Когда гость поднялся на нужный уровень, он подошёл и хотел было первым протянуть руку, но стоявший его опередил, первее протянув руку. Они скрепили крепкое рукопожатие, после чего гость первым сказал:
– Servus, Herr Veregrtester, – поприветствовал прибывший.
– Hallo-hallo, mein Freund, – с улыбкой ответил господин. – Я очень даже рад, что вы прибыли, – баритональным голосом заговорил господин.
Наступило молчание и улыбки слетели с лиц, оставались лишь призраки и лёгкая доброта в глазах. Нельзя унимать силу пауз при любом монологе, диалоге, любом выступлении, что также понимал герр, как и гость, это позволяло поставить мысли на место, пронаблюдать за собеседником и предпринять уместные меры для лучшего проведения беседы с оказанием должного уважения.
– Я рад, своему прибытию сюда и также не менее рад возможности беседы с вами, – заговорил гость, – нам действительно есть о чём поговорить, – он говорил не спеша, размеренно, когда же собеседник проявлял интерес. – Но прежде, разрешите поздравить вас с этой знаменательной датой, надеюсь она принесёт Вам радости, хотя, к сожалению, не имею возможности пожелать Вам большего. Но всё же, Herzlichen Glückwunsch zum Geburtstag, Herr Veregrtester.
– Danke-danke, Junge Mann, это невероятно приятно для меня, – ответил герр, – именно от вас, – он слегка кивнул головой, выражая уважение.
– Переходя же к сути моего обращения к вам, я хотел бы поговорить о ваших идеях, о вашей мысли, которую вы продвигаете.
– Гм. Это радует, – он повернул голову в сторону зала, – очень даже.
Он оглядывал просторный, казалось необъятный зал с этой самой высокой для присутствующего точки, откуда можно было смотреть на сотни и огромное число людей, что заполняло бы это огромное помещение, при полном наполнении возможное создать свою собственную атмосферу, против чего были предусмотрены свои специальные системы контроля давления, температуры и прочих параметров. Всё вокруг говорило о могуществе Herr Veregrtester – интересного австрийца, в сторону взора коего посмотрел и уважаемый гость, имеющий не меньшую власть.
– Посмотрите вокруг, – он начинал спокойно и тихо, размеренно начиная говорить. – Сколько различных мест, которые могут занимать люди из моего народа. Военные могут маршировать на площадке, демонстрируя свои умения, выстраиваясь в ровные ряды, блистая под освещением от сотни окон и ламп на внутренних краях купола и каждый будет иметь на груди золотого орла. Тысячи мужчин со своими семьями, будут сидеть на зрительских местах, когда же верные ораторы будут говорить о том, что мы достигли и чего достигнем. На лицах детей появятся улыбки, видя гордость их родителей за их народ, за их государство, которое процветает. Каждый его гражданин будет трудиться на благо своего народа, на то, чтобы построить ещё большее, ещё более лучшее государство, более прогрессивное.
Бросьте хотя бы взор в сторону лжи, обмана, трудностей, которые переживают представители моего народа – представителей истинной арийской расы. Их не столь много, но они честны, они красивы, они прекрасны. Но к большому сожалению, есть очень много ужасных существ, которые тоже считают себя людьми, но они постоянно лгут, извечно обманывают, воруют и убивают. И это было бы лишь половина беды, если бы только не то, что они ещё и смешиваются с моим народом. Из-за этого их становиться всё более труднее вычислить, из-за этого дети, что блистали своими радостными взглядами, став мужчинами и вступив на неверный путь становятся родителями уродцев. Их брови опущены, некогда небольшие, красивые и миниатюрные рты превратились в пасти, милые щёки стали отростками плоти, округлые носики превратились в непонятные наросты, подобные ошибке природы, – он с каждый разом всё больше и больше набирал накал, активно жестикулировал, размахивал руками, его слова переходили в крик, а он трясся словно в конвульсиях, – а прекрасные взгляды потемнели.
