Клеменс Меттерних. Его жизнь и политическая деятельность

Австрия воспользовалась этим обстоятельством, чтобы присоединить Краков к своим владениям с согласия России и Пруссии и несмотря на протесты Англии и Франции. В том же 1846 году на папский престол взошел Пий IX, который, к большому негодованию Меттерниха, пошел по пути либеральной политики; ее влиянию поддался и пьемонтский король Карл Альберт. В Германии тоже происходили угрожающие перемены. Теперь не только мелкие владетели, но и Пруссия с ненавистью переносила австрийскую гегемонию, и первым важным протестом против последней явился известный Zollverein, из которого Австрия была исключена. “Это одно из самых крупных событий нашей эпохи”, – говорил Меттерних, от проницательности которого не могло ускользнуть громадное политическое значение таможенного союза. Он переносил центр влияния из Вены в Берлин. Так же сильно должна была беспокоить Меттерниха перемена царствования в Пруссии. Умерший в 1840 году Фридрих Вильгельм III находился под полным влиянием Меттерниха, с которым его связывала тридцатипятилетняя непрерывная дружба. Его преемник Фридрих Вильгельм IV уже при восшествии на престол заявил свою независимость, выказав сочувствие либеральным идеям. В Штольфельзе в 1845 году, при свидании с Меттернихом, король объявил намерение созвать в Берлине представителей всех провинциальных сеймов. “Конечно, я не допущу, – прибавлял он, – чтобы это собрание превратилось во что-либо похожее на французские Генеральные штаты”. “Вы созовете провинциальных депутатов как таковых, – возразил Меттерних, – но вы не можете помешать им организоваться в Генеральные штаты; воля Вашего Величества недостаточна, чтобы предупредить это. Вы свободны в ваших действиях, но последствия вне вашей власти…”

Этот разговор вызвал у Меттерниха “глубокую грусть”, как он выражается в письме к эрцгерцогу Людовику.

В то самое время, когда Меттерних беседовал с королем, всего в нескольких десятках верст от них, в Лейпциге, происходили серьезные беспорядки.

Так беспокойно прошли 1846 и 1847 годы. Все верили в близость крупного переворота; вместе с другими высказывал это опасение и Меттерних. Вот что он писал в октябре 1847 года графу Анжио, австрийскому посланнику в Париже:

“Дорогой граф, я стар и опытен. Я глубоко убежден, что фазис, в котором находится теперь Европа, самый опасный из всех, какие приходилось переживать нашему обществу за последние шестьдесят лет”. Тот же самый пессимистический взгляд на будущее высказывает Меттерних и в Предсказаниях о 1848 годе. Здесь, между прочим, он говорит о новой опасности, которая угрожает Европе: кроме традиционного либерализма, появилась еще новая доктрина – радикализм. Под этим словом Меттерних понимает социальное движение, которое обнаружилось в Лионском восстании 1831 года, в чартизме и в успехе разных социалистических школ: Сен-Симона, Фурье, Оуэна и других.

Предчувствия не обманули Меттерниха. Революция вспыхнула, и, может быть, даже скорее, чем он сам предполагал. В продолжение одного месяца она охватила Италию, Францию и Германию.

В Париже снова была провозглашена республика и снова, к величайшему огорчению княгини Меттерних, слова братство, гражданин, свобода появились в официальных бумагах. Страх потерять власть возбудил в Меттернихе всю ненависть, на какую он был только способен, по отношению к революции, и он, несмотря на свои семьдесят пять лет, опять энергично берется за борьбу, и курьеры за курьерами с телеграммами и циркулярами отправляются из Вены во все столицы Европы.

Войдя в предварительное соглашение с Россией, он отправляет Англии протест против поддержки итальянской революции, оказанной Палмерстоном, который снова занял министерский пост. В этот момент Меттерних считал, что Австрия, по крайней мере, предохранена от революции, и, подобно лунатику, он шел возле самой пропасти, не отдавая себе в этом никакого отчета.

Оптимизм Меттерниха относительно Австрии был не совсем неоснователен. Из западных государств она была самая отсталая и косная во всех отношениях. В ее состав входили народности, различавшиеся одна от другой не только религией и расовыми особенностями, но и культурным уровнем. Вследствие этого Австрия была лишена того духовного единства и того национального самосознания, которые в то время явились самым сильным рычагом политического прогресса. Немцы, славяне, венгры, итальянцы – все эти народы жили отдельными интересами, не имевшими ничего общего и даже противоречившими одни другим. На почве этого антагонизма Меттерних и создавал систему своего деспотического управления. Австрийские подданные относились к его управлению равнодушно, исключая венгров, выступавших время от времени на защиту своих прав.

