Шелест. Том 1

– Знаете, сэр, не думаю, что я тот парень, который необходим вашей дочери.

– О чем это ты? – Гордон нахмурился, плотно сжал губы, исподлобья глянув на парня.

– Мы совершенно разные люди. Не думаю, чтобы мы смогли…

– Стоп, Джек, – голос поднялся на полтона выше. – Ты забыл, какая роль отведена вам с Рейчел. Бог избрал и показал путь. Об этом каждый и мечтать не смеет. Вы избранные им дети, и с этой дороги ни тебе, ни Рейчел не свернуть, чья бы инородная воля там не была. Я не допущу такого. Мы не допустим такого. Эта ваша судьба, ваша жизнь. Просто доверься нам. Ты все поймешь, когда наступит время.

– Скажите, сэр, а что бы вы делали, если бы на дороге погиб я, а не Пол?

Гордон несколько раз открыл и закрыл рот. Выпучив глаза, стал похож на гигантского сома, выброшенного на берег приливной волной.

– Джек, не понимаю, что ты хочешь услышать. Какую цель преследуешь, задавая эти провокационные вопросы? – Гордон запнулся, мгновенно побледнел, рука, сжимавшая бутылку, дрогнула.

– Вы говорите, что мы избранные, что было бы, если б одного из нас не стало.

– О таких вещах не шутят. И не смей об этом даже говорить, – рявкнул он.

Шериф направился к столу, устало плюхнулся в кресло и жадно припал к горлышку бутылки. На дне почти ничего не оставалось. Если дело пойдет так и дальше, к вечеру Гордон Скайокер будет пьян в стельку.

Вытерев губы тыльной стороной руки, он полез в стол за сигаретами. Закурив, жадно затянулся. Серые густые кольца дыма медленно поднимались к потолку, словно фантастический летучий змей, на миг, скрыв его лицо. До Джека дошел аромат «Блек Мун» вперемешку с запахом алкоголя и пота – гремучая смесь.

– Черт возьми, Джек, такими вещами не шутят, – снова пробормотал Гордон.

– Пожалуйста, сэр.

– Черт, ты, в самом деле, бываешь просто невыносим, – он уставился на него мутным тяжелым взглядом. – В таком случае Рейчел придется уйти в монастырь «Плача», под опеку матушки Афении. Откуда она больше никогда не выйдет. Она не сможет приехать к нам на рождество, не сможет переплыть на пароме через реку, чтобы встретиться со своим отцом. Полная изоляция, с запретом на любые свиданья.

– Вы это серьезно? – Джек ухмыльнулся, но, наткнувшись на испуганный взгляд Гордона, нахмурился. – Мы что, живем во времена первых колонистов? Нашим городом все еще правит Френсис Дебуа?

– Джек, это вовсе не шутка. Не стоит иронизировать, – прошипел шериф. – Так должно быть. Правила придуманы не орденом, так написано в «Великой Книге».

– Нет, постойте, вы что, вправду в это верите? Для чего Рейчел уходить в дом «Плача»?

– Джек, когда придет время, повторяю, ты все поймешь, и это уже не будет казаться таким веселым.

– Такое случалось когда-нибудь? Случалось, чтобы девушек насильно отправляли в монастырь?

– Тебе лучше поговорить обо всем с матушкой Афенией. Даже думать об этом не желаю. Поэтому хочу, чтобы ты уяснил раз и навсегда: ради счастья единственной дочери я пойду на все, – по налитым кровью глазам Джек понял – Гордон вовсе не шутит.

Ожил громкоговоритель:

– Мистер Гордон, на проводе мэр.

– Джек мне пора работать. Жду завтра на ужин! Отказ не принимаю. Понимаю, не слишком удачное время, но жизнь продолжается и вам еще многому предстоит научиться в этом жестоком мире – уметь и хотеть жить дальше, даже если этот гребаный мир катиться ко всем чертям.

Характер Рейчел явно от отца. Та же резкость. Та же черствость. Это как пир во время чумы. Джеку была противна сама мысль об этом ужине.

– Если будем время, приду. Премного благодарен, что уделили время.

