Жестокий принц

Глава 5

По пути домой Тарин останавливается собрать ежевики на берегу Озера масок. Я сижу на камне в лунном свете и умышленно не смотрю на воду. Твое лицо в озере не отражается – оно показывает кого-то другого, кто уже смотрелся в него или только посмотрится. В детстве я, бывало, днями сидела на берегу, глядя на появлявшиеся в воде лица фейри и надеясь увидеть однажды мою мать.

– Ты выйдешь из турнира? – спрашивает Тарин, отправляя в рот пригоршню ягод.

Мы постоянно голодны. Мы выше Виви, бедра у нас шире, а груди тяжелее.

Открываю корзинку, беру грязную сливу и вытираю о рубашку. Есть можно. Я и ем, медленно, задумчиво.

– Ты имеешь в виду из-за Кардана и его Двора придурков?

Она хмурится, и на ее лице проступает выражение, которое часто появляется у меня, когда сестра демонстрирует особенную тупость.

– А знаешь, как они называют нас? Двор червей.

Я бросаю косточку в воду и гляжу на разбегающиеся круги – никаких отражений сейчас уже не будет. Губы сами складываются в кривую усмешку.

– Озеро магическое, а ты мусоришь, – укоряет сестра.

– Косточка сгниет. И мы тоже. Они правы. Мы – Двор червей. Мы – смертные. Мы не можем ждать целую вечность, надеясь, что они позволят нам делать то, что мы хотим. Мне наплевать, хотят они или нет, чтобы я участвовала в турнире. Когда-нибудь я стану рыцарем, и тогда они меня не тронут.

– Думаешь, Мадок позволит? – Тарин отпускает куст ежевики, до крови исколов пальцы.

– А ради чего еще он нас обучает?

Мы идем домой и, не сговариваясь, попадаем в ногу.

– Нет, это не для меня. – Она качает головой. – Я намерена влюбиться.

От неожиданности прыскаю со смеху.

– Это ты сейчас решила? Я и не думала, что так бывает. Мне казалось, любовь случается, когда ее не ждешь, и падает как снег на голову.

– Ну а я решила вот так.

Не напомнить ли сестрице ее последнее неудачное решение – повеселиться на пирушке, – думаю я, но сдерживаюсь. Зачем расстраивать? Вместо этого пытаюсь определить, в кого же она вознамерилась влюбиться. Может, в мерроу – с таким расчетом, что он наделит ее даром дышать под водой, преподнесет жемчужную корону и заберет к себе, в подводную постель?

Вообще-то все так изумительно. Может, это я ошибаюсь с выбором.

– Ты очень любишь плавать?

– Что?

– Ничего.

Заподозрив в моем вопросе издевку, Тарин толкает меня локтем в бок.

Поскольку Молочный лес опасен по ночам, дальше идем через Кривой лес с его гнутыми деревьями. Здесь нам приходится остановиться и подождать, пока мимо пройдут несколько корневиков, чтобы не попасть им под ноги. Мох покрывает их плечи и ползет по загрубелым щекам. В ребрах свистит ветер.

Красивая, торжественная процессия.

– Если ты так уверена, что Мадок разрешит тебе участвовать, почему до сих пор сама его не спросила? – шепотом спрашивает Тарин. – До турнира осталось всего три дня.

Драться на Летнем турнире может любой, но если я хочу стать рыцарем, то должна заявить себя как кандидат, перевязав грудь зеленым шарфом. Но если Мадок не поддержит, то никакое мастерство уже не поможет. Я просто не стану кандидатом, и меня никто не выберет.

Шествие корневиков дало мне возможность не отвечать сестре, чему я только рада, потому что, конечно, возразить нечего. Я не обращаюсь к Мадоку: боюсь услышать, что он скажет.

Вот и дом. Мы открываем огромную деревянную дверь на железных петлях и слышим наверху крик, словно кому-то очень больно.

Мчусь по лестнице так, что сердце едва не выскакивает из груди, и обнаруживаю такую картину: Виви в своей комнате гоняется за тучкой спрайтов. При моем появлении они стремительно уносятся дымкой в коридор. Виви швыряет книгу, которой отбивалась от спрайтов, и попадает в дверную раму.

