что после смерти пару дней назад в такое приятное время весны был назначен новый архиепископ – молодой человек, возрастом чуть больше тридцати, но отличившийся своим талантом и преданностью. Мир удивителен и его можно познавать в самых различных его ключах, так, религия тоже есть некая идея, при помощи которой можно познавать вселенную, но для такого познания необходима невероятная преданность и не малый ум.

Быть может таковым и обладал этот молодой человек, который сейчас находился за небесными вратами – золотыми красивыми воротами с 4 евангелистскими иконами и одним каноническим, по обе стороны от него продолжался иконостас, что был размером чуть ли не с целое здание, а в обоих краях имелись двери для дьяконов. Над всей этой красотой даже над аркой с росписью и её красивым прямоугольным обрамлением из белого мрамора иллюстрировалась тайная вечера. Прямо перед вратами имелась аналоя и множественные стойки с иконами, местами для свечей. За самими вратами находился алтарь – комната средних размеров, где прямо перед взором вошедшего представал престол – мраморная массивная стойка, за которой имелся малый макет всего храма – Дарохранительница, за ней большой золотой семисвечник.

Собор, где проходила история

Всё помещенье алтаря было практически увешано различными иконами, когда же в центре всего этого имелся большой и массивный трон, над коим красовалась главная икона, взор коего невольно напал на престол, где от света блистали золотые обрамления огромного и тяжёлого Евангелия, что находился над Антиминсом. Сегодня, именно здесь проходил главный обряд, привлёкший большое количество людей, тут рядом с троном на небольших скамьях сидели епископы, а архиепископ, облачившись в чудный наряд сидел на троне. В таком же одеянии из порезника, рукава коего виднелись, белоснежного епитрахиля с 7 крестами – 6 спереди и одним у шеи, набедренником слева, палицей справа, поясом, красиво вышитых белых поручах на руках и наконец покрытый невероятно красивой славянско-православной фелонью, вместе с чудной митрой, опираясь на жезл делал пару шагов новый архиепископ Матфей.

Это был высокий мужчина с яркими голубыми глазами, ровными рыжими волосами, клинообразной средних размеров бородой и теплотой в лице. Пальцы его были длинны и худы, что было странным для человека его должности, как и фигура, из-за чего наряд на нём колебался при ходьбе. Он оглядывал помещенье, вспоминал своё былое служение на степени епископа, то, как его благословил сам патриарх, как он стал архиепископом. Но больше всего, он, будучи из тех, кто даже на такой высоте не забыл о том, что он делал, какова его настоящая работа, смотрел на Евангелие.

– «И сотворил Бог человека по образу Своему…», – процитировал архиепископ, погружаясь в размышления. – Какое же это удивительно творение.

Он смотрел по сторонам и думал о том, что человек такое величественное творение, обладающее разумом, способное на всё, которому дано познать мир, дано его изучать, создавать свои творения. Человек создал самые разные технологии, сам приспособил для себя огонь, воду, воздух, что даже может парить по небу словно птицам, плыть в воде, подобно рыбам и даже воспарил так высоко, что может выйти в космос, долететь до других планет, так, что подобных ему нет.

– Человек – великое, величественное создание, настоящий венец природы, это чудо из плоти и крови, которое может размышлять. Ему даны были те же руки, те же конечности, даже хуже, но он может всё, он выжил и правил, властвует над остальным с позволения Небес, – размышлял Матфей, – он настоящий владыка этого мира…

– Неужели? – баритональным голосом послышалось со стороны.

Не ожидавший этого архиепископ резко оглянулся и увидел за небесными вратами высокого человека в чёрном костюме, чёрной рубашке, с чёрными заострёнными туфлями, в чёрных перчатках, с чёрной тростью, что закрыли собой золотой набалдашник. Он смотрел на архиепископа стоя неподвижно чёрными глазами, лицо его составлял заострённый нос, наряду с седой породой, подобного пышной седой шевелюре и таким же бровям. Впалые щёки и мертвенно бледный цвет лица придавал особый шарм неизвестному, которые лишь слегка подвигал пальцами на набалдашнике.

– Кто вы и что вы тут делаете? – возмутился молодой человек.

– Вам не стоит знать многого о моей личности, дорогой архиепископ Матфей, – холодным монотонным взглядом говорил присутствующий и во время разговора один из его глаз сменил свой окрас став серым, сохранив белый блик.