В этих детях лишь наполовину сохраняется той прелести, что была у моего народа, но из-за наставлений этих недо-людей и эти дети вынуждены оставаться с чужими, отчего чистейшей расы становиться всё меньше. Ни одна помесь, даже если сольются сотни помесей, не образуют в результате одну чистую особь, чистое существо, чистого человека и гражданина моего государства.
Он резко повернулся к гостю и продолжил:
– А теперь скажите, если вы хоть как-то хотите мне противоречить или во время моей речи у вас возникли противоречия. Неужели я не имею права освободить мой народ от этого гнёта? Неужели я буду не прав, если помогу чистой, истинной расе выжить? Бог создал этот мир, создал людей и разместил их на этой Земле. Но так или иначе, мы находимся здесь, здесь мы родились и здесь мы живём, здесь мы впервые увидели свет, здесь мы открыли глаза, впервые увидели свою мать, отца, бабушек, дедушек, братьев, сестёр. Здесь мы впервые сделали шаги, здесь впервые упали и встали, здесь впервые ощутили вкус пищи, аромат цветов, тепло от Солнца.
Тут на протяжении стольких веков переживали холодные зимы, сидя у себя в домах и греясь от тепла каминов. Именно тут мы встречали цветущую весну, удивляясь тому насколько разнообразна природа, видя не только её растительность, но и животных. На этой земле мы обрели друзей не только из рода людей, но и животных. Здесь прорастали плоды от деревьев, что мы посадили и здесь мы собирали урожай с полей, коими питались и здесь мы пекли вкусный, ароматный хлеб, благодаря природу за ту удачу. В этих краях мы встречали свою первую любовь, радовались и терпели неудачи. В этой земле лежат наши предке и тут мы испытали первые потери, а за ними и первые прибавления, тут выросли уже наши дети, а потом и внуки.
А теперь скажите мне, неужели после того, как на протяжении стольких лет, столько всего происходило, столько всего было сделано для этой земли, когда отношения между этим краем и нами стало настолько близким, тёплым, даже не дружественным, а обоюдно родительским, что мы боимся за наш край и наш край боится за нас, мы не имеем право жить на этой земле? Неужели это земля принадлежит не тем, кто её больше всего достоит, больше всего любит, ценит и верит в неё? Уж не арии ли на протяжении даже не десятков, не сотен, а тысяч лет ухаживали за этой землей, были земледельцами, что происходит от одного их названия? Не мы ли их прямые потомки и кто, если не мы, не мой народ, не каждый её мужчина и женщина, не каждый её старец, не каждый её ребёнок достойны этой территории, этих краёв, этой земли?
Беседа происходила в масштабном, торжественном зале
Наступило краткое молчание, коим герр позволял что-либо ответить, но по его виду было понятно, что он этого не желал.
– Я это понимаю, mein Freund, – тыкая себе в грудь сказал герр. – Очень хорошо понимаю и поэтому действую. Я не нахожу иного способа для решения этой проблемы, ибо так или иначе, мне нужно было спасать, спасать свой народ. Рано или поздно, справедливость должна была восторжествовать, и я предпринял все меры, дабы она восторжествовала. Но к огромной трагедии, не все мои намерения исполнились и как же жаль видеть эту ситуацию сейчас, когда ситуация, что была раньше ухудшилась в разы, стала ещё более кошмарнее.
Теперь на земли моего народа практически нападают. Сотни ненормальных, на глазах кажущиеся культурными, на самом деле даже не подозревающие, что такое культура, пребывают к моему народу, едят его еду, дышат его воздухом и угнетают на его же земле, в его же краях! Это немыслимо. Даже когда остальные народы, даже из недо-людей живы, при них, в то время, когда они угнетали мой – мой народ вынужден был им подчиняться и уважал его традиции, приходилось следовать правилам их одежды, правил поведения, культуры, общения, манерам.