– Посмотри! – кричит она, указывая на гардероб. – Ты только посмотри, что они наделали!

Дверцы распахнуты, и я, заглянув, вижу беспорядочно набросанную кучу вещей, украденных в мире людей: спичечные коробки, газеты, пустые бутылки, книги и полароидные фотографии. Спрайты превратили спичечные коробки в кровати и столы, в книгах вырезали серединки, чтобы сделать там себе уютные гнездышки. Да уж, в шкафу поселилась целая колония спрайтов.

Но еще больше меня удивляет количество вещей, многие из которых, на мой взгляд, не имеют никакой ценности. Самый обычный хлам. Мусор смертных.

– Что это такое? – вопрошает, входя в комнату, Тарин. Она наклоняется и подбирает фотографии, лишь слегка пожеванные спрайтами. Снимки сделаны один за другим, вроде тех, что получаются, если сидеть в кабинке перед автоматической камерой. На всех Виви; ее рука лежит на плечах ухмыляющейся смертной девушки с розовыми волосами.

Похоже, Тарин не единственная, кто решил влюбиться.

* * *

Обедаем за массивным деревянным резным столом, украшенным сценами играющих фавнов и танцующих импов. В центре горят толстые восковые свечи. Рядом – резная каменная ваза с заячьей капустой. Слуги приносят серебряные подносы с кушаньями. Сегодня мы едим свежие черные бобы, оленину с зернышками граната, поджаренную на гриле речную форель со сливочным маслом, салат из горьких трав и на десерт кексы с изюмом, вымоченным в яблочном сиропе. Мадок и Ориана пьют канарское вино; нам его разбавляют водой.

Рядом с нашими с Тарин блюдами стоит чаша с солью.

Виви накалывает кусок оленины и слизывает с ножа кровь.

Сидящий напротив Оук ухмыляется и пытается подражать ей, но Ориана отбирает нож прежде, чем он успевает порезать язык.

Оук хихикает, берет мясо руками и рвет острыми зубами.

– Вам следует знать, что в скором времени король отречется от престола в пользу одного из своих сыновей. – Мадок обводит всех нас взглядом. – По всей вероятности, он выберет принца Даина.

По очередности рождения Даин только третий, но это неважно. Преемника выбирает Верховный Правитель – так обеспечивается стабильность Эльфхейма. Корону для первой Верховной королевы, Мэб, изготовили в ее кузнице. Согласно преданию, кузнецом был некто Гримсен; из металла он мог изготовить что угодно: поющую птичку, скользящее по шее ожерелье, сдвоенный меч, который всегда попадает в цель. Выкованная чудесным образом, корона обладает магическими свойствами и переходит только от одного кровного родственника к другому по непрерывной династической линии. Вместе с короной переходят и клятвы всех, кто присягал ей. И хотя ее подданные собираются вместе при каждой новой коронации, чтобы подтвердить свою преданность, власть по-прежнему заключена в самой короне.

– А почему он отрекается? – спрашивает Тарин.

– Его детям надоело ждать. – Губы Виви кривятся в злобной усмешке. – Старик зажился.

Лицо Мадока накрывает тень гнева. Мы с Тарин не смеем дразнить его из опасения, что генеральское терпение не беспредельно, но Виви – знаток в таких делах. Когда он отвечает, я вижу, каких усилий ему стоит не дать волю чувствам.

– Немногие короли фейри правили столь успешно на протяжении столь долгого времени, как Элдред. Теперь он отправляется на поиски Обещанной земли.

Насколько мне известно, Обещанной землей они называют смерть, хотя и не признаются в этом. Говорят, это место, откуда вышел Народ и куда он в конце концов вернется.

– То есть вы хотите сказать, он уходит, потому что стар? – спрашиваю я несмело – а вдруг это невежливо? Есть хобы, которые рождаются с морщинистыми лицами, как крохотные, безволосые котята, а есть гладкокожие никси, чей подлинный возраст выдают только их древние глаза. Думаю, времени они просто не замечают.