Он вышел, почти выбежал за дверь. От духоты и вони разболелась голова. Гордон уже разговаривал с мэром и поэтому ответить не мог, но напоследок одарил суровым мыльным от алкоголя взглядом.

Беспокойство после разговора лишь усилилось. Он ничего не прояснил. Вопросов не стало меньше. В чем Джек абсолютно уверен так в том, что шериф попытается как можно быстрее и «безболезненнее» замять дело. Осталось ощущения недосказанности. Гордон скрывает настоящую информацию или чего-то боится более чем грязная репутация.

Джек не понимал, что смущало больше во всей истории: веревка, вдруг оказавшаяся у Пола, а затем и на карнизе второго этажа в госпитале «Святого Павла» или бегство парня незамеченным. Что же до Керлинов – Гордон допрашивать братьев не станет и с мэром говорить на эту тему тоже.

Мысли вернулись к Рейчел. Джек не любил девушку, это была скорее привычка. Он не видел ее рядом с собой и не хотел видеть. Но последние слова Гордона не на шутку встревожили. Неужели орден и впрямь упек бы ее в дом «Плача». И что ужаснее: прожить жизнь отшельника в монастыре или закрыв глаза быть рядом с ним. С тем, кто никогда не полюбит? Разумеется, ответ очевиден. Монастырь для нее равносилен смертному приговору, а он не убийца. Рейчел не заслуживала такой участи, хоть и была просто невыносима.

Значит – смириться, и пусть будет так, как должно быть? Значит – это рок, судьба, называй, как хочешь? Значит, нужно просто жить дальше, как говорит шериф? Но что делать с волей, которая отказывается плыть по течению, словно прогнившая в воде щепка. Покорно сложить руки и отдаться на волю случая?

Он так не может. Из любой тупиковой ситуации найдется хотя бы одна единственная тропинка в обход. Так не бывает, чтобы сто из ста… Всегда есть исключения! Всегда есть выбор! Его нужно лишь увидеть, почувствовать своим шестым чувством. Дух бунтарства лишь набирает силы. Джек никогда не мог спокойно слышать о покорности и предопределенности. Это единственное чего он не выносил!

Монастырь «Плача», как средневековый замок синей бороды! Войти можешь, выйти – нет. И действительно – он не знал никого, кто бы мог похвастаться посещением мрачного места. Не то, что туристы, ни один из местных никогда не переступал порог величественного замка.

Находясь на склоне горы, окруженный глубоким рвом, монастырь сообщался с остальным миром лишь с помощью единственного узкого каменного передвижного моста, управляемого тяжелой лебедкой. Укрепленный, словно средневековая крепость. Окруженный лесом. Таинственный и недосягаемый для чужих.

Настоятельница матушка Афения редко выезжала по делам, являясь единственной женщиной, кому позволено беспрепятственно покидать старые стены. Хотя, по слухам, в монастыре проживали еще несколько монахинь, Джек никого из них никогда не встречал. Старый смотритель и единственный помощник матушки Афении глухонемой Торл, изредка появлялся в городе по делам монастыря. Закутанный в монашеский балахон, с натянутым на глаза капюшоном он вызывал двоякое чувство: дети его боялись, а девушки, чтобы не встретиться с ним на тротуаре, спешили перейти дорогу.

***

Недалеко от плато Уотерби на шоссе двести сорок шесть пикап остановили коронеры, но, узнав Джека, пропустили вперед с условием: дальше он пойдет пешком. Как было официально заявлено, дорогу перекрыли на ремонт, а петляющая по серпантину машина непременно вызовет ненужный интерес. Среди прибывших туристов обязательно отыщется очередной слишком любознательный зевака и станет задавать ненужные вопросы.

Джек шел по дороге, где они вчера так беззаботно гоняли, и тихо плакал. Боль, жгущая изнутри, прорвалась наружу. Лицо Пола все время стояло перед глазами, в его взгляде – тоска, грусть. Господи, он видел его всего за несколько часов до смерти.

Как же такое могло произойти? Ведь он просил сообщить, если что-то понадобиться. Почему Пол не позвонил? Почему никому ничего не сказал? Джек примчался бы в любое время суток, и Пол это знал. Зачем он направился Челмонт? Что ему там было нужно?