Так прошли двадцатые и тридцатые годы, но в сороковых Австрия также начинает оживать. Как ни медленно, но европейская культура вместе с развитием промышленности, торговли и земледелия делала в стране постоянные успехи и усиливала общественное значение бюргерского элемента. На смену старого, изнуренного войнами поколения пришли свежие и бодрые силы, более подготовленные к борьбе. Известную роль сыграли в политическом пробуждении Австрии и провинциальные сословные учреждения, которые Меттерних созывал время от времени для совещания по хозяйственным вопросам. Им было запрещено заниматься политическими делами, тем не менее отдельным членам этих учреждений нередко удавалось поднимать общегосударственные вопросы.

За тридцатилетнее существование система Меттерниха успела дать все свои горькие плоды. Она водворяла мир, но на развалинах; она приносила спокойствие, но ценою насилия и бесправия; она давала внешней политике Австрии блеск и силу, но доставалось все это путем разорения податного сословия.

Вследствие отсутствия гласности и общественного контроля государственная власть продолжала, как и при старом режиме, служить для личного обогащения чиновников. Сам Меттерних рассказывает, что его предшественник барон Тугут сопротивлялся в 1793 году объявлению войны французской республике, потому что все его состояние заключалось во французских государственных бумагах, которые упали бы в случае войны. Самого же Меттерниха обвиняли в том, что он, кроме поместий и замков, которые ему дарил император Франц, получал также подачки от России, Неаполя, Турции и так далее. Его ближайший сотрудник Генц, точно так же, пользуясь своим положением, пускался на разные финансовые спекуляции. Доказательством этого служат следующие строки дневника княгини Меттерних: “Я нахожу, что наш друг Генц в очень печальном настроении. Сегодня он нам говорил, что, предчувствуя свой близкий конец и не желая оставить на себе никакого пятна, приводит в порядок свои бумаги. Клеменс думает, не без основания, что он уничтожает некоторые компрометирующие письма, касающиеся финансовых операций”.

Так поступали вообще все чиновники: каждый из них был в своем ведомстве маленьким Меттернихом и Генцем. К чему привела Австрию эта система бесправия, грабежа и бюрократического деспотизма – это скажет нам опять княгиня Меттерних. “Леность, неподвижность, небрежность возрастают с каждым днем, вот каким образом наша чудная монархия превращается в развалины. Никто не думает о ее спасении. Пусть благодать Божья озарит нас. Мы так несчастны, так больны и так бессильны, что если Бог не придет нам на помощь, то мы скоро совсем погибнем”. Но кто же был виноват в этой “лености, инертности и небрежности”, если не сам Меттерних? Кто издавал законы, кто назначал людей и кто должен был следить за исполнением законов, если не сам австрийский канцлер?

То, что замечала княгиня Меттерних, не могло ускользнуть от внимания ее мужа, слова которого, по всей вероятности, она повторяет. Что же предпринял Меттерних для предохранения Австрии от гибели?

На этот вопрос есть два ответа: один дает Меттерних, а другой – история.

В изложении причин своего падения Меттерних рассказывает, что в 1847 году у него зародился план “радикальных реформ”, причем слово реформа он понимает в “настоящем смысле”. Он даже думал привести в исполнение проект прусского короля о созыве представителей провинции в Вену, – проект, против которого Меттерних так негодовал всего два года тому назад. Однако Меттерних не только не осуществил своих намерений, но и не сделал даже никаких попыток к этому. В оставленных им бумагах находится только проект реформ, которые он наметил для Венгрии осенью 1847 года, а об Австрии нет ни слова.

Всю политику Меттерниха можно охарактеризовать известными словами “apres nous le deluge!”^[10]. Один историк даже уверяет, что эти старые, но не потерявшие еще и до сих пор своего значения слова были повторены также и Меттернихом. Может быть, это легенда, но во всяком случае они вполне соответствуют как политике Меттерниха, так и его сокровенным мыслям. Цель Меттерниха была создать не прочное и хорошее управление страною, а управление спокойное, пока он будет жить. Что будет после него – это его не интересовало. Он всегда хотел оградить себя – свою физическую личность и свой моральный престиж. Вот что он говорит, например, в момент, когда его заставили подать в отставку. “Я заблаговременно протестую против возможного упрека, что, уходя, я уношу с собою монархию. Ни я, ни кто-либо другой не может иметь столь широкие плечи, чтобы унести целое государство. Монархии исчезают только потому, что сами отрекаются от себя”. Эта забота Меттерниха оградить свою память от упреков, эта попытка принять красивую позу в момент, когда со своего “седьмого неба” он летит вниз на землю, очень характерна для его психологии. Мы знаем, что основным мотивом в психике Меттерниха была его вера в свою полную непогрешимость. Отсюда является у него весьма естественное стремление умышленно или бессознательно взваливать на других ответственность за свои собственные ошибки. Целью политики в течение всей своей жизни он ставил сохранение внешнего спокойствия, а что это могло повести к гибели Австрии, такое соображение не входило в его расчеты. Он воображал, что мира хватит на его век, а после его смерти – хоть потоп! Но, увы, катастрофа, которая подготавливалась благодаря такой системе правления, при которой лености и ограниченности одного человека приносилось в жертву будущее народа, наступила еще при жизни самого Меттерниха. Судьба решила, чтобы он сам собрал жатву от посеянного им семени.