Ориане мой вопрос удовольствия не доставил, но и шикнуть на меня она не пытается, так что, возможно, никакой черты я не переступила. Или, может быть, ничего, кроме плохих манер, эта фейри от меня и не ждет.

– Мы не умираем от старости, но, бывает, устаем от жизни, – тяжело вздыхает Мадок. – Я воевал от имени Элдреда. Громил отказывавших ему в верности. Мне даже случалось выступать против королевы Подводного мира. Но Элдред потерял вкус к кровопролитию. Он позволяет своим подданным бунтовать против него, и это в то время, когда другие Дворы отказываются подчиниться нам. Пришло время освободить трон для нового монарха, голодного, жадного до крови, не боящегося войны.

Ориона недоуменно хмурится.

– Твои родственники тоже предпочли бы видеть тебя целым и невредимым.

– Какой толк от генерала, если нет войны? – Мадок нервно припадает к кубку с вином, делает большой глоток. Интересно, часто ли ему требуется полоскать в крови свой берет? – Коронация нового короля намечена на осеннее равноденствие. И не беспокойся. У меня есть план. Я позаботился о нашем будущем. Твоя забота – приготовиться к тому, что придется много танцевать.

Я гадаю, что же это за план у него такой, и тут Тарин пинает меня ногой под столом. Поворачиваюсь, обжигаю ее сердитым взглядом, а она в ответ поднимает брови и одними губами шепчет:

– Спроси у него.

Мадок смотрит на нее.

– Да?

– Джуд хочет о чем-то вас спросить. – Хуже всего в этом то, что она считает, будто помогает мне.

Собираюсь с духом. По крайней мере он сегодня, похоже, в хорошем настроении.

– Я думаю о турнире. – Сколько раз представляла, как произношу эти самые слова, и вот сегодня, когда говорю их вслух, получается не совсем так, как надо. – Я неплохо владею мечом…

– Ты скромничаешь, – говорит Мадок. – В искусстве боя на мечах ты великолепна.

Звучит ободряюще. Краем глаза вижу, что Тарин застыла, затаив дыхание. И вообще, все за столом притихли, кроме Оука, который постукивает стаканом о блюдо.

– Я собираюсь участвовать в Летнем турнире и хочу заявить себя на выборы в рыцари.

Мадок вскидывает брови.

– Так ты этого хочешь? Работа опасная.

Киваю.

– Я не боюсь.

– Интересно, – задумчиво говорит он.

В груди глухо колотится сердце. Я продумала все нюансы этого плана, кроме одного: Мадок отказывает.

– Хочу сама пробить себе путь при Дворе.

– Ты не убийца, – говорит он, и я вздрагиваю. Наши взгляды сталкиваются. Его золотистые кошачьи глаза смотрят ровно и бесстрастно.

– Но могу ей стать, – не сдаюсь я. – Я тренируюсь уже десять лет. – С тех пор, как ты меня забрал. Я не говорю этого, но по моим глазам можно все прочитать.

Мадок печально качает головой.

– То, чего тебе недостает, не зависит от тренировок.

– Нет, но…

– Довольно. – Мадок повышает голос. Мгновение-другое мы молчим, после чего он выдавливает из себя примирительную полуулыбку. – Дерись на турнире, если тебе так уж хочется, но на зеленый пояс не рассчитывай. Быть рыцарем ты не готова. Если не передумаешь, если решение твердое, попроси еще раз после коронации. Когда-нибудь. Если же просто прихоть, то этого времени вполне достаточно, чтобы она прошла.

– Это не прихоть! – Слышу отчаяние в голосе и ненавижу себя за это, но я так надеялась, дни считала до турнира. От одной лишь мысли, что ждать придется еще несколько месяцев, а потом он снова откажет, становится не по себе.

– После коронации, – повторяет бесстрастно Мадок.