Что можно увидеть теперь? Ни один из тех, кто прибыл – не следует культуре, не следует интеллигентности, нормам морали. Чистейшие, прекрасно обустроенные улицы моих краёв наполнены мусором, рядом с высокими зданиями полно отходов, некогда ровные покрытия дорог изуродованы различными выделениями. Неужели их можно назвать людьми, чем-то отличить от животных? Когда собака не слушает вашего приказа, вы наказываете её, поскольку так делать нельзя и повторяете наказание до тех пор, пока она не сделает то, что вы желаете. Вы бьёте коня и осла, дабы он пошёл, дёргаете за узды, чтобы он остановился. Как бы вы ни старались, даже если затратите сотни часов, вашего человеческого разговора ни конь, ни собака, ни волк, ни осёл – не поймут. Они поймут лишь действие, грубое действие.
И что же тогда мне остаётся делать, если не использовать то, что я уже применил, отчасти благодарю Herr Doctor Mengele на этот счёт. Но что ещё более обидно, так это то, что из-за моих же действий по спасению моего народа, мой народ же страдает. Да, побеждено, побеждено действие моё, но, если теперь не только мой народ, но и любой иной, соседствующий со мной, что-то попробует ответить, я скажу вам какая постигнет его участь – его обвинят в нетерпимости.
А что же будет, если в стороннем государстве вести себя так, как заблагорассудиться людям из моего народа? Тут же их схватят в цепкие лапы, начнут кричать, выть, кружиться вокруг, неимоверно хохоча и прыгая, как самое настоящее животное, оголяя свои острые зубы. Их приведут якобы к суду, но не пройдёт и пары минут, как «преступников» или привяжут к первой ближайшей пальме или закинут в овраг, где со всей силы будут закидывать камнями, стараясь насладиться этим зрелищем, увидеть боль, увидеть страдания. И это только в лучшем исходе, в обратном случае ожидает в разы более худшие участи, которые могут потягаться даже с возможностями самых талантливых сотрудников лагерей всего моего рейха. Видя всё это, мне кажется, что теперь, спустя время, я могу даже сказать о том, что всё это сделал не зря, но только тогда, когда я был прав. И даже если, я ни на секунду в этом не сомневался, надеюсь, может когда-нибудь об этом задумаются ныне живущие, ныне это видящие.
Герр внимательно всматривался в глаза гостя, наблюдая за каждой реакцией, за каждым жестом, каждым движением любого лицевого мускула.
– Если бы только была возможность, я бы отдал бы всё, чтобы хотя бы раз вернуть всё, что я сделал тогда в настоящем времени. Может быть, я хоть немного спас бы свой народ и хоть немного преподал бы стоящий урок всем. И даже, я был бы согласен вернуться с тем, кого считал главным врагом и народ коего даже победил меня, что пусть даже оскорбительно, но заслуживает уважения.
– Вы вовсе не лишены чести, Herr Veregrtester, – заговорил гость. – Ваши слова очень трогательны и во многом, может быть, даже близки к действительности, особенно возможно в плане настоящего. Однако, я боюсь, что вы забываетесь, вы забыли о том, что и среди вашего народа есть преступники, что даже те, кто родились в вашем обществе лгут, что и им свойственны ошибки. Арийская раса хороша, от них происходит название аристократов – арий в стократном поколении, но не все из них хороши, и им есть куда развиваться. Ваша мысль о том, что должна быть одна раса лучшая действительна, но интересность в том, что её число можно пополнить.
Ариями или скорее сверхлюдьми не суждено родиться, ими суждено стать. Да, они такие чистые, искренние, красивые, добрые, вежливые, интеллигентные, прекрасные как вы и описываете, как вы и представляете, Herr. И они действительно, не могут дать отпор остальным, ровно как человеку сейчас опасны животные, также и для сверхчеловека опасен человек, он для него животное. Но вам не стоило нападать, лишь обезопасить и обезопасить в масштабах своих краёв, своей земли. Земли всем хватит. Мы и вы в том числе ведь осуждаете гибель животных, их истребление, ибо это опасно для природного разнообразия, также и опасно истребление людей.