Увидевший это священник удивился, но не подал виду.

– Что вам нужно и для чего вы пришли? – стоя у престола говорил архиепископ.

– Ничего особенного, только ваши слова несколько заинтересовали меня. Вы размышляли о том, что человек – существо уникальное, особенное, единственное по своей гениальности и таланту, – монотонно продолжал посетитель.

– Ибо сие следует из священных писаний.

– Гм. Человек ужасен, архиепископ. Ибо мало того, что он беспомощен во всех своих проявлениях – он не может сам без денежного предлога создать какое-нибудь произведение, он не может по собственной воле погружаться на ту глубину, на которую способны иные млекопитающие, он не может бежать подобно иным близким к нему животным-сородичам, он не обладает той силой, которую могут позволить те же организмы с такой же структурой тела.

– Но вы забываете о том, что главный дар человека вовсе не физическая сила, не выносливость, а именно разум. Только у него есть самосознание, есть мозг, который можно признать чудом природы, умеющий оперировать с сотнями мыслей одновременно, порождать из себя самые гениальные идеи, оперировать в области математики, физики, химии, биологии, философии и главное религии – самопознании.

– Если даже всё это может восполнить его мозг – он им не пользуется. Он не использует свой мозг, чтобы продвинуться быстрее в сторону цивилизации, ибо тогда учёные бы сегодня не задавались вопросом о том, не являются ли их идеи слишком революционные; когда только приступают к диссертации, не думали бы о том, что главное для людей – бюрократия, когда же на деле можно совершить настоящий прорыв; не бегали бы за финансами, когда необходимо познавать мир, ибо именно это становиться частым останавливающим эффектом, когда молодые изобретатели, рвущиеся из-за своего энтузиазма, привыкают к остановке и стагнации. Более того, если же даже ваша религия познаёт мир, то каким же образом, наличие стольких деталей могут объяснить о роли Бога в этом мире, о том, как он создал этот мир, о том, действительно ли эти утверждения и идеи заложены в нём, якобы служат законом?

Порыв был настолько сильным, что ответа не последовало.

– Человек – самое горделивое и глупейшее создание из всех, которое вообразило себя центром вселенной, когда же у него нет практически ничего, когда это даже меньше чем песчинка, меньше чем заразный вирус, засевший на одной планете, что вращается вокруг своего светила, а та в свою очередь вокруг квазара – центра галактики, хотя и та не более крупинки в масштабах огромной вселенной, которую вы даже представить в своём воображении не можете!

– Но ведь вы и сами человек.

– Нет-нет-нет и тысячу, миллион, миллиард раз нет! Я не человек и никогда им не являлся, не являюсь и не буду являться. Эти люди, это ужаснейшие создания, в которые вы решили поверить разрушают всё на своём пути. Гениальные научные идеи, направленные на созидание, прекраснейшие проекты, смотрящие в будущее для использования ядерных реакций, космических объектов, эффектов вселенной по самым многочисленным теориям сегодня губятся и разрушаются с каждым днём всё с новой и новой силой. Сегодня невозможно прибыть ни к одному из высокопоставленных господ, ибо они заняты, заняты лишь игрой, своими глупыми заботами или же даже если занимаются работой, то в силу своих малых мозгов исполняют её с такой медлительностью, которой могла бы позавидовать самая медлительная улитка, которая существовала за всю историю планеты Земля. И более того, вы – служители стороны, равная, а то и порой по сегодняшним меркам превосходящая по своим масштабам философию просто стоите в стороне и наблюдаете за тем, как всё разрушается, без умолку повторяя свои никчёмные догматы.

– Вы глубоко ошибаетесь. В каждом этом слове, которое вы называете «никчёмными догматами» заключена глубокая истина, глубокая мысль, помогающая жизнь, наставляющая на праведный истинный путь. И человек вовсе не возгордился, а по праву имеет эту силу, заслужил эту роль владыки земли, её повелителя.

– … кто дал уста человеку? Кто делает его немым, или глухим, или зрячим, или слепым? Не Я ли, Господь?!

– За что человек и благодарен. Вы же, если вы не человек, то вы только зверь – животное?

– Я сверхчеловек, сверхсущество, которое теперь породило свой мир и правит им.

– Тогда почему же вы пришли ко мне? Почему обвиняете?