«Ты хоть знаешь, как трудно постоянно ходить с опущенной головой?» – хочется крикнуть мне. Проглатывать оскорбления и терпеть откровенные угрозы? Но я делала это все. Думала, что докажу, какая я крутая. Думала, что, если ты увидишь, что я могу принять все, что бы ни свалилось, с улыбкой на губах, ты поймешь, что я достойна.

«Ты не убийца».

Да он понятия не имеет, кто я на самом деле.

Может, я и сама не знаю. Может, никогда и не позволю себе это узнать.

– Из принца Даина выйдет прекрасный король. – Ориана ловко переводит разговор на более приятную тему. – Коронация – это месяц балов. Нам всем нужны новые платья. – Похоже, в это свое заявление она включает и нас с Тарин. – Роскошные платья.

Мадок кивает и улыбается во все зубы.

– Да, конечно, сколько пожелаете. Я позабочусь, чтобы вы выглядели лучше всех и танцевали до упаду.

Стараюсь дышать помедленнее и сосредоточиться на одном пункте. Влажные от оленьей крови, зернышки граната на блюде сверкают, как рубины. Когда-нибудь, сказал Мадок. Пытаюсь думать об этом. Когда-нибудь это не никогда.

Я с удовольствием получила бы бальное платье, вроде тех, что висят в гардеробе у Орианы: пышные, расшитые серебром и золотом, прекрасные, как рассвет. И на этом я тоже сосредоточиваюсь.

Но потом иду дальше и представляю себя в этом платье, с мечом на бедре, членом Двора, рыцарем Круга соколов. А еще я вижу Кардана – он напротив, у противоположной стены, стоит рядом с королем и потешается над моими претензиями.

Щипаю себя за ногу и жду, пока боль смоет все.

– Придется и тебе, как и всем нам, сносить свои башмаки, – говорит Виви. – Держу пари, Ориана изводится от беспокойства с того момента, когда Мадок подтолкнул тебя в сторону танцев. Боится, что не сможет тебя остановить. А самое страшное – вдруг ты хорошо проведешь время?

Ориана поджимает губы.

– Это, во-первых, несправедливо, а во-вторых, неправда.

Виви закатывает глаза.

– Было бы неправдой, я бы не смогла это сказать.

– Хватит! – Мадок хлопает ладонью по столу, и все вздрагивают. – Коронации – такое время, когда возможно многое. Грядут перемены, и прекословить мне неразумно.

О ком он говорит? О принце Даине? О неблагодарных дочерях? Или обо всех сразу?

– Вы боитесь, что кто-то еще попытается захватить трон? – спрашивает Тарин. Как и я, она воспитывалась на стратегиях, ходах и контрходах. Но в отличие от меня у нее есть тот же талант, что и у Орианы: Тарин умеет задать вопрос так, чтобы направить разговор в менее опасное русло.

– Беспокоиться стоит роду Зеленого вереска, а не мне. – Вопрос Мадоку, похоже, нравится. – Некоторые из их подданных несомненно предпочли бы, чтобы не было ни Кровавой короны, ни Верховного короля. Его наследникам нужно уделять особое внимание тому, чтобы армии фейри были всем довольны. Опытный, умелый стратег ждет подходящей возможности.

– Только тот, кому нечего терять, решится атаковать трон, который защищаешь ты, – чинно говорит Ориана.

– Каждому есть что терять, – возражает Виви и корчит страшную физиономию Оуку. Мальчишка хихикает.

Ориана тянется было к нему, но потом останавливается. Ничего плохого на самом деле не происходит. Тем не менее я вижу блеск в кошачьих глазах Виви и не уверена, что у Орианы нет причины нервничать.

Виви хотела бы наказать Мадока, но все, что ей доступно, это быть занозой в его заднице. А значит, время от времени она мучает Ориану через Оука. На самом деле Виви любит Оука – как-никак он наш брат, – но она не настолько благородна, чтобы не научить его кое-чему плохому.

Мадок улыбается нам всем, являя собой картину общего согласия и довольства. Раньше я думала, что он не замечает всех токов напряжения в семье, но с годами стала понимать, что едва подавляемый конфликт нисколько его не беспокоит, а, наоборот, нравится почти так же, как открытая война.