Джек не мог представить его мертвым. Молодой жизнерадостный парень только что жал тебе руку, а теперь его нет. Он никогда не пройдет по улицам. Никогда больше не войдет в школу. Никогда не поцелует девчонку. Никогда не подарит матери цветов. Как это странно и жутко! Он жил, кипел планами, надеждами, встречался с друзьями, играл в футбол, а теперь лежит на разделочном столе в госпитале «Святого Павла». Неужели жизнь так бессмысленна? Ради чего?

Солнце начинало припекать, небо очистилось от туч, став ярко голубым. Непогода и ливень ушли на север, оставив после себя мокрый асфальт и разбросанные листья. Слабый ветерок играл с непослушными волосами. Нежно прикасался к лицу, вытирая слезы, как заботливая мать, но Джек ничего не ощущал, кроме душевной муки и давящей грудной боли, не слышал трель жаворонка, не замечал ярких лучей солнца и воробьев, беззаботно плескающихся в лужах. Перед глазами сплошная тьма, а в сердце поселился страх – ощущение безысходности и хрупкости человеческой жизни.

Джек пытался восстановить вчерашний вечер в госпитале буквально по минутам. Может, что-либо осталось незамеченным: голос, мимика, любая на первый взгляд не имеющая значения деталь. Что он не видит?

Обычный вечер, ничем не отличавшийся от сотни других: тишина холла, мерцающий свет лампы дневного освещения, поскрипывающая от сквозняка дверь в конце коридора. Он не находил зацепки, не знал, где искать. Не мог придумать повода, оправдывающий побег Пола.

Участок дороги, где произошла авария, огородили желтой летной с надписью «Полиция Фейерлейка. Округ Лейк». В глаза сразу бросилось разорванное наружу ограждение, смятый, словно картонная коробка, бетонный столб и лужа крови, приблизительно в десяти ярдах дальше.

Несколько ворон, оглашая небо громкими криками, летали над снующими по дороге людьми, пытаясь ближе подобраться к островку запекшейся крови. Опускаясь на каменные валуны, семенили лапками к вожделенному обеду. Настороженные глазки зорко следили за полицейскими. При малейшей угрозе птицы громко и возмущенно каркали, размахивая крыльями, но улетать не спешили.

Копы не обращали на ворон никакого внимания, привыкшие к их неминуемому присутствию, но Джека при виде жуткого пятна крови и черных птиц, чуть не вывернуло наизнанку. Он закашлялся и отвернулся. Сердце забилось учащенно и громко. Подняв с дороги гальку, он запустил ею в наглецов, которые взмыв вверх, огласили округу недовольным карканьем.

– Вот гадкие отродья, – процедил он сквозь зубы.

На месте работала бригада Гордона. Двое полицейских измеряли лебедкой тормозной путь, оставленный колесами «вайпера». Тормозной путь не смыл даже идущий ночью сильный ливень. Темной линией он четко выделялся на мокром асфальте, обрываясь возле разорванного ограждения.

Машина неслась с большой скоростью. Сначала «вайпер» занесло на повороте, закрутило, ударило левым боком по касательной, развернуло и выбросило в пропасть, легко разорвав неустойчивое ограждение. Все это Джек услышал от пожилого человека в гражданской одежде, говорившего в диктофон. Он кивнул ему, продолжая обследовать дорогу дюйм за дюймом.

По всему периметру разбросаны куски металла, стекла, обрывки одежды, несколько смятых фотографий. Джек заметил в трех футах вправо сломанную шариковую ручку, и желудок болезненно сжался. Молодой человек в форме, стоявший рядом, проследил за взглядом.

– Только не трогай здесь ничего, Джек! – Он подошел, сочувственно заглядывая в глаза. Даже сквозь природную смуглость заметно, как коп побледнел. – Шериф звонил, предупредил, что ты подъедешь. По мне, так лучше бы ты не приезжал. Не нужно смотреть на такое.

Щелкал затвор фотоаппарата. Еще одни коп записывал показания в синий блокнот, двое других тихо переговаривались в стороне.