Даже комары нужны – ими питаются лягушки. Пчёлы могут больно ужалить, но они опыляют цветы, которые потом дают плоды, а плодами питаемся мы. И остальные для чего-то нужны. Месть же ничего уже не решит, вам ведь нужна лишь справедливость, а не кровопролитие. Те, кто сможет достигнуть того уровня, о котором вы мечтаете, тот сам бы прибыл к вам, сам бы стал частью вашей расы. В этом уж будьте уверены, но даже если не так и ваша раса лучшая – тогда улучшите эту часть земли и переходите к остальным планетам, улучшайте их, заставляйте всё процветать. Если уж нам дана такая возможность, зачем воевать из-за земли?
Герр внимательно наблюдал за словами, лёгкими и спокойными жестами гостя, пару раз слегка опустив глаза и поднимая снова.
– Таким образом… вы поступили?
– Да, именно таким, – подтвердил гость. – А поражение ваше, герр, вы получили за то, что ошиблись, очень сильно ошиблись наказывая невиновных. Зря вы решили быть судией, вам больше идёт роль миротворца.
Слушающий внимательно смотрел на гостя, полностью опираясь правой рукой о перила и слегка опустив взгляд. Его дыхание была размеренным, но невероятно тяжёлым, словно он задумывался обо всём что было, но сложно было сказать, что приходили проблески отказа от своих мыслей. Постепенно взгляд поднимался в сторону просторного зала, где не было людей, на самом деле всё вокруг было невероятно пустынно, чудовищно тихо. Не раздавался ни единый звук.
– Но в любом случае, – разрушил тишину гость, – я удовлетворён, нашей беседой, надеюсь и вы.
Ответа не последовало. Гость слегка кивнул и начал спускаться по лестнице, удаляясь и по пути встав на то же положение, произнёс:
– Прощайте, Gebeherrschen Führer…
Императрица
Истинное величие начинается с понимания собственного ничтожества.
Иоганн Вольфганг фон Гёте
– Запомни мои слова раз и навсегда! – грозно, размахивая руками и указывая пальцем кричал толстяк, откидывая неизвестное существо. – Ты никто! И никем никогда не станешь! Ты создана лишь для того, чтобы мы – люди, обтирали о тебя ноги, ибо ты грязь-грязь-грязь! – переходил на крик мужчина. – Жалкое отродье.
Он развернулся и со всего размаху захлопнул дверь, дабы скорее скрыться от этой дождливой погоды, покидая подворотню, пока смешивающиеся с каплями дождя горькие слёзы спадали с хищных огромных глаз…
Шум и гам наполнял просторный, массивный базар. В различных лавках продавали самые различные товары – от дорогих шелков, до чудных пряностей, крича всей силой хриплого или чудовищно писклявого голоса. Здесь были самые различные продавцы – от тощих стариков с неопрятно накинутой на голову чалмой, а также самыми настоящими людьми-колобками, что еле как переминались с ноги на ногу при ходьбе до умопомрачения укутанные в различные ткани дам, хотя это тоже было не слишком легко понять. Лавки представляли из себя различных размеров столы с разнообразными товарами, где фрукты и овощи действительно отличались качеством, но ничуть не что-то европейского происхождения, над которыми на четырёх палках держался навес из более плотных материалов, что хоть немного спасало от жары.
К тому же, действительно, Солнце пекло во всю свою мощь, что усиливалось ещё и пустынным ветром за пределами города, окружённых высокими стенами, вместе с минаретами – своего рода осадными башнями на углах сего многоугольника. Вдали виднелся огромный и массивный замок, где проживал хан, неоднократно называющий себя правителем мира, тем, кто может потрясти всю вселенную, единым владыкой, но конечно же многочисленный народ прекрасно знал, что их правитель не единственен, однако, что им следовало ещё делать?