– Вы заняли такой пост, стали архиепископом и более того, начали утверждать, что люди, к которым я не просто так терплю такую ненависть, ибо я ощутил из-за них неимоверное количество боли, лучшие из созданий. Как я мог не прийти?

– Отчего же не простить вам их?

– Простить? Интересное средство достигнуть закономерную цель – мщение! Эти люди, которые похитили и мучили моих детей, мои искусственные, созданные из моей плоти и крови создания, дышащие, думающие, размышляющие и творящие по-настоящему без какого бы то ни было обмана, лжи, похоти, гнусности. Люди, которые уничтожили одну из самых прекрасных мгновений жизни – молодость, за которую имеется право ожидать от Небес той доли счастья, которая была, обещая каждому созданию, превратившиеся в муку и позор! Неужели не только я, но и кто-то вообще может посчитать себя хоть насколько это возможно ничтожно отомщённым после прощения?

– Неужели то, что вы видите в жизни, недостаточно для вас?

– Я в отличие от вас понимаю масштаб, могущество справедливого суда и божьего провиденья, но вы отказываетесь это принять, ибо если же есть провиденье – мстящее за упавшего, карающее за мученика, если же есть суд – это один из громогласных аргументов в пользу зверства человека. Вспомните хотя бы казни, которые так злобно устраивала религия – не против ли колдовства, под роль коего часто подходила наука. Не в то ли время, даже если подводили двух приговорённых и каким-то чудом в данном случае миловали одного из них, второй буйствовал и оттого, что другой человек не умрёт вместе с ним; если бы только ему позволили, он разорвал бы его ногтями и зубами, лишь бы не оставить ему жизни, которой он сам лишается.

В миг подходя ближе к престолу, перехватив трость, говоря это с гневом, говорящий рассмеялся, говоря:

– О люди! Порождение крокодилов, достойные сами себя!

– Вас это смешит? – возмутился священник.

– Как же это может не смешить, когда ныне я смотрю на всё это свысока и я смеюсь, смеюсь громко, смеюсь над людьми, над их глупостью, над их пороками, над их дикостью и подобностью дикарям, животным, а главное – смеюсь от той иронии, что они подлее и ужаснее всех монстров, какие только могла придумать их фантазия за всё время их существования. Люди ужасны и готовы сделать всё, дабы спасти свою жалкую шкуру и если один из них спасётся, они будут гневаться – поведите закалывать двух баранов, поведите двух быков на убой и дайте понять одному из них, что его товарищ не умрёт; баран заблеет от радости, бык замычит от счастья, а человек, созданный по образу и подобию божию, человек, которому бог дал язык, чтобы выражать свои мысли, – как будет его крик, когда он узнает, что его товарищ спасён? Проклятие! Хвала, слава человеку, слава венцу природы и слава царю творения!

Произнеся это, он сорвался на хохот, закидывая голову, размахнувшись тростью, он опёрся о престол и пару раз по нему похлопал, продолжая смеяться.

– Господи! С тобой я готов и в тюрьму, и на смерть идти, – цитировал неизвестный, слегка приходя в себя, но продолжая смеяться. – Но он сказал: говорю тебе, Пётр, не пропоёт петух сегодня, как ты трижды отречёшься, что не знаешь Меня!

Смотрящий на это архиепископ понимал созданное положение, осознавал, что не смог обосновать свои утверждения и опустил взгляд, когда неизвестный, выпрямившись смеялся уже тише, но часто слегка поднимая ноту и закидывая голову, смотря сверху вниз, слегка оскаливая зубы. В голове у него проносились заветные слова, которые он читал, проносилось столько наставлений и историй.

– Хорошо, – наконец сказал он, – так как Сын Человеческий не для того пришел, чтобы Ему служили, но, чтобы послужить и отдать душу Свою для искупления многих, – смотря прямо и нисколько не отводя глаз говорил Матфей. – А Бог предложил в жертву умилостивления в Крови Его через веру, для показания правды Его в прощении грехов, соделанных прежде. Сим был человек Христос Иисус, предавший Себя для искупления всех, и не с кровью козлов и тельцов, но со Своею Кровию, однажды вошел во святилище и приобрел вечное искупление.