На старости лет владеющий в Австрии великолепными дворцами и замками канцлер должен был все бросить и искать убежища в Англии. Какая ирония судьбы! После каждого восстания в Италии Меттерних делал английскому правительству сердитые упреки за то, что оно оказывает гостеприимство политическим эмигрантам, а теперь ему самому пришлось искать убежище в свободной Англии. Он путешествовал уже не как могучий министр, которому оказывали царские почести, а как несчастный эмигрант, который старается, чтобы публика его не заметила. В его “фонаре” никто больше не нуждается; не он теперь дает советы немецким владетельным князьям, а ему приходится выслушивать предупреждения приблизительно в следующем роде: “Г-н Меттерних, держитесь подальше от нашей столицы, а то вы накличете нам беду”.

Движение началось в Австрии еще в 1847 году большими фабричными беспорядками в Богемии. Но настоящая революция произошла в марте следующего года. Первые известия о революционных движениях во Франкфурте, в Карлсруэ, в Штутгардте вызвали уличные демонстрации в Вене. Благочинная австрийская столица, где господствовали до сих пор только вахмистры, приняла вид “взбесившегося ада”, как выражается княгиня Меттерних.

Бурные волнения начались с 10 марта. Еще утром того же дня к княгине Меттерних явился один из чиновников с советом отдать свои бриллианты на хранение в какой-нибудь частный дом, потому что их дворец не в безопасности. “Я выразила сомнение в неминуемой опасности, но он ответил, что ни за что нельзя ручаться и что в случае нападения первою пострадает государственная канцелярия. Некоторое время спустя директор канцелярии тоже посоветовал мне быть настороже, потому что ненависть к Меттерниху перешла всякие пределы. И действительно, Клеменс получил анонимные письма с угрозами, а Леонтина (дочь Меттерниха) нашла под воротами своего дома прокламацию, в которой было написано: “Долой Меттерниха! Союза с Россией не нужно! Мы требуем уступок!” Конечно, все находятся в гнетущем состоянии духа и в предчувствии страшной катастрофы”.

“Сегодня Клеменс отправил Коллоредо в Саксонию с поручением спасти хоть то, что еще осталось от несчастной Германии”.

11 марта княгиня Меттерних успокаивается немного после слов графа Седельницкого, венского полицай-президиума, что движение не будет иметь последствий.

Но события следующего дня уничтожили оптимизм правительства. 12 марта был воскресный день. Драма разыгралась в двух местах: во дворце и на улице.

После смерти императора Франца в 1835 году на престол вступил слабый духом и характером Фердинанд II. Государственные дела всецело перейти к имперской конференции, где заседало всего трое человек: эрцгерцог Людовик – брат императора Франца, граф Коловрат, начальник государственного совета, и князь Меттерних. Она именно и заседала теперь во дворце и обсуждала предложение Меттерниха о принятии строгих полицейских мер.

В то же самое время депутация подносила императору адрес с 10 тысячами подписей из всех слоев буржуазии и интеллигенции. В этом адресе требовали: парламент, свободу печати, выборный суд и полную перемену системы Меттерниха. Чтобы поддержать эти требования, толпа из тысячи граждан демонстративно проходила под окнами дворца с криками: “Долой Меттерниха!”

Под впечатлением этих событий, как и под влиянием личных врагов, которых Меттерних успел себе нажить и при дворе, еще 12 марта было решено пожертвовать старым канцлером для спасения династии. В тот же день по городу уже ходили об этом слухи, которые дошли и до княгини Меттерних в очень оскорбительной для ее гордости форме. На вечере, бывшем в тот самый день у нее, одна гостья обратилась к ней с наивным вопросом: “Разве правда, что вы уезжаете завтра?” – “Почему вы это спрашиваете?” – возразила удивленная княгиня Меттерних. “Потому что нам посоветовали приготовить свечи для предстоящей иллюминации по случаю этого важного события, которое должно завтра же совершиться”.

В понедельник, 13 марта, демонстрации начались перед государственной канцелярией на площади Ballplatz. Ораторы взбирались на импровизированные трибуны и повторяли выдвинутые в адресе требования. Несколько дальше произошла маленькая стычка между войсками эрцгерцога Альберта и демонстрантами. К четырем часам приходят рабочие с фабрик и заводов, и на улице Mariahilfe происходит новая стычка, в которой было несколько убитых и раненых.