– Как думаешь, Грег, аварию могли спровоцировать? – Совладев с дыханием, Джек посмотрел прямо в глаза полицейскому.

– Пока трудно сказать определенно, хотя такую возможность тоже исключать не стоит. Но если смотреть на тормозной путь, видно: Пол не сбросил скорость перед поворотом, что на этом участке дороги чистое самоубийство.

– Ты хочешь сказать, он мог сделать это преднамеренно?

– Сейчас ничего нельзя сказать с полной уверенностью. Может, дело в плохой видимости, ведь шел ливень, и он мог просто не заметить поворот. Предстоит поработать, чтобы сказать определенно, – полицейский устало посмотрел на Джека. – Хотя на кой черт нужно было кому-то придумывать столь хитроумный план, чтобы сделать свое черное дело, когда есть масса других более эффективных методов, которые и следов бы не оставили. Да и кому мог помешать парень, если ты думаешь об этом? Скорее всего – действительно нелепый несчастный случай. Девяносто пять из ста!

Джек поморщился, вспоминая слова Гордона.

Девяносто пять из ста…

– Значит, все же остаются пять процентов, которые не стоит списывать со счетов? – Коп в ответ вяло пожал плечами.

– Не кажется подозрительным, что Пол сорвался посреди ночи, никому не позвонив. Он мог попросить помощи прежде, чем бросаться головой в омут. Что могло произойти такого, что подтолкнуло его на опрометчивые действия? Вы думаете, Пол просто вот так взял и сбежал с госпиталя, как безответственный подросток? И как – через окно? Он не мог вчера даже ступить на травмированную ногу, тем более спуститься с окна! Не мог не осознавать, что водить машину в таком состоянии, еще и при такой погоде, чистое самоубийство. Вы же его знаете. Он сто раз подумает…

– Молодые импульсивные. Мы вряд ли теперь узнаем, о чем он думал в тот момент, Джек. Мой тебе совет: не забивай голову такими мыслями. Не рви душу. Что произошло – то произошло, ничего уже не вернешь. На то и расследование, чтобы разобраться, что к чему. Оставь копам ломать голову и искать ответы. Возвращайся в город. Нам необходимо как можно быстрее все закончить и открыть дорогу.

– Постой, Грег, а вы ничего подозрительного не обнаружили?

– Что, например?

– Ну, какую-нибудь вещь, которая не может принадлежать Полу.

– Джек… парень угнал чужую машину. Тут ничего ему не принадлежит.

Стоящий рядом полицейский, все время говоривший в диктофон, начинал нервно поглядывать в их сторону. Наконец, он не выдержал:

– Грег, когда прекратишь трепаться. Ты что на ярмарочном базаре? Кто будет делать за тебя работу? Может, предложишь мне? – Он фыркнул, отойдя в сторону. Строгий серый костюм сидел как влитой. Верхняя пуговица на белой шелковой рубашке, несмотря на жару, наглухо застегнута. Галстук подобран под цвет пиджака. Лакированные туфли начищены до блеска.

– Простите, сэр, это я виноват, – Джек кивнул пожилому полицейскому.

– Не стоит лишний раз брать ответственность на себя, парень. Я прекрасно все понимаю, Джек, но работа есть работа. И еще, знай: я не одобряю действия сэра Гордона и его распоряжения пропустить тебя на территорию.

– Да, сэр, понимаю, еще минута! – Он снова обратился к Грегу. – Шериф говорил, что первыми пожар заметили из монастыря, а кто конкретно звонил?

Грег, расстегнул верхние пуговицы рубашки. На лице выступили капельки пота. Становилось невыносимо душно. Джек глянул на двух ворон, с криком опустившихся рядом на дорогу. Довольно крупные, с серебристо-черным опереньем и большим коричневым клювом, они истошно каркали, хлопая крыльями, и кидались друг на друга в борьбе за угощенье, пока одна из них не сдалась и не убралась прочь.

– Добычу делят, что за мерзкие создания? – Вздохнул Грег.

– Это не создания, а черные души.

– О чем это ты?

– Да, так. Мой друг так говорит.

– И он, скорей всего, прав, – вздохнул коп, с презрением косясь в сторону неугомонных птиц.