– Возможно, никто из наших противников не является особенно хорошим стратегом.

– Будем надеяться, что так оно и есть, – рассеянно роняет Ориана, поднимая кубок с канарским вином и при этом не сводя глаз с Оука.

– У меня тост. За некомпетентность наших врагов.

Беру стакан, чокаюсь с Тарин и выпиваю все до капли.

* * *

Каждому есть что терять.

Думаю об этом с рассвета, кручу эту мысль в голове. Наконец, когда сил ворочаться без сна уже нет, накидываю халат поверх ночнушки и выхожу наружу. Солнце светит вовсю. Яркое, как кованое золото, оно слепит глаза. Я сижу на травянистой полянке возле конюшен и смотрю на дом.

До Орианы все это принадлежало моей матери. Тогда она была молодая и очень любила Мадока. Каково ей было здесь? Думала ли она, что будет счастлива? И когда поняла, что не будет?

До меня доходили слухи. Это совсем не мелочи – обмануть королевского генерала, убежать из Фейриленда с его ребенком в чреве и скрываться десять лет. На пепелище сгоревшего дома остались обугленные останки другой женщины. Она доказала свою крутизну, этого не отрицал никто. Будь мама чуть удачливее, Мадок никогда бы не догадался, что она жива.

Да, ей было что терять.

И мне есть что терять.

Но что дальше?

* * *

– Пропустим уроки сегодня, – говорю я Тарин после полудня. Я уже одета и готова и, хотя не спала, усталости совсем не чувствую. – Останемся дома.

Тарин смотрит на меня с глубокой озабоченностью, как мальчишка-пикси, недавно отданный Мадоку за долги; ее каштановые косы уже уложены короной. Она сидит чинно за своим туалетным столиком, вся в коричневом и золотом.

– Если ты говоришь не идти, значит, нужно идти. Что бы ты ни задумала, остановись. Понимаю, ты расстроилась из-за турнира…

– Это неважно, – отмахиваюсь я, хотя, конечно, это важно. Важно настолько, что без надежды на рыцарство я чувствую себя так, словно под ногами разверзлась пропасть и я в нее падаю.

– Мадок может и передумать. – Тарин спускается за мной по лестнице и, опередив, берет наши корзинки. – И по крайней мере теперь тебе не придется бросать вызов Кардану.

Я набрасываюсь на сестру, хотя уж она точно ни в чем не виновата:

– А ты знаешь, почему Мадок не дает мне разрешения? Потому что считает меня слабой.

– Джуд, – предупреждает Тарин.

– Я думала, от меня требуется быть хорошей и следовать правилам. Теперь все – хватит мне быть слабой. Хватит быть хорошей. Буду какой-нибудь другой.

– Только глупцы не боятся того, что страшно. – Спорить с этим невозможно, но и голос истины меня не убеждает.

– Давай пропустим сегодня занятия, – предлагаю я, но она не согласна, и мы вместе идем в школу.

Тарин настороженно наблюдает за мной, пока я разговариваю с командиром нашей группы в предстоящем потешном сражении, Фандой, пикси с синей, как лепесток цветка, кожей. Она напоминает, что завтра в рамках подготовки к турниру пройдет большая репетиция.

Я прикусываю губу и киваю. Мои мечты разбиты, но знать об этом никому не стоит. Пусть даже никто не знает, что у меня вообще были какие-то мечты.

Позже, сев перекусить, Кардан, Локк, Никасия и Валериан начинают вдруг кашлять, плеваться и корчиться в ужасе. Все остальные, дети фейрийской знати, едят хлеб с медом, джем из цветков бузины с печеньем, пироги и жареных голубей, сыр и виноград. А вот у моих врагов все, что лежит в корзинке, каждый кусочек, тщательно и основательно посолено.

Кардан перехватывает мой взгляд, и я ничего не могу поделать – злобная ухмылка тянет вверх уголки рта. Его глаза вспыхивают, как уголья; ненависть, живое существо, дрожит и мерцает в воздухе между нами, словно воздух над черными скалами в жаркий летний день.