И вот можно было пройти по этим, казалось бесконечным закоулкам базара, где сотни людей торговались между собой, ругались, платили, каждый раз меж них проходили нищие, прося милостыню или играя на старый инструментах, притворяясь то незрячими, то глухими, то немыми или безногими, переминаясь с костыля на костыль – хотя это были просто отломанные от ближайшего дерева ветки. Тут ещё проходили надоедливые мальчишки, продающую воду чуть ли не из ближайшей лужицы, хотя находились и те, кто мог предоставить чистую проточную воду из единственного колодца в городе, но это были слуги богатых господ.
Преодолевая эту толпу, этот шум и гам, можно было оказаться на центральной улице, где проезжали повозки, привозили новые товары, но часто натыкались, то на детей, коих сбивали ослы, мулы и лошади, но на это мало кто мог обратить внимание, задавливали стариков и старушек, что уже чуть больше привлекало внимание, призывая рабочих скорее убрать трупы с улиц. В целом, такой вот круговорот и суматоха творилось в этом просторном месте, окружённое разнообразными зданиями, прерываемыми кибитками и хижинами. Это были грандиозные мечети со своими внутренними дворами, имеющие по четырём сторонам минареты с причудливыми куполами и центральными арками – настоящими огромными порталами, искусно выполненные в духе самых талантливых восточных мастеров с использованием цветного стекла, мрамора, мозаики, а некоторые из них имели дополнительные здания со своими куполами приятного бирюзового цвета. Такая идиллия наполняла город, когда же на базаре творился описываемый ужас, но ещё больший кошмар начинался только, когда поначалу приятное пение доносилось с вершин одного из минаретов, отдаваемое эхом.
Эти слова, произнесённые на одном из пустынных диалектов, призывали людей, и тогда вся эта масса начинало своё движение. Все они, перетаптывая и раскидывая друг друга с диким рвением направлялись в сторону мечетей, а учитывая различные массы и габариты людей можно было только страшиться от всего переполоха, который они создавали, не говоря о том, что творилось на дорогах. Людям уже было всё равно, на остальных, на мучения и страдания друг друга, им нужно было успеть попросить прощение за свои «ошибки», дабы с ещё большим рвением, поклоняясь богам золота продолжать их совершать в большем масштабе.
В это время, открывались главные ворота в город и оттуда начиналось торжественное шествие, во главе коего шли бравые воины в красных мантиях, с красивыми чалмами из золотого шёлка. Они усердно вышагивали вперёд, пока за ними шла конная стража, после коих уже шли самые сильные по телосложению воины, несущие на своих плечах с четырёх сторон самый настоящий будуар. Это была самая настоящая комнатка со своим куполообразным сводом, различными украшениями в виде тканей, спадающей занавесью, покрывающей сверху ламбрекеном, де жабо и внутренним бандо из самого дорогого шёлка, бархата и прочих тканей с пестрящими узорами, на краях коих блистали драгоценные камни, а на концах менялись местами прикреплённые к подхватам жемчуга. Всё это в целом поражало взгляд окружающих.
Но что было ещё более удивительно – это реакция сумасшедшей толпы, перекрывающая путь сего шествия, этих влекомых жуков, что бежали на этот вопль исходящей из прекрасного восточного здания. Не в силах пройти дальше, стража госпожи, что ныне была в будуаре остановилась, когда начальник стражи – главный всадник развернул своего белоснежного коня и прискакал к будуару, склонив голову и с лёгкой дрожью в голосе произнеся:
– Моя императрица, люди перекрыли путь, прикажите казнить каждого? – со страхом говорил предводитель, задрожавший, когда услышал шипение за занавесью.