– Не думаю, птицы всегда лишь птицы. Так кто звонил? – Джек пытался отвести взгляд от особенно жирного ворона с необычной расцветкой – черный с одним совершенно белым крылом. Ворон нагло пялился на него, держа в клюве кусок чего-то розового и мягкого. Замутило. Комок подкатил к самому горлу.

– Вообще-то это закрытая информация. К тому же матушка Афения наотрез отказалась назвать имя звонившего. Знаю только, что ей позвонили из монастыря примерно в начале третьего утра.

– Отказалась, почему? Неужели шериф не может настоять…

– Потому что нельзя нарушать покой ищущих уединение от мирской жизни, Джек. К тому же женщина, уйдя в монастырь, отрекается от своего настоящего имени, данного ей при рождении. Матушка Афения нарекает ее другим именем, и это имя нам ни о чем не скажет. У нас нет возможных полномочий для опроса свидетеля такого рода. Ты же знаешь, матушка ревностно соблюдает обычаи и никогда не допустит, чтобы в монастырь вошел посторонний. Туда и с целой армией не пробиться.

– Сержант Каспер! – Прокричал полицейский, фотографирующий прорванное ограждение.

– Да, сэр.

– Подъехал эвакуатор. Давай вниз. Скажи, что мы закончили – они могут забирать машину.

– Да, сэр.

Грег напоследок кивнул Джеку, тут же направился к мотоциклу. Надев шлем, сорвался с места, обдав запахом выхлопных газов. Ворон с белым крылом пугливо каркнул, выронив добычу, и улетел прочь.

Полицейские свернули лебедку. Чак Бенкс выключил диктофон, убрал в карман брюк и недовольно покосился в сторону Джека. Несмотря на бессонную ночь, помощник шерифа чувствовал себя просто превосходно.

Деятельный от природы, Чак последние несколько лет изнывал от рутиной бумажной работы в управлении. Бесконечные отчеты и доклады сводили с ума. Он тосковал по настоящему расследованию. Жаждал участвовать в перестрелке. Брать вооруженного преступника, оказывающего яростное сопротивление. Идти по следу, словно собака. Не спать по ночам, сутками просиживая в засаде без еды и воды. Он был настоящей ищейкой, никогда не сворачивающей с дороги, а в кого он превратился в Файерлейке? В пыльного бумажного червя!

Чак Бенкс получил перевод из полиции Прайнвилла в это богом забытое место несколько лет назад за чрезмерное усердие в одном деликатном деле, затрагивающем весьма высокопоставленных особ. Чак получил значок детектива и приехал в Файерлейк – тихий уединенный городок, где ничего никогда не происходило, и ничего никогда не случалось, кроме пьяных драк возле «Босса» и бегства домашних котов.

И вот теперь появилось что-то более интересное, чем заполнение очередного бланка. У него нюх на подобные дела. Чак нутром чувствовал в этом, казалось бы, ясном деле не все так просто.

Тело лежало на асфальте вопреки траектории падения при ударе машины о заграждение, и которое по всем законам физики должно было сорваться в пропасть. Кто-то, видимо, очень старался, чтобы тело нашли и опознали как можно быстрее. Это не несчастный случай.

Теперь в этом детектив был почти убежден. Чем дольше он обследовал место трагедии, тем более росла уверенность. Но пока Бенкс не намерен делиться подозрениями с шерифом. Для начала сам проведет небольшое расследование. Любая теория должна опираться на факты, а пока у него их нет, лишь предположения.

Начнет он, пожалуй, с Джека и его компании. Что-то парень слишком напряжен и нервничает. На кой черт ему понадобилось приходить на место трагедии? Постоянно оглядывается, руки дрожат. По-видимому, звезда футбола действительно владеет информацией, а может что-либо видел. Возможно, Пол Хьюстон успел рассказать ему нечто интересное. Необходимо более внимательно присмотреться к Джеку. Очень уж интересные вопросы задает он олуху Касперу, даже более чем. Вопросы, наводящие на определенные мысли.