Услышавший это незнакомец прекратил смеяться и лицо его сменилось. Его взгляд опустился на священника, глаза его сузились, а уста слегка исказились. Лик отражал некое отвращение и презрение. Тем временем со стороны единственного небольшого окна, подул ветер, погода ухудшалась с каждым разом всё больше и больше. Издали доносились звуки грома и начинающегося дождя.

– Что вы хотите этим сказать? – кратко спросил незнакомец.

– Я архиепископ и изображаю Лик Его, он же понёс грехи за весь мир, я смог понести грехи за всех, кто только причинил вам вред, – гордо заявил Матфей.

– Вы уверены? – в этот миг небо разразилось на две части ударом молнии, вспышкой осветив грозное очертание выражение лица незнакомца.

– Всем своим существом, – заключил архиепископ.

На лице незнакомца появилась странная ухмылка, после чего он поправил свой костюм, затем произнеся:

– Принято, – стукнул тростью.

Всё помещенье охватило яркое свеченье. Как только оно прекратилось то вокруг, казалось, не было ничего, только тёмный пол и полная темнота. Матфей стоял под светом неизвестного тусклого источника в одной чёрной рясе с открытым передом, брюках и туфлях. Он оглянулся по сторонам и тут внезапно включились огромные прожектора, освещая большую округлую арену, с миллионами сидений. Это помещенье было настолько огромно, что стены его были почти не различимы, а свод был даже выше неба. Священник поразился такому масштабу, поражаясь одному только убранству в виде многочисленной символики, различных драгоценных украшений на невероятно высоких стенах, на идеальную гладкость и геометрическое великолепие каждой детали вокруг. И в свете всего этого яркое излучение осветило гигантский трон из кристалла, один только размер коего в дважды, а то и в трижды превышал весь его собой. На нём восседал тот самый незнакомец, который начал покрываться электрическим свечением, с грозным взглядом и широкой улыбкой, раскрыв руки в стороны, словно держа свод.

Откуда-то начал появляться тёмный дым, полностью закрывший незнакомца и наконец, из этих клуб дыма показалась невероятно высокая, в два с половиной раза, превышающая высокий человеческий рост фигура худощавого существа в длинной мантии, на груди коей красовались застёжки из костей и черепов, чем-то напоминающие металлические доспехи. Две тощие длинные руки, покрытые чёрным нарядом с заострёнными частями, завершённые металлическими перчатками с невероятно острыми длинными пальцами, организовывали часть сего образа. Огромные наплечники в виде заострённых металлических концов, украшенные драгоценными камнями, узорами и иллюстрациями, из коих торчали клинки печей, а некоторые из них были завинчены так, что на них горели факелы с синим пламенем.

И наконец голова, удерживаемая на массивной зелёной шее, от которой шли явные вены со светящейся кровью по различным частям организма, демонстрируя это призрачное свечение даже через одежду. Массивную голову чудовища, с огромными зрачками в виде красных черепов, пышные усы и борода, вместе с острыми зубами, что могли деформироваться, что было ещё более грознее, учитывая светящийся рот, украшала заострённая из белого платинового металла невероятно высокая корона с несколькими выходящими в стороны остриями клинком, на коих горело пламя, но ниже самый высоких шипов самой короны, невероятно богато украшенные драгоценностями, блистающие на ярком мистическом свету.

– Добро пожаловать! – сказало чудовище, раздающимся по всему пространству голосом в виде эха.

Он спускался, сползая или чуть ли не слетая по ступенькам, когда резко из-за его спины не раскрылись огромнейшие, по общей ширине в два раза превышающие его рост чёрные вороньи крылья. Движения его были не торопливы и вскоре к нему начал подниматься какой-то пояс, превратившийся в его золотой посох. Наконец, когда он оказался у Матфея, который смотрел на него с неподдельным ужасом, тот бросая взор сверху вниз начал говорить.

– Многие приносили мне боль и страдания, – вокруг внезапно начал пролетать странные образы, когда это существо будучи обычным юношей ощущал муки и страдания от людей, – и я имею право отомстить каждому из них. Но поскольку, вы Матфей, на праве архиепископа, вызвались ответить за них, за их прегрешения, то я отомщу вам.

– Да, я признаю это, – смело отвечал мужчина.

– Уверены ещё в своих словах? – прошипел монстр.

Священнослужитель кивнул головой.

– Хорошо, только если вдруг вы всё же сдадитесь, просто скажите это.