– Не стоит, – последовал ответ. – Прикажите воинам закрыть глаза и опустить будуар, – странным невероятно приятным, грациозным, но в то же время мистическим голосом произнесла императрица.
Стражники сию же секунду поспешили исполнить приказ, каждый доставая свою повязку и медленно опуская будуар. В эту секунду отовсюду начали раздаваться странные звуки – это было нечто вроде музыки, манящей, приятной, завораживающей и каким-то образом дарящей прохладу. Эти звуки пронизали пространство и оказывались сильнее этого протяжного крика из мечети, которая даже заставляла сию же секунду, не закончив фразу кричащего умолкнуть, а людей замереть на месте. Потихоньку, словно руками самого ветра открывались шторы, проводя свет внутрь будуара, откуда направлялись таинственные игривые блики наружу.
Затем, ножки будуара начали двигаться, издавая нечто вроде звука флейты, удивительную плавную, волнистую мелодию, под интонацию которой четыре металлический основания начали подниматься и поднимались всё выше, расширяясь к верху так, что внизу казалось, оставались только кончики, острия иглы, но при этом вся эта конструкция удерживалась, ни на секунду не колеблясь. Все присутствующие замерли – мальчишки, девчонки, юноши и девушки, мужчины и женщины, старики и старухи, все замерли в тех позах, которых находились и все, как единый механизм повернули свои головы в сторону будуара.
Постепенно шторы начали открываться шире и свет, проходя через алые и пурпурные ткани отдавая свойственной игривостью от граней алмазов отразился внутри. Там показалось нечто – невероятно грациозное и ослепительно красивое существо. Огромные, гигантские красные глаза, наполненные кровью, прорезаемые только единственной горизонтальной острой линией – зрачком, окружённые чешуйчатыми обрамлениями, словно из чистого золота, отдавали своим бликом. Эти глаза, выпирающие из головы, прекрасно охватывающие огромный угол обзора по обеим сторонам, а также впереди и сзади себя, находились на большой, массивной голове, разделённая большими кусками золотой чешуи, меж которых проглядывала кроваво-красная кожа. Ровный, длинный лоб переходил в длинный приплюснутый нос или скорее мордочку, под которой имелась улыбка невероятной ширины, что проходила даже дальше висков с открытой пастью, откуда выглядывал раздвоенный язык и две пары невероятно острых, вышедших для испускания струй яда чудовищных зубов.
Элегантная голова этой змеи переходила на горло, где чешуя всё больше менялась и всё больше шла внахлёст, как будто её кожа была сделана из золотых монет, что переходили на плечи или скорее опускались до их уровня, затем дугообразно поднимаясь на большую высоту с заострёнными концами, формируя богатый узорчатый капюшон, особой формы, свойственная только ей. Но если золотые части имелись лишь вначале капюшона, то его концы, вся часть, что покрывала грудь и спину, были просто увешаны разнообразными узорами с выпирающими драгоценными камнями, различными изогнутыми линиями, причудливыми фигурами, при том все эти детали были именно частью тела этого элегантного существа. Под капюшоном, который как будто служил богатой маской, сзади имеющая дальнее продолжение, находились алые мягкие ткани, по коим иногда можно было заметить вены и лёгкие украшения.
Переносной будуар изнутри был просто грандиозен
Но нельзя было не заметить, что по обе стороны капюшона изящно и невероятно женственно выходили рубинового цвета, покрытые драконьей, внахлёст идущей чешуёй прекрасные руки, сходящие на локте и переходящие и небольшим кистям с резко выходящими, подобно ногтям и свойственным рептилиям пальцами. Эти пальцы-когти чёрного цвета, блистающие на свету, словно из самого гладкого, но в то же время чертовски острого титана совершали самое плавные движения, какие только можно было вообразить, даже не двигаясь, а скользя или плывя.