Бенкс искоса бросил взгляд на Джека, который в этот момент смотрел вниз на сгоревший остов машины, на сломанные и обугленные деревья. Отметил, как между бровями залегла глубокая складка, руки сжаты в кулаки, слегка дрожат, и, не смотря на жару, кожа покрыта мурашками. На лбу капельки пота, дышит часто и прерывисто. Стресс на лицо. Оно и понятно – потерял друга и все такое, но есть что-то еще. Страх?

Но чего Джеку бояться, если только… Если только это не отлично разыгранный спектакль? Зачем такому парню, как он приходить на место происшествия сразу после аварии? И почему Гордон дал на это согласие?

– Джек, можно тебя?

– Да, сэр, конечно, – парень удивленно смотрел на детектива.

– Мне необходимо задать тебе несколько вопросов. Мы могли бы где-нибудь встретиться и поговорить в более приятной обстановке.

– Если это необходимо.

– Думаю необходимо. Так, где и когда? – Усталые глаза смотрели ничего не выражающим взглядом, словно говорили: «мне все до чертиков надоело, но таковы правила».

– Завтра в девять вечера на аллеи «Огня» у «Озера». Устроит, не слишком поздно? Раньше не получится: тренировка, работа, школа…

– Понимаю. Вполне подходит, заодно прогуляюсь перед сном. Для меня, как для старого холостяка время ничего не значит. Я волен распоряжаться им на свое усмотрение. А теперь парень, позволь закончить работу.

– Конечно.

Джек в последний раз бросил взгляд вниз на обгоревший скелет машины, из которой до сих пор валил дым. Пологий склон круто уходил вниз. Местами деревья и кусты вырваны с корнем, уцелевшие – чернели обугленными верхушками. Падая, машина оставила позади себя след, словно кровоточащий рваный разрез на коже от ржавого тупого лезвия. Смертельная дорога, ведущая в никуда!

Внизу работала вторая группа, которая до сих пор ничего заслуживающего внимания не обнаружила – огонь уничтожил улики, если таковы и имелись. Тем не менее, копы продолжали прочесывать место падения дюйм за дюймом. Искореженный каркас машины уже грузили на эвакуатор.

Джек развернулся и, сутулясь, направился к пикапу. Если бы он вдруг обернулся, то поразился бы разительной перемене, произошедшей в облике детектива. Мутный апатичный взгляд исчез, а вместо него появился цепкий оценивающий взгляд профессионала-ищейки, не упускающей ни малейшей детали. Чак Бенкс, сощурив глаза, с подозрением и легким нетерпением следил за уходящим парнем, затем поднес руку с часами к самому лицу:

– Так-так, – многозначительно протянул он. Брови вопросительно поднялись вверх.

***

Когда Джек подъезжал к городу, зазвонил сотовый. Перед глазами до сих пор стояло темное кровяное пятно и жирная ворона, клевавшая землю. Джека тошнило.

– Да, Луис.

– Ты где? – Выдохнул в трубку друг. – Не мог к тебе пробиться! Временно недоступен. Ты что отключал телефон?

– Подъезжаю к городу. Решил съездить на место аварии. Ты же знаешь, здесь сотовый плохо ловит.

– Ты ездил на Уотерби? Что же ты… Почему мне не позвонил, я поехал бы с тобой!

– Извини. Все расскажу при встрече. Это нужно было сделать как можно скорее, пока они не убрали машину и не уничтожили все следы. Времени оставалось мало. Вы где?

– В церкви. Здесь практически собрался весь город. Не подъехали только Хьюстоны, их ждут с минуты на минуту. Ты успеешь?

– Да, скоро буду. Увидимся.

– Джек, ты в порядке?

– В полном, – он убрал телефон. Мысли все время возвращались к Полу и произошедшей аварии.

«Сегодня на шоссе уберут свидетельства трагедии. Поставят новое ограждения, наладят освещение, и дорогу откроют. Все пойдет обычным чередом. Город продолжит жить своей уединенной жизнью. Джес со временем, возможно, забудет его. Боль потери с годами притупится. Она выйдет замуж, а Пол станет историей… Только не для его семьи…»

Луис с Майклом встретили Джека возле массивных дверей церкви. Он автоматически вложил пожертвование в прорезь чаши «Подношений» и отвернулся, не желая смотреть на друзей. Не хотел, чтобы они видели его таким. Не хотел видеть, что переживают они. Все и так предельно ясно.