– Совсем сдурела? – шипит Тарин и трясет меня за плечо так, что поневоле приходится повернуться. – Только хуже все делаешь. Против них никто выступать не смеет, и на то есть причина.

– Знаю, – негромко отвечаю я и ничего не могу с собой поделать – улыбка так и держится на губах. – Есть. И не одна.

Тарин права, что беспокоится. Я только что объявила войну.

Глава 6

Я все рассказала неправильно. Есть вещи из нашего детства в мире фейри, о которых я умолчала. И умолчала, по большей части, из-за трусости. О них я даже самой себе думать не позволяю.

Но, может быть, знание кое-каких важных деталей моего прошлого поможет понять, почему я такая, какая есть. Понять, как страх пропитал меня до мозга костей.

Почему я всегда такая дерганая.

Итак, вот три вещи, о которых я должна была сказать, но не сказала:

1. Когда мне было девять, один из стражей Мадока откусил кончик моего безымянного пальца на левой руке. Мы были не в доме, и, когда я вскрикнула, он толкнул меня так, что я врезалась головой в деревянный столб в конюшне. А потом заставил меня стоять и смотреть, как пережевывает мой палец. Он рассказал мне в подробностях, как сильно ненавидит смертных. Крови было много – никогда бы не подумала, что из пальца может столько вытечь. Когда кровь перестала идти, страж объяснил, что мне лучше помалкивать о случившемся, потому что, если только я проболтаюсь, он съест меня целиком. Конечно, я никому ничего не сказала и только вот теперь говорю вам.

2. Когда мне было одиннадцать, меня заметили прячущейся под банкетным столом во время очередного пиршества. Меня, отбрыкивающуюся и вертящуюся, один скучающий гость выволок за ногу. Не думаю, что он знал, кто я такая, – по крайней мере так я себе говорю. Но он заставил меня пить, и я выпила – травянистого зеленого вина, нектаром протекшего по моему горлу. Он танцевал со мной вокруг холма. Сначала было весело. Страшно и забавно, как бывает, когда половину времени ты визжишь и просишь опустить тебя на землю, а вторую половину у тебя кружится голова и тошнота поднимается снизу. Но потом, когда веселье выветрилось, а я все не могла остановиться, остался только страх. А его это только забавляло. В самом конце пирушки меня нашла принцесса Эловин: я рыдала, и меня рвало. Ни о чем не спрашивая, не поинтересовавшись даже, как я оказалась в таком положении, она просто, как брошенную в неподобающем месте вещь, передала меня Ориане. Мадоку мы об этом ничего не сказали. А какой смысл? Все, кто меня видел, подумали, наверно, что я отлично веселилась.

3. Когда мне было четырнадцать, а Оуку четыре, он зачаровал меня, но сделал это не нарочно, по крайней мере он так и не понял, почему не должен был так поступать. Никаких защитных чар на мне не было, потому что я только-только вышла из ванны. Оук не хотел спать и попросил меня поиграть с ним в куклы, и мы стали играть. Он приказал мне играть с ним в догонялки, и мы носились по залам. Потом заставил меня шлепать себя по щекам, и это было так весело. Через несколько часов на нас наткнулась Таттерфелл и, увидев мои красные щеки и слезы в глазах, побежала за Орианой. Еще через несколько недель хихикающий Оук пытался заставить меня таскать для него сладости, поднимать его над головой или плевать на обеденный стол. И хотя ничего из этого не сработало, поскольку со времен его первой шаости я постоянно носила на шее нитку ягод рябины, понадобилось несколько месяцев, прежде чем у меня пропало желание стукнуть его об пол. За эту сдержанность Ориана так меня и не простила, посчитав, что, не поквитавшись за обиду тогда, я лишь отложила месть на потом.

Вот почему я не люблю эти истории: они показывают мою уязвимость. Как бы осторожна я ни была, рано или поздно я совершу еще одну ошибку. Я слабая. Я хрупкая. Я смертная.

И вот это я ненавижу больше всего.

Если даже, каким-то чудом, я превзойду их, я никогда не стану одной из них.