После завершения капюшона ближе к верху живота с невероятно тонкой талией, сравнимой с изысканными пропорциями самый красивых восточных сказочных принцесс, полностью покрытые красным золотом, блистающим на свету. После него шёл невероятным образом украшенный материал из чистейшего золота со спадающими частями, обхватанный вокруг пояса, но ничуть не скрывающий той природной геометрической красоты верхних частей ног, поверх которых только могли действительно отличиться тонны страз, золотые нити, покрытые слоем драгоценных металлов, к коим крепились рубины, сапфиры и дорогие природные жемчуга. От уровня колен продолжалось нечто напоминающее сапоги, но созданные в изысканном восточном и в то же время европейском стиле, на манер интересных золотых доспехов с дальнейшими частями, что нежно покрывали маленькие ступни, достойные самой чудной императрицы.
В то время, когда она, поворачивая головой, осматривала присутствующих, все стояли в оцепенении, когда она начала опускать ноги, опираясь на тут же вышедшую из-под будуара золотую пластину, которая постепенно начала опускаться, выводя из себя такую же лестницу. Музыка продолжала свою таинственную игру, когда она наконец заговорила своим приятнейшим голосом, что вокруг, во всём пространстве раздавался эхом. Её слова были легки, но невероятно высокопарны и справедливы, она двумя словами говорила о том, насколько она высока, насколько вся чернь, что пред ней скучна для неё, слишком проста и наводит тоску.
Тем временем, богатый, золотой изнутри и рубиновый снаружи плащ, выходящий сзади из-под её капюшона, развивался, а из-за выстроенных сзади неё стражей появились пери – сказочно-призрачные существа пустынь необычной красоты в арабских платьях, но ничуть не смеющие затмевать императрицу, а лишь дополняющие её, склоняясь к неё ногам, каждый раз, когда она совершала шаг на золотой лестнице. Тем временем с каждым разом, голос императрицы начинал подниматься, иногда даже переходя на пение, тянущиеся дальние ноты, подхватываемые мистицизмом, пока наконец резко не перешли в странную более весёлую ноту.
Появился ритм, музыка стала весёлой, и вся эта заворожённая публика сама того не осознавая начинала танцевать в подхват этому ритму, когда императрица остановилась на одном из ступеней, слегка двигая всем телом, иногда переминая плечи, пока пери совершали геометрически прекрасно выстроенные, гладкие движения руками, головой, плечами и талиями, что чуть ли не сводило с ума присутствующих. Императрица резко подняла руку и слегка размахивая пальцами провела рукой от вершины головы до нижнего уровня живота слегка отводя руку в сторону и вновь взмахнув ею на уровне плеч, что вызвало вопль среди всех присутствующих.
Один за другим она вышагивала вперёд, ступив на дорогу, пока толпа тут же падая ниц расступалась, но продолжала танцевать, двигаясь на коленях, что веселило великую госпожу, пока пери окружали её, преклонялись перед ней и совершали самые прекрасные хореографические движения. Ритм при этом усиливался, изменялся и ещё пуще улучшался этим невероятным голосом императрицы, что, дойдя до определённого уровня, выставив вперёд левую ногу и также элегантно подняв левую руку, начала движение талией, что вызвало вопль всех окружающих. Зрители рвали на себе волосы, плакали, кричали, избивали себя, мотали головой, не в силах удержать мощь этой красоты в своих глупеньких головушках. Некоторые старались закрыть лица руками, но это у них не получалось и при взгляде императрицы их глаза лопались, оставляя лишь кровоточащие глазницы, что вместе с улыбающимся и хохочущим лицом, танцующим и вытворяющим акробатические трюки телом выглядело очень иронично.
– …как будто разочарование, – в такт своим движениям произнесла королева, – не наступит с новым днём! – резко наклонившись и словно выпрыгнувшая из воды русалка, поднявшись, вскинув руки к верху спела кобра.