– Интересно, как они деньги достают, – прошептал Майкл, разглядывая овальную, без каких-либо отверстий для ключа сферу. – Не вижу ничего, чем бы можно было это открыть, – по дрожащему голосу и застывшему лицу было понятно: он говорит только ради того, чтобы скрыть от остальных то, что и так написано на лице: растерянность, ужас, жалость, неверие – все вперемешку.

Дэн остался в церкви, и не вышел встретить Джека. Парень неестественно прямо сидел на самой дальней скамье и слезы не переставая текли из глаз. Он даже не сразу заметил ребят, опустившихся рядом. Луис легонько сжал его плечо, давая понять, что он не один.

Зал постепенно наполнялся людьми, шепотом обсуждавших произошедшее. На лицах застыли недоумение и страх. Каждый в городе испытал шок и каждый задавался вопросом: как такое могло произойти?

На первой скамье вместе с родителями сидела Джесика, девушка Пола. Уткнувшись в отцовское плечо, она тихо всхлипывала. Шериф Гордон, вспотевший и красный от жары, нервно вытирал дрожащей рукой, с зажатым в ней носовым платком, обрюзгшее лицо, то и дело нетерпеливо поднося руку с часами к глазам. Рядом – его молодая жена, на лице которой застыла маска растерянности и печали. Рейчел нигде не было видно. Джек возблагодарил Бога за то, что ее сейчас не было в церкви. Он вряд ли смог вынести ее скучающий и вечно недовольный вид.

Ближе к проходу расположилась семья мэра: его сыновья – Артур и Генри. Джек отметил, что Фреда тоже нет. В середине ряда пустовало два места для Джереми и Тины Хьюстон, родителей Пола.

Прямоугольный зал тонул в тусклом свете свечей. По традиции свет не зажгли и только широкие, как блюдце свечи, развешенные в специальные позолоченные подсвечники, рассеивали темноту. Лакированные деревянные скамьи с высокими спинками стояли в двенадцать рядов. Высокие резные колонны из белого мрамора по обе стороны уходили далеко вверх, теряясь во мраке свода.

Потолок, с изображенными ликами святых и сценами их жизни, разрисован особым составом краски, которая уже многие десятилетия не теряла свойств, не тускнела, оставаясь такой же яркой и блестящей. Каждый раз, когда массивные дубовые двери распахивались, и легкий сквозняк играл с ярким племенем свечей, сцены оживали. Святые будто двигались, склоняясь в почтенном поклоне. Стены храма украшали позолоченные иконы, а в центре за алтарем располагался большой крест.

Прямо перед алтарем, на невысоком постаменте портрет Пола, с траурной черной лентой, где он счастливо улыбался на фоне цветущего кипариса. Темные, коротко остриженные прямые волосы аккуратно уложены, на щеках играет яркий румянец, в карих глазах – озорство, дерзость и сила жизни.

Джек всматривался в знакомое лицо, не желая верить, не осознавая, что его больше нет. Такого не могло произойти с ним. Только не здесь и не сейчас. Как можно в одно короткое мгновение исчезнуть, перестать существовать, превратиться в ничто? Как можно не ощущать тепла солнечных лучей, не слышать птиц и стрекот кузнечиков, не дотронуться до пушистого травяного ковра за домом, не окунуться в жаркий день в ледяные воды Овайхи, не вдохнуть полной грудью утреннюю прохладу. Как такое возможно?

Джек сразу услышал голос Рейчел, появившуюся в дверях вместе с Фредом, увидел учителей школы, входящих следом, директора, которая смотрела вперед со скорбью и болью. Вот она отыскала взглядом его. Джек прочел по губам лишь одно слово:

– Держись.

Ламар Уокер, выглядевший не менее потрясенным. Матушка Афения, в черном монашеском одеянии, замерла неподвижно, возле алтаря, словно греческая статуя. Доктор Снейк тихо разговаривал со старушкой миссис Грейс, украдкой вытиравшей слезы. Парень растерянно наблюдал за лицами горожан, пытаясь понять. И как ни старался, ничего не выходило.