– Я не сдамся, обещаю, что не сдамся и сделаю всё, что в моих силах, дабы усмирить вашу жажду мщения.

– О! – у чудовища загорелись глаза-черепа, после чего он достал из-за спины меч, подходящий по размерам Матфею, что с треском упал к его ногам. – Не исключено, что это вам удастся. Вот только, вам нужно победить… меня!

Он резко отлетел назад и приземлившись, начал испускать из себя ярчайшие электрические молнии, охватывающие его со всех сторон, в разы, увеличивающиеся в размере, когда, наконец превысив прежний рост не менее чем в 5 раз, из этого света появилось огромное чудовище. Сначала в обе стороны резко размахнулись два мощнейших, покрытые чешуёй с внутренними перепонками крыла. Затем показались две мощные задние и передние лапы рептилии, демонстрируя остальное громадное, покрытое чуть ли не металлическим слоем брони туловище с длинным хвостом. Как только свеченье прекратилось, один за другим показались расположенные на длинные шеях 5 голов дракона с острыми шипами и рогами.

Подняв головы и раскрыв крылья, монстр зарычал всеми головами, испустив из двоих крайних мощное электрическое излучение, увидев которое Матфей в ужасе отбежал в сторону, еле как увернувшись. Чудовище тем временем размахивая крыльями так сильно, что создавался сильный поток ветра, образовывался чуть ли не настоящий ураган, откидывающий священника из стороны в сторону, когда он старался ухватиться хоть за что-то, хоть как-то увернуться. Из центральной головы дракона и двух крайних вылетел разрушительный огненный поток оставляющий след на выжитой Земле, когда священник каким-то чудом отбегал из стороны в сторону, получая ожоги. Несколько раз его ряса воспламенялась, но он каждый раз катался по земле, крича, но всё же не прося остановить это ужасное мучение.

– Ничего, – твердил священник. – Ну же!

Глаза чудовища сверкали, головы извивались, не отводя взора. В миг чудовище взмахнуло своими крыльями резко подлетая ближе и ухватив мужчину одной рукой, в которую он и помещался, поднялось на высоту в трижды превышающее её рост и отбросило в сторону. Священник, получивший какой-то удивительный дар человеческой живучести приземлился, разбивая своим телом пустые зрительские кресла. За ним тут же следовал новый огненный поток, от коего загоралось всё, но Матфей, получивший большое количество ранений, отбегал в сторону, стараясь хоть как-то спасти свою жизнь, но не посмотрев под ноги, он споткнулся и перепрыгивая через сиденья, он скатился вниз, сойдя с линии огненного потока.

Монстр не переставал забавляться, размахивая крыльями, извивая хвостом, коим быстро подлетев наносил быстрые удары, совершая сальто и перекручиваясь в воздухе, отчего создавались новые потоки ветра. Вихрь поднимал ввысь различные обломки всего, что только попадалось под руки сильному ветру, создавался самый настоящий смерч, но огромный пятиглавый дракон даже не обращал на него внимания, забавляясь со своей жертвой, раскрывая светящуюся огненную пасть. Наконец, приготовившись чудовище кинулось в сторону священника, направляя электрические удары из двух ближайших, огненные – из двух крайних и плазменный из центрального, выражая неимоверный гнев в глазах, смешанный и ужасным наслаждений от мщения, разрушая всё на своём пути. Это увидевший священник испугался и с криком отбежал в сторону, спрыгнув вниз с бетонного возвышения для зрителей, куда, заметив, но не успев остановиться, ударился огромный дракон, проломив всё, что там было.

Ударная волна ещё пуще откинула священника, который рухнул прямо к опрокинутому мечу, выронив из внутреннего кармана рясы Библию. Ветер усиливался, когда священник, прогладив раны на лице посмотрел в сторону писания и оружия. Тем временем монстр приходил в себя и оглянувшись увидел, как священник подходил к мечу и рядом лежащей книге, посмотрев с тем же презрением, коим он посмотрел ещё у престола в соборе. Матфей уже находился рядом с мечом и потянулся за ним, но в миг вспомнив «Пришедший с мечом, от меча и погибнет», взял книгу, оглянувшись на чудовище и поцеловав книгу, встал прямо.