В 6 часов 30 минут Меттерних отправился во дворец, куда он экстренно был вызван. В приемной императорского дворца в это время находилась депутация граждан и студентов, которая вела переговоры с эрцгерцогом Карлом. Она требовала прежде всего немедленного удаления Меттерниха. Когда последний явился, эрцгерцог Карл объявил, что только он, Меттерних, может спасти династию, выйдя в отставку. Меттерниху не хотелось расставаться с этой должностью, на которой он пробыл сорок лет. Но его умоляющий взгляд не нашел никакого сочувствия. Все члены императорской семьи молчали многозначительно, а крики с улицы: “Долой Меттерниха!” становились все слышнее и слышнее. Несколько раз Меттерних подходил к письменному столу, чтобы подписать свою отставку, но рука его, как бы ожидая, чтобы кто-нибудь ее удержал, не решалась взять перо. Наконец, приняв театральную позу, как будто дело касалось не отставки, а великой жертвы, он подписался, сказав: “Я исполнил свой долг и прошу Бога, чтобы мое удаление послужило на славу и счастье родины”.

Отставка Меттерниха была встречена с неописуемым восторгом. Город запылал от свечей и ракет, а воздух оглашался песнями.

14 марта была дана свобода печати и организована национальная гвардия из граждан для охраны общественного порядка.

В это время Меттерних покидал государственную канцелярию. На первых порах он поселился у своего знакомого Таафе, но и здесь он считал себя не в безопасности. В день 15 марта, спрятавшись между княгиней Меттерних и неким г-ном Гюгель, он выезжает в закрытом экипаже из Вены.

Дальнейшее путешествие беглецов совершается среди постоянных опасений, что князь Меттерних будет пойман и задержан. В особенности эта идея преследует княгиню Меттерних. Переходя из одного вагона в другой в Ольмюце, она обратила внимание на двух господ, которые ее “…ужасно испугали, – пишет г-жа Меттерних, – потому что одного из них я приняла за студента”. Она успокоилась, узнав, что это два офицера, переодетые в штатское платье. К враждебным проявлениям со стороны народа прибавился более чем холодный прием со стороны властей.

В Фельдберге, где Меттерних остановился отдохнуть, к нему является бургомистр с предложением выехать в 24 часа, так как его присутствие возбуждает большое волнение. До Ольмюца к нему в вагон приходит делегат от коменданта и епископа города, который точно так же просит Меттерниха продолжать свой путь, не останавливаясь в Ольмюце; в противном случае власти снимают с себя всякую ответственность. Приближаясь к Праге, он боится показаться в окне вагона, потому что все станции полны национальными гвардейцами с двухцветными кокардами. “На предпоследней станции перед Прагой мы сошли, – говорит княгиня Меттерних, – и, как воры, которые пробираются, чтобы их не заметили, пошли в деревню, наняли лошадей и поехали дальше, не заезжая в Прагу”.

В Дрездене хозяин гостиницы, в которой они остановились, пришел в ужас, когда узнал, кому он оказал приют, и сейчас же предупредил полицию. В Лейпциге княгиня Меттерних чуть не падает в обморок, услыхав боевые песни на улице. “Я думала, что это поют студенты, но Гюгель успокоил меня, сказав, что это поют солдаты”. В Магдебурге князь Клеменс Меттерних чувствует неутолимую жажду, что приводит в “неописуемый ужас” его преданного друга Регберга, который их сопровождал. Он боится пойти принести князю стакан воды, так как это может вызвать подозрения, а полиция Магдебурга, как и во всех других немецких городах, снимала с себя всякую ответственность”.

В Ганновере Меттерних получает первые известия после его бегства из Вены. Но в этих известиях для него ничего не было утешительного. Время “серенад”, “восторженных гимнов”, королевских встреч давно миновало. Теперь имя бывшего австрийского канцлера сделалось повсюду предметом враждебных демонстраций. Между прочим, народ в Триесте срывает вывеску с гостиницы “Меттерних”, а общество Ллойд спешит переменить название одного из своих пароходов, носившего имя Меттерниха.

Единственным утешением для Меттерниха среди всех этих унижений могло быть сознание, что его участь разделяют и другие: по тому же пути изгнания уже прошли бывшие министры и короли Франции, Италии и Германии. Княгиня Меттерних не без некоторого удовольствия отмечает в своем дневнике характерные слова хозяйки гостиницы в Ганновере, которая, увидев на белье своих таинственных посетителей вышитую корону, сказала с иронической улыбкой: “Вероятно, опять какой-нибудь король бежит”.