Зачем бороться, если все предопределено? Зачем ушел Сэм, отец? Зачем жить, если жизнь бессмысленна, и может закончиться в один миг? А наши призрачные надежды и лозунги лишь оправдание самого существования. Ради чего? Что всеми нами движет? Зачем мы мучаемся, страдаем, надеемся? В чем смысл всего этого? Искупление прошлых грехов? Спасение души? Господи, какая душа?

Майкл, сжав кулаки, низко опустил голову, разглядывая кроссовки. Его девушка, Кети, то и дело с мольбой глядела на него с другого конца зала. Ее глаза блестели от слез, и она все ждала, что он подымет голову, и они встретятся взглядом. Недалеко родители Майкла: его брат Макс и маленькая Сью, которая испуганно жалась к матери, не понимая, почему все вокруг плачут.

Глазами Джек отыскал мать. Керол смотрела прямо перед собой, застывшая, словно кусок льда. Глаза были сухи и пусты, как заброшенный колодец. Бледность лица резко контрастировала с черным, наглухо застегнутым платьем. Светлые волосы беспорядочно собраны в пучок, а руки безвольно лежат на коленях. Страшные воспоминания затопили разум, отстранив от всего, что здесь происходило. Теперь он горько пожалел, что находился не рядом с ней.

Неожиданно воцарилась тишина, все повернули головы к двери. Появление родителей Пола заставило прихожан буквально замереть на своих местах. Джереми и Тина Хьюстон медленно шли по дорожке между рядами. Отец Пола одет в строгий дорогой костюм для официальных приемов, а Тина в простую черную атласную юбку и серую блузу. Волнистые волосы перевязаны траурной лентой, в лице – ни кровинки.

Мистера Джереми нельзя было узнать. Буквально за несколько часов из пышущего здоровьем мужчины, преуспевающего бизнесмена и патологического везунчика, он превратился в сгорбленного больного старика, потерявшего все, ради чего все эти годы работал и жил. Мужчина, шаркая, брел по ковровой дорожке, как осужденный на эшафот, прощаясь со всем, что было дорого, и безропотно смирившись с ожидающей его участью.

Тина до сих пор не осознавала, что происходит: недоуменно смотрела по сторонам, озадаченно глядела на мужа. Высокую, статную ее вели под руку, будто безропотную куклу, непонимающую, что от нее требуют. Пустым взглядом, в котором не было и намека на слезы, она обводила присутствующих в зале, заглядывая в лица с немым вопросом. От этого становилось жутко.

Джереми подвел ее к скамейке: мутный взгляд остановился на портрете Пола. Она долго вглядывалась в дорогое лицо, пока вдруг не покачнулась и упала бы, если б Джереми не успел подхватить ее под локоть. В зале кто-то охнул, люди зашептались. Джереми усадил Тину и опустился рядом, взяв за руку, пытаясь согреть ледяную ладонь жены, которая остановив немигающий взгляд на портрете, замерла, будто растворившись в нем. Словно мысленно уйдя туда же, где находился сейчас ее любимый сын.

Из боковой комнатки к алтарю в черной рясе и с библией в руках торжественно вышел отец Сэмуил. В зале стало так тихо, что было слышно жужжание случайно залетевшей в зал пчелы.

– Дети мои! – Медленно на распев произнес священник. – Сегодня день рождения святой Богородицы. День, который мы так ждали и так готовились к его празднеству. Но случилась ужасная трагедия, принеся боль постигшей нас тяжелой утраты. Наш любимый Пол Хьюстон ушел в царство Господа нашего. Ушел молодым, в полном рассвете. Ушел неожиданно и раньше срока. Ушел, оставив незавершенные дела и планы. Он был одним из лучших среди нас. Братом нашей веры и добропорядочным католиком.

Сейчас он вкушает небесную манну рядом с Иисусом, и мы молимся за него. Мы молим о вечной жизни. Мы молим о тех, кто остался здесь, чтобы хранить о нем память, которая никогда не покинет любящие сердца. За веру, которая станет опорой для нас в столь тяжелое время.