Затем она продолжала свою мелодию, ступая ровным шагом, взмахивая левой рукой, пока все сторонились и продолжали диким образом танцевать в этой агонии, пока за императрицей продолжалось шествие её верных стражей, что не видели всего этого кошмара и ступали на голос своей правительницы. Тем временем правительница, дойдя практически до главной арки восточного здания, куда они так спешили, женственно размахивая левой рукой, после чего в состоянии поднятой руки прокрутила кистью и слегка опустив руку резко взмахнула в сторону, отбросив находящихся по левую сторону от неё, затем направив острые пальцы направо, тем самым откинув всех, кто были справа, наблюдая за тем, как эта бесформенная масса людей каталась по грязной земле из стороны в сторону, по мановению её руки.
– И вся страна, которой правишь ты, – государыня, продолжая петь притянула руку к себе и совершив кистью мнимый круг, – берёт с тебя пример! – подняв указательный палец резко вывернула кисть, жестом отбросив всех, кто находился прямо перед ней.
Силы этого жеста хватило, чтобы отбросить всех этих присутствующих на значительное расстояние, многих даже пригвоздив тут же разломавшимися осколками сосудов, кувшинов, деревянных обломков стульев, табуретов, остриями ими же почитаемых копий книги к стенам, чуть ли не разрывая на части. Видя это, словно смеясь и ликуя, она выставила руку прямо перед собой приближая и отдаляя, вместе с этим пританцовывая под приятную для неё музыку.
Она продолжала свой путь внутрь сего здания, остановившись прямо перед порталом – замечательной аркой, двигая всем телом, талией и плечами, пока вся остальная толпа продолжала оставаться в этом кошмарном состоянии, не в силах остановиться, а лишь имея возможность повиноваться. Какое-то время эти движения продолжались, когда она, окружённая пери, что быстро отошли, резко прокружась вокруг своей оси, заставив свой подол своего плаща воспарить и тут же остановившись, совершить то же самое движение, что она совершила в начале, перебирая пальцами у лица, опуская руку ниже, когда прямо сзади неё появилось яркое фиолетово-синее свечение. Это ещё больше заставило людей поразиться, выдавливая на их лицах огромные капли пота, а те, кто уже падали без сил насмерть, отлетали к стенам, куда уже успевали слетать санитары пустынь – падальщики, грифы и кондоры, довольные таким угощением.
Видя эту картину, императрица, подхватив подол своего плаща, продолжала танцевать, перебираясь с ноги на ногу, но ничуть не забывая о грации. Она наконец вновь подняла руку и напевая провозглашала, гипнотически захватывающим образом мотая своей массивной золотой головой:
– Как будто разочарование не наступит с новым днём…
От этого её движение начал подниматься ветер, вдали начал виднеться огромный песчаный смерч – настоящая пустынная гибель, но ничуть не доходящая до города, но замечательно видная с той высоты, на которой находилась императрица, поднятая потоком более лёгкого ветра почти на уровень второго этажа, что имелся в этом портале и откуда постепенно начала появляться золотая лестница. Не прошло много времени, как открылись ворота в город и на большой скорости влетели стражи хана, вместе с ним же во главе, но при виде такого кошмара, только закрыв ворота остолбенели, не в силах двинуться дальше или как-либо отреагировать.
Довольная происходящим императрица, выходя на новый уровень своей песни начала резко двигаться, практически размахивая своим богатым капюшоном императорской кобры, из-за чего вся толпа, что находилась перед ней, начала падать назад и подниматься снова обратно, словно в единоличном желании повторить знаменитый трюк короля популярной музыки. Многие из-за этого вредили своим суставам, некоторые ломали кости, многие получали раны и испытывали невыносимые боли, но вместо криков хохотали во всю силу, что не могло не веселить императрицу, которая резко остановилась и в этом моменте слегка наклонив левое плечо подняла руку, выдвинув указательный палец, направив его прямо на хана и взмахнув им.