Ветер продолжал дуть, переходя в образованные облака, где била молния, некоторые участки земли ещё горели, а дракон, поднявшись на четыре конечности расправил крылья, подняв все свои головы и хвост, раскрыл светящиеся пасти. Слегка отодвинув головы назад для рывка, он кинулся вперёд, когда священник поднял книгу над головой, но получил сильный удар, от которого он отлетел в сторону, сломав руку, которую поднимал. Монстр, поднявшись на новую высоту, освещаемый светом образованных молний, совершал круг, дабы нанести новый удар. Священник поднялся, чуть ли не весь в ушибах и ранах, почти разорванной одежде, со сломанной рукой, которую он находил силы поднять, держа в ней же книгу, а другой сняв с себя и поднимая крест. Он смотрел, стискивая зубы, еле терпя эту ужасную боль вспомнил: «Итак покайтесь и обратитесь, чтобы загладились грехи ваши» и твёрдо заговорил:

– О, сверхсоздание, сверхсущество, – обратился архиепископ.

Тем временем чудовище кинулось вперёд, пролетая чуть ли не через всю арену, ибо священник отлетел на достаточно большое расстояние, пока он продолжал говорить:

– Все мы знаем мир жесток, но кровь твоя нет, ни должна пролиться. Да, жизнь к тебе сурова и никого не жалко ей. Я прошу прощения, мне стыдно за людей! – на последней фразе священник сорвался на отчаянный крик, услышав который грозный летящий дракон резко раскрыл крылья останавливаясь и приземлившись практически у Матфея.

Чудовище остановилось со светящейся пастью, направил все свои головы грозные на священника, смотря сверху вниз, пока буря только на часть стихала.

– Прости, ты меня прости! Я тебе, сердечно говорю. На растили как врагов, – понимая всю эту горечь, всю боль тяня эти слова, чуть ли не крича и одновременно шепча, со слезами на глазах, что стекали по лицу, попадая на раны, – и всё же не пускай ты в ход злобу твою, – говорил архиепископ.

Дракон стоял на месте, а с его уст постепенно спадал оскал, пока он слушал эти слова, также за ним уже стихли молнии, а ветер всё стихал, потухал огонь в местах, где горел от сильного пламени чудовища.

– Если сможешь простить, если сможешь простить – любовь будет жить, – показывая на книгу, сломанной рукой, превозмогая боль, поднимая крест, чуть ли не моля, говорил священник. – Если сможешь простить, – повторял он, – если сможешь простить – любовь будет жить…

Когда эта фраза была завершена чудовище остановилось и слегка приподняв голову отошло назад, когда даже ветер стих, оголяя весь масштаб разрушений, начав покрываться свечением. Совсем скоро, когда свеченье прекратилось, оттуда вышел всё тот же незнакомец, стуча тростью, пока священник приходил в себя, держа за сломанную руку, свои раны и ушибы. Увидев подошедшего, он с трудом проговорил:

– Значит, вы всё же простили?

В ответ грозное, слегка пренебрежительное лицо, сменилось на немного понимающее, а уста изобразили лёгкую добродушную, но не менее загадочную улыбку.

– Никогда не утверждайте ничего слишком уверенно, – только ответил он.

– Конечно. Но вы не ответили, вы простили? – настаивал Матфей.

Ответа не последовало и лишь яркое свеченье ослепило глаза священника, когда он вновь оказался на том же месте, рядом с престолом. Удивившейся архиепископ оглянулся по сторонам, он не ощущал боли – его ран и ушибов не было, рука была цела, и он был в былом нарядном белом облачении.

– Неужели это мне привиделось? – шёпотом поразившись спросил он.

Внезапно его взгляд упал на одну из икон, что находилась недалеко от трона – это была икона Святого Георгия Победоносца, на которой он, как и принято в каноническом исполнении побеждал дракона, но теперь она сменилась на «сострадательный», где Святой Георгий кормил детёнышей страшного дракона, пока его конь пасся вдали. Увидев это, он поразился, слегка переведя взгляд на главную икону, затем снова на икону сострадательного, удивляясь происходящему.

Наконец, его вывела из транса мелодия сверчков, ибо на улице уже была глубокая ночь, но архиепископ не решился отправиться домой и поразившись такому чуду приступил к молитве. Молясь, он всё время вспоминал всё что с ним было, вспоминал каждое слово прибывшего незнакомца, вспоминал его очертания, различные образы и не переставал поражался силе одного лишь слова «